Горы дышат огнем [Веселин Андреев] (fb2) читать постранично, страница - 2

сердится на кого-то, губами. Очень симпатичный парень! Как я узнал позднее, его звали Начо. Он был кумиром ботевградской молодежи. Тогда я знал лишь одно: он отведет меня в отряд. Партизан! И спустился с гор в Софию? Удивительно!

Когда мы остались вдвоем, Лиляна обняла меня за плечи.

— Эх, братец, ты уходишь в горы, на свободу! Как же я тебе завидую!..

Я с благодарностью сжал ее руку. И мог продолжить за нее: приходит конец этому ужасу — ждать пулю в спину из-за каждого угла, каждый вечер искать место для ночлега, а утром думать, что очутился в западне! Да, конец, но только для меня, а она остается здесь... Мне хотелось кричать от радости, но я молчал. Что бы я ни сказал, пусть совершенно искренне, прозвучало бы эгоистично. Лила и так все понимает, и слова не нужны.

Она остается здесь, где нужен тихий, ежеминутный, беззаветный героизм.

...Какова она, гайдуцкая жизнь в горах? Свобода. Воля. Ты сам выслеживаешь врага, нападаешь на него и скрываешься. Если и погибнешь, то погибнешь в бою. Строчишь из пулемета и захлебываешься от радости, видя, как валятся под огнем враги. Славчовцы^[4] держат полицию в страхе и смело заходят в села даже днем. И в Среднегорье растут партизанские отряды. В Родопах партизаны подожгли лесопильный завод, работающий на гитлеровцев...

Картина, которую мне нарисовала Лиляна, была намного более романтичной, чем оказалось потом. Но тогда и я представлял себе партизанскую жизнь такой же. В сущности я не знал тогда, что такое настоящий партизанский отряд, как выглядят партизаны и как они организованы... В моем воображении мелькали картинки из хрестоматии — Ботев^[5] с поднятой саблей, а вокруг него — бойцы отряда... И я смутно видел этих партизан среди буков у подножия горы Паскал — в тех горах, которые знакомы мне с детства и где два года назад я искал убежища вместе с Марином и Велко^[6].

Лиляна говорит так возбужденно, будто не я, а она уходит в горы. Или, может, это потому, что она ходила туда много раз, со многими товарищами и каждый раз возвращалась в труднейшие условия софийского подполья? Я заметил и другое: она стремится ободрить меня: ведь там, в горах, тоже не шутка! И получалось у нее это очень хорошо.

— А мы остаемся здесь, в самом пекле...

Вот это мне в Лиле и нравилось. Все та же неизменная искренность. Если Лила и стала более сдержанной, более серьезной, то это влияние сурового времени и той большой ответственности, которая приходится на ее долю. Эти изменения в ней были особенно заметны на фоне одной нашей знакомой, раздражавшей всех своей напыщенностью (боже мой, в такое время!). Я пытался понять эту женщину. Да, она любила командовать, но было в этом и еще нечто более опасное: за напыщенностью скрывалось душевное убожество, стремление возвысить свой личный авторитет... Ты, черт возьми, находишься на нелегальном положении, на каждом шагу тебя подстерегает опасность, так хочется человеческого тепла, с нетерпением ждешь встречи с товарищем, а тот держится напыщенно!.. На этом фоне встречи с Лилой приносили мне особенно большую радость. Сейчас я чувствовал себя виноватым перед ней, хотя никакой вины и не было. Я убеждал себя: ты уже давно хотел уйти в партизаны, но тебе отвечали: «Останешься там, где ты нужен!» Теперь ты нужен в горах, будешь связным между отрядом и своими родными местами. Значит, твой уход — это не бегство от трудностей...

Я не знал, что это наша последняя встреча, и вспоминал о прошлом не потому, что прощался с Лиляной. Правда, где-то в подсознании шевелились тревожные предчувствия. Я провел с Лилой целый вечер и все время думал о нашей многолетней дружбе.

...Снег мягко поскрипывал под ногами. Он только что выпал, и мы шла по снежной целине, будто прокладывали путь в неизвестную страну. Деревья, покрытые снегом, склонили свои ветви, как бы счастливо утомленные его теплотой. На улице — голубоватые прозрачные сумерки, хотя уже полночь. Софийский лесопарк погружен в ничем не нарушаемую тишину.

Мы шли, очарованные первым снегом. Его красота и свежесть преобразили мир, вернули нас в детство. Хотелось побарахтаться в снегу, но мы вели серьезный разговор, стараясь выглядеть посолидней. Нам было по двадцать лет, и шли мы с нелегального собрания. И вдруг Лиляна ударила меня под колено и толкнула в плечо. Я зарылся в снег. Все сразу перемешалось — товарищи, деревья, испуганные птицы, Лозан толкнул Лиляну, на него набросилась Златка, и все накинулись на меня... Мы вчетвером кувыркались в снегу, как дети, а Лила, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, веселилась больше всех. Глядя на нее, можно было бы подумать, что у этой девушки никогда не бывает в голове серьезных мыслей. Все это происходило на том самом месте, где сегодня стоит обелиск, на котором высечено ее имя.

Лила, тогда никто тебя и не подумал бы упрекнуть в этом, но на днях тебе влетело. Рассказывая о тебе в одной школе, я вспомнил и наше барахтанье на снегу. Ох какой нагоняй я получил потом от