Владивосток, или Как можно отпраздновать 1 мая. [Александр Сергеевич Зайцев] (fb2) читать постранично, страница - 4

рыбачили, не глядя на праздник. Мальчишки, собравшись в гурт, занимались чем-то интересным. Я пригляделся, а когда понял, в чем суть их занятий, стал хохотать. Жена стала дергать меня за руку.

«Что случилось, ты чего ржешь, как конь» — испугалась она. «Да, смотри, смотри скорей сама» — повернул я ее к пацанам.

Что они делали. Пятеро из них, повзрослее, курильщики со стажем, смолили «Приму», надев на нее бумажные фильтры, которые продавались вместе с сигаретами. Один фильтр шел на две, три сигареты, он становился черным, с него аж текло. Потом этот фильтр запихивали в кусок хлеба и бросали чайкам. Дальше начиналось самое интересное. Стремительный бросок к воде и чайка, на лету, радостно глотает отраву. Потом только следи за ней, их вокруг тучи. Через пару минут чайка начинает выделывать такие кульбиты, что слезы мешают смотреть. Летает хвостом вперед, кувыркается, орет благим матом, не поймет бедная, что с ней. Потом камнем падает в воду, задирает хвост, из-под него вылетает три или четыре фонтана воды. После очистки желудка, она еще минут пять плавает, качая головой в такт волнам, как китайский болванчик, и только, очухавшись, опять поднимается в воздух, но на хлеб уже не бросается, ученая.

Время к обеду. Мы уселись на открытой веранде ресторана на морском вокзале. Некоторые из белых кителей уже двигались не четкой походкой, праздник брал свое. После обеда жена предложила ехать домой, я согласился, вечер не сулил ничего хорошего, с пьянкой я уже знаком.

Мужики из бригады часто ездили на рыбалку, на побережье, однажды они пригласили меня.

«Какой из меня рыбак — отказался я — умру с тоски с удочкой в руках». «Не бойся, не умрешь, — ответил Замесов — и удочек не будет, а будет пара палок в одной руке, а в другой ведро для улова».

Они ловили на отливе. Приезжали под его начало, после того, как вода уйдет, шли по дну и собирали, что остается под валунами и в неглубоких ямах. В основном крабы, морской окунь и всякая всячина, иногда попадались настоящие маленькие осьминоги. Мне понравилась эта затея, и мы зачастили каждую неделю, особенно в августе, когда самые мощные отливы. Приезжал домой всегда с рыбой и с опухшим от бессонницы лицом. Выезжали вечером, к часу ночи были на берегу. Темень, хоть глаз коли, и тишина, океан дышит тебе в лицо, ты не видишь его, луна, то в облаках, то, как огрызок, светит еле-еле. Вода отдает тебе дневное тепло, оно идет на тебя волнами, купая тебя в безграничной силе, которую не может воспринять твой трезвый разум.

В два заканчивается отлив и пошли. До 5-6-ти утра набираем ведра и бегом на берег, прилив движется гораздо быстрее. Тебе навстречу движется шум, шорох, бульканье, оно чуть слышно, но постепенно звук набирает силу, переворачивает камни, падает в ямы, сила Луны толкает воду на берег, под конец от неё приходится бежать. Поели, поздравили друг друга с уловом и в автобус. К обеду дома. Пили, в основном, в автобусе, на обратном пути. Людмиле надоело варить этих крабов, а также, мой внешний вид по приезду, беременность ее подходила к концу и не давала ей покоя.

«Хорошо, последний раз съезжу и все» — пообещал я. С нами всегда ездил Николаев, наш главный «эколог». За рыбой он не ходил, боялся, два раза проваливался в ямы с головой, один раз придавило ногу валуном, еле успели вытащить. Он занимался администрацией, делил рыбу, упаковывал ее в ведра, варил нехитрый завтрак и убирал место стоянки. За это ему была обещана его доля. Притащил я последний улов, улыбнулся опухшим лицом и завалился спать. Меня разбудил звонок Замесова.

«Саня — смеялся он, — ты знаешь, что наш эколог учудил. Он ведра перепутал, и я, вместо рыбы, два ведра пустых бутылок домой приволок, жена до сих пор смеется, остановиться не может».

«Ладно, — посмеялся я, — он поделится, у него теперь четыре ведра с рыбой дома. Спокойной ночи».