Ночи Белладонны [Аластер Рейнольдс] (fb2) читать постранично, страница - 7

остались лишь остовы, они не смогут сопротивляться. Ты разнесешь эти корабли вдребезги, как разнес луну Аргула, а потом расстреляешь эти башни. Преврати их в лаву, смой в море, не оставив следа. Обрати машины в прах, чтобы они не смогли восстановить ни башни, ни нас. А потом покинь Терцию и никогда сюда не возвращайся.

Лихнис долго смотрел на меня, и лицо оставалось совершенно неподвижным — как будто паралич разбил все до единой лицевые мышцы.

— Ты просишь меня убить Линию?

— Нет, Лихнис, — терпеливо ответила я. — Линии больше не существует, и ты уже почтил нашу память. Все, о чем я прошу, — о последней милости. — Я положила ладонь на его запястье, а потом сдвинула ее ниже, сплетя его пальцы со своими. — По-твоему, вам не хватает отваги для великих свершений. Я считаю это глубочайшим заблуждением. Но даже будь это правдой, вот твой шанс кое-что совершить. Проявить смелость, благоразумие и самоотверженность. Мы мертвы. Мы мертвы уже миллион лет. Подари нам покой.

— Шаула... — начал он.

— Подумай, — перебила я. — Оцени варианты, взвесь риски, рассчитай вероятность неудачи. Ты все равно придешь к некоему выводу и выберешь тот или иной путь. Если решишь покончить с нами, дождись конца Тысячной ночи, но даже не пробуй намекнуть мне хотя бы словом.

— Я не очень-то умею хранить тайны.

— Тебе и не потребуется. Сегодня сплетение моей нити, Лихнис. Моя ночь ночей. Это значит, что у меня есть особое право корректировать и подавлять собственные воспоминания, чтобы моя нить произвела оптимальное воздействие. И у меня все еще есть возможность отменить часть воспоминаний, включая весь этот разговор. Я забуду и фантомы, и протокол Белладонны, и то, о чем тебя только что просила.

— Моя Линия не одобрила бы подобного.

— Но тебе ведь сошло с рук уже сделанное. Речь лишь о пустяковой коррекции, которую никто не заметит.

— Но ведь я буду помнить наш разговор. И размышлять о твоей просьбе.

— Верно. И если я не ошиблась в тебе, ты никому об этом не расскажешь. У нас наверняка будет еще много разговоров до Тысячной ночи. Но как бы я ни настаивала — а я наверняка буду настаивать, увидев в твоих глазах нечто странное, — не вздумай проговориться. Если я стану спрашивать о цветах, или о других гостях, или еще о чем-нибудь — тупо смотри на меня, и все. Рано или поздно я сумею убедить себя, что ты в самом деле таков, а не притворяешься.

— Буду стараться изо всех сил, — напряженно проговорил Лихнис. — Уверена, что иначе никак?

— Никак. И ты прекрасно это знаешь. Уверена, ты исполнишь мое желание, когда хорошенько все обдумаешь. — Я повернулась к выходу. — Пойду в Совиную башню и отменю это воспоминание. Подожди немного, а потом снова позови меня в Часовую. Я буду плоховато соображать, возможно, попытаюсь задавать странные вопросы. Ты аккуратно переведешь разговор в другое русло, а потом скажешь, что пора идти на сплетение. И мы спустимся по лестнице, как будто ничего не изменилось.

— Но ведь все изменится, — сказал Лихнис.

— Ты будешь об этом знать, а я — нет. Все, что от тебя потребуется, — играть роль лихого ухажера. Улыбайся, танцуй, говори комплименты и поздравляй меня с выдающимся странствием. Справишься?

— Пожалуй.

— Даже не сомневаюсь.

Оставив его, я вернулась в свою комнату.

Потом мы танцевали на утесе Скрипичной башни. Было ощущение, что между нами случилось нечто неприятное, о чем остались лишь зыбкие мимолетные воспоминания. Но вряд ли к этому стоило относиться серьезно. Лихнис оказался идеальным кавалером, внимательным и учтивым, щедрым на остроты, похвалы и теплые слова. Меня несказанно радовало, что я наконец-то разрушила барьер между нами, что до Тысячной ночи еще очень далеко и железные стрелки на Часовой башне не скоро завершат свой круг.

Я мечтала о предстоящих вечерах, о ярких нитях, которые еще не явились нам в сновидениях, о грядущих чудесах и приключениях и говорила себе: как же здорово, когда ты жива, когда у тебя есть разум, память и пять человеческих чувств — все необходимое, чтобы наслаждаться тем, что тебя окружает.