Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
порядочным человеком перед тем, чья жизнь отсчитывала свои последние минуты?
— Алексей Николаевич, — вдруг произнес я. — Хотел сказать, что в ту ночь, когда Вы были на волоске от смерти… — Вдруг все внутри меня оцепенело. Казалось, ответ найден, и самое сложное, что оставалось сделать, так это выразить его понятным языком, обернув в нужные слова, но, начавши, я в ужасе смолк. Готовые вылететь слова так и сочились неискренностью, лишь подтверждая самое страшное, затаившееся где-то в потемках моей души. То, что я пытался не замечать и что вырвалось из искусственно созданной мной соломенной клетки. Ответ хриплым, надменным голосом прозвучал в моей голове. Замявшись, я продолжил: — Хотел спросить, Вы не надумали оставить свою должность и работу в правоохранительных органах? Это же явно не для Вас. Вам нужна спокойная работа, та, где нет бесконечной угрозы для жизни и где Вас насильно не посадят на заведомо расстрельное место.
Я чувствовал себя жалко. Да, можно — а может, и нужно, — было выдавить из себя те самые слова, способные показать Чудновскому, что я хороший и честный человек, невзирая на отсутствие искренности, и ты, дорогой читатель, можешь назвать меня, Станислава Какушкина, трусом, мол, опять он завел старую песню о неправильном жизненном пути Чудновского вместо задуманного раскаяния. Но в чем же я трус? В том, что не стал услащать уши Чудновского извинениями, надобность в которых потеряла всякий смысл, стоило мне понять истинность побуждения их произнести? Или в том, что я оказался честен перед собой? Ты мог сказать так, произнеси я эти слова, самозабвенно накормив свою гордость и на том успокоившись. Но я был честен.
— В первый год моей службы в должности полицмейстера я хотел все это бросить, — начал говорить Алексей Николаевич, вытирая грязные пальцы о белую простыню. — Не скрою, что и сейчас возникают подобные мысли, но видишь, какая штука… Со временем ко мне пришло осознание, что благодаря моей некомпетентности город живет вполне спокойно. Я намеренно не суюсь в крупные дела, будь то чиновничья коррупция или политические козни, сосредоточившись на безопасности маленьких людей. Речь не о моей жене… Точнее, о ней тоже, но это не на росте завязано… Ну, то есть, помогаю обычным гражданам. И вот представь, что на мое место приходит толковый, подкованный в этих делах человек с обостренным чувством справедливости, как ты. Стоит ему немного сунуть нос в чиновничьи делишки, как тут же его прихлопнут. И никто пальцем не шевельнет, чтобы возмутиться. Потому что все знают, что и как тут происходит. И я, закрыв глаза, готов быть той самой щеколдой на гнилой двери, за которой хранится вся грязь властителей, лишь бы моим горожанам жилось спокойно.
— Но разве у вас нет чувства справедливости? Желания покарать наглых преступников, несмотря на свое благополучие? Думаете, народ не понимает, что из себя представляет высшее руководство Люберска?
— Народ понимает, но зачем им с этим бороться, если они день ото дня думают, как завтра накормить семью? Вот и появляется негласный договор между нами и ними: мы не трогаем вас, а вы старайтесь делать так, чтобы нам было безопасно жить и зарабатывать свою жалкую копейку. А что по поводу меня… Скажу честно, возможно, я просто боюсь умереть. Да и мне не дадут просто так оставить эту должность. Как ты говорил? Я им выгоден.
— Так попробуйте пойти против них! Сломайте все! Накажите виновных! — возбужденно прокричал я.
— Нет смысла в этих речах, — кисло улыбнулся Чудновский. — Я останусь при своем.
Я взял в руку костыль, медленно поднялся со стула и подковылял к Чудновскому. Молча засунув руку в карман своей шинели, я достал желтый талон и протянул полицмейстеру.
— Мой запоздавший подарок на Ваш день рождения. — кисло произнес я.
— Ого, — словно мальчишка, которому разрешили покрутить рулевое колесо автомобиля, радостно вскрикнул Чудновский. — Это же талон на три бесплатных блюда из баклажанов в нашей харчевне! Спасибо тебе, Какушкин!
Опершись на костыль, я направился к выходу.
— Не обижайтесь, Алексей Николаевич, — произнес я, остановившись в дверях, — Но я все равно считаю Вас некомпетентным полицейским, которому не место в правоохранительных органах.
Когда я вышел в больничный коридор, Чудновский вдруг громко крикнул:
— Какушкин! Все же насчет Телореза я оказался прав!
Я не останавливался. По пустому коридору напряженно разносился стук костыля. Уверенный, звонкий, одинокий.
“Раз Чудновский сдался и не хочет наказать всех причастных к распространению наркотика, то я сделаю это и без его помощи”, — подумал я, покинув здание больницы.
Последние комментарии
7 часов 39 минут назад
10 часов 12 минут назад
10 часов 41 минут назад
10 часов 47 минут назад
5 часов 3 минут назад
13 часов 50 минут назад