Граница в огне [Владимир Беляев] (fb2) читать постранично, страница - 4

территории для того, чтобы они могли вторгнуться в индийские владения англичан по суше».

Очевидная нелепость этого усиленно распространяемого слуха стала ясна, как только 11-я танковая дивизия начала скрытно располагаться в лесу, неподалеку от границы.

В ту же самую ночь, с 20 на 21 июня, едва только первые немецкие танки начали сползать на забужскую землю, генерал-майор Крювель приказал послать к мосту через Буг у Сокаля офицерскую разведку из приданного его дивизии 209-го саперного батальона.

Лейтенант Людвиг Дитц — смуглый немец из Бамберга, в прошлом инженер-строитель, — и командир саперного взвода лейтенант Вилли Андреас из Вюртемберга в сопровождении двух саперов поехали к мосту, ведущему в Сокаль, выполнять приказание генерал-майора Крювеля.

Немецкая пограничная охрана была уже предупреждена о приезде офицерской разведки. Когда Людвиг Дитц слезал со штабной машины, к нему подошел немецкий офицер, с зелеными пограничными петлицами, Герман Радецкий, который отрекомендовался и посоветовал быть как можно осторожнее.

— У этих русских дьявольский слух. Будьте крайне внимательны. Не шумите! — предупредил Радецкий.

Измеряя крепления старого деревянного моста, выясняя со своими саперами, какой тоннаж мост может выдержать, Дитц старался действовать как можно тише.

Той же ночью, когда лейтенант Людвиг Дитц осматривал Сокальский мост, на всем протяжении границы к ранее сосредоточенным здесь фашистским войскам подходили новые дивизии. Двигались они скрытно, с наступлением рассвета прятались в селах, но от местного польского населения, жившего поблизости Буга, Солокии и Сана, не укрылось, что артиллерийские орудия, которые выкатывались на позиции и укреплялись в порядке «учебных маневров», почему-то все были обращены стволами в сторону Советского Союза.

* * *

Еще душистые табаки не раскрыли свои липкие стрелы, как из трубы заставской бани лениво потянулся к небу синеватый дымок. У входа в баню уже лежали заблаговременно нарезанные дневальными в рощице над Бугом свежие березовые веники.

В ожидании пока в бане нагреется вода, свободные от нарядов пограничники убирали комнаты, подметали двор заставы, пололи бурьян в цветах. Каких только цветов не было на клумбах во дворе заставы: и пунцовые пионы, и огненные настурции, и пахучая метеола, и багровые гвоздики! А уже под самым каменным крыльцом главного здания, за длинной линейкой остролистых ирисов, стояли, как часовые, стройные мальвы. Застава утопала в цветах, и их пряные запахи растекались далеко вниз, на Карбовский луг.

В этот субботний день, после обеда, на Карбовском лугу заместитель политрука ленинградец Ефим Галченков принимал от бойцов последние оставшиеся нормы на значок ГТО по бегу и метанию гранат. Уже было решено, что в воскресенье 22 июня, в два часа дня, Галченков поведет всех физкультурников заставы на соседнее озеро, за селом Стенятин, и там они сдадут ему еще и нормы по плаванию.

Под вечер 21 июня в тринадцатую заставу из Владимир-Волынского вернулась с учебного сбора группа пограничников.

Приезжие занимали свои койки, укладывали около них вещевые мешки, ставили в пирамиду новенькие автоматы ППД, только что полученные ими в отряде. И, как всегда по субботам, люди, возвращавшиеся из нарядов, получали у старшины чистое белье, мыло и торопились в легкий зной предбанника.

Разгоряченные, с лицами цвета спелой малины, пограничники перебегали из бани в заставу, и там их встречали звуки баяна. Многие уже успели отвыкнуть от этих звуков, пока Максяков был в столице древней Волыни. А сейчас он снова сидел на табурете в ленинской комнате, высокий, черноволосый, и, мечтательно устремив взгляд в одну точку, подбирал на баяне песенку «Синий платочек».

Максяков знал, что люди заставы его дожидались, соскучились по его музыке, и сейчас был поистине счастлив.

— Здравствуй, Максяков! — протискался к баянисту полный, краснощекий Косарев. На его широком лбу еще блестели капельки пота.

Максяков покровительственно кивнул Косареву головой и, зажмурив глаза, продолжал ловить упорно ускользающую мелодию песенки о синем платочке. Неповоротливый и медлительный Косарев потоптался около музыканта, зевнул (он не отоспался еще после ночного дежурства) и попросил:

— Сыграл бы лучше «Сербияночку», Максяков. Так давно не слыхали. А то больно тоскливое что-то играешь!

Захваченный новой мелодией, которая так трудно ему давалась, Максяков отрезал:

— Я-то сыграю, а вот ты станцуешь?

Вокруг засмеялись. Все хорошо знали, что Косарев — один из самых отстающих бойцов — не то что плясать не умеет, но даже самую простую «скобку» на турнике не может сделать. В политзанятиях Косареву тоже не особенно везло. Часто он не мог ответить на заданный ему вопрос. В таких случаях, если Гласов от удивления разводил руками, он немедленно пускал в обращение свой довод: «Ничего, ничего, не смейтесь над Косаревым… Придет время, на деле