Маленький рассказ: Локомотив [Оля Продан] (fb2) читать постранично, страница - 3

состоящую, по её представлениям, всего из трёх букв. Танюха молча помогает сестре подняться, зеваки медленно растворяются в толпе, не увидев ничего интересного.

– Всё нормально?

– Нормально. Не позавтракала. Или давление.

– Вот! Я же говорила, что ты со своей худобой долго не протянешь. Говорю тебе, кони двинешь.

– А нам долго ещё ехать до твоего нотариуса?

– Нет, ещё одну по красной.

– Пойдём тогда потихоньку? Я, правда, нормально себя чувствую. Душно стало.

– Смотри, русалка. Нас там уже ждут. Он мужик, кстати, хороший. – Улыбается Танюха, пытаясь сгладить неловкость последнего события и ныряет вслед за сестрой в вагон.

– Давай пообедаем перед встречей?

– Не, – кривится Танюха, – это долго и дорого. Знаешь, какие цены рядом с его офисом? А вот перекусить на скорую руку можно. Слушай, так у меня же самса есть! – Сама себе отвечает Танюха. – Свеженькую взяла утром, прямо возле метро, пока ты с кем-то по телефону говорила. Вот такенная штука! – Танюха поднимает большой палец вверх. – Лучшая самса в городе, а я столько их перепробовала! Часто в том киоске беру. – Танюха лезет в сумку и достает жёлтый целлофановый пакет, который на свету просвечивает масляными стенками. – Не бойся, не отравишься.

– Тань, я, наверное, потерплю. – Говорит Алёна и смущённо опирается на двери вагона, когда тот трогается с места.

– Ой, не строй из себя, а? Чего терпеть-то? Голодуха – это вредно. Вчера по телеку слышала. Вроде как желудок сам себя переваривает, выделяет какой-то сок, который нас изнутри разъедает. А потом вы падать начинаете.

– Это другое.

– Ешь давай. Снова тебя ловить что ли? – Танюха разворачивает большой жёлтый пакет и начинает шуршать ещё одним пакетиком, поменьше, в который бережно закутана самса. Запах жареного мяса, лука и масла вмиг разлетается по вагону, почти до отказа набитого пассажирами, которые едут с работы домой. Кто-то брезгливо отворачивает нос, кто-то презрительно прожигает взглядом Танюху, кто-то наоборот, пожирает пакет жадными глазами. Но сдерживаются от такого сюрприза не все, и на Танюху срывается женский голос из середины вагона:

– Алё, ку-ку, у вас мозги есть? – Даёт первый аккорд пассажирка в красном пиджаке, и Танюха оборачивается. – Нет, мне просто интересно, вы это сейчас жрать будете? Вас ничего не смущает?

– А что тут должно смущать? – Искренне не понимает Танюха, прижимая к себе самсу.

– А то, что ваш этот пирожок воняет, как я не знаю что! Я, может, не хочу в этой вони сидеть. Я терпеть должна? Вы здесь не одна. Мы тут все задохнёмся после вашего этого… не знаю даже, чего. Всё жирное, луковое, просто фу! Я такое бы в жизни не ела! А теперь должна тут стоять и нюхать? Вам не стыдно, вы скажите? И вдобавок ещё смотреть, как у вас этот лук будет изо рта падать. А что вы так уставились на меня? Спросите у других, спросите, – хотят они тоже всё это видеть или нет? Нам тут всем неприятно. Мы таких, как вы, терпим, терпим, но мы ж не бесконечные. Вы бы ещё тут себе чай налили, ей-богу. Суп с ложкой достали. Здесь вам не столовая: поезжайте домой и там ешьте, сколько влезет. А в метро, будьте добры, соблюдайте элементарные правила приличия. Если, конечно, вы вообще знаете, что это такое…

Пассажирка отворачивается в другую сторону; воздух будто замерзает вокруг и перестаёт шевелиться вместе с дыханием пассажиров. Поезд подкатывается к следующей станции, распахиваются двери. Алёна подхватывает Танюху и буквально выталкивает её из вагона, пока та застыла в позе «самсу держащая». Её пальцы намертво вгрызаются в пакетик.

– Танюх, мы приехали. Ты чего? – Спрашивает Алёна, пытаясь вырвать из рук сестры самсу.

Но Таня молчит и смотрит вслед уходящему поезду.

– Танюх, ты чего, из-за этой, что ли? Ты же на такое внимание не обращаешь обычно. Ты ж у меня – ого-го и эге-гей, Танюх!

Таня отворачивается от сестры и ещё крепче прижимает к себе жёлтый пакетик.

– Танюх, в самом деле, перестань. Странно так, что ты ей ничего не ответила. Вы ж с ней одного поля… Ты ведь такая же…

Таня вжимает голову в плечи и медленно поворачивается к Алёне, пытаясь увернуться от табуна пассажиров. Глаза у Тани блестят, как мраморная отделка на стенах, и бегают туда-сюда. Только что сбитая с ног встречным напором такого же локомотива, как и она, Таня выглядит маленькой и лишней в этой огромной каменной пещере; выглядит, как Таня, Танечка – не Танюха. Её колёса останавливаются, и поезд дальше не идёт. Таня бросает взгляд на застывшую в толпе Алёну и пронизывает её насквозь. Алёна чувствует этот холод, по рукам бегут мурашки: таких глаз у Тани она никогда не замечала. Она подходит к сестре и обнимает её, но отдачи не чувствует. Таня стоит стволом, вросшим в каменное дно платформы. Мимо проходят люди; они цыкают на остановившихся посреди прохода сестёр, шипят им в спины, задевают сумками. Алёна чувствует, как через ворот куртки намокают её ключицы, прямо в том месте, куда Таня приложила щёку. Они стоят так, может, минуту, может, три, в