20.16 [Наталья Ленская] (fb2) читать постранично, страница - 3

Сама! Это сразу становится нашей традицией. Мой мир наполняется радостью, которая вытесняет остальное! Кстати, имя у него тоже радостное, случайно услышала: Радий.

И правда, самый быстрый способ стереть плохие воспоминания – снова стать счастливой. Я наполняюсь благодарностью ко всему, даже самому плохому, что со мной происходило, ведь оно привело меня в эту точку счастья.

Начинать жить заново, снова впускать кого-то в свою жизнь – страшно. Хочется оттягивать это, сколько возможно. Но если всё время скрываться за страхом предательства, можно упустить любовь, ведь так?

В тот день я впервые позволяю ему провести рукой по моей спине. Это приятно и страшно одновременно. Каменею от его прикосновения. Хочу убежать, спрятаться, стать невидимой… Не бегу.

Он всё понимает.

VIII

В приют приходит зима. Прогулки с ним теперь короткие, а жду я их всё сильнее.

В дни между нашими встречами тренируюсь лучше запрыгивать на будку, чтобы, когда он снова придёт, ещё быстрее лизнуть его в нос.

И вот однажды, когда я спрыгиваю вниз, нестерпимая боль взрывается в животе и пронзает всё тело. Я падаю, открываю пасть, чтобы залаять, но боль отнимает все силы – из груди вырывается только тихий хрип и белый, исчезающий в морозном воздухе пар.

У меня отнимаются лапы.

Не могу пошевелиться, так и лежу посреди вольера. Через решётку залетает снег, тает на моём носу, остаётся на теле.

Сосед, почуяв неладное, бегает вдоль решётки и неистово лает.

Но разве здесь обратят внимание на лай? Его и так столько, что иногда кажется, по нашим венам течёт не кровь, а это бесконечное «Аф-р-раф-гав», которое затихает только ночью.

Нас замечают случайно. Сосед больше не зовёт на помощь – лежит рядом, пытаясь согреть моё тело, которое заметает снегом. Он не уйдёт в тёплую будку, пока меня не унесут… Но и тогда, наверное, ещё долго будет сидеть у решётки, вглядываясь в снежную пустоту ночи.

IХ

Крохотные боксы ветблока. Место, откуда возвращаются не все.

Полумрак, смешанный с безнадёжностью, усталостью и протяжными вздохами десятков несчастных. Окно в стене напротив пропускает щепотку жёлтого фонарного света. В щели свистит ветер, раскачивает обрывок новогодней мишуры. Когда-то очень давно такая мишура висела дома на ёлке, её почему-то нельзя было жевать. Сейчас никто не запрещает, но уже не хочется.

Я вглядываюсь в окно, цепляюсь взглядом за обрывок прошлогоднего праздника.

Нельзя уйти, не дождавшись его. Он придёт через четыре дня, всего через четыре.

X

Утро.

Прислушиваюсь. Говорят обо мне. Думают, что я повредила лапу, когда прыгала с будки. Как, как сказать им, что у меня заболел живот? И до сих пор болит так, что не могу двигаться.

Уходят.

Кладу голову на лапы. Я очень… стараюсь… не закрывать… глаза. Не… закрывать…

Размыкаю веки, всматриваюсь в стену. Окно… Четыре дня… нужно…терпеть…

ХI

Не понимаю, сколько времени прошло. Дверь в ветблок то открывается, то закрывается, впуская внутрь морозный ветер. Он разбавляет тяжёлый душный воздух, который почему-то образуется там, где болеют. С новым потоком ветра около моего бокса останавливаются, присаживаются на корточки:

– Лапа, девочка, что случилось?

Нет сил повернуть голову. Но это он. Его голос, его руки гладят меня.

Как ты узнал? Как оказался тут? Ты же не снишься мне, правда?

Хочу лизнуть его в нос, но уже не могу оторвать голову от лап…

Он берёт меня на руки, и я впервые за всё это время наконец-то закрываю глаза.

Мы так и проведём целый день вместе: он и я на его руках.

XII

В клинике он носит меня от кабинета к кабинету, от врача к врачу. Пока мы сидим в очередях, придерживает голову, чтобы мне было легче, и шепчет:

– Эй! Всё будет хорошо. Потерпи, девочка… Потерпи.

А я чувствую, как медленно и беспощадно жизнь уходит из тела. Как жаль, что ценность жизни, какой бы она ни была, сполна ощущаешь только вместе со страхом её потерять.

Я обездвижена и могу говорить только глазами. Ими легко рассказать о любви и преданности – и невозможно объяснить, что всё дело в животе.

Он гладит меня, а я думаю о том, как же всё-таки несправедливо, что мой собачий рассвет после затяжной четырёхлетней ночи оказался таким коротким.

Кто-то сказал, что у меня осталось не больше часа.

– Пиометра!¹ – последнее, что я слышу, засыпая.

XIII

Как выяснится потом, это не я продержалась четыре дня – это он оставил работу и приехал ко мне. Всего часом позже, и…

После операции Радий навещает меня в больнице, гладит, кормит с рук и снова обещает: «Всё будет хорошо».

Теперь я точно знаю: он никогда не обманывает.

Боль утихает, силы возвращаются в лапы. Я снова хожу!

И вот я возвращаюсь в приют – к своему первому спасителю, который в ту ночь теплом своего тела подарил мне решающий час.

XIV

Поднимаю голову с