Молчание Сабрины [Владимир Торин] (fb2) читать постранично, страница - 4

получалось не слишком удачно. А все оттого, что он постоянно злился: была ли для этой злости реальная причина, или дело заключалось в недосыпании, недоедании и гипертрофированной мнительности, значения не имело.

– Откуда ты взялся? – удивленно спросил Фортт, когда испуг от неожиданного появления друга отступил.

– Из трамвая вышел.

– Не ври! Я во все глаза глядел на трамвай – тебя там не было.

Гуффин поморщился и тут же выдал очередное вранье:

– Ладно, я из люка выбрался.

– Ну да! Не вижу что-то поблизости люков…

– Ну ты и зануда, Пустое Место! Уговорил: скажу. Я спустился с неба на этом вот зонтике!

Фортт машинально задрал голову. Хмурые тучи нависали низко-низко и едва не цепляли своими подошвами крыши.

«А может, Гуффин и правда спустился с неба, прилетев на зонтике? – на миг задумался он, но тут же одернул себя. – Да ну! Чепуха! Наверное, он просто обошел меня незаметно и подкрался, чтобы испугать…»

– Я уж и не думал, что ваша светлость соизволит явиться! Время близится к пяти! – раздраженно сказал Фортт. – И где мы, позвольте спросить, ошивались?

Гуффин раздраженно фыркал, сражаясь с зонтом и пытаясь сложить его; нос шута покраснел – Манера Улыбаться то ли был пьян, то ли просто замерз. А быть может, и то, и другое.

– Я не ошивался, а зашивался, пока нитки не кончились! – заявил он, наконец превратив зонт в горбатую трость и засунув его подмышку. – Почему все постоянно суют свои сопливые носы в мои дела?

Гуффин, прищурившись, бросил пару быстрых взглядов по сторонам, глянул на круглое окошко чердака ближайшего дома, а затем – на проползший мимо паровой экипаж «Трудс», словно пытался понять, не наблюдает ли кто за ним. К мерзлой пьяности или пьяной мерзлости шута добавилась не особо свойственная ему обычно подозрительность. По мнению приятеля, вел он себя довольно странно – еще более странно, чем обычно.

«Гуффин что-то замышляет, – подумал Фортт, – или уже замыслил. Что-то здесь не так…»

– И все же…

– Что «все же»? – Гуффин вдруг уставился на друга так, словно тот являлся единственной досадной помехой перед каким-то его личным великим свершением.

– Я спрашиваю потому, что у нас, вообще-то, дело, – сказал Фортт. – А ты где-то пропадаешь. Я у этого фонаря торчу с прошлой недели! В то время как ты, небось, где-то набивал свое брюхо пирожками или подглядывал за расфуфыренными балеринками из «Трех Чулок». – Фортт принюхался. – Ну точно! От тебя же несет пирожками и дамскими духами!

– Поймал с поличным! – огрызнулся Гуффин. – Я съел пирожок! С начинкой из расфуфыренной балеринки. Вкуснотища – пальчики оближешь, хоть он и был малость пересолен…

– Пересолены здесь только твои шуточки…

– Хватит ворчать, – прервал друга Гуффин. – И вообще, не забывай, что ты здесь сейчас не по моей воле. Уж я бы с удовольствием справился с делом без тебя и твоего надокучливого ворчания! Нужно поторапливаться. Чем быстрее мы закончим, тем быстрее вернемся в Фли.

Сказав это, он повернулся и с легко читаемой опаской глянул в темноту переулка. Джейкоб Фортт повторил его взгляд, будто под копирку. А затем оба шута, не сговариваясь, проглотили вставший в горле у каждого ком.

Переулок Фейр казался заброшенным и до невозможности жутким. Этот не очень-то широкий проход между домами был похож на темную дыру в теле города, которую кто-то зачем-то прогрыз. Из переулка тянуло затхлостью, как из старого погреба, и с улицы казалось, будто там кто-то копошится. Обе стены выходящих в переулок домов были сплошь заклеены выцветшими, частично ободранными плакатами «РАЗЫСКИВАЕТ ПОЛИЦИЯ», на которых едва угадывались изображения уже давно позабытых злодеев прошлого.

– Превосходное место для различных неприятных типов, – прошептал Фортт.

– Эй! – вспомнил вдруг Гуффин. – Мы ведь тоже неприятные типы, забыл? Хватит трястись от страха!

– Это холод, а не страх, – дрожащим голосом ответил приятель. – Что, не видно?

– Как скажешь, – безразлично ответил Гуффин. – Ну что, пойдем?

– Уйдем? – с надеждой «недослышав», уточнил Фортт.

– Нет, пойдем.

И они пошли…

Фортт хорошо знал Гуффина и понимал, что его решимость была столь же искусственной и напускной, как румянец на щеках танцовщицы из кабаре «Тутти-Бланш». Румянец девушки мгновенно покрылся грязью с подошвы башмака Манеры Улыбаться, когда тот наступил ей на лицо. Наполовину утонувший в луже старый плакат погрузился глубже.

В самом переулке Фейр было еще более мерзко, чем казалось с улицы Бремроук.

Пустое Место и Манера Улыбаться попали на задворки некогда популярного, но уже давно стоявшего покинутым кабаре «Тутти-Бланш». Ныне здесь все окна были задрапированы вовсе не бархатом, а гнилыми досками. Над дверью черного хода висел старый фонарь – пурпурные стекла плафона были разбиты и остатки их торчали кривыми зубами. Когда-то у этой двери дежурил черный (как и сам ход) великан Грог, привезенный хозяевами заведения из жарких стран. Рядом располагалась ниша, заклеенная выцветшими афишами, – в ней между