Самый срочный пациент [Алексей Дмитриевич Козловский] (fb2) читать постранично, страница - 3

момент в дверь квартиры позвонила мама.

– Что с ним? – спросила она с порога.

– Живой, – ответил фельдшер. – Вот, в больницу хочет.

– Зачем в больницу? Он же скорее всего подцепит там коронавирус.

– Да, так и будет, – фельдшер закивал головой.

Мама посмотрела на меня уставшими глазами и всё мигом поняла. Она вошла в комнату, сняла с вешалки мой рюкзак, сложила в него пару носков, нижнее бельё, полотенце и прочие вещи первой необходимости.

– Собирайся тогда, едем, – сказала она, а затем уточнила у фельдшера. – Какая дежурная сейчас?

– Пятнадцатая, на Парковой улице.

– Господи, чёрт знает где. Ладно, я поеду за вами.

В общем, вот так я и оказался в карете скорой помощи.

– Ну что, Серёж, на Парковую. Срочный пациент, минута у тебя, – сказал фельдшер водителю через перегородку, а затем, усмехнувшись, посмотрел на меня. – Охота тебе в новогодние праздники по больницам бегать?

Я промолчал. У меня трещала голова и ощущалось по всему телу, словно кто-то каждый раз тушит о меня спичку. А машина тем временем тронулась с места, выехала со двора и полетела по улицам Москвы, раскидывая всех по сторонам сигналом сирены. Я старался сидеть с закрытыми глазами, потому что от всего в карете меня бросало в дрожь – дефибрилляторы, носилки и, господи, закрытые ящики. Наверное, там прячут те самые черные мешки для трупов.

Представляете? Я еле дотерпел до приемного отделения.

– Сейчас меня везде посмотрят, положат на диван; полежу сколько надо, и самое важное – если что-то случится, то все врачи под рукой, – успокаивал себя я. Фельдшер всю дорогу рубился в какую-то глупую игру на телефоне, изредка посматривая на меня, измеряя давление или просто ощупывая лоб.

Через пару минут мы были на месте. Выйдя из кареты скорой помощи, я вновь почувствовал как в глазах моих потемнело, а в область висков что-то ударило. Я сморщил вид недовольный. «Сердечная недостаточность, значит сердце недостаточно быстро качает кровь по моему организму? От того и руки немеют, и голова кружится…», – думал я по пути до крыльца отделения. Как я вошёл внутрь, перед глазами предстал длинный коридор, сначала слабо освещённый, а затем и вовсе погружённый в безмолвную темноту. На полу его был выстелен линолеум еще, наверное, довоенных времен; стены были облицованы облезлой бежевой краской; потолок белили последний раз ещё, наверное, до моего рождения, где-то в углу с него капала вода в подставленный тазик.

Сонный охранник, Степан Петрович, кивнул мне в сторону бахил, и я обул их. Вдоль стен коридора по трое стояли кресла, образуя диваны, на которых развалились словно полумёртвые люди: пожилые, томно опустившие взгляд себе в ноги; девчонка, уткнувшаяся в телефон и её мама; прочие непримечательные силуэты.

Фельдшер передал папку, которую заполнял обо мне на квартире, на медицинский пост, где его взяла тётенька, Зефира Амоевна, девушка армянской внешности, в голубом халате, как положено, с завязанными в пучок темными волосами и добрыми большими глазами. Как позже выяснилось, она являлась моим терапевтом.

– Присаживайтесь, ожидайте, – сказала она мне.

– Хорошо.

Я оглянулся и интуитивно поплелся вглубь коридора. По обеим сторонам свободных мест не оказалось, потому что наглые бабки лежали на сразу трех креслах, словно на диване. «И куда мне предлагают сесть?» – мысленно возмущался я. Дойдя до конца видимой части коридора, я облокотился о стену рядом с тазиком, который собирал воду с крыши.

«Кап, кап, кап», – капало мне на нервы. Атмосфера в приёмном покое была действительно угнетающей. В кабинеты всех вызывали по очереди. Тот, чья очередь пришла, тяжело поднимался и, откашлявшись, исчезал за дверьми кабинета. Потом спустя время приёма он возвращался и также, кряхтя, усаживался обратно.

– Антоньев! – позвали меня. Так скоро? Я отлип от стены и направился к Зефире Амоевне, которая стояла рядом с открытой в кабинет дверью. – Проходите, раздевайтесь выше пояса и ложитесь на кушетку.

Я послушно выполнил все указания и лёг. Вокруг пахло спиртом, мылом и людьми в их натуре. Со мной в кабинете на соседней кушетке лежала та самая девчонка, которая пришла с мамой. Я думал, что она сопровождает свою мать, а оказалось – наоборот. Терапевт померила мне давление, посмотрела язык, пощупала живот.

– Здесь болит?

– Нет.

– А здесь?

Я отвечал отрицательно на все вопросы.

– Стало быть, нигде не болит?

Я задумался.

– Сердце бьется, – ответил я, а затем смолк.

Через мгновение лицо терапевта расплылось в широкой-широкой улыбке. Я, когда понял, что выдал, тоже улыбнулся. Кажется, такую дурь до меня еще никто не говорил. Мне стало не по себе.

– Мерь температуру пока, – она сунула мне в руки термометр и переключилась на девчонку.

Я решил подслушать их разговор, но это оказалось очень тяжело – девчонка говорила так тихо, словно не хотела, чтобы я её подслушивал. Порой Зефире Амоевне приходилось