Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста [Семен Ефимович Резник] (fb2) читать постранично, страница - 3

безжалостно растраченной жизни.

Единственная дочь, прожившая свою непростую и не очень счастливую жизнь... Двенадцать научных работ, значения которых ни сам Владимир Онуфриевич и никто из близких ему людей не сумели оценить по достоинству... Да неоплатный долг Акционерному обществу по производству нефтяных минеральных масел... Вот, пожалуй, и все наследство Владимира Ковалевского.

Еще осталась уникальная коллекция ископаемых костей да множество писем, которые он писал друзьям, жене, коллегам, а больше всего и подробнее всего «милому другу Саше», то есть брату своему Александру Онуфриевичу.

И осталась жизнь — единственная и неповторимая, необычайно запутанная, прожитая безалаберно и безоглядно.

Имя Владимира Ковалевского навечно внесено в пантеон мировой науки. «Те пятьдесят лет, которые отделяют нас от работ Ковалевского, ознаменовались колоссальными успехами палеонтологии на ее новом пути. Огромные вновь собранные материалы значительно пополнили [...] пробелы палеонтологической летописи; в области палеонтологической мысли они вызвали новые течения и направления. Основы этих успехов заложены в классических работах Ковалевского, и его метод исследования и посейчас остается нашим руководящим методом». Так писал в 1928 году крупнейший советский палеонтолог академик А.А.Борисяк. С тех пор прошло еще полстолетия бурного развития палеонтологии. Но высказывание Борисяка можно без всяких изменений повторить и сегодня. Над подлинно великими завоеваниями науки не властно даже время.

12

Еще современники Владимира Онуфриевича подчеркивали основополагающее значение работ «профессора Ковалевского». Однако он так и не стал профессором. Не удостоился. Счеты с жизнью он покончил, будучи всего лишь доцентом.

«Гениальный и несчастный Владимир Ковалевский» — так охарактеризовал его Луи Долло — бельгиец, один из крупнейших палеонтологов двадцатого века.

Луи Долло выделял три этапа в развитии палеонтологии.

Первый, «баснословный», он связывал с именами таких ученых, как, например, Иоганн Якоб Шейхцер, живший на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков. Крупную ископаемую саламандру он принял за человека, погибшего во время всемирного потопа.

Второй этап, «рациональный», Долло связывал с именем основателя научной палеонтологии французского естествоиспытателя Жоржа Кювье.

Третий, «трансформистский», или «эволюционистский», этап — с именем Владимира Ковалевского.

«С тех пор, как появились его работы, палеонтологи никогда не обнаруживали такого тонкого знания детали, соединенного с такой широтой взглядов, — писал Долло. — Труд Владимира Ковалевского есть истинный трактат о методе в палеонтологии. И пусть никто не думает, что, выражаясь так, я являюсь жертвой страстного преклонения перед естествоиспытателем, который был моим настоящим учителем в области палеонтологии».

А ведь Луи Долло ни разу не встречался с Владимиром Онуфриевичем и лишь однажды послал ему письмо. Горный инженер по образованию, Долло уже в зрелые годы познакомился с научным творчеством русского ученого. И вынес столь сильное впечатление, что изменил профессию, дабы посвятить себя разработке учения об эволюционном развитии ископаемых организмов. Таково воздействие на умы глубоко оригинальных исследований и идей Владимира Ковалевского.

Однако самое поразительное в его биографии — это то, что всего лишь четыре года из своей недолгой, но все-таки сорокалетней жизни он отдал научным исследованиям. Четырех лет Ковалевскому оказалось достаточно, чтобы произвести переворот в одной из самых сложных областей естествознания.

Пришел. Увидел. Победил.

К сожалению, жизнью своей он не умел распоряжаться столь же решительно.

Между тем четыре года, отданные науке, — это всего лишь десятая часть прожитых им лет, и остальные девять десятых биограф не может обойти своим вниманием. Тем более что они насыщены бурной и плодотворной, хотя в высшей степени беспорядочной, деятельностью; с ними связаны острые конфликты, страстные душевные порывы, взлеты и падения — словом, все то, что позволяет воссоздать образ давно ушедшего человека с возможной полнотой и в его индивидуальном своеобразии.

Часть первая Шестидесятые годы

Глава вторая В Училище правоведения

1

От Севастополя до Петербурга тысячи верст, но Петербург живет Севастополем. Эхо бомбовых разрывов, неразберихи, интриг, эхо народного геройства докатывается до столицы списками убитых и раненых, гневными письмами Пирогова, возмутительно безразличными остротами главнокомандующего князя Меншикова.

Скачут через всю страну фельдъегеря из столицы. Скачут, загоняя лошадей, фельдъегеря в столицу. Мчатся сани по заснеженным улицам столицы — по Лиговке, по Невскому, по набережной Фонтанки, несутся во весь