Последний в очереди [Мария Рашова] (fb2) читать постранично, страница - 2

познал жизнь. Во время борща можно разработать стратегию всей жизни. Борщ – это то, что спасет ваши нервишки, если вы на грани. Когда чистишь картошку, можно вспомнить всех своих родственников, которые утверждают, что твоими никчемными огромными обрезками можно накормить всех голодных детей из Африки. И понять, что за долгие годы ты так и не научился чистить тоньше. Пока варишь свеклу, можно разработать план Барбаросса. Пока варишь морковку – простить всех бывших. Лук заставит вас рыдать и провести окончательный очистительный сеанс вашей совести. Говорю же, борщ не для слабаков. Борщ – это то, чему завидуют буддисты. Смирение, воздержание, терпение, упорная работа без ожидания скорого вознаграждения. Потому что его может и не быть. Кто сказал, что борщ должен вам понравиться? Он что, блондинка на дискотеке? Борщ – это борщ. Он суров. И красив. Безусловно. И лишь когда вы финально будете его размешивать в огромной кастрюле (потому что борщ не варят мелкими порциями, страдание должно быть всеобъемлющим), лишь когда вы будете размешивать эту кроваво- красную многострадальную жижу, вы поймете, что разрешили все ваши психологические проблемы, приблизились к вечности, и никто и ничто не сможет поколебать вашего спокойствия и теперь и навечно. Борщ.

Я испил борща. Эту чашу страданий, свеклы, морковки, картошки и лука я испил. Решения так и не пришло, но я хотя бы успокоился. Борщ знатно успокаивает нервишки. Умные люди придумали его готовить. Это очевидно.

На улице было промозгло и сыро. Я еще выше поднял ворот своего свитера, закутался в плащ и сказал: «Бр-р-р!». Нахохлившийся голубь был со мной солидарен. Нельзя сказать, что я что-то искал, как нельзя сказать, что я что-то нашел. Мой вечно контролирующий все и вся мозг не отпускал меня. Невозможно иметь такой мозг, заранее зная, что тебе не спасти людей из всех горячих точек мира, потому что твой-то мозг на 100% уверен, что ты, именно ты, сможешь это сделать. Москва молча проглотила меня в жерло метро. Я был ничем не примечателен в разномастной толпе псевдомосквичей. Влиться в многомиллионную толпу просто потому, что мне приспичило – это было сильно. Без цели, без смысла, просто потому, что душа моя чуяла ближайшие быстрые и масштабные перемены, и я просто хотел быть в курсе происходящего. Москва и я чувствовали друг друга на кончиках пальцев. Когда Москва была не в духе, я просто знал это и не совался в центр. Я думаю, многие были в таких взаимоотношениях со столицей – девушкой своенравной и вздорной. Она терпела мои закидоны, я терпел ее холод и цинизм. Мы были квиты. Мне нравилось, что в метро меня никто не жаждал разглядывать. Не то что в Питере. Можно было спрятаться под толстыми стеклами солнечных очков. И никто никогда не узнает, что у меня на душе.

Москве было все равно до меня, а я лишь делал вид, что мне тоже. Моя зависимость от Москвы была очевидной – я мог спрятаться в ней как иголка в сене, и найти меня было невозможно, кроме как через способ сжечь весь стог и найти магнит. Слава Богу, до этого не додумался ни один из моих многочисленных врагов. Я был горд собой, и мне было чем гордиться: я поднялся на новый уровень. И мне за это ничего не было. Мою искреннюю радость могли разделить только высшие, но это не мешало мне идти по улицам Москвы и широко улыбаться. Моя улыбка вызывала в людях страх, иронию, скрытую агрессию, но мне было все равно. Прохождения уровня такими как мы отмечается круче дня рождения – празднуется на широкую ногу, приглашаются все друзья- сослуживцы и, конечно же мастера. Что-то вроде афтерпати после очередного выпускного экзамена. Я хотел, чтобы мое празднование прошло в кругу друзей и без врагов. Но, собственно говоря, временное пространство не решилось нам отказать.

Серые будни никогда не снились Москве. У нее было особое отношение к ним. Скучно никогда не было. Я привык не выделяться, не отсвечивать, не брать на себя лишний негатив. Всегда старался, но не всегда получалось.

Сжечь мосты. Это самое трудное. Пойти туда, не знамо куда, принести то, не знаю что. Вечные неразрешимые загадки подкидывает мне жизнь. Вот уже седьмую жизнь подряд одно и то же. Как же я устал. Жаловаться на судьбу не входило в нашу компетенцию, и я приказал плакальщице внутри меня заткнуться. Вечно разводит свои нюни в моей душе, а мне потом отвечай. Я нес ответственность за все, что происходило в моей душе. Всегда и везде. Я должен был нести ответ перед Всевышним. Главное – быть внимательным и сдирать овечью шкуру с каждого серого волка, обманом и хитростью проникающим в душу. Тихой сапой крадущим покой. Каждая волчья мысль надлежит немедленному отстрелу. Все, что сводит вас с ума, выжигает изнутри – вполне возможно, что и не ваше. Прилетело, прижилось, село, засиделось, обжилось – и вот вы уже вполне себе уверены, что эту мысль родил ваш мозг и она принадлежит вам. И заранее обжигаетесь, ужасаетесь, паникуете. Хрен там. Вороны, пролетающие мимо вашей головы не должны вить там гнездо. Уж за этим то вы в состоянии проследить.