Ежедневные вечера танцевальной культуры и отдыха в Парке имени железнодорожников [Юлия Юрьевна Устюгова] (fb2) читать постранично, страница - 2

маленький военный, Зайнулла, положив руку на плечо Ивану. Трое не ездили на трамвае, а ходили пешком, и идти им было в другую сторону. Но и к бронзовым воротам со звёздами и факелами, через которые они вступили в парк, троица возвращаться тоже не стала. Зайнулла, Иван и Иванов родич Стёпа пошли обратно через самый парк, через его дальние и тёмные, бесконечные, непонятно где начинающиеся и заканчивающиеся аллеи.

«Жизнь! Это жизнь! Только жизнь и больше ничего!» – повторял Иван про себя. Ему страшно нравилось идти посреди светлой ночи, среди пустых ветвей по аллеям, не имеющим начала и конца. Тем более что Стёпа, как единственный знающий дорогу горожанин, в отличие от приехавших в город на учёбу Ивана и Зайнуллы, постоянно сворачивал то туда, то сюда. Отчего они разок даже влетели в целующуюся парочку, хотя аллеи казались совершенно безлюдными, и встретить на них живых людей представлялось совершенно невозможным.

Проводив глазами исчезнувших парня с девушкой, Стёпа замедлил шаг, обернувшись к Ивану и Зайнулле:

– А вы знаете, что здесь можно встретить Призрак Курсанта? Видите вон ту башню? – спросил он, показывая на ветхое деревянное строение, рисующееся силуэтом над верхушками деревьев. – Это вышка. Здесь разбился курсант.

– С парашютом? – не удивился Зайнулла.

– На аэроплане. Здесь была лётная школа. Лётчиков готовили, и один разбился. Как сейчас вижу – они сюда бегут в тужурках с медными пуговицами. А он лежит. Аэроплан.

– Не было здесь никогда школы! – возразил Зайнулла. – Какая школа, какие полёты – деревья вокруг!

– Это было давно. В германскую войну, еще до революции. И школа была не здесь – здесь он упал и умер. У озера. Туманным утром. С белым лицом. На зелёной траве. Он никогда никого не любил. Не успел. И теперь иногда ночами подстерегает парочки.

Зайнулла хотел сказать, что, наверное, исчезнувшая пара приняла Степана в белой рубашке за Призрак Курсанта, но прислушался. Все прислушались. В кустах закричали. Зайнулла, пригнувшись, побежал сквозь ветки. И с ним остальные. Пробежав немного, они остановились.

На спуске у высокого дуба шла драка.

– Гопники? – предположил Иван.

– Отморозки, – покачал головой Степан с видом знатока.

– Какие такие отморозки? – удивился Зайнулла.

– У гопников правило – парня с девушкой не бить, а они бьют. Значит, не гопники, а отморозки.

– Видишь девушку? – спросил Зайнулла.

Стёпа ткнул пальцем в белое пятно, мелькнувшее за деревьями, рядом с луной.

– Даже две девушки, – уточнил Зайнулла.

– Намётанный у тебя глаз, Зайнулла. Но что делать будем? – спросил Стёпа, блеснув зрачком.

Вот только тут Иван понял, что всё время, пока обходил глухие углы Парка имени Железнодорожников, он напевал. Не песню – так, на мотив польки-мазурки:

– Жизнь! Это жизнь! Жизнь! Это жизнь!

На душе у него было хорошо, хотя Валечку он так и не пригласил.

– А может быть, поможем? – спросил Иван.

Стёпу упрашивать было не нужно. Но Зайнулла встревожился:

– Нас не слишком много, нет? Всё по-честному?

– Поровну, Зайнулла, поровну. Нас четверо, их четверо, считая тех, кого бьют.

И успокоенный Зайнулла, подскочив к бьющему, уложил того сразу – ударом в висок – в весеннюю пыль.

* * *

– А теперь свисти! – сказал Иван Зайнулле, сидящему на уложенном, которому они скрутили руки, пока остальные убегали. Но едва Зайнулла сделал попытку достать из кармана свисток, как лежавший до того кулем отморозок неожиданно встрепенулся. И Зайнулла скатился вниз по склону вместе со стальным свистком, канувшим искрой в листву. В темноте внизу спуска долго мелькали белая рубашка убегающего отморозка и его босая пятка, потому что, пытаясь удержать преступный элемент, Зайнулла сорвал с него один ботинок.

– Вы что, дружинники? – спросил пострадавший парень, садясь на листья.

– Ну, вроде того, – засмеялся Зайнулла, бросая ботинок и отряхиваясь.

Иван включил фонарик и навёл на потерпевшего. Кровь, которая в темноте казалась чёрной, стала красной. Она пачкала красивым пятном, напоминающим сердце, рубашку на груди потерпевшего, но не похоже было, что он ранен.

– Здорово ты кому-то нос расквасил. Можно на ты? – предположил Иван.

– Конечно, только не поднимайте меня, не надо! Я посижу пока.

Лицо потерпевшего в свете фонаря из синего стало белым.

И стало видно, что это человек не такой простой и не такой уж молодой, как показалось Ивану вначале. Лет под тридцать ему, а может, и за тридцать. Худое длинное лицо с длинным носом. Тонкие морщины густой сетью собрались под глазами, как у человека, который часто щурится. А глаза, хоть и выглядят в свете фонаря лиловыми, как сливы-венгерки, на самом деле серые. Очень непростой человек.

– Как тебя зовут? Девушек провожал? – спросил Зайнулла с радостным видом трубадура, жаждущего воспеть рыцарский подвиг. – И где они?

– Капитонов меня зовут. «Капут» – по латыни «голова», – пояснил потерпевший.

– Давай руку, голова!

На этот раз потерпевший встал, но сразу же