Цвет её глаз. Сборник рассказов [Роланд Р. Грин] (fb2) читать постранично, страница - 2

могу найти. Кажется, что я вижу это всё впервые. Я почти уверен в этом. Почти.

Меня окружают очень странные люди. Они все абсолютно разные, но все они похожи друг на друга.

О, да! Это видно без всяких диагнозов. Эти люди безумны. Каждый по-своему. Но все они одинаковые. Все они выглядят одновременно жалко и отвратительно. Они сутулые. Передвигаются тяжелой, шаркающей походкой. Лохматые, неопрятные, от них воняет потом. Кожа бледная, как побелка на потолке. Желтые глаза. Желтые зубы. От некоторых воняет мочой. У других течет слюна изо рта. Глаза ничего не выражают. Лица тоже. Абсолютная пустота.

Интересно, я выгляжу так же? Здесь нет ни одного зеркала. Я не могу на себя посмотреть. Наверное, в этом есть смысл.

Я не хочу здесь находиться. Не могу быть здесь. Всё здесь отвратительно.

Еда воняет блевотиной. Или мне так кажется. Я уже не знаю. Мне кажется, что всё здесь воняет блевотиной, мочой и клопами. Я не хочу есть.

Я хочу посмотреть в окно. В столовой нет окон. Какого чёрта в столовой нет окон?

Ко мне за стол подсаживается высокий мужчина. Я его не знаю. Незнакомец называет меня по имени.

Он говорит: “Тревис! Как дела приятель? Выглядишь дерьмово.”

Я отвечаю, что он и сам выглядит не лучше. Он смеется и качает головой. Затем понижает голос до шепота.

“Я достал то, что ты просил, но не всё. Пока только бумага. С ручкой напряг. Но возможно завтра смогу раздобыть карандаш.”

Передает мне несколько маленьких, сложенных вчетверо бумажных листков.

“Помнишь уговор? Если найдут, ты не знаешь откуда это взялось. Сдашь меня – пожалеешь.”

Я отвечаю ему, что не помню как его зовут, и мне насрать. Он криво улыбается и спрашивает: “Что, настолько хреново?”

Я говорю, что даже свое имя запомнить не могу. Теперь понятно, для чего мне понадобились бумага и карандаш. Записывать – хорошая идея, но что, если я не вспомню про свои записи? Просто забуду о спрятанных бумажках. Я поворачиваюсь к этому парню. Прошу об услуге. Я прошу, чтобы он каждый день напоминал мне о том, что я делаю. Он кивает. Полагаться на его обещание нельзя.

Я спрашиваю, знает ли он, почему я здесь. Он говорит, что мне не нужно об этом вспоминать. Я говорю, что я всё равно узнаю, так или иначе. Я прошу его сказать мне. Он молчит. Я не отвожу от него взгляд. Он вздыхает, и начинает:

“Говорят, что ты убил свою жену и двух дочерей. Девочки были совсем маленькими. Ты прикончил их ночью, пока они спали. Говорят, ты вызвал полицию, затем пытался повеситься, но копы успели приехать раньше, чем ты двинул коней.”

Я закрываю глаза. Я не могу это слушать. Я не могу поверить в это. Что это за бред? Я не хочу верить! Я не могу! Но эта женщина, её лицо. Это лицо является мне, как только я закрываю глаза.

Это всё не правда. Я не мог совершить такое. Боже, как страшно.

Сердце колотится в груди со страшной силой. В горле появился отвратительный ком. Он мешает дышать. Меня тошнит.

Чувство такое, словно только, что я потерял нечто очень важное. Словно безвозвратно утратил то, что было мне ужасно необходимо. Я не помню свою жену. Я не помню детей. Но несмотря на это я чувствую ужасную боль. Она сжимает сердце ледяными пальцами.

Я чувствую, как мороз пробегает по коже. Мне страшно. Меня всего трясёт. Мне плохо. Сильный спазм в желудке, от которого я падаю колени. Меня рвёт на пол. Всё тело сотрясает дрожь. Меня выворачивает наизнанку. Мне больно и очень противно.

III

Не помню как оказался в общей комнате. Предплечья всё ещё связаны ремнями. Стою перед окном и смотрю на траву во дворе. Трава такая зеленая. Она кажется очень мягкой и свежей. Я хочу прилечь на неё. Хочу снять рубашку, вытянуть ноги и растянуться под солнышком. Чёрт, я бы всё отдал за это. Хочу выйти на улицу. На окнах решетки. Как же я ненавижу эти решетки.

Медсестра раздает таблетки. Подходит ко мне. Кажется, я её знаю. Она была у меня утром. Спрашиваю её, могу ли я выйти на улицу. Говорит, что пока нет. Возможно, позже. Я говорю, что мне нужно выйти сейчас. Она просит меня принять таблетки. Говорит, что со временем мне станет лучше, и тогда я смогу выходить на улицу. Что за бред? Неужели они не понимают, что мне станет лучше как только я выйду на улицу? Выйду отсюда. Мне нужно выйти отсюда! Сейчас! Я не могу больше видеть эти проклятые решетки. Эти стены. Этих несчастных людей.

Сестра повторяет, что я должен принять лекарство. Я не хочу принимать никаких лекарств. По обеим сторонам от меня вырастают двое крепких парней в белых робах. Медбратья берут меня под руки. Сестра говорит, что я не должен сопротивляться. Лекарство нужно принять.

Я понимаю, что у меня нет выбора, открываю рот. Таблетка почти без вкуса. У меня появляется мысль спрятать её под язык. Не знаю, что это за препарат и хочу ли я его принимать. Сестра просит меня открыть рот и поднять язык. Они обращаются со мной словно с ребенком. Это унизительно.

Спрашиваю, что за таблетки. Сестра отвечает, успокоительное. Но разве мне нужно успокоительное? Мне кажется, что я веду себя нормально. Может я уже не понимаю, что