Закладочки 3. Еще разности [Антон О'скоттский] (fb2) читать онлайн
- Закладочки 3. Еще разности 232 Кб, 23с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Антон О'скоттский
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Антон О'скоттский Закладочки 3. Еще разности
Традиционные два слова от автора
Время идет, пишутся новые забавные и не очень отрывочки, эпизоды и просто коротенькие истории, в которых участвуют и уже известные многим персонажи, и новые герои. Что-то обязательно войдет в будущие книги, а что-то так и останется набросками.Понравится – заходи ко мне на страничку, а лучше сразу подписывайся, чтобы не пропустить новое и интересное! https://vk.com/udaw92
Воробей и Синица
Молодой интеллигент, Филологии доцент Воробей решил жениться. В жены выбрал он Синицу В модном желтом пиджаке И всегда при галстуке – В общем, выглядит прилично. А сама косноязычна.
Воробей купил букет, Взял шампанского, конфет И к Синице прилетел – Сразу свататься хотел. Гостя встретила Синица, Говорит: «Какая птица! А букет-то как хорош! Ты его на стол положь!»
Вспомнив кучу разных правил, Воробей ее поправил: «Лучше правильно скажи: Не положь, а положи. Что имела ты ввиду, Понял я. И я кладу.» «Хрен тебя, милок, поймешь! Я ложу – и ты положь!»
Воробей поправил снова: «Что ж тут сложного такого?! Можно класть, но не ложить!» «Не учите меня жить! Я об этом не прошу. Если надо – положу. И, уж коли ты пришел, То садись скорей за стол. Я тебе сейчас еду На тарелку покладу.»
Воробей, прикрыв глаза, Очень медленно сказал: «Покладу? Не положу? Я, пожалуй, ухожу…» Но Синица не пустила – Вход собой загородила: «Я тебе не Какаду! Раз сказала – покладу!»
Воробей: «Что за напасть! Положить – но не покласть!» А она, как не бывало, Начинает песнь сначала: «Что имеешь ты ввиду: Ты положь – я покладу? Я – ложу, а ты – покладь? Так ведь правильно сказать?»
Так в один чудесный вечер Вместо романтичной встречи, Что могла бы получиться, Деревенская Синица, Наведя на клювик лоск, Воробью склевала мозг.
Сказка о знаках
Однажды на дороге собрались знаки. Дорога в этом месте была плохая, да еще и через деревню проходила. И решили знаки помочь и жителям деревни, и тем, кто мимо проезжает. Знаков было много, и все они были новенькие, яркие, с рисунками: на одних цифры написаны, на других машинки нарисованы или человечки, на третьих стрелочки разные. Были даже два указателя и один громадный желтый щит. Заспорили знаки, кому где стоять. Каждый себя считал самым важным и хотел быть впереди остальных. – Я самый главный! – кричал 80, – на мне самое большое число! – А на мне машины нарисованы! По дороге ведь машины ездят, значит, я важнее! – отвечал Обгон Запрещен. – Машинами люди управляют, а на мне как раз человек! – перебивал Пешеходный Переход. – Все люди читают, – одергивал Указатель, – а на мне целых два слова! – На Щите слов гораздо больше, – неожиданно предложил 40, которому не очень нравилось, что его брат 80 важнее, – поди, он и самый умный. Пускай он решит, кому за кем стоять. Знаки еще немного пошумели, но Щит молчал. Он был самый большой, и на нем действительно было написано много слов. А еще Щит был старый, потертый, от него так и веяло опытом и мудростью. Когда шум утих, и все знаки посмотрели на Щит, он прокашлялся и стал распределять кому где стоять: – Важно не что на тебе написано или нарисовано, – начал он, – важно, чтобы ты был на своем месте. На тебе, Указатель, название деревни написано. Вот и встань перед домами, чтобы все знали, где находятся. Пешеходному Переходу самое место перед «зеброй», пешеходов положено пропускать, вот и напоминай об этом проезжающим водителям. Тебе, 80, и впрямь стоять надо впереди всех. Но не потому что на тебе такое большое число, а чтобы предупредить, что впереди надо быть внимательнее, скорость поубавить. – А мне сразу за ним вставать? – перебил младший брат 80-и. – Тебе лучше за Указателем стоять, ведь в населенном пункте и без того быстрее шестидесяти ездить не положено. Да и обгонять тут опасно – дорога неровная, и пешеходы могут через переход пойти. – Слушай, 40, а давай вместе встанем? – неожиданно предложил Обгон Запрещен, – вдвоем веселее будет. – И я с вами! – заторопилась Неровная Дорога, – там такие ухабы! – А так можно было? – Влезла Табличка, на которой между двух стрелок значилось «500». Она была маленькая и нерешительная, поэтому не стала влезать в спор между братьями 80 и 40. – Конечно, можно! Только не надо всем вместе толпиться, а то вас никто разобрать не успеет. Держите дистанцию, знаки! – напутствовал Щит. – А сам-то ты куда встанешь? – неожиданно спохватился 80. – Я в сторонке постою, за кустом. На мне так много написано, что, если начнут читать, вас не заметят. – Но ведь ты самый мудрый, самый большой, самый главный! – Именно поэтому мне просто достаточно быть рядом. Кому надо – остановится и прочитает. Все знаки разошлись по своим местам. Каждый чувствовал свою важность, свою значимость, каждому хотелось, чтобы его заметили. И только один знак остался стоять перед старым Щитом. На этом знаке вообще ничего не было нарисовано – только полоса наискосок, да и та черная. Этот знак очень стеснялся и переживал. Мудрый Щит посмотрел на него и ласково спросил: – Ну, а ты чего не пошел со всеми? – Я же ничего не значу, – тихо прошептал тот, – да и все места уже разобраны, я последний остался. – Не беда! – подбодрил его Щит, – последний не значит самый ненужный. Кто же еще сообщит, что опасность миновала, и можно дальше ехать спокойно? Только ты и можешь, ведь на тебе ничего предостерегающего не нарисовано и не написано! Твоя задача, пожалуй, самая приятная. Все остальные если не ограничивают, то предупреждают, а ты освобождаешь. Запомни, Конец Ограничений, любят тех, кто дарит свободу. Конец Ограничений занял свое место, последнее в долгой череде других знаков. Он видел, как улыбается водитель очередной приближающейся машины, и улыбался в ответ.
