Помнишь, земля Смоленская... [Михаил Ванькаевич Хонинов] (fb2) читать постранично, страница - 2

нахмурил белесые брови:

— Сама дорога томит меня, лейтенант. И неизвестность. Постоять бы подольше на какой-нибудь солидной станции, среди людей потереться, разведать — что и как…

В это время вагон тряхнуло, и он замер. Ребята распахнули дверь — эшелон остановился у перрона большого вокзала, на фронтоне которого виднелась надпись: «Ташкент».

— Ташкент! Ур-ра! — зашумели бойцы. — Мы в Ташкенте!

А Токарев с надеждой спросил Хониева:

— Может, пришел конец нашему путешествию, а, лейтенант?

Хониев пожал плечами.

Послышался сигнал построения. Красноармейцы высыпали из вагонов на перрон, по нему с криками «Стройся!» заметались командиры батальонов, собирая своих бойцов, выстраивая их поротно и повзводно. Когда полк вытянулся на перроне, перед бойцами появился военный с двумя шпалами в петлицах — майор. Это был новый командир полка, Макар Минаевич Миронов. Он принял командование совсем недавно, когда эшелон готовился в путь, бойцы его еще не видели и с интересом присматривались к нему. Майор был среднего роста, плотный, смуглолицый. Глаза строгие, и в них глубоко запрятана тревога.

Дежурный по эшелону, скомандовав «Смирно!», отдал рапорт командиру полка. Тот выслушал дежурного, поздоровался с бойцами, разрешающе махнул рукой:

— Вольно!

Глянув на часы, которые он достал из кармана, майор подумал о чем-то, хмуря лоб, и, вскинув голову, хорошо поставленным басом проговорил:

— Товарищи красноармейцы и командиры! Через две минуты по радио будет передано важное правительственное заявление.

Он снова поднес к глазам часы, потом перевел взгляд на пока безмолвствующий радиорупор, прикрепленный к высокому столбу и вытянувшийся — верблюжьей шеей — как раз над головой майора.

Майор смотрел на рупор с какой-то враждебной настороженностью. Зная, что над западными границами Родины сгущались предгрозовые тучи, он сейчас был уверен: гроза разразилась. Только-только поручили ему командовать полком, и вот уже военная труба проиграла тревогу…

Взоры всех бойцов тоже были устремлены на рупор. Не отрывал от него глаз и Мутул Хониев. Его поражала тишина, установившаяся на перроне… Вокзалы обычно самое шумное место на железной дороге. Стучат колеса, громыхают сцепы приходящих и уходящих поездов, пронзительно свистят паровозы, шипит пар, выпускаемый из паровозных котлов, галдит, как стая беспокойных птиц, толпа пассажиров и тех, кто встречает или провожает своих близких. А в эти минуты все замерло. Все обратились в слух. Казалось, и паровозы затихли, ожидая, когда заговорит радио.

И лишь звенели беспечные голоса детей, игравших неподалеку от столба с рупором. Они не задумывались о будущем, их радовало солнышко, летнее, синее-синее, без облачка небо, возможность порезвиться, отдаться всем существом нехитрым ребячьим забавам. Они кружились, взявшись за руки, гонялись друг за другом. В воздухе мелькали разноцветные тюбетейки.

Мутул, покосившись на них, вздохнул с легкой, обращенной в прошлое завистью. Как они беззаботны!.. А он в этом возрасте пас телят у богатея Цибули в русском селе Тундутово. Его, мальчишку, тоже тянуло к играм, но играть было не с кем, кругом — степь… Маленький Мутул от скуки бегал за каким-нибудь теленком, схватив его за хвост. Споткнувшись, падал, и теленок тащил его за собой по земле. Или он взбирался на спину отдыхавшему теленку, бил ногами по его бокам, понукая встать, тот вскакивал, сбрасывая с себя Мутула.

Две минуты тянулись, как вечность. Пассажиры на перроне переминались с ноги на ногу, поглядывая то на рупор, то на красноармейцев, словно застывших в строю, хотя и была команда «Вольно». На лицах у всех был написан немой вопрос: что стряслось, чем грозит им предстоящее сообщение по радио? Многие, кажется, уже догадывались — чем… И Мутул подумал про себя: «Неужели — война?..»

Из-за угла вокзального здания показался узбек в полосатом халате. Он тянул за собой навьюченного ослика. Пробежав взглядом по толпе, стал суетливо и напористо пробираться к столбу с рупором — вместе со своим осликом. Дежурный рванулся было с места, чтобы вывести из толпы узбека и его животное, но командир полка жестом остановил его: не надо, пусть остаются.

Токарев, которого можно было рассмешить, показав ему палец, при виде ослика, тоже уставившегося на репродуктор, не сдержался и прыснул за спиной у Хониева. Тот отвел назад кулак и незаметно погрозил Токареву. Сам он стоял прямой, как камыш.

В рупоре вдруг раздался какой-то треск, простуженное хрипение, а потом донесся бой кремлевских курантов.

Все в напряжении подались чуть вперед.

Куранты пробыли двенадцать.

И тут же послышался голос диктора, с еле заметной дрожью чеканящий каждое слово:

— Внимание! Внимание! Говорит Москва! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!

Он предупредил, что сейчас прозвучит важное правительственное сообщение, и народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов, от волнения заикаясь