1937 [Александр Афиногенов] (fb2) читать постранично, страница - 30

исторически понять случившееся с нами — тут я опять заговорил о себе, сказав, что в моем случае меня теперь интересует уже совсем не то, что прежде. Прежде я возмущался несправедливостью и клеветой, теперь это совсем умерло, потому что я понял другое значение случившегося, громадное внутреннее значение для меня как этапа, переворота душевного, пересмотра всего себя, именно это дает мне силу и не только силу, но и бодрость, и радость все переносить покойно, благодарить жизнь за это испытание и постараться оправдать возложенные на меня этим испытанием надежды. Она говорила, что мне легко говорить так, что я молод, а ей уже много лет, что вообще в ней вдруг проснулась еврейка и она ничего не боится, но только очень грустит. И опять я долго говорил с ней, и, кажется, убедил ее, по крайней мере, она ушла другой. Это меня страшно обрадовало, значит, мое ощущение происшедшего во мне — правильно. И оттого засыпал с большей, чем прежде, верой в себя и проснулся с ощущением чего-то хорошего, что было сделано. А потом вспомнил, что это хорошее — мой вчерашний разговор с Верой Михайловной.

Сейчас передо мной роман Т. Манна и борюсь с искушением начать его, вновь отложив “Аянта”… Тем более что книга не моя, ее надо будет вернуть, кажется, убедил себя и буду читать именно Манна…

20/XI

Сегодня новая проверка моего отношения к делам жизни. Полненькая веселая почтальонша принесла повестку. Вызов в нарсуд. МХАТ взыскивает с меня 10.000 рублей.

Сначала — волна неприятного холода, горечи, возмущения… Как? В договоре ясно написано, что в случае неприятия пьесы я возвращаю только половину. Что еще за аргументы будут они выкладывать на суде?

Но потом — прогулка по солнечному снегу, тишина замерших деревьев, синее с розовым небо, все так прекрасно и покойно, что успокоение пришло раньше обычного. Ты сердишься? Это в тебе от прошлого. Это новая маленькая проверка, насколько ты стал другим. А впереди еще очень большие проверки. Ну-ка изволь измениться, немедленно. Ну, хорошо. Допустим, тебе придется отдать даже все десять тысяч, хотя, наверное, ты отдашь только пять. Но даже если все деньги… Трудно? Кто говорит, конечно, не легко.

Но разве ты такие трудности пережил? Разве может волновать тебя какая бы то ни было сумма? Да если тебе сегодня скажут, чтобы завтра ты уезжал с дачи, ты уедешь и тоже не падешь духом. Ведь это все — дача, деньги, это и есть [то], что еще привязывало тебя к удобствам жизни… Теперь этих удобств не станет, так что же? Остается ведь сама жизнь, великолепная, полноводная жизнь в нашей стране, в наших условиях, тебе еще столько предстоит увидеть интересного и замечательного, а ты расстраиваешься из-за денег. Нет, уж если и есть из-за чего расстраиваться тебе, так только из-за своей слабости, в тебе еще очень мало нового, ой, сколько еще работы над собой предстоит тебе…

И в самом деле, после получасовой прогулки вот с такими мыслями я загрустил уже не от предстоящего суда, а оттого, что слишком мало изменился во мне взгляд на вещи и их смысл. Потом и на это я начал искать оправдания. Да, конечно, ты еще в самом начале пути. Но во-первых, всякое начало, если оно продолжено, — уже есть движение, а во-вторых, не забудь, какое лето ты пережил. Загляни в записки, проверь себя, нет, нет, ты все же движешься вперед и не так плохо.

Это меня совсем успокоило и развеселило, я вернулся домой простым и радостным…

24/XI

Сегодня день рождения Дженни. Тридцать три года. Прошлый год в этот день состоялась премьера “Салюта”. До сих пор еще живы в памяти слезы триумфального успеха спектакля.

Вчера ездили в Москву, купили сладкого, чтобы сегодня выпить чаю и устроить парадный обед для самих себя. Никого не ждем в гости, кроме Пастернаков. Год прошел со времени премьеры “Салюта”, со времени последнего дня рождения Дженни, когда мы были совсем другими, и ничего не знали.

Теперь все изменилось. И как это хорошо! Как легко и свободно дышится сейчас, как прекрасен процесс внутреннего очищения и ломки!

И вот — выброшен на песок. И тем самым — спасен. И уже теснятся в голове мысли, образы, уже не терпится сесть к столу, раскрыть тетрадь, забыть обо всем окончательно и начать, начать…

Но рано, рано, впереди еще долгий путь ломки и выхода на другую дорогу — не раньше, чем начнет формироваться во мне то новое, что сейчас еще бесформенно и хаотично. Сейчас я даже ни с кем говорить не могу — слова получаются нелепые, будничные, когда я заговариваю о себе и своем состоянии. Правда, даже в этой своей форме они вызывают у людей почтительное ко мне удивление: “Вот, дескать, как мужественно перенес все”. Но это и в десятой части не отражает истинного размаха, которым я захвачен. Нет, все гораздо глубже, лучше, полней.

Вчера услыхал, что Безыменского и Либединского восстановили в партии. Что ж, значит, и мне можно пробовать. Мне надо начинать