У бѣлыхъ. [Завадскiй В. В. (В. Корсакъ). Завадскiй В. В. (В. Корсакъ).] (fb2) читать постранично, страница - 3

полковники, капитаны, поручики, прапорщики; было нѣсколько генераловъ. Одни ходили уже въ формѣ, другіе, меньшинство, — въ штатскомъ. Знакомились, дѣлились впечатлѣніями.

Въ надеждѣ на уходъ большевиковъ, офицерство бѣжало въ Кіевъ изъ Москвы, изъ Петрограда, изъ Могилева, изъ Чернигова, изъ Казани. Ожидая прихода добровольцевъ, люди прятались въ лѣсахъ, въ погребахъ, на чердакахъ, въ стогахъ сѣна; одинъ прапорщикъ около сутокъ провелъ въ канализаціонной трубѣ;

какой-то капитанъ прожилъ около недѣли въ купальняхъ; шесть человѣкъ пріѣхали въ лодкѣ и скрывались въ камышахъ.

Записывали офицеровъ въ алфавитномъ порядкѣ. До меня очередь въ этотъ день не дошла; около четырехъ часовъ всѣ разошлись. Я пришелъ домой, поѣлъ, а подъ вечеръ мы съ хозяиномъ пошли прогуляться. Странно было: никто ничего не боялся, люди не хватались за карманы — провѣрить, есть-ли съ собой документы, исчезли бритыя хари съ безпокойными рыщущими глазами.

Въ сумеркахъ раздавался смѣхъ, громко говорили, и только отвратительный, сладковато-тошнотворный запахъ изъ Анатомическаго театра говорилъ объ убійствахъ, которыя совершались еще такъ недавно въ большевицкихъ застѣнкахъ, и вопіялъ противъ пощады тѣмъ, кто упивался предсмертными муками и кровью своихъ, ни въ чемъ не повинныхъ, жертвъ.

На другой день мнѣ удалось, наконецъ, несмотря на еще большую толпу, получить регистраціонную карточку. На ней стояло мое имя, фамилія, годъ рожденія, чинъ и полкъ, гдѣ я служилъ во время германской войны. Съ этой карточкой мнѣ надо было явиться въ Реабилитаціонную Комиссію и представить, кромѣ того, свое curriculum vitae отъ начала германской войны до настоящаго момента. Для тѣхъ, которые у большевиковъ не служили и имѣли какіе-нибудь старые документы, удостовѣрявшіе ихъ личность, дѣло кончалось въ Реабилитаціонной Комиссіи:

они могли поступать въ Добровольческую армію немедленно.

Въ противномъ же случаѣ, дѣло выходило сложнѣе; разъ въ curriculum vitae офицеръ писалъ, что онъ служилъ у большевиковъ, Реабилитаціонная Комиссія отсылала его дѣло въ контръ- -развѣдку. Изъ контръ-развѣдки товарищъ прокурора отсылалъ дѣло со своимъ заключеніемъ въ четвертое учрежденіе — Военную судебно-слѣдственную Комиссію. Эта комиссія разсматривала дѣло окончательно и препровождала его на заключеніе къ коменданту города. При чемъ, если кто не имѣлъ стараго послужного списка или другихъ не менѣе солидныхъ документовъ, онъ долженъ былъ доказывать свою личность при помощи управляющаго домомъ и двухъ благонадежныхъ свидѣтелей.

Вотъ, что надо было пройти. У меня, какъ и у большинства офицеровъ, никакихъ документовъ, кромѣ совѣтскихъ, не было.

И вечеромъ, сидя надъ своей біографіей, я задумался — писать или не писать о службѣ у большевиковъ? Написать — значитъ быть канцелярской волокитѣ. Я подумалъ, поколебался и написалъ. Можетъ быть, чтобы не краснѣть потомъ и не быть уличеннымъ во лжи... Съ превеликимъ трудомъ кончилъ я свое curriculum vitae.

Лучше было бы, если бы можно было совсѣмъ не писать, служилъ человѣкъ или нѣтъ — совѣтской власти. Разъ люди пришли добровольно, рискуя не только собой, но и своими родными — какіе вопросы могли быть еще.

Такъ думалъ я, глядя на свою біографію.

Пришла Ольга Егоровна, утѣшила меня и сказала, что ходятъ слухи о томъ, что совѣтскія деньги будутъ аннулированы; приниматься же будутъ только царскія, керенки и добровольческія.

— Если братъ не найдетъ мѣста, придется продавать платье;

не хотѣлось бы, на зиму глядя... — сказала она.

Утромъ я направился въ Реабилитаціонную комиссію.

Помѣщалась она далеко, въ Липкахъ.

Я шелъ тихо, читая на стѣнахъ объявленія и воззванія. Формировавшіяся части приглашали своихъ прежнихъ сослуживцевъ;

разные союзы и блоки расклеивали свои программы и призывы;

партизанскіе отряды принимали добровольцами всѣхъ желавшихъ;

воскресали старые полки и звали своихъ однополчанъ. Новыя техническія части искали спеціалистовъ. Были расклеены выдержки изъ бурцевскихъ статей противъ большевиковъ.

Медленно подвигаясь, я нашелъ наконецъ нужную улицу.

Около одного дома я увидѣлъ кучку офицеровъ — тутъ и помѣщалась Реабилитаціонная Комиссія.

Я вошелъ во дворъ. Дворъ былъ большой, неровный, вымощенный круглымъ булыжникомъ, пыльный; въ концѣ его находился садикъ съ небольшой бесѣдкой, покрытой дикимъ, уже покраснѣвшимъ виноградомъ. Приземистый кленъ покрывалъ своею тѣнью бесѣдку и половину садика. Во дворѣ толпилось около ста офицеровъ. Тутъ можно было видѣть всѣ возрасты, чины и ордена. Было жарко, и всѣ невольно искали тѣни. Особенно много было народа на террасѣ низкаго, но просторнаго дома. Я направился туда. Какой-то