День как день [Мулька Пулькович Морковный] (fb2) читать постранично, страница - 3

рядом стоял нуждающийся, К. не умел. Но он понимал, что уже скоро ему вновь до одури захочется курить, а потому продолжал вдыхать свой окурок, до конца которого оставались считанные миллиметры.

–– Оставишь докурить? – в третий раз, будто в первый раз, Миша обратился к К. со своим дежурным вопросом. Сигарета почти перестала существовать, и он волновался, что ему ничего не достанется.

–– Нет.

Вернувшись в палату, К. мысленно тяжело вздохнул. Первая сигарета выкурена, и в ближайшие несколько часов ничего хорошего не предвидится. Он лег на кровать и стал решать, чем ему заняться. Вариантов было всего три: смотреть в окно, наблюдать за ростом трещины на потолке или читать. Остановившись на последнем варианте, К. взял в руки книгу и принялся покорять просторы сибирских степей. "Человек есть существо, ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее его качество". К. ужаснулся от мысли, что когда-нибудь может привыкнуть к жизни в больнице, и она перестанет казаться ему столь невыносимой. Находиться здесь, конечно, станет легче, вставать по утрам будет спокойнее, здешняя еда уже не будет мозолить желудок. Но эти ошметки комфорта слишком дорого ему обойдутся. Свободно дышать, будучи запертым в газовой камере, это и есть шизофрения.

"Мама приходила. Принесла много вкусного. Она была очень красивой, когда стояла перед окном моей палаты. Она очень хорошо улыбалась. Раньше я не замечал, как красива ее улыбка".

После полудня пришла единоразовая поставка буйнопомешанных. По коридору разлетались шумы и шорохи. Медсестры то возмущенно, то насмешливо переговаривались между собой, обсуждая скорый приезд очередного крикливого клиента. Во двор больницы въехала маршрутка скорой помощи, и уже через несколько минут в заднюю дверь больницы настойчиво постучали. Вслед за стуком, топотом и лязгом замка послышался хриплый нечленораздельный крик нового постояльца. Двое угрюмых санитаров крепкого телосложения ввели в палату перевязанного тряпками мужчину. Он вырывался и кричал, но делал это как-то лениво, натянуто, неубедительно, будто только полученный статус пациента психбольницы принуждал его так себя вести. Когда он, следуя отведенной ему роли, принимался материться, во всей его фигуре выражалась неловкость, а в глазах застывала просьба простить, если что не так. Голова мужчины была усыпана космами сальных волос. Длинные черные волосы на голове и чуть менее длинная всклокоченная борода сливались воедино, образуя на месте лица глянцевое черное пятно.

Мужчину уложили на кровать. Тряпками привязали руки и ноги к прохладному металлу койки. Мужчина застыл. Протестовать и ругаться он перестал, тело его обмякло, веки полузакрылись. Было видно, что он сильно устал. В воздухе мельтешили белые халаты. Все занимались делами. Мужчину уже никто не замечал.

Пациенты поглядывали на него с равнодушным любопытством. Никто особого интереса к новому соседу не проявил. Спустя полчаса все замерло и остановилось, и связанный мужчина, слившись с окружением, выглядел так, будто он всегда здесь лежал, будто сцены с санитарами и криками вовсе не было.

Тем временем подоспел обед. Тележка, лязг тарелок, призывный тон кухарки, голодное оживление, очередь на раздачу порций, металлическая посуда, мутный чай. Сегодняшний обед состоял из невнятного супа с плещущимися в нем грубо нарезанными ломтями моркови и картофеля, из кусочка белого хлеба и макарон с куриными шкурками. Внимательно осмотрев этот гастрономический коктейль и не найдя в нем ничего съедобного, К. почувствовал, что проголодался. Когда утром К. доел вчерашнюю булочку, все его съестные запасы иссякли. В тумбочке остались лишь крекерные крошки и полглотка апельсинового сока. Еду ему приносила мама. Почти каждый день она появлялась в его окне, улыбающаяся, растрепанная, свежая, с увесистым пакетом гостинцев в руках. Она передавала пакет медсестрам, те, проведя фильтрацию и возвратив запрещенные продукты, приносили пакет К. Часто в пакете, вместе с булочками, бананами и соками, лежала какая-нибудь милая записочка, написанная маминой рукой. "Очень скучаю, мой сырок". "Коты дома тебя все заждались". "Я тебя люблю". Трогательные банальности вызывали улыбку и пронизывали тоской, жалостью к себе и еще чем-то неприятным.

Уже третий день мама не приходила. Три дня К. был совершенно один. Срок небольшой, мелкий, ни о чем не говорящий. Мама могла быть занята. Множество бытовых дел и семейных забот забрали у нее все силы и время. Замоталась, забегалась, вот и не пришла.

К. решил, что обедать сегодня не будет. Отнеся нетронутую порцию обратно, он развалился на постели и уставил глаза в потолок. Кухарка хотела было отчитать его за несъеденный обед, но, взглянув на К., поняла, что спорить бесполезно. Пациенты стучали ложками о металлические донья мисок. Столов в палатах не водилось, поэтому каждому из больных приходилось придумывать свою позу для приема пищи. Кто-то ставил тарелки с едой на подоконник, и там, усевшись на тумбочку, сидел, как