Звезда по имени…
Что нужно сделать, чтобы оказаться в средневековье? В настоящем средневековье со всеми его «прелестями», а не как в книгах и кино? Достаточно пережить глобальную катастрофу. Я еще помню, что было ДО. Плохо, но помню. Таких, как я, мало осталось. Но мы вместе. И хорошо, что немногие знают, в каком. Мы пережили и катастрофу, и краткий период варварства сразу ПОСЛЕ, и вот теперь переживаем «расцвет» средневековья. Нынешние феодалы к нам последнее время не лезут. Ведь в прошлые разы мы смогли дать им достойный отпор. Благо тогда кое-какая техника еще работала, было топливо, даже электричество иногда было. Но сейчас почти ничего не осталось. Но больше всего не хватает звезд, этих маленьких ярких точек на ночном небе. Небо теперь постоянно затянуть пеленой облаков. Или пепла – не знаю, но звезд не видно. Звезды… – Дедушка, а что такое звезда? Дедушка… не думал, что доживу. – Звезда – это… – Это как Цой? – Почему ты так решил? Мальчишка протянул обложку от диска. Черный фон, на нем солнечная корона: – Цой жив! Так на стене написано. – На стене еще много чего написано. Но Цой действительно жив, если ты знаешь, кто это. – Он – бог. – Нет. Он человек. Был. Но он обладал уникальным даром зажигать сердца миллионов. – А миллион – это сколько? – Это… если собрать всех наших, да еще соседей, да еще много-много раз по столько – примерно и получится. – Ух как много! Я буду звездой! Что мне, отговаривать его? Поддержать? Направить на путь истинный? Что ж, если есть цель, а препятствий не замечать… Я сходил в свою палатку: – На! – протянул повидавшую, кажется, все гитару, – зажги для начала меня. – Я не умею. – Цой тоже не умел. Бери и учись, пока я не передумал. – Ты меня научишь?
*** Прошел сезон. У мальчонки начал ломаться голос. Да так удачно, что по тембру действительно на Цоя походить стал. И гитару он осваивал с молниеносной быстротой. Когда стало получаться что-то путное, я из закромов достал последние батарейки и чудом сохранившийся плеер. – Только один раз, – сурово сказал я. И никому ни слова, ясно. А то все отберу. Он только кивнул, восхищенно глядя, как я заряжаю в плеер батарейки, нажимаю на кнопку, насаживаю на его уши наушники. Одно ухо давно отвалилось, второе потрескивает, но услышать живой голос Цоя мальчишка просто обязан. Пускай и в его сердце зажжется пламя рока.
*** Минул еще сезон. Мы сидели со Старром, еще одним из тех, кто помнил ДО. – Мальчишка мне вчера спел. Знаешь, что я думаю? Я думаю, надо собирать стариков. Твой Фендер еще способен издавать звуки? – Это можно узнать только включив. Ты еще с кем-то говорил? – С Выдром, у него бас пятиструнный. И с Петровичем. Петрович, кстати, готов вернуть к жизни звук в ДК. – А что пацан думает? – Боится, но рвется в бой. Дадим шанс подрастающему поколению? – Зажжем звезду!
*** Сцена. Настоящая сцена, сколоченная по всем правилам из того, что было. Старые колонки, пульт с настоящим старым пердуном Глухим, лучшим звукооператором во всей коммуне. На сцене мальчонка в обнимку с моей старушкой-гитарой, я с Фендером, Выдр трепетно щупает струны своего баса, Старр за барабанами. Ночь, темнота, тишина. Мы никого не предупреждали – боялись, что может не получиться. Техника простояла без дела лет десять, если не больше. Но звезду нужно зажечь. И тогда звезда зажжет всех. Из искры разгорится пламя! Где-то на окраине поселка взрыкнул генератор. Раз, другой, третий, завелся. Через пару минут зажглись редкие сохранившиеся софиты, осветив сцену и заставив нас на минуту зажмуриться. – Готов? – шепнул я будущей звезде. Он сглотнул и резко кивнул. Взял заковыристый си-бемоль-мажор-септаккорд. Старр ударил в барабаны, задавая ритм. Как же давно я, мы – все не слышали настоящего живого рока! Рок может все! Давай, парень, не подведи, ты можешь стать новым Цоем, ты можешь зажечь нас, согреть теплом своей звезды! Стань нашим солнцем! Я подхватил ритм, выдавая полузабытое вступительное соло к самой главной песне, Выдр вторил басом. Разбуженные неожиданным концертом жители постепенно подтягивались к сцене. Старики начали подпевать, молодежь, не зная слов, просто хлопала в ладоши или топала в такт. Да так громко, что Глухому пришлось выводить звук на максимум. А парень разошелся, вскинул голову прямо по-цоевски и запел. Так как надо: «Белый снег, серый лед…» Мало кто обратил внимание, но я заметил, как в серой пелене над головами появилась первая за много лет прореха, и в нее неуверенно заглянула маленькая звездочка. Маленькая, но такая яркая. Она кольнула зрачок, но не спряталась. Я бросил мелодию и указал пальцем на нее. Через миг наступила гробовая тишина. А еще через миг, мы, все четверо, словно так было задумано, заорали: – …И согрета лучами звезды по имени Солнце!
