Башня [Светлана Весельева] (fb2) читать постранично, страница - 2

разрисовывала свой рисунок красными маками, даже кончик языка по-детски высунула от усердия.

— Гулял. Собирались мы гурьбой возле той башни вечерами. Песни пели. О новой жизни мечтали. Невест себе присматривали, — принялся вспоминать Кузьмич. Сколько лет прошло? Или жизней?

— Ты там с бабушкой познакомился? — спросила Оксана. Словно полоснула по сердцу острой бритвой.

— Там… Ты давай-ка собери фломастеры. Бабушка будет ругаться, что ты опять на полу рисуешь. За стол садись. А я схожу, посмотрю… Надо мне…

Кузьмич поднялся и вышел из комнаты. Дом этот когда-то строил он для своей семьи. Для молодой жены, для будущих детей. Казался ему дом тогда просторным и светлым. А сейчас он словно осёл от старости. Как будто устали его стены держать крышу и сгорбились, стали меньше ростом. И воздуха в доме сразу стало меньше. Кузьмич вышел во двор, кряхтя преодолев три ступени. Болели колени.

Августовский день клонился к вечеру, и удушающая жара спадала. Скоро солнце оранжевым желтком повиснет над горизонтом и в село станут возвращаться с пастбища коровы. Они будут медленно идти по улицам, бряцая колокольчиками, тяжело раскачивая полным выменем. Вслед потянутся орущие гуси. Собаки во дворах зальются лаем. Хозяйки станут выглядывать из калиток, встречая скотину. Вечерняя прохлада принесёт из степи горьковатый аромат полыни, и он смешается с аппетитным запахом жаренной на топлёном масле картошки с луком.

Кузьмич вышел со двора на улицу и пошёл по селу. Просто так, без цели и направления. Воспоминания нахлынули на него непрошено и не вовремя. От дороги поднималась мелкая лёгкая пыль. Дождя давно не было. Вся зелень выгорела на солнце. Старик шёл мимо кустиков золотой колючки, голубоватых островков полыни и жёлтой высохшей травы. Летом здесь стояла такая жара и сушь, что немногие растения доживали до осени без полива.

За селом он остановился. Впереди на кургане возвышалась каменная башня. Она была метров десять в высоту. У башни не было углов, она была округлой, сложенной из жёлтого плотно прилаженного камня.

Когда Кузьмич был парнем, это было любимое место молодёжи. Собирались большой компанией, бренчали на гитаре, строили планы, целовались с девчонками. Здесь они с Тасей сказали друг другу о своей любви.

Таська была на пару лет младше Кузьмича. Хотя в то время никто не называл его по отчеству. Звали просто Петькой. Пётр помнил, как они впервые поцеловались. Она не отвела глаза и не залилась смущённым румянцем. Не стыдилась своего счастья. Боевая была девчонка его Тася. Ничего не боялась. Верила в светлое будущее жарче самого Петьки. Но, когда Пётр предложил ей поехать на комсомольскую стройку, вдруг решительно отказалась. Пётр уговаривал её, звал с собой, упрекал в малодушии. А она молчала, глядя на него в упор, и на её выгоревших ресницах дрожали хрустальные слёзы. И Пётр уехал один.

А когда он вернулся со стройки, Тася была замужем. Растила сына Митьку. Пётр помаялся полгода, да и женился на тихой соседке Наденьке. Жили плохо. Пётр глаз не спускал с Таси. Всё сравнивал, как ей там живётся и как могло бы житься с ним. Родили они с Надей двух дочерей. Но и тогда не успокоился Пётр. Следил за Тасиной семьёй, как коршун. Надя плакала. Не упрекала. Просто гасла и превращалась раньше времени в старуху. Словно дерево без дождя.

А потом Тася умерла. Сказали сердце. Нестарая ещё была, только на пенсию вышла. И Пётр словно осиротел. Он не ходил на похороны. Зарылся в душистое сено на сеновале и плакал. Громко в голос. Словно не мог понять, как же это произошло. Почему они не были вместе все эти годы? Ведь жили рядом. Ведь любили. Всё могло сложиться, не будь она такой упрямой. Митька мог быть его сыном. А теперь всё кончено. Таси больше нет. И надежды на то, что что-то может измениться и исправиться тоже нет. Пётр никак не хотел признать, что кончено всё было не теперь, а тогда, много лет назад под этой башней. Когда он выбрал не Тасю, а комсомольскую стройку.

Потом Пётр приходил к её могиле. Стоял и долго вчитывался в табличку на кресте: «Панова Анастасия Николаевна рождение-смерть». Его Таська, оказывается, Анастасия. Его Таська? Ну дела… Было в имени Анастасия что-то чужое, незнакомое. Оно пахло городом и библиотекой. Они ошиблись, когда писали на табличке её имя. Она Тася. Его Тася. И в душе защемило, крупные слёзы скатились из его глаз, застревая в морщинах и капая на небритый подбородок. Тася… От этого имени пахло молоком, яблоками и горькой полынью.

Надя всё поняла, когда он вернулся с кладбища. И опять не упрекнула. Только губы поджала. Лучше бы кричала. Обвиняла его в загубленной жизни. Пусть бы ударила. Он ведь заслужил это. Он никогда не любил Надю и просто прикрылся ею, чтобы не показать Тасе, что ему плохо без неё.

Кузьмич подошёл к башне. Потрогал её нагретый солнцем бок. «Ты ведь всё видела тогда. Что я сделал не так? Я ведь звал Таську с собой. Мы могли бы прожить с нею целую жизнь. Если бы всё вернуть…» — прошептал старик.

Башня молчала.