Парижский натюрморт [Алэн Акоб] (fb2) читать постранично, страница - 23

стали из него выходить, я еще раз посмотрел в ее сторону. Ошибки не было, это была она, моя Стефания.

Седой бармен молча наливал мне виски, ром, потом снова виски. После восьмой рюмки я все-таки решил выйти из бара, пошатываясь, нетвердой походкой, сел на скамейку в скверике и с большим безразличием на грани презрения смотрел на прохожих. Они шли по своим делам, им не было никакого дела до меня, как и мне до них. Мы живем в мире полнейшего безразличия, я наконец стал это понимать и принимать. Так созданы большие города, никому ни до кого нет дела, с одной стороны, может, это и хорошо, никто не лезет тебе в душу, но и одиночество еще никому пользы не приносило.

Счастье – это когда твои близкие живы-здоровы, когда здоров и ты, не прося у жизни большего, довольствуясь тем, что есть у тебя. Когда ты способен оделить не прося взамен, пройтись босиком по траве, блестящей бисером росы в деревне, смотреть, как плывут над головой облака, танцевать под дождем, не задумываясь, что о тебе подумают люди, а потом, может, теплая чашка чая зимой, кофе с шоколадом, рюмка коньяка с друзьями. Даже такая маленькая мелочь, как улыбка прохожего, это тоже небольшое счастье.

Ведь где-то там в глубинах, во вселенной, среди многих звезд, что дрожа мерцают от нетерпения под вращением Земли, есть одна, которая светит только для тебя, не зная, что не бывает счастья без любви и печаль без разлуки.

И если вдруг судьба и провидение тебе подарят эту встречу как любовь, так береги ее как нечто святое, потому что это есть то огромное счастье, которое ты так долго ждал.

Стефания воровка, она ворует, вертелось в голове, ну и что, а если бы она была врачом или поварихой, я ее любил бы больше? Вряд ли. Бред какой-то, моя любовь ворует! Даже смешно.

– Люди, моя любовь воровка, – засмеялся как-то невпопад, мне почему-то вдруг стало весело, тогда я закричал еще сильнее: – Люди, я полюбил воровку!

Кто-то даже обернулся и посмотрел на меня как на сумасшедшего, а я продолжал паясничать еще сильней:

– Да, она воровка, а она хорошо ворует, прямо мастер! Она вас всех обворует, чурбаны вы бездушные, сухари без мозгов, вы еще хуже, чем я.

С трудом оторвавшись от скамейки, покачиваясь, но все еще твердо держась на ногах, я как обычно пошел в сторону Елисейских полей, настроение скверное, во рту с утра ни маковой росинки и, как назло, начала побаливать голова. Стефания меня уже ждала, мы поцеловались, я сел и стал озираться по сторонам, избегая ее взгляда.

– Дорогой, что-то не так, что-то случилось? – взволнованно поинтересовалась она.

– Да, случилось, я сегодня выпил.

– Ну, это не беда, – засмеялась она. – Может, заказать тебе рому, ты же любишь ром? Или лучше уйдем отсюда, давай поужинаем в хорошем ресторане.

– В хорошем ресторане дорого, а у тебя есть деньги? У меня их нет, я все пропил, – съязвил я.

Она засмеялась своим грудным смехом:

– Есть, вставай, пойдем.

– Ах да, я же забыл, ты у меня воровка, а у воров всегда есть деньги.

Серая тень промелькнула на ее изумленном лице, бледно-розовые губы скривились в холодную улыбку, полную горести и досады.

– Пойдем домой, дорогой, там поговорим.

Вот уже полчаса как мы идем по узким парижским улочкам куда глаза глядят и молчим. Не выдержав, не своим голосом она спросила меня:

– Милый, ты не заметил мои новые туфельки, я сегодня купила, – остановившись, по-детски хвастаясь, стала показывать их, картинно вертя ногой.

– Ведь ты мне врала, почему скрывала?

– Любимый, мы еще совсем мало знаем друг друга, представь себе, если бы я все сразу рассказала о себе, я очень люблю тебя, я не знала, как ты это воспримешь, я не хочу тебя потерять, ангел мой. – Ее голос дрожал, в уголках глаз появились росинки слез. Оставив ее позади, я продолжил идти, не оборачиваясь назад.

– Эдди, Эдди, дорогой, я каблук сломала, надо приклеить, – захныкала она через пару минут где-то сзади.

Мы проходили около какого-то бара в довольно-таки глухом переулке, это было одно из тех заведений, где собираются в основном местные завсегдатаи, все друг друга прекрасно знают и особенно с подозрением относятся к чужакам. Я пару раз посещал подобные кабаки, типа бистро, с друзьями, но интересного там было мало, зато на драку можно было нарваться запросто, что было чревато последствиями в то время для меня, с моими бумагами на три месяца с обновлением. В дверях бара, прямо под вывеской Chez Gino, стояли два здоровенных детины в клетчатых рубашках типа ковбоек, заправленных в кожаные брюки, у каждого по косынке на небритой шее, и с нескрываемым любопытством рассматривали нас в упор. Один из них, в круглых темных очках, с прической, как у Элвиса, презрительно посмотрел в мою сторону и, чеканя каждое слово, заявил:

– Ты почему, болван, ребенка обижаешь? – И оба закатились злорадным смехом,