Кладбище
– Костер разводить не будем – они этого не любят, – тихо проговорил Стас. Митяй промолчал. Перед походом сразу договорились: Стас – ведущий, Митяй беспрекословно подчиняется. Стас редко брал с собой кого-нибудь. Он три-четыре раза в год неожиданно пропадал из города на неделю, иногда дней на десять. Мало кто знал, куда он ходит, а те, кто отправлялся с ним либо молчали, либо вообще не возвращались. Но каждый подросток мечтал однажды отправиться с этим угрюмым парнем «туда». Про «там» ходили слухи, мальчишки помладше перешептывались за гаражами, а кто получил заветный паспорт втайне мечтал побывать «там» хотя бы раз. Каким образом Стас выбирал себе нового спутника оставалось загадкой. Но никто не ходил с ним дважды. Нынче выбор Стаса пал на Митяя, самого маленького, зато гибкого и юркого. Полдня они тряслись в стареньком автобусе, потом ехали в поезде до глухого полустанка, затерянного в тайге. Отсюда Стас повел по заброшенной узкоколейке, петлявшей по болотам, уводящей все дальше от цивилизации. Через пару километров им встретилась тележка, на которую ребята сбросили рюкзаки. Сначала просто ее катили, а когда путь пошел под уклон, забрались на нее сами. Под мерный перестук колес по стыкам рельс, Стас отметил: – На обратном пути надо будет вернуть на место. Митяй ничего не ответил. Его дело молчать пока не спросят. И выполнять все указания. Иначе, как сказал Стас, подросток рискует присоединиться к не вернувшимся. Стас ли его здесь оставит или случится что-то более жуткое, думать не хотелось. Узкоколейка оборвалась разъездом с тремя тупиками и развалившимся депо с пустыми створами ворот. На одном пути ржавели четыре вагона, в депо виднелся остов тепловоза. – На обратном пути посмотришь, – одернул Стас Митяя, бросившего любопытный взгляд в сторону депо, – если еще интересно будет. До заката шли по давно заброшенной, поросшей кустарником колее. Иногда Стас останавливался, приседал, что-то рассматривал под ногами. Потом поднимался и шел дальше. Вечером углубились в лес, нашли полянку с бивачными бревнами и кострищем. Здесь остановились, расстелили спальники. – Кто – они? – впервые нарушил запрет на молчание Митяй. Его одновременно разбирало любопытство и душил страх неизвестности. Стас сурово глянул на подопечного: – При шестьдесят шестом, пожарке, никакого огня, – непонятно объяснил он, – увидишь сто пятьдесят седьмого – просто стой, он плохо видит, примет за дерево и объедет. А вот от сто тридцатого лучше прятаться. Ищи место погрязнее, у него проходимость плохая. Пятисотого не бойся. Он, конечно, большой, но добрый. Хотя суров, суров. Вот кого надо бояться – так это шестьдесят девятых. Их двое, и они любят поохотиться. И никакая грязь им не страшна! Про остальных завтра по дороге расскажу. Митяй ничего не понял, но уточнять побоялся. Ночью во сне ему казалось, что рядом ревут моторами автомобили, ездят совсем близко – вот-вот раздавят. Пару раз он просыпался, но в ночном лесу стояла тишина. Весь следующий день шли лесом, ориентируясь по одному Стасу известным приметам. Под вечер вышли к заброшенному поселку: две трехэтажки без окон, без дверей, широкая площадка с полусгнившими, полуразобранными грузовиками и тракторами, вытянутый бокс гаража с десятком ворот и прилепившееся к нему административное здание, единственное относительно сохранившееся. Во всяком случае двери здесь уцелели, а окна заколочены фанерой или досками. Стас замер на опушке, не спеша выйти на открытое пространство. Долго прислушивался, осматривался: – Не бежать! Держись рядом. Делай, как я скажу. Пошли! Они успели подойти ко входу в административное здание, когда из леса друг за другом выскочили два «ГАЗика». Старых, с круглыми капотами, круглыми крыльями, круглыми фарами. Таких не то что давно не выпускают – на дорогах уже не встретишь! – Здесь кто-то живет?! – не сдержал удивления Митяй. Стас рывком втащил его за собой и захлопнул дверь. Посмотрел на Митяя так, что у того все внутри похолодело: – Да. Здесь живут они. Без меня ни шагу! На улицу не высовывайся. И помалкивай. Понял – кивни. Митяй сглотнул, кивнул, принялся дрожащими пальцами расстегивать пряжки рюкзака. На улице послышался приближающийся гул моторов. Стас осторожно приоткрыл дверь, посмотрел в щелку: – Сейчас все соберутся. Бросай рюкзак, пойдем знакомиться. Он повел спутника по коридорам без пола, с осыпавшейся штукатуркой и кое-где висящими выгоревшими плакатами. Мимо закрытых дверей, мимо распахнутых дверей, мимо остовов мебели. Через дверь в дальнем конце коридора – в гараж. – Стой здесь! – Стас остановил Митяя на пороге. Сам сделал пару шагов, – здравствуй, Эмочка! Яркий свет резанул по глазам. Митяй зажмурился, а когда смог разлепить веки, глаза его поползли на лоб. Такой машины он никогда вживую не встречал. Только в кино видел. Про войну, Великую Отечественную. Громадный, черный… нет, Митяй не знал, как называется этот кузов. – Это М-1, ГАЗ, знакомься, Эмочка – Митяй. Он пришел помогать. Нет, без него не обойтись, ты же знаешь. Открывай ворота! – лишь последняя фраза была адресована Митяю, шокированному тем, как вежливо Стас разговаривает с машиной. Пока подросток трудился над ржавыми шкворнями и засовами, Эмочка вжикнула стартером и завелась. Сама. Стас продолжал что-то говорить вполголоса, но теперь за ревом мотора старинного автомобиля слов стало не разобрать. Потом ворота поддались, распахнулись, и все трое – Стас, Митяй и Эмочка – вышли-выехали из гаража. Широким полукругом перед ними стояли старые автомобили: ЗиС 157, ЗиЛ 130, МАЗ 500, пожарный ГАЗ 66, пара ГАЗиков 69, медицинский РАФик – откуда он только взялся в этой глуши! За ними толпились другие грузовики и трактора. Не подкатились лишь те, что стояли на краю площадки – безжизненные разрушенные остовы техники. Да и те, что встречали гостей, выглядели не лучшим образом. Облезлые, с проржавевшими кузовами, с разбитыми фарами, зеркалами, стеклами. Но от них еще веяло жизнью. Жутковатой, неописуемой жизнью. Митяй замер, боясь не то что звук проронить – пошевелиться. А Стас разговаривал с ними, подходил, гладил, похлопывал, пинал по колесам, заглядывал под днище, открывал капоты. Потом была короткая