Холодные дожди пятнадцатого лета (СИ) [Наталья Сергеевна Чернышева] (fb2) читать постранично, страница - 2

айсберг учебного трамвая с колобками 'Добрых правил' на борту. Петропавловская крепость по правую руку, Марсово поле - по левую. Троицкий мост...

Долго стояла, вцепившись в ограждение, и дождь неспешно пропитывал волосы, одежду, мысли. Сорваться бы вниз, вниз, в свинцовые волны, и в них утонуть насовсем. Чтобы отец узнал. Чтобы понял, чтобы проняло его, чтобы осознал, как был неправ! Как не любил и не ценил свою Лизаньку... Он же её всегда называл именно так, правда? Лиза-Лизанька, Лизуша, золото моё и солнышко...

Солнышко.

Водолазы достанут разбухшее тело. В морге это тело уложат в гроб. И отвезут на Пискарёвку, в крематорий. Рентгеном на сетчатке проступила память: хоронили деда, полтора года назад. Привезли на кремацию. Там, во дворе, стояла очередь из гробов, каждый на специальной каталке на колёсиках. Два синих гроба, два жёлтых, один красный. Дедов синий поставили с краю, мать пошла в контору, оформлять документы, а остальные стояли во дворе... И открылись жуткие, гаражного вида, ворота. Сначала показалось, что за ними эта самая печь и есть. Но нет, там находилось нечто вроде зала ожидания, можно было увидеть 'очередников', заехавших туда раньше. Работник начал двигать туда каталки с гробами, одну за другой. Колёсики скрипели. Ветер трепал по воздуху специфичный запах, упорно пробивавшийся сквозь все эти чёртовы суперсовременные суперфильтры.

Вот пусть, пусть. Пусть так и будет. Махнуть через ограждение моста и - вниз... Отец придёт потом на Пискарёвку, и будет смотреть, и будет жалеть, что не уберёг, может, даже заплачет. Только ничего изменить, ничего поправить уже будет нельзя. И мама...

Мысли о маме хлёстко ожгли стыдом. Ох, и ду-ура... Маме-то за что?!

Она подняла голову к мокрому небу. Долго смотрела в серую хмарь, и дождь смывал с горячих щёк непрошеную соль.

***

Санкт-Петербург (Финляндский вокзал) - Мельничный Ручей.

Бабушка встречала на платформе. Бывшая гимнастка, она в свои под шестьдесят (восемнадцать плюс, как она сама выражалась) выглядела на отлично. Стройная фигурка, до сих пор - продольный шпагат без подготовки, и уголок на шведской стенке, по утрам бегала на стадионе и качала пресс. Кстати, Лизу гоняла насчёт физподготовки без пощады и без жалости, говорила внучке, что та ещё, время придёт, спасибо скажет старой бабке. 'Старая бабка' произносилось с отменной самоиронией. Тамара Игнатьевна, конечно же, была бабкой по факту наличия внучки, но вот уж 'старой' назвать её не поворачивался язык.

Лето во Всеволожске станет летом турников и кроссов, к гадалке не ходи.

***

Трудно сразу заснуть в другом месте, пусть даже это место - квартира родной бабушки, знакомая с ясельного возраста. Просто здесь, в комнате, всё, всё другое. Мебель, запахи, звуки, стены. Размеренное, старомодное 'тик-так' в коридоре. Влага из форточки, густо настоянная на запахе хвои: во дворе немало сосен. Белый орёл светящегося камня на тумбочке углового трюмо.

Не льётся в окна оранжевый свет уличных фонарей и не шумят привычно машины проспекта. Дом в стороне от трассы, во дворах, по ночам в квартире всегда темно и тихо. И тишина давит на не привыкшие к ней уши...

На кухне зашумел, нагреваясь, чайник. Дверь приоткрылась. Тихий м амин шёпот: 'Лиз, спишь? Чай будешь?'

Сплю, сплю, всем своим видом показывала Лиза. Лежу неподвижно, в обнимку с подушкой, значит, сплю. Отвечать не хотелось. Чаю не хотелось. Ничего не хотелось. И сна как назло ни в одном глазу...

Разговор на кухне из тихого полушёпота перерос в полновесную перепалку. Лиза навострила уши.

- Дура ты, Регинка,- сердито выговаривала маме бабушка.- Мало я тебя в детстве хворостиной потчевала!

- А что, по-твоему? Понять, простить?

- Понять,- убежденно выговорила бабушка.- Простить .

- Мама, ты с ума сошла! Скажи ещё, этого выблядка себе забрать!

- Этот выблядок, как ты изящно выразилась - ребёнок твоего мужа. Любишь меня, люби и моих детей.

Отчаянный скрип стула, проелозившего ножками по кафельному полу кухни. Полувскрик-полурыдание:

- Мама!

- Регина,- вернулась в ответку насмешка.- Я тебе говорила, я тебя предупреждала, по-матерински, но ты упрямо сварила кашу по-своему. Расхлёбывай. И не забывай о Лизе.

- Вот уж о ком я помню всегда!- мамин голос звучал визгливо и зло.- В отличие от некоторых!

- Да? Тогда какое ты имеешь право запрещать ей видеться с отцом и сестрой? Она его дочь, в