Замещение. Повесть [Федор Федорович Метлицкий] (fb2) читать постранично, страница - 4
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
4
Когда они отошли от митингующих, к ним подошел полноватый, интеллигентного вида человек в замшевой куртке, и дружелюбно-ироничным взглядом, доверчиво повернулся к Близнецову. – Позвольте представиться, я политолог. Владимир Кизяков. В его голосе легкое раздражение, как будто зацепило лично его. Судя по авторитетному тону этот – сложившихся взглядов, не любит возражений, хотя самого мучают сомнения. – Хотел бы вам доказать, что вы неправы. Во мне тоже была «невыносимая легкость бытия». Бегство от коллектива в личную свободу, от тягот выживания, от истории, – в романтизм, иллюзию. А нужно другое – очищение от иллюзорных идей. Выживать надо коллективно. Здесь преимущества коллектива очевидны. – А личные чувства – счастье, любовь, поэзия, открытость? – снова возбудился Близнецов. – Это не может быть заблуждением! Ваша новая, совершенно изменившаяся жизнь – это отторжение от поэзии. По улице брели с митинга празднично одетые толпы. Ироничный пожевал чувственными губами, глядя на пеструю толпу. – Ни у кого не было намерений добиваться такого изменения жизни. Это обычное дело в истории. Человек предполагает, а бог располагает. У бога, видимо были совсем другие планы. Он режиссер, а мы актеры и, как правило, не знаем, что нам предстоит сыграть в этой великой драме. Близнецов скривился. – Не слишком ли высока цена за такое изменение? Ироничный остановился. – Конечно, жизнь коротка, и человек хочет, чтобы все было тихо и спокойно. Но многие процессы идут за пределами человеческой воли, и с этим ничего не поделаешь. Если вы думаете, что может что-то изменить кто-то из вождей мирового уровня, то это не так. Надо находить свой путь в бурном потоке событий. – Значит, не верите в человека? Он возбудился. – Я верю в человека! Его хают, забывая, что он не только приспосабливался к условиям, но всегда был жизнестойким. Свою глубинную нравственность проносил через века. И заговорил о славянской душе. – Я поездил по западному миру, знаю. Там люди меркантильны, эгоистичны. В наших нет, конечно, той духовности, отличающей нас от всех, что декларировалась в старое время. Что стоит только уничтожение храмов и расстрелы священников – при равнодушии большинства. Но это кажется, что Америка впереди, с ее часто лицемерной религиозностью. – Почему? – удивился Агент. Тот задумался. – Мы просто органично не подходим друг другу. Нам не ужиться с западным миром, он механистичен и функционален, с латинской апелляцией к праву, норме, закону, без веры в человека, где не очень уютно импровизации. Там не поплачешься в жилетку, а лишь предложат пойти к психологу. Но это не то. Вы бы женились на нелюбимой? Может быть. Но никогда бы не полюбили. – Бывает и так, – сказал Агент, – стерпится – слюбится, когда узнаешь друг друга близко. Приспособившиеся пары бывают неразлучны. – Всякое сравнение хромает. Близнецов упрямо продолжал: – Но у них есть свобода слова. Это дорого стоит. – Да, свобода слова несовместима с цензурой. Кстати, у нас нет цензуры. Правда, в условиях мобилизации становятся запретными те гуманистические воззрения, которые были в мирное время. У нас законы, как и у других стран: то, что вредно для государства, тем более для детей, запрещено. Агент действительно не заметил официальной цензуры. Ее заменяла общественность. Как он узнал, Госкомнадзор ежемесячно получал сотни писем о незаконных действиях граждан, что негодующая интеллигенция называла доносами. – И никто не контролирует? – Как никто? Общественность. – То есть, авторитетные граждане, – зло пояснил Близнецов. – Чиновник, врач, учитель, полицейский пристав. Но как они могут подходить со своим профессиональным инструментом, например, к художественному произведению, которое создается по другим законам? Как они могут инспектировать операцию хирурга? Что они понимают? Политолог снова остановился. – Без цензуры нельзя. Пушкин писал о нашей цензуре: «Всякое христианское государство должно иметь цензуру. Разве речь и рукопись не подлежат закону? Каждое правительство вправе не позволять проповедовать на площадях все, что кому в голову взбредет». – Молодой человек Пушкин мог сказать это по конкретному случаю. Чтобы, например, не закрыли его журнал «Современник». – «Наше все» был многогранен.
Он оглянулся и предложил пройтись. Близнецов колебался: нужно ли с таким разговаривать. Но Агент пошел за ним, и он тоже. Какие у того могут быть еще аргументы? – Ваша романтика эгоистична, – говорил ироничный. – Она губит все, что вне своего круга. С одной стороны любовь и близость узкого кружка, а с другой – изничтожение покушающихся на него. И
Последние комментарии
1 час 5 минут назад
1 день 11 часов назад
1 день 20 часов назад
2 дней 1 час назад
2 дней 3 часов назад
2 дней 8 часов назад