ночь, а с рассветом закипела работа. Митяй помогал Стасу обслуживать, ремонтировать удивительный автопарк, больше всего напоминающий дом престарелых, а не заброшенную автобазу. Работы оказалось не так уж и много. К удивлению Митяя, состояние большинства автомобилей оказалось почти идеальным. Одним нужно было долить масла, другим подрегулировать тормоза или рулевую, пятисотому пришлось, правда, заменить два колеса – работа не сложная, но тяжелая. Три дня они трудились, не покладая рук. На четвертый Стас сказал: – Сегодня поедем в лес. Вот там твоя помощь будет неоценима. Они забрались в сто пятьдесят седьмого и в сопровождении пятисотого и ГАЗиков покатили по наезженной колее вглубь тайги. Ехали долго. Молчали. Остановились, когда дорога уперлась в болото. Вдали виднелась крыша кабины КрАЗа. – Берм тросы. Он хорошо засел. Нужно его зацепить и вытащить. Полгода бедолага здесь кукует. Осторожно, там внизу бревна, мне не пролезть, так что нырять тебе придется. Главное – не торопись. Лучше потратить лишнее время, чем за новым помощником идти. До темноты общими усилиями двух людей и двух грузовиков вытаскивали старика из трясины. – Как он так умудрился?! – шепотом спросил Митяй, весь мокрый и грязный. – Зимой провалился. А если сейчас не вынуть – считай погиб, – также тихо ответил Стас, – их стариков, и без того с каждым годом все меньше. Давай, цепляй трос! Тянем! Вытащенный на сухое грузовик выглядел жалко, но от него веяло радостью освобождения из долгого плена. Ночевали здесь же. Наутро приводили КрАЗ в порядок: почистили, смазали, завели. Весь следующий день отмывались – в боксе гаража обнаружилась настоящая баня. – Понимаешь, они не просто машины, – неожиданно разговорился Стас, – они живые! Почти как мы с тобой. Только жизнь им дали не другие машины, а люди. Прошлые хозяева, которые на них ездили, работали, ремонтировали их, вкладывали в них свою душу, порой даже не понимая этого. А потом этих стариков здесь бросили, похоронили. Кто-то и при жизни не жил – вон они на краю стоят, мертвые, холодные. А эти – живые, и они ждут меня. И тех, кто со мной придет, чтобы вложить в них сою душу. Они не всех принимают. Дважды я ошибся и привел холодных людей. Эти двое остались здесь навсегда. Потому что им не место рядом с живыми. – Их убили? – Нет, они сами умерли. От страха. Машины умеют пугать до смерти. Но если ты с ними сдружился, в обиду не дадут. А ты молодец, отлично себя показал. Вернемся – пойдем тебе спутника жизни искать. Ты ведь знаешь: как ты к технике относишься, так и она к тебе. Ну, и сам понимаешь… – Никому? – Ты им понравился. В следующий раз можешь прийти один, они тебя запомнили. Им постоянно нужно наше внимание. Без этого старики чахнут и быстро умирают. Я не хочу, чтобы это место однажды превратилось в обыкновенное кладбище.
Харизма
– Виновен. Внутри у Тейлора все упало, зал суда поплыл перед глазами, звуки пропали. Судья продолжал что-то говорить, но Тейлор видел только, как тот раскрывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная на берег. Тейлору теперь было все равно, что с ним будет дальше. Он медленно протянул руку в сторону судьи, посмотрел на запястье. Удивительно, но судья оставался практически непредвзятым: цифры на запястье Тейлора колебались вокруг отметки «30». Харизмометр не врал. Харизмометр вообще никогда не врал. Кому, как не Тейлору, было об этом знать – ведь именно Тейлор его и создал. Нет, создал – не то слово. Он его открыл. Совершенно случайно, распутывая цепочку генов, Тейлор обнаружил спящую программу, позволяющую видеть отношение окружающих к субъекту. Мог бы и оставить дальше дремать. Но ведь любопытно! А любопытство, как известно, не одну кошку сгубило. И не только кошек. Первый эксперимент Тейлор ставил на себе. Результат молодого ученого удовлетворил. Теперь, видя отношение к себе других сотрудников лаборатории, начальства, девушек в спортзале – всех – он научился моделировать свое поведение так, чтобы нравиться окружающим. Побочным результатом эксперимента стали быстрый карьерный рост и скорая свадьба. Основным же результатом стал пристальный интерес правительства. Понятное дело, власть хочет, чтобы ее любили, а тут такой удобный способ оценить любовь к себе любимому в цифрах! С точностью до десятой доли процента! Вслед за политической элитой потянулись предприниматели. И вот уже харизмометр на запястье у всего руководства, меняются стратегии развития крупных компаний, глобальные кадровые перестановки, резкий экономический и политический скачок. И не только на родине выдающегося ученого – по всему миру! Всего за десятилетие харизмометр появился у каждого. Как часы, как мобильник, как паспорт. Общество менялось на глазах, стремительно превращаясь в утопию. Но неожиданно программа дала сбой, затем еще один, а потом ошибки посыпались одна за другой. Но разобраться в происходящем, исправить, спасти ситуацию Тейлору не позволили. Слишком быстро и слишком высоко он успел забраться. А выскочек не любят. Хотя его харизмометр стабильно показывал если не стопроцентное обожание, то, как минимум, семидесяти пяти. Оттого внезапный арест и долгий суд оказались для Тейлора вдвойне неожиданными. Судья закончил открывать-закрывать рот. Тейлора потрясли за плечо: – Последнее слово. Что-нибудь скажешь? Тейлор поднялся. Ноги дрожали, пришлось судорожно вцепиться в ограждение. – Я хотел как лучше. Какой-то человек вскочил со своего места в зале: – Заткнись, урод! Тейлор непроизвольно отгородился от грубияна ладонью. Харизмометр на запястье тут же отреагировал: «998». Что?! Не может такого быть! Ведь этот случайный человек его не то что не любит – наоборот! Тейлор изменился в лице. Вот она ошибка! Пробужденная программа оценивает не симпатию – нет! Она оценивает лишь силу эмоции вне зависимости от ее качества. От любви до ненависти всего один знак! Тейлор рухнул на стул, схватился за голову, прошептал: – Я хотел как лучше…
Пророчество
