Евангелие – атеисту [Борис Григорьевич Ягупьев] (fb2) читать постранично, страница - 3

казалось очень плотной. Как эти подошвы были прикреплены к ногам, я не мог рассмотреть или угадать. Меня поразило, как такая мощная фигура не сминает траву, не вдавливается в мягкую влажную землю. Ступни были крупные, длинные, узковатые, с молочно-белой кожей, безволосые и даже без пушка, с просвечивающими венами, длинными подвижными пальцами, со столь же тщательно ухоженными крупными ногтями. Я поднимал взгляд все выше. Под одеянием просматривались контуры икр, коленей, бедер, тонкая талия и широкая грудь, плавно приподнимаемая глубоким дыханием, хотя видел за эти мгновения всего один-два вдоха. Наконец я решился рассмотреть голову и лицо, стараясь не заглянуть в глаза.

Я увидел лицо очень молодого человека, овальное, здорового и цветущего вида, с кожей нежной, словно персик. Волосы на голове волнистые, тонкие и мягкие по виду, светлые с чуть золотым отливом, длинные, забранные в пучок за спиной, где-то посередине шеи, так, что оставлены были открытыми небольшие аккуратные уши почти без мочек. Насколько длинны волосы видно не было, т. к. пучок прикрывал капюшон за плечами. На какое-то мгновение в ушах что-то блеснуло, и взгляд мой зацепил то ли серьги, то ли клипсы в ушах. Причем они были разными: в левом ухе был простой крестик из желтого металла (золотой?) как будто ручной работы, в правом ухе такой же крестик был наложен на два сплетенных в звезду Давида (или Соломона?) треугольника. Треугольники эти были металлическими и облиты чем-то вроде синей эмали с блестками (алмазными?). Эти серьги-клипсы мелькнули и пропали, не оставив мочках дырочек или следов от зажимов. Я переключил взгляд на узенькую слегка кудрявую бородку, аккуратно подстриженную и ровно подбритую так, что щеки были почти не прикрыты, а шея и горло были совсем свободны о волос. Цвет волос менялся от висков, все темнее, и на подбородке был уже темно-каштановым. Бородка не скрывала слегка выступающего вперед широкого и твердого подбородка человека стальной воли. С бородкой смыкалась подковка тонких усиков почти черного цвета, и ярко блестели идеально ровные зубы меж полных, красивых, ярких и сочных улыбающихся губ, но не влажных, а сухих. Нос у основания был неуловимо вздернут, с ноздрями небольшими, но тонкими и подвижными. Линия носа была без какой-либо впадинки или горбинки и у бровей переходила в столь же прямую линию белого, без морщинок лба той же высоты, что длина носа. Брови черные, бархатистые, очень прямые, широко разлетались к вискам и здесь чуть приподнимались. Столь же темные, очень длинные ресницы обрамляли очень крупные сливовидной формы глаза с белыми белками без намека на какие-либо прожилки. Глаза были глубоко синего цвета. Глядя на эти неимоверные глаза, понимал я только то, что на меня истекает доброта, внимание и сочувствие с примесью жалости, пожалуй. И, утопая в этих глазах, начал я отвечать, удивляясь тому, что голос мой негромок и ровен, не дрожит, язык не запинается:

"Вы — Иисус, Сын Божий и Бог. Казненный и воскресший, Спаситель мира…"

"Ты сказал!" — Улыбка растаяла, и на губах появился горький изгиб. "Ты обращаешься неправильно. Эти ваши речевые выкрутасы с множественным числом, долженствующие показать почтение, уважение, на самом деле ни о чем не говорят, вносят только дополнительную путаницу и в без того нечетко, неумело выражаемые мысли… Впредь со мною и с теми, кто будет призван Мною, говори «Ты»! Если тебе будет дозволено обратиться одновременно к нескольким, можешь сказать "Вы", но вернее будет, если ты перечислишь каждого, из слушающих тебя. Теперь произнеси сказанное тобой ранее, но уже так, как Я тебя научил".

"Ты, Господин мой, Иисус, Сын Божий и Бог, казненный и воскресший, Спаситель мира". — Слова эти я произнес понизив голос почти до шепота, но не было во мне страха, я был уверен, что Он меня услышит и услышал бы даже шелест моих мыслей, если бы мне отказал голос. Он смотрел на меня с легкой улыбкой, и вдруг легко и непринужденно присел на ствол лежащей березы, причем ствол этот явно слегка прогнулся под тяжестью тела и как-то задрожал по живому…Он оказался теперь повернутым ко мне в профиль, смотрел не на меня, а в сторону, вдоль тропы, бегущей по опушке между стены елей и кустарников, по краю поля. Правую руку Он непринужденно положил на ствол и легко поглаживал его пальцами и ладонью. Левой рукой Он приподнял низ своей одежды и открыл ноги почти до коленей, положил ее на ногу и раскрыл ладонь. Зажатым в ладони предметом оказался простой деревянный хорошо отполированный крестик, коричневатый, отполированный до блеска, с явно видимым рисунком древесины. Длинный стержень был сантиметров девяти-десяти, поперечный — чуть менее пяти, причем в их пересечении не видно было какого-то следа механического соединения. Они словно были неведомым способом мягко сплетены тончайшими слоями, но без утолщения в месте соединения. Углы были идеально прямые.

Молчания не возникло, пока это произошло, и я рассмотрел нечто новое, и я услышал: " Ответь Мне, раб, почему ты