Откуда берутся дети [Анастасия Лыкова] (fb2) читать постранично, страница - 5

махать. Или меха раздувать. Ручка в твоих пальцах смотрится беспомощно.

– Хорошо, – я улыбаюсь, – в следующий раз попрошу заполнить тест на компьютере.

– Не поможет. Я видела, как ты печатаешь. Такое чувство, что твои пальцы раздавят клавиши. Тебе пора заканчивать школу. Ты негабаритный для нее.

– Боюсь, что в ближайшие полтора года вряд ли смогу это сделать. Но я учту твои пожелания.

***

После четвертого урока я обычно иду в столовую. Вернее раньше мы шли. С Пашкой. С понедельника я там ни разу не был. И сегодня не собираюсь. Стою у окна и разглядываю снежинки.

– Думаешь, если ты похудеешь, то ручка пойдет тебе больше?

– Что? – оборачиваюсь.

– Пошли, поедим, говорю, – Аленка улыбается. – А то физичка слишком быстро с тобой справится.

Мы проходим в столовую. Берем подносы, еду. Садимся вместе за стол. Конечно, все оборачиваются на нас – с того дня, как Аленка пересела ко мне, прошел слух, что мы встречаемся.

Аленка ковыряет свои макароны с котлетой и опять не сводит с меня глаз.

– Что? – опять не выдерживаю.

– Ты хорошо ешь. Борщ идет тебе больше, чем ручка.

То, что я хорошо ем, я уже слышал от мамы. Она говорит, что я ем по-мужицки – низко наклонившись к тарелке и активно жуя. «Ты даже во мне будишь желание накормить тебя», – так обычно говорит мама.

***

Физичка, конечно, вызывает меня к доске. Задача такая же, как мы делали с репетитором. В тот самый день. Я записываю «дано» и думаю, что было бы, если бы я не остался дома из-за физики и поехал к Пашке. Наверное, он был бы жив. Я думаю, что на похоронах совсем не было видно, где его переехал поезд. Наверно, где-то внизу. Или он его не переехал, а просто сбил. Никто этого не рассказывал. На лице его не было видно никаких повреждений. А волосы такие же, как всегда. Только в них снег запутался. Наверное, ему было холодно.

«Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль».–

Вспоминаю я и слышу откуда-то издалека голос физички.

– Ты что уснул? Ты как всегда не готов?

– Извините, – выдавливаю я из себя, – и вижу снежинки, запутавшиеся в Пашкиных волосах, – я не могу.

– Что ты не можешь? Решить простейшую задачу? Сделать домашнее задание ты не можешь? Ждешь, что тебя все будут жалеть? Ты такой же, как и дружок твой…

Она не договаривает, какой я. Какие мы. В классе царит мертвая тишина. Я сжимаю кулаки. Я мог бы раздавить ее. Разбить самоуверенное лицо. Но не могу. С детства мне внушали, что бить женщин нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Вместо этого я подхожу к ней. Смотрю на нее сверху вниз. Она начинает пятиться назад. Я собираю слюну и плюю. Попадает в основном на очки. Прохожу к своему месту и беру ранец. Аленка встает и собирается уйти вместе со мной.

– Не надо, – шепчу ей.

Она протягивает руку и сжимает мою. Пальцы у нее очень тонкие и теплые. Тепло проходит сквозь кожу и останавливается где-то в районе сердца. Удивленно вскидываю глаза – вовремя, ничего не скажешь.

Уходя из класса, слышу визг физички:

– Я поставлю в известность директора.

***

Из эссе Паши по книге Стивена Чбоски «Хорошо быть тихоней»

Я люблю эту книгу. Даже, несмотря на то, что не совсем могу понять, как у такого парня, как Чарли, появились такие друзья как Сэм и Патрик. Если смотреть из опыта реальной жизни, то это очень маловероятно. Во-первых, потому что они просто старше, а во-вторых, потому что круче. Мне сложно поверить, что двое таких ребят могут подружиться со столь странным субъектом. Хотя, если задуматься, в книге есть объяснение этому факту: сами Сэм и Патрик тоже имеют особенности, которые не дают им права полностью ассимилироваться среди школьной элиты. Я думаю, что именно поэтому они смогли так полюбить Чарли. Обычно успешные, красивые и богатые дети становятся успешными, красивыми, богатыми и гаденькими подростками. Спасти их может только какой-то дефект, позволяющий на собственной шкуре испытать, каково это, когда ты не идеален.

Чем мне симпатичны Сэм и Патрик, так это тем, что они принимают Чарли, несмотря на все его странности, я бы даже сказал, что за них они его и любят. Они не говорят: «Эй, чувак, а почему бы тебе не перестать слушать эти дурацкие песни, писать сочинения, терять память, читать стихи на вечеринках и вообще нести всякую чушь? Почему бы тебе не перестать быть тихоней, в конце концов?» В этом, по-моему, и заключается смысл дружбы: либо ты находишь себе друга и кайфуешь от него и всех его поступков, даже самых странных, либо ищешь кого-то другого.

***

Когда я приезжаю домой, мама уже все знает. Она сидит на кухне с чашкой чая в руках. Ноутбук с работой отодвинут в ожидании меня.

– Я не буду спрашивать тебя, почему ты это сделал. Если ты так поступил, то, наверное, у тебя были веские причины. Завтра пойдешь к директору. Пока без меня. Сейчас поднимайся к себе.

Я хлопаю дверью и падаю на кровать. «Я не буду тебя спрашивать, почему…» Очень гуманно. А может я хотел бы, чтобы вы меня спросили. Чтобы хоть кто-нибудь в этой долбаной семье