– Пророчества обязательно сбываются, если в них искренне верить, Петруха. Ты топор не забыл? – Нет. Только никак в толк не возьму, за каким лешим нам в болоте топор? – Окно в Европу прорубать будем. – Какое, к лешему, окно?! В какую-такую Европу? Ты можешь нормально выражаться, Василий Иваныч? – То самое, о котором великое пророчество Солнца русской поэзии Пушкина. Все же в школе учат, вспомни! – Да помню я, – отмахнулся Петька, – только здесь же ни одной стены нет – болото сплошное, да река с островами и море. – Именно! Все как у классика описано. Вон и чухонские избы, и челнок на волнах финский. Все верно, то место! – Тогда почему же никто до сих пор это твое окно не прорубил? – Так в предсказании же ясно сказано: пройдет сто лет. Это как раз сегодня. И рубить должен человек по имени Петр. То есть ты. – А почему окно? Почему не дверь сразу? – не унимался Петька. – Потому что, прежде, чем в дверь выходить, надо сначала в окно посмотреть, какая там погода, во что люди одеты. А дверь прорубишь – сразу все флаги в гости будут к нам, только успевай дверь открывать-закрывать. Да покрикивать, чтоб не хлопали. Они ж там все без культуры – натопчут, наследят, напачкают. – При чем здесь флаги, да еще и бескультурные?! Да и что тут пачкать-то: болото – оно и есть болото. – Не скажи! Пускай и болото, зато свое, родное. Мы сюда куликов культурных завезем, пускай наше болото хвалят. – То есть флаги – бескультурные, а кулики – культурные? Так давай сразу куликов звать, а флаги не пускать! И станет у нас здесь культурная столица! Прямо на болоте. – И на островах. Как Венеция. Только северная. Ты только представь: берега, одетые в гранит, изумрудная зелень парков, солнце янтарем в реке отражается… – Что за розовые сопли?! Чего это тебя, Василий Иваныч, на поэзию потянуло? – Так сам Пророк Отечества писал! – смахнул скупую слезу тот. – А-а… Ну, я тогда, как основатель, на золоте есть буду, на бархате спать, – мечтательно прикрыл глаза Петька. – Раскатал губу! Ты для начала окно проруби, а потом уже мечтам предавайся! Время-то не резиновое! Петька откинул полу пальто и извлек из специально пришитой петельки топор. И рубанул что есть силы. И проросли первые гранитные плиты по берегам, выпростались первые кривые улицы, заструились рукава первых каналов. А Петька уже второй раз замахнулся и – рубанул. И вытянулись по струнке проспекты и бульвары, отряхнулись от пыли, подставили весеннему солнцу купола и шпили храмы, церкви, дворцы и адмиралтейство. И в третий раз рубанул Петька. И в четвертый. А город все рос и рос как на дрожжах. – Вот видишь, – похвалил Василий Иваныч, – все как предсказано. Надо только верить! – Так я ж не верил! – Зато я верил за нас обоих.
Философский подход
Удивительный народ – греки. Куда ни плюнь, обязательно попадешь минимум в героя. А если не в героя, то наверняка в поэта, воспевающего подвиги того самого героя. А уж коли ни в героя, ни в поэта не попал, перед тобой великий ученый. Но ведь не всем же быть учеными и поэтами. Да и героем стать суждено далеко не каждому. Поэтому есть в Греции еще одна категория граждан – философы. Чтобы стать если не знаменитым, но хотя бы широко известным в узких кругах философом, достаточно быть просто греком. С хорошо подвешенным языком. Хотя, если задуматься, где вы встречали неболтливого грека? Если же вам несказанно повезло повстречать молчаливого грека – это однозначно философ! Просто в данный конкретный момент он размышляет. Жили близ Ниццы Атонос Котский и Пан Даджонни. Первый был настоящий философ родом с маленького острова Кот, что в Средиземном море. Собственно, отсюда и прозвание. В героях на тот момент надобности не было, а поэт из Антоноса вышел весьма посредственный. Даже для маленького острова Кот. О пути ученого и говорить нечего. Зато философом он стал превосходным. Да только на острове Кот и без Антоноса философов хватало, вот и перебрался он в соседнюю Италию. О Пане Даджонни достаточно сказать, что он – Пан. Но Панов, оказывается, несколько, поэтому у каждого есть свое собственное имя. Даджонни поселился недалеко от Ниццы задолго до появления здесь философа Антоноса. Жили оба в густой оливковой роще, но до сих пор не повстречались. Антонос все свое время посвящал философским размышлениям в уютной хижине на одном краю рощи, а Пан занимался своими панскими делами на противоположном. Да и какие у Пана дела – за стадами приглядывать, вино попивать, да с нимфами веселиться. Время от времени оба выходили прогуляться вглубь оливковой чащи. Но, как правило, не совпадали по времени. Или гуляли разными тропами. Однако до бесконечности так продолжаться не могло. Настал день неожиданной встречи. Антонос Котский не спеша прогуливался, наслаждаясь весенним лесом. А навстречу ему также не спеша и наслаждаясь двигался Пан Даджонни. Завидев незнакомца, Антонос отвлекся от своих философских размышлений на отвлеченные темы. Теперь его мысли устремились в направление неминуемой встречи. Хотя философичности при этом и не утратили. «Вот мы сейчас встретимся и не разойдемся на узкой тропе. Придется завязать разговор. Я скажу: «Добрый день! Прекрасная погода! Меня зовут Антонос Котский, я философ». А он мне ответит: «Погода действительно прекрасна. Меня зовут Джованни, я тоже философ. Не обменяться ли нам философскими мыслями по этому поводу?» И мы вместе направимся ко мне в хижину, рассуждая по дороге». Пока Антонос так размышлял, оба прогуливающихся сблизились. «Нет, – подумал Антонос, – все будет по-другому. Мы встретимся, и я скажу: «Добрый день! Я философ Антонос Котский. Хожу, наслаждаюсь природой, размышляю». А он ответит: «Привет! Я Джордано, грибник и охотник. Не встречались ли вам по пути лисички?» Я отвечу, что нет, и мы отправимся дальше каждый своей дорогой». Они еще сблизились, и на этот раз философу в голову пришла новая мысль: «Когда мы повстречаемся, я скажу: «Здравствуйте! Я философ Антонос Котский». А он ответит: «А я лесник Джулио, и моя задача гнать всяких грибников, охотников и прочих философов вон из леса!» – и прогонит меня». Они практически сошлись, когда Антонос вынырнул из своих размышлений и наконец увидел, что навстречу ему шагает сам Пан. Но это не смутило философа. Он улыбнулся и произнес: – Добрый день! Прекрасная погода! Я философ Антонос Котский. – А я Пан Даджонни, – представился Пан, – а не выпить ли нам вина и не наведаться ли к нимфам? – Тоже вариант, – согласился Антонос.
