Бестиарий любви [Ришар де Фурниваль] (fb2) читать постранично, страница - 3

знаков, образов, ситуаций, своей сферой освоения внешней и внутренней реальности; вместе с тем носителям "верхней" и "срединной" субкультур не были абсолютно недоступны способы построения высказываний о мире, присущие соседним уровням. Исследованные А.Я. Гуревичем Exempla^[4], вошедшие в первую часть нашей книги, эксплуатируют нарративные структуры "народной" субкультуры в интересах субкультуры духовно-элитарной; нередки также случаи эксплуатации "верхней" и "нижней" субкультур текстами "срединного" уровня. "Бестиарий любви" Ришара де Фурниваль — один из ярких тому примеров.

Традиция средневековых бестиариев опирается на позднеантичный "Физиолог", сюжетно-нарративная часть которого представляет собой синтез элементов александрийской учености с бытовавшими в низовой среде полуфантастическими рассказами о повадках животных. Рассказы эти, однако, записывались не ради них самих; главной составной частью бестиариев была аллегория или символизация, причем, как правило, сакральная. Пеликан, кормящий птенцов собственной кровью, становился символом Христа; сюжет о гидре, позволяющей крокодилу проглотить ее, а затем прогрызающей его внутренности и с победой выбирающейся наружу, обрастает параллелями из апокрифических рассказов о сошествии Христа в ад, где он побеждает силы тьмы и выводит на свет божий праведников. Подобие нарратива и аллегорической параллели к нему обычно весьма приблизительное, и строится оно отнюдь не на сходствах характеристик персонажей, как в современной басне о животных: какое может быть сходство между Христом и гидрой? Основанием уподобления служит структурно-динамический параллелизм уподобляемых событий, сходство в расстановке сил и направлении их действия, отражающее первичное, бессознательное "знание о бытии в мире", знание о структурах возможных событий в нем.

В результате не только сакральная, но и любая другая сюжетная или понятийная конструкция со сходной расстановкой "взаимодействующих векторов" приобретает способность связываться с первоначальными рассказами о животных в единое целое. Могут включаться в этот процесс и куртуазные поведенческие схемы — лишь бы только действие, регламентируемое ими, протекало по такому же динамическому сценарию. Процесс облегчается, с одной стороны, фантастичностью бестиарных повадок животных, на самом деле представляющих собой простейшие отражения архетипических ходов бессознательного мышления, с другой же — игровой искусственностью куртуазной "любовной диалектики", столь же архетипической по своим глубинным корням (как и всякая "искусственность"). Тем более благодатной оказывается принципиальная амбивалентность схем, укорененных в бессознательном, дающая возможность, например, трактовать упоминающийся выше сюжет не только "с точки зрения гидры", но и "с точки зрения крокодила". Ср. в "Ответе дамы": "... и погибну я, как крокодил, обманутый гидрой..."

Сказанного достаточно, чтобы уяснить вполне закономерный характер появления текстов, подобных "Бестиарию любви" Ришара де Фурниваль. Скажем теперь несколько слов о его авторе. Он был сыном Роже де Фурниваль, придворного врача Филиппа Августа; в качестве клирика получил церковную должность в Амьене; умер приблизительно в 1260 г. Известен Ришар де Фурниваль как автор песен, "пастурелей",^[5] и двух или трех прозаических сочинений куртуазного содержания; это "Любовные советы", "Могущество любви", а также предлагаемый читателю "Бестиарий любви с Ответом дамы".^[6]

Что касается литературных достоинств переводимого произведения, позволю себе не согласиться с бытующим мнением об их невысоком уровне.^[7] XIX век, во многом повлиявший также и на некритические суждения века нынешнего, наряду с коллекционерским интересом к средневековым текстам (который дал возможность "Бестиарию" увидеть свет в 1860 году), отличался известной узостью в их эстетической трактовке. На самом деле, далеко не все, что для нас "нежизненно", имеет невысокий уровень художественных достоинств. Другое дело, что эти достоинства смазываются в нашем восприятии, будучи безразличными для нас, как бы "на одно лицо".

Можно, однако, обратить внимание на следующее. Переход от собственно "Бестиария" к "Ответу дамы" отмечен резким перебоем не только в стиле изложения, но и в самом стиле мысли, стоящем за ним. Риторика сменяется "болтливостью", амплификация — тавтологичностью, мысли постоянно "пробуксовывают" и как бы по кругу возвращаются в исходную точку. Фраза приобретает черты складного веера, где начало и конец совпадают, замыкая движение средней части "по параболе". Все это, скорее всего, — искусная стилизация, вряд ли доступная перу посредственного сочинителя. Детали стилизации под речь малограмотной светской болтушки отмечены в примечаниях, — как и некоторые факты, выдающие именно стилизаторский, литературный характер этой псевдоспонтанности.

Данная