Возвращение невидимки [Фридрих Наумович Горенштейн] (fb2) читать постранично, страница - 3

Геродота при описании таинственной Скифии или у Аль-Бируни при описании древнего Хорезма. Такой облик можно увидеть на извлеченных при раскопках скифских самарских городищ вазах. Такие профили можно увидеть на хорезмских монетах. Хищный профиль горбоносого человека. Царь номер такой-то.

Но только вместо скифской тиары, покрытой чешуей серебряных бляшек, на голове — милицейская фуражка. На седой, кстати, голове. Потому что милиционер был тоже человек немолодой. Скуластое лицо потомственного тюрко-монголоида, чингизида, украшали большие седые усы, спускающиеся вниз почти до конца подбородка, как у казаков-запорожцев или у украинских бандуристов. Надо, однако, помнить, что запорожский облик заимствован у турок, так же как и шальвары, и оселедец — чуб на выбритой голове. Впрочем, облик милиционера был советский. Грудь его украшали значки «Ворошиловский стрелок», ОСОАВИАХИМ, ГТО, значок «Отличник органов НКВД» — щит и скрещенные мечи, символ успешной работы. Были и два ордена старых – не на колодках, как ныне при массовой военной орденораздаче, а привинченные к гимнастерке. Видно, за Гражданскую или за борьбу с басмачеством в 20—30-е годы.

«Кто здесь потерпевшая?» — спросил милиционер и назвал фамилию. «Это я», — ответила тетя Бетя. «А где он?» — спросил милиционер. — «Он там, — сказала тетя Бетя. — Заперся в своем кабинете. Он меня хотел избить», — добавила тетя Бетя и заплакала. «Он посягнул на великую дружбу народов, гарантированную великой сталинской Конституцией», — добавила она сквозь слезы.

В кабинете главбуха не оказалось. «Сбежал, — сказала тетя Бетя. — Через черный ход ушел». «Нет, через окно выпрыгнул, — сказал я, увлеченный в то время книгами о Шерлоке Холмсе. — Оконный шпингалет приподнят и на подоконнике цветы сдвинуты». «К парикмахеру вышел», — объяснила узбечка-уборщица. Рядом с учреждением, возле чайханы, была парикмахерская. И действительно, главбух сидел в кресле с густой мыльной пеной на лице. Милиционер вошел в парикмахерскую. Мы, дети — следом. «Вы, дети, уходите, — сказал милиционер. Не ваше тут дело». Мы ушли, но недалеко, только за дверь приоткрытую, и слышали, как милиционер объявил главбуху об его аресте. Но разрешил добриться.

Потом милиционер вышел и уселся на покрытый ковром дощатый помост чайханы, сложив по-узбекски накрест ноги в казенных сапогах. И так, сидя, держа в руках пиалу, на донышке которой дымился зеленый кок-чай, налитый из принесенного чайханщиком маленького чайничка с чиненым жестяным носиком, он повел неторопливую беседу с другими узбеками, главным образом стариками, сидевшими в той же позе в халатах и тюбетейках. Тут, в тени огромной шатровой шелковицы-тутовника, можно было заказать и обед, у кого были деньги. Конечно, не по столовским карточкам, а по коммерческим ценам. Зато и обед был с настоящим мясом, а не с костями и шкурками. Были супы курма-шурпа, кафта-шурпа, кайма-шурпа, шулпа-чабад. Было мясо шавуля, плов, кысым — колбаски, жаркоп — жаркое, даляк-чичва — узбекские пельмени. Однажды, когда моей однокласснице исполнилось 9 лет, тетя Бетя повела меня и ее в чайхану и хорошо угостила: шурпа-чабан — суп с картофелем и помидорами, чачвара — пельмени с тайшимерпу – приправленные луком с  начинкой. Но милиционер, находясь по долгу службы, заказал только горячий чай и горячую самсу – уйгурские пирожки с перченой бараниной и курдючным салом. Уйгуры, в отличие от узбеков, любят пить чай не со сладким урюком или кишмишем, а с перченым мясом и курдючным салом. Возможно, милиционер был уйгур.

Пьет он горячий чай с жирной самсой, беседует, но бдительно следит за дверью парикмахерской, ждет, когда главбух выйдет. Полчаса прошло и более того — не выходит. Тогда милиционер сам идет в парикмахерскую, и мы, детвора, конечно, — следом за приоткрытой дверью. И видим: главбух, гладко выбритый, сидит на стуле возле вентилятора и газету читает. Милиционер, ничего не говоря, газету забрал, точнее, вырвал — видно рассердился — и, положив на плечи главбуха руки, его, гикнув, приподнял. И тут главбух оказал сопротивление. Не то чтобы он бросился на милиционера и вступил с ним в рукопашную схватку и не так, как у Конан Дойля, любимого мной теперь тоже, но особенно тогда, в незамутненные еще свежие детские целомудренные чтения.

«Холмс прижался к стене. Я сделал то же, крепко стиснув револьвер. Вглядываясь в темноту, я различал неясный мужской силуэт, черный силуэт, чуть темнее черного прямоугольника открытой двери. Минуту он постоял так, затем двинулся вперед. Во всех его движениях таилась угроза. В тот же момент Холмс, как тигр, прыгнул на спину и повалил его на пол. Но через секунду тот вскочил на ноги и с невероятной силой схватил Холмса за горло...»

Нет, так оно не было. Главбух просто уперся, как упирается козел, баран или ишак, когда его куда-то хотят увести помимо его воли. А, напоминаю, главбух был мужчина высокого, гвардейского роста с литыми покатыми плечами. Однако и милиционер, хоть на голову ниже главбуха и