Новейшие приключения Шурика, или «Кавказская пленница» 2.0
Старенький Газон совсем немного не доехал до перевала. Двигатель чихнул раз, другой и – заглох. Водитель ударил ладонями по рулю, дернул ручник и выскочил из кабины: – Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса! Шурик во второй раз пожалел, что согласился ехать на этом допотопном агрегате вглубь гор. Но и отказывать водителю, самому остановившемуся на пустынной дороге было нельзя – вежливость автостопщика не позволяет. Как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо стоять. К тому же водитель оказался своим в доску. Всю дорогу балагурил, развлекал попутчика местными анекдотами и байками, рассказывал много увлекательного. Шурику, студенту-этнологу, собирающему материал для диплома, такое обилие информации сейчас было весьма кстати. Всю дорогу он не выключал диктофон – позже можно будет все систематизировать и блестяще защититься. Водитель покопался в двигателе, хлопнул капотом, со злости пнул по колесу: – Недаром говорил великий мудруй Абу-Ахмат ибн Бей, первый шофер этой машины: «Учти, Эдик, один Аллах ведает, куда девается искра у этого недостойного выродка славной семьи двигателей внутреннего сгорания, да отсохнет его карбюратор во веки веков!» Шурик пожалел, что не вовремя выключил диктофон. – Ну, ничего. Здесь недалеко аул, там мои родственники живут. У них заночуем. – А машину прямо здесь бросим? – удивился Шурик. – А что с ней будет? Вот только камень под колесо подложим, – Эдик ухватился за валун, лежащий рядом на обочине. Автостопщик мигом пришел на помощь. – А если кто-нибудь поедет? – спохватился он, когда камень занял положенное место. – Не беспокойся. Эту машину все в округе знают. Машина здесь, значит, и я рядом, – усмехнулся Эдик, – ну что, пошли. До темноты как раз доберемся. Вскоре они сошли с асфальтовой дороги на ухабистую колею. – Шурик, а чем ты занимаешься? – поинтересовался Эдик. – Я этнограф. – Понятно, нефть ищешь? – Не совсем. Я ищу фольклор. Я у вас буду записывать старинные сказки, легенды, тосты… – Дорогой, тебе исключительно повезло! – обрадовался водитель, – я тебе помогу. Мои родственники столько тостов знают! – Но больше всего я мечтаю записать какой-нибудь старинный обряд. А участвовать в нем – это было бы совершенно великолепно! – не унимался студент. Эдик остановился, бросил на попутчика заинтересованный взгляд: – Посмотрим, что можно сделать.
*** В аул они вошли на закате. Встретили нежданных гостей радушно, пригласили к столу, а когда речь вновь зашла о сказках, легендах и тостах, хозяин дома оживился и водрузил на стол четверть густого красного вина. – Ну, не стоит, – засмущался Шурик, – я ведь не пью. Практически. – Тебе нужен тост? – удивленно посмотрел на него хозяин. – Да, – студент включил диктофон. – А тост без вина все равно, что брачная ночь без невесты. Вечер постепенно перешел в ночь. Тосты лились из уст хозяина нескончаемым потоком. Также лилось в бокалы вино. Бутыль опустела, хозяин велел принести еще. Красивая девушка водрузила на стол новую емкость, бросив на гостя подозрительно печальный взгляд. – Кто это? – попытался отвлечься от распития вина Шурик. – Это моя племянница. Студентка, спортсменка, комсомолка и, наконец, она просто красавица! – Не поспоришь. – Кстати, об этом есть тост! Шурик закатил глаза к небу.
*** Наутро за завтраком хозяин обратился к Шурику: – Тебе исключительно повезло! – В чем? – вчерашний хмель еще не до конца выветрился из головы. – Ты хотел посмотреть древний красивый обычай? – Конечно! Я мечтаю об этом! – Завтра на рассвете. Ты можешь не только посмотреть – ты можешь поучаствовать. – За это огромное вам спасибо! А как этот обряд называется? – Похищение. – Невесты? – Можно и так сказать. – Ну, а моя-то какая роль? – обрадовался Шурик. – Главная! – подмигнул хозяин. – Похитителя? – Невесты! Ну, или что-то вроде. – То есть, меня похитят и передадут в руки «жениху»? – Нет. Тебя передадут в руки кунакам, друзьям как бы жениха. Пока ты отдыхал, мы решили с родственниками показать тебе этот древний обычай. Ну, что согласен? – Конечно! – Тогда вот тебе еще один прекрасный тост! – он выудил из-под стола очередную четверть вина.
