Жмызь [Михаил Власов] (fb2) читать постранично, страница - 3

но буквально в ту же секунду меня прижало к полу так, что я едва мог дышать. Ощущение, доложу я вам, не из приятных. Казалось, каждая клеточка моего тела весит целую тонну. Наверное, подобное чувствуют космонавты при запуске на орбиту.

Продолжалось это всего минуту, а может, и меньше, но мне показалось – прошла вечность. Отпустило нас с Булибиным одновременно. Мы молча, не сговариваясь, трясущимися руками быстро собрали наши пожитки, слегка пошатываясь, покинули дом и на ослабевших ногах что есть мочи рванули подальше от этого места.

Утреннее солнце уже разбросало мириады золотых песчинок по сосновым верхушкам; встречая новый день, замысловато щебетала в вышине ранняя птица, а посвежевшая и отдохнувшая тайга ласково улыбалась нам, словно успокаивая: «всё хорошо, ничего не случилось, жизнь продолжается!»

Постепенно страх отступил, ноги обрели прежнюю силу, и остаток пути до заимки деда Михея мы преодолели даже быстрее, чем рассчитывали. Тот встретил нас на пороге дома.

– А я вас заждался, даже беспокоиться стал, – взволнованно произнёс он, – всё ли в порядке!?

Мы поведали о своих приключениях.

– Да-а, ребята! – воскликнул лесничий. – Говорил я: не надо в ту деревню ходить. Это «жмызь» вас на зуб пробовала. Эх, мне б сразу вам про неё рассказать, да кто же знал, что, по иронии судьбы, вы именно туда забредёте! Ну, умывайтесь, а я пойду ужин готовить. Потом поговорим.

За ужином дед Михей рассказал нам историю той деревни. Жил там некий Жмызин – жлоб из жлобов: зимой снега не выпросишь. Женой не обзавёлся, видно, тоже из жадности: один куркулевал на отшибе. Но, поскольку был он зажиточный, народ всё одно к нему с просьбами ходил.

И придумал этот Жмызин ростовщичеством заниматься. Даст тебе, к примеру, рубль – верни два. Не отдал вовремя – уже три набежало. Через год ему уже вся деревня должна была.

Хотели мужики сговориться и проучить его, да какое там! У него уже и наушники с соглядатаями появились, и охранников крепких из соседней деревни он себе нанял; оружия – полон дом, да волкодавы злобные по двору бегают: не подступишься!

А однажды зима случилась особо суровая да голодная, и пришёл к нему на поклон крепко задолжавший многодетный отец. «Дай, – говорит, – ещё хоть немного в долг, дома дети с голодухи пухнут. Помоги! Придёт весна – всё отработаю!» Но тот упёрся: «Ничего больше не получишь!» И дико хохочет ему в лицо. «Креста на тебе нет!» – в сердцах говорит односельчанин. Тут Жмызин совсем озверел, пинками его во двор вытолкал. Слюной брызжет, вопит: «Не тебе, нищеброду, рассказывать, чего на мне нет!»

Народ из соседних домов от этих криков повыскакивал, гудит осуждающе, но молчат все, поскольку тоже в долгах, как в шелках. «Бог тебя за это накажет!» – отвечает ему проситель. А Жмызин в раж вошёл, ревёт неистово, будто лось бешеный, аж заходится. «Я, – орёт, – здесь вам всем и царь, и бог, и управы на меня не сыщется ни на земле, ни на небе!»

Произнёс он эти слова, и вдруг звук странный раздался, точно присоску резиновую кто-то от стены отлепил, громко-громко так «чпокнуло» – вся деревня услышала. И враз сгинул Жмызин, словно сквозь землю провалился. Подошли поближе: на том месте, где стоял он, лишь пятно тёмное растекается.

Потрогали, понюхали: и не грязь, и не жижа, и не слизь, а так… «Жмызь», – сказал кто-то. С тех пор этим словом в деревне стали называть всё самое жуткое, противное да гадостное. И жить бы им после этого счастливо, но вот только и самой деревне после этого недолго существовать осталось.

Стали там странные дела твориться: то одного, то другого «жмызь» эта вдруг так сдавит, что ни дохнуть, ни продохнуть. До смерти, правда, никого не сплющило, но рассудком некоторые, особо чувствительные, слегка ослабли.

И начали люди разбегаться из того гиблого места, и вот уж лет десять, как никого там нет. А заодно и соседняя деревня опустела: там хотя ничего и не происходило, но, всё одно, поразъехались сельчане кто куда, от греха подальше.

Закончив свою историю, дед Михей задумался, а потом сказал: «Вот ведь как бывает: жил человек никчёмный, никому добра не сделал, одни пакости люди от него видели, а помер, так одно слово «жмызь» от него и осталось.

А ещё, видно, разбередил он силы тайные, и теперь тайга постоянно на вшивость людей прощупывает; прижмёт к земле-матушке: «а посмотрим-ка, мил человек, что ты из себя представляешь, силён ли духом, да крепок ли верой.

Если есть в тебе стержень настоящий, любовь к жизни да к ближнему, то ничего с тобой не случится. А коли пустой ты внутри, выгорел дотла, лишь оболочка одна небо коптит, или, наоборот, раздулся от собственного величия, будто клоп поганый, то вмиг в «жмызь» и превратишься…»

***

Недели через две, мы с Булибиным, окрепшие, обветренные и загорелые, сидели у меня на кухне и пили свежезаваренный чай из душистых таёжных трав, заботливо собранных для нас дедом Михеем.

– Ну, профессор, что думаешь о случившемся? Ты ведь любишь всякие загадки разгадывать! А тут на собственной