Глаза Фемиды [Аркадий Петрович Захаров] (fb2) читать постранично, страница - 2

на постоянную сухость во рту, под влиянием муллы, пренебрегало. Рассказывают, что вся ватага тогда дружно обнажила свои ножи против «Ермака», одним махом отделяя белую головку. Однако, вернемся к нашим охотничкам. Несмотря на подозрительный звон в рюкзаках и плутовской вид супругов, их супротивницы якобы уступают перед грозным видом и внушительной экипировкой, не забыв-таки пригрозить на прощание: «Без добычи не возвращайся, блудень». Известно же, чем «гульливее» женушка, тем сильнее она за мужем бдит. Мужик спешит на свободу, сопровождаемый ее назойливым журчанием, а со двора уже сигналит простуженным клаксоном видавший виды «газик»: «По коням!» На прощание хлопает дверка и — пропал для хозяйства муж. А его озабоченная супруга, подбоченясь, еще секунду посмотрит ему вслед осуждающе, затем вдруг лицом воссияет и переменится, сложит губки бантиком и — к телефону: «Асесяйс!». Верно подмечено: «кто женой не дорожит — пусть на озере дрожит».

А охотники, несмотря на тесноту и духоту под брезентом «газика», тоже меняются лицами, и, еще не достигнув пределов города, стараются не упустить времени, чтобы подготовиться к охоте как следует. «У тебя сколько?» — вопрошает один. «Три, — коротко докладывает напарник, и, заметив недоумение во взглядах, поправляется, — и две в резерве». На это все одобрительно крякают. Однако кто-нибудь все-таки сомневается: «Маловато не будет? А если не хватит? Что тогда?» Его спешат успокоить доводом, что у всех в резерве имеется и должно еще остаться, а потому не следует ли пропустить, так сказать, предварительно? Возражений, как правило, не находится и все дружно пропускают и раз, и другой, и третий. А потому компания добирается на место охоты далеко затемно и от усталости не способна ни к чему кроме тревожного сна. Утренняя зорька безмятежно проходит мимо дремлющих на свободе. Известно, что свобода, приобретенная с помощью оружия, способна одурять и дурманить, пьянить и требовать добавки, пока не кончатся жидкие боеприпасы, прихваченные из дома, не будет израсходован резерв главного командования, поднятый со дна пожарной бочки, а гонец, посланный за подкреплением в деревню, исчезнет без вести. И вот тогда…

Тогда, в негодовании, дав последний залп по пустым бутылкам, возвращаются домой охотники, уставшие до изнеможения и глубоко опечаленные предстоящим неминуемым объяснением причин своего непроизводительного для домашнего хозяйства и сокрушительного для семейного спокойствия трехдневного безделья при усугубляющем отсутствии хоть какой-нибудь добычи.

Один такой охотколлектив и тащил на своих плечах по пустынным охотничьим просторам угрюмый, как катафалк, автовездеход Г АЗ-69. В знак возмущения седоками и самим водителем, он как мог их раскачивал, нарочно выбирал самые глубокие колдобины и удовлетворенно урчал мотором, когда на очередной кочке дремлющие в пыльном кузове охотнички до искр в глазах стукались лбами. Разбитая грунтовка и самого водителя укачивала, мутила и позывала к рвоте…

Видимо из желания расквитаться за обидное небрежение к себе, «газон» на очередной развилке лесной дороги свернул не в ту сторону и через короткое время оказался на краю лесной поляны, в дальнем конце которой за подобием изгороди стаями бродили куры. Впрочем, бродили они и среди елок. Некоторые из них, особо отважные, просачивались наружу сквозь отверстия в ограждении птицефермы, которое смогло бы задержать разве что быка, или, на некоторое время, телку, но уж никак не птицу, которая хотя и родилась в неволе, но решилась умереть на свободе от зубов лисицы, бродячей собаки или не менее бродячего охотника до курятины. Но, се ля ви, такова куриная натура и, если хотите, даже судьба, и не нам ее осуждать, или, избави бог, пытаться исправить. Потому, как кому суждено кончить жизнь в кастрюле или на вертеле, тот, как ни кукарекай, там и кончит. И забор тут не при чем.

Сторож птичника Никодим, которому еще в прошлом году было поручено залатать сетку и который не торопился поручение исполнить, в душе и по призванию был философ и к птицам имел сочувствие. Особенно к тем, которые из-за нехватки кормов комбинированных, отправлялись на корма подножные к ближайшим муравейникам и в погоне за муравьиными яйцами удалялись настолько далеко, что собственные яйца до птицефермы не доносили и оставались в лесу их насиживать. «Кормить надо лучше, а не сетку латать — парировал Никодим постоянные вялые укоры зоотехника. — Сытость ко сну располагает, а не к побегу. Уж я-то по себе знаю». Очевидно, Никодим и на самом деле знал толк в сытости, поскольку большую часть служебного времени спал в сторожке на краю курятника. А на голодный желудок, всем известно, не спится.

Так и шло своим чередом: зоотехник укорял, сторож философствовал, куры разбредались, а председатель, ежегодно наезжая на ферму с инспекцией, багровел, ругался матом до полной потери голоса, с целью восстановления которого опоражнивал бутылку водки с зоотехником, запивая сырыми яйцами.