*** К вечеру Шурик дошел до состояния полного нестояния. Его отвели в заднюю комнату и уложили спать. Около полуночи молодой человек неожиданно проснулся. Его трясли за плечо. Трясла та самая студентка-спортсменка-комсомолка-красавица: – Беги! Беги, пока не поздно! Шурик попытался пошевелиться, но не смог. – Поздно, – грустно вздохнула она, – и тебя опоили. Шурик хотел спросить кто, чем, зачем? Но не смог даже рта раскрыть. По всему выходило, его действительно опоили. Это что же, выходит, его собрались похитить по-настоящему?! И вряд ли, чтобы «выдать замуж»! – Еще один попался, – грустно проговорила ночная гостья, – ну, раз уж ты так интересуешься нашими старинными обрядами, я расскажу, что будет дальше. Мой дядя ждет сына от любимой жены. А чтобы родился сын, нужно убить мужчину. Понимаешь? На рассвете тебя похитят и положат на алтарь гор. Когда упадет последняя капля твоей крови, у дяди родится сын. Ужас сковал Шурика сильнее зелья, растворенного в вине. Тот же ужас позволил ему шевельнуться. Не в таких обрядах он хотел принимать участие! Тем более в главной роли! Адреналин хлынул по венам. Студент-автостопщик приподняться на постели, просипел: – Помоги! – Как? – Ты можешь меня похитить. – Если я тебя похищаю, значит, я предъявляю на тебя свое право. А право у меня может быть одно: жениться. – Так женись на мне! – Если я женюсь на тебе, ты станешь частью рода. И когда-нибудь тебе придется самому убить, чтобы у нас родился сын. Понимаешь? – Но ведь можно уйти туда, где горы не властны над родом! – Можно, но горы просто так не отпускают. Я много раз пробовала сбежать, но каждый раз оказывалась здесь, дома. – Попробуем сбежать вместе! – Прости, – она поднялась, – будь мужчиной! Мужчиной? В каком смысле? Мужество, честь, храбрость, отвага? Или же…? Ну разумеется! Для продолжения рода нужно стать мужчиной! Никогда Шурик так не радовался, что до сих пор ни одна девушка не посмотрела в его сторону. – Я девственник, – выдавил он. – Что ж ты молчал?! – А никто не спрашивал! Первый луч солнца заглянул в окно. Дверь распахнулась. В комнату вошел хозяин: – Ну что, Шурик, готов к участию в обряде? – Нет! – дорогу ему заступила племянница, – он не мужчина! – А зачем тебя сюда послали?! – Проверить, мужчина ли он. – Не проверить, а убедиться, что он мужчина! Мужчина! Он должен быть мужчиной! А что надо сделать, чтобы он наверняка оказался мужчиной, догадываешься? Девушка покраснела. Потом ее глаза расширились, губы вытянулись в злую улыбку: – Так вы, дорогой родственник, хотели, чтобы я и он… Да как вы могли подумать?! – И ты тоже?! – на этот раз в голосе прозвучало не столько удивление, сколько восхищение, – неужели можно в городе невинность сохранить?! – Хотите проверить? – ядовито выплюнула она и повернулась к Шурику, – подымайся! Я тебя краду! Взошедшее солнце озарило печальное лицо хозяина. Он обернулся к мнущемуся в дверях Эдику: – Плохо мы еще воспитываем нашу молодежь, очень плохо. Удивительно несерьезное отношение к браку. И что теперь прикажешь делать? – Бамбарбия! – Эдик провел по горлу воображаемым ножом, – кергуду! – Что он сказал? – Шурик испуганно посмотрел на девушку – Он сказал: если вы кому-нибудь расскажете, вас зарежут, – холодно произнес хозяин дома, – и это не шутка. Как и где жить дальше, решайте сами, но помните: вы теперь семья, а все мы вместе – род. Добро пожаловать, Шурик!
В гостях у Смерти
В Дальнем Углу царили чистота и порядок, какие бывают в кузне, только когда хозяин отлучился надолго. Из идиллической картины выбивалась лишь худая высокая фигура в черном балахоне, терпеливо сидящая на чурбаке в углу. Смерть ждал. Он умел ждать. И, к слову, всегда дожидался. Этот раз не стал исключением. Нелюдим шагнул в полумрак кузни, сбросил у порога рюкзак, поставил рядом Тяжеляку – со своим молотом лучший кузнец не расставался никогда. Неожиданному гостю Нелюдим не удивился. С недавних пор Смерти стали частыми гостями в Дальнем Углу. Смерть приходила больше по делам: косу заправить, иголку попросить или гвоздей гробовых. В отличие от супруги, Смерть заглядывал чаще: опрокинуть стаканчик нелюдимова самогона, перекинуться в картишки или просто поговорить за жизнь. – Ты за мной или ко мне? – приветствие стало уже традиционным. – ЗА ТОБОЙ Я ПРИДУ ЕЩЕ НЕ СКОРО, – привычно ответил Смерть. – Опять с женой поругались? – попытался угадать причину визита Нелюдим. – УДИВИТЕЛЬНО, НО – НЕТ. НАОБОРОТ, МЫ СОГЛАСИЛИСЬ. – С чем? – ДРУГ С ДРУГОМ. МЫ РЕШИЛИ ЗАКАЗАТЬ У ТЕБЯ МЕЧ. – Так у вас у обоих полный арсенал, если мне память не изменяет. – НЕ ИЗМЕНЯЕТ, – кивнул гость, – МЕЧ НУЖЕН ГЕРОЙЕ. – Герою? – удивился Нелюдим, – герою обязательно нужен меч! Кто герой? – ГЕРОЙЯ – НАША СТАРШАЯ СМЕРТЬ. – Старшая? Ты, наверное, хотел сказать: дочь? – КТО МОЖЕТ РОДИТЬСЯ У СМЕРТИ И СМЕРТИ? РАЗУМЕЕТСЯ, СМЕРТЬ. – Ну, хорошо, – согласился Нелюдим, – смерть так смерть. Однако я должен понимать, кому кую оружие. – Я ПРЕДПОЛАГАЛ, – кивнул Смерть и щелкнул пальцами. Резко похолодало, краски стремительно потускнели, звуки утихли, а потом и весь окружающий мир исчез. Осталось Ничего. Потом Ничего исчезло. Его место занял большой особняк в готическом стиле. – ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПОСМЕРТЬЕ! – Смерть жестом пригласил лучшего кузнеца в гости. – Посмертье? – ИГРА СЛОВ, – пояснил хозяин, – ПОМЕСТЬЕ СМЕРТЕЙ, ОДНИМ СЛОВОМ. Дверь распахнулась перед самым носом Нелюдима, едва не задев. Навстречу бросилась маленькая фигурка в таком же балахоне, как у Смерти. Лучший кузнец отшатнулся: – Внезапно! – ДА, ВНЕЗАПНЕ ПОКА ЕЩЕ РАНОВАТО ПЕРЕХОДИТЬ К ПРАКТИКЕ. НА НАС ТРЕНИРУЕТСЯ, – Смерть подхватил дочь на руки и ласково шлепнул по тому месту, где у живых детей бывает попка, – ПРОХОДИ, НЕЛЮДИМ, ЧУВСТВУЙ СЕБЯ КАК В ГОСТЯХ. Они шагнули в прихожую, и тут же дорогу им преградила новая смерть. Несмотря на небольшой рост, она занимала собой практически все помещение. Проще говоря, она была необходима. Смерть обнял ее свободной рукой, потеснил, пропуская гостя в дом. Пока хозяин протискивался мимо необходимой дочери, навстречу гостю уже семенило нечто маленькое, голенькое, с кучей извивающихся щупалец разных оттенков фиолетового. Нечто подобралось вплотную к Нелюдиму, задрало головку и зычно крикнуло: – БУ! – А голос как у папки! – натянуто улыбнулся кузнец. – ЖУТЯ! НЕ ПУГАЙ ГОСТЯ, Я ЖЕ ПРОСИЛ! – Смерть опустил Внезапну на пол. Ее место на руках тут же заняла жуткая малышка. А навстречу уже бежала следующая. – ЛЮТИК! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАБРАСЫВАЙСЯ… – Папа! Ты же знаешь: я терпеть не могу, когда ты меня так называешь! Люта я, Люта! – ЭТО ЛЮТА, – смиренно представил Смерть, – ЛЮТУЕТ ПО ЛЮБОМУ ПОВОДУ, ПОДРОСТОК, ЧТО С НЕЕ ВОЗЬМЕШЬ. ХОТЯ, ТЫ ЕЩЕ… – Какая нелепая! – ТЕПЕРЬ УЖЕ… – в голосе Смерти сквозили усталость и смирение. Вслед за Лютой вышла смерть в коротко обрезанном балахоне, с кислотным ирокезом, в рваных чулках и высоких ботинках. Причем один ботинок черный, а другой желтый. И оба на левую ногу. – НАСМОТРЕЛАСЬ НА ЛЮДЕЙ, – развел свободной рукой Смерть, – ДАЖЕ КЛИЧКУ СЕБЕ ПРИДУМАЛА, ТРЕБУЕТ, ЧТОБЫ ЕЕ НЕЛЕПОЙ ЗВАЛИ. НУ, НИЧЕГО, ПОДРАСТЕТ, ПЕРЕБЕСИТСЯ. С НЕМИНУЧЕЙ И НЕИЗБЕЖНОЙ Я ТЕБЯ В ДРУГОЙ РАЗ ПОЗНАКОМЛЮ – БЛИЗНЯШКИ СЕЙЧАС СПЯТ. А ВОТ И ГЕРОЙЯ! – Папа, кого ты привел? – эта смерть оказалась весьма привлекательной. Даже для человека. Высокая, статная, капюшон балахона откинут, череп горделиво приподнят. А какая походка! – ОНА ДОСТОЙНА ПРОДОЛЖАТЬ НАШЕ ДЕЛО, СОГЛАСИСЬ. Не согласиться было сложно. И Нелюдим согласился. – НЕЛЮДИМ – ЛУЧШИЙ КУЗНЕЦ. СЕГОДНЯ ОН НАШ ГОСТЬ. ТЫ ЖЕ ХОТЕЛА НАСТОЯЩИЙ МЕЧ, ГЕРОЙЯ? У НЕГО ПРОСИ! – Правда?! – Геройя неожиданно утратила достоинство, превратившись в обычную девчонку, – дядя Нелюдим, пожалуйста! Я очень хочу большой, острый меч! Вот такой! – она схватила обеими руками воображаемый двуручник и с размаху разрубила воздух. Нелюдим кивнул: – Я знаю, что делать. Пора приниматься за работу. Стоя на крыльце Посмертья и прощаясь с хозяином, Нелюдим поинтересовался: – Скажи, Смерть, а зачем тебе так много детей? – ЭТО, НАВЕРНОЕ, НАША МУЖСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ. СНАЧАЛА МЫ МЕЧТАЕМ О ДОЧКЕ. А ПОТОМ МЕЧТАЕМ О СЫНЕ. КАК ВИДИШЬ, С ДОЧЕРЬМИ У НАС ВСЕ ПРЕКРАСНО, – Смерть тяжело вздохнул, – ПРИЗНАТЬСЯ, Я ОТ НИХ СМЕРТЕЛЬНО УСТАЛ. – Понимаю, – кивнул лучший кузнец, – ну, ты заходи, если что.
Последние комментарии
1 день 10 часов назад
1 день 10 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 13 часов назад
1 день 13 часов назад