Парижский натюрморт [Алэн Акоб] (fb2) читать постранично, страница - 5

этом, пора что-то делать с моим акцентом.

– Зачем, чтобы быть как все, так неинтересно!

Официант, принесший кофе, улыбаясь, вскоре удалился, оставив под блюдцем чек, а я тем временем, набравшись наглости, пересел к ее столику.

– Готов съесть кусок этой скатерти, вы учитель геометрии, – сказал я.

– Ешьте, не угадали, – засмеялась она. Я сделал вид, что собираюсь жевать скатерть, поднося бахрому ко рту. – Перестаньте! – воскликнула она. – Там полно микробов! – И мы снова засмеялись.

Солнце было в зените, полдень. Время, как оно быстро, когда ты рад или счастлив, и как оно медлит, когда ты одинок и несчастлив, какая несправедливость.

– Эдуард, меня звать Эдуард, можно Эдди, так зовут меня мои друзья, а вас?

– Стефания, можно Стеф.

Допив кофе и оставив мелочь на столике, она грациозно встала и, смеясь глазами, торжественно подала мне руку, прошептав:

– Прощай, Эдди.

– Уже! А можно я вас провожу, Стефания? – вскакивая с места.

– Мне недалеко, совсем рядом.

– И мне в ту сторону.

Первый раз за все это время, что мне показалось, будто путь от арки до обелиска оказался несколько коротким. Болтая о том о сем и ни о чем, я много шутил и, кажется, произвел на нее впечатление, по крайней мере, мне тогда так показалось. Но странная вещь – меня упорно не покидало чувство, что кто-то за нами следит, я даже пару раз оборачивался, но в этом бурном потоке беспечных людей, идущих вокруг нас, не было никого, кто мог бы вызвать хоть малейшее подозрение.

– Ну вот мы и пришли, – объявила она.

– Вот мой телефон, Стефания, позвони, если захочешь поболтать.

– О кей, – сказала она и взяла мою визитку.

– Поцелуемся на прощанье, – обнаглев вконец, попросил я.

Она по-детски подставила щечку, поцелуй получился неуклюжий и звонкий, мы оба рассмеялись. Последний раз я взглянул в ее глаза – о, сколько было света, тепла и уюта в них! Легкой походкой, мягко ступая, как дикая кошка, она плавно сбежала в пасть метро и сразу же растворилась в толпе снующих горожан.

Я был пьян без водки и без рома, я шел по улицам этого вмиг преобразившегося для меня мегаполиса, теперь уже чудного города, и не узнавал его. Из серого, пыльного он стал большим и элегантным, цветным, мифически грациозным, даже водосточные трубы стали казаться длинными сказочными драконами, спускавшимися по огромным стенным скалам домов. Люди, которые еще час назад были просто прохожими, превратились в жителей сказочных городов, в своих экстравагантных одеяниях они шли и улыбались мне, эмигранту без семьи, без роду, брошенному всеми и вся, в чужой стране.

Устремляясь сакральным золотом ввысь, на площади Согласия торчал Обелиск. Странное все-таки место выбрали для него люди – установить символ единения солнца и земли там, где когда-то была плаха, да, именно здесь под острым лезвием гильотины, в лужах крови, летели на доски постамента непокорные режиму головы.

И все-таки что-то космическое есть в Обелиске, его прямоугольные формы, его стремление ввысь, словно взлетающая ракета. Откуда у древних такая фантазия, такой странный замысел, ведь ему как минимум около трех тысяч лет. А может, все-таки были контакты с инопланетянами у землян в те времена, в частности у египтян?

Земля – это там, где смерть и жизнь (истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав на землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. От Иоанна). Всем своим видом похожий на ракету, взлетающую ввысь, он напоминает нам о дороге к новой неизведанной жизни.

А может, обелиск – это путь в космос, способ общения древних со своими богами или прием энергии со вселенной, маяк для пришельцев с других планет, солнечные часы для жрецов – невероятно, сколько гипотез и загадок таит в себе этот цельный кусок базальта в двадцать три метра.

Дни шли за днями, часы за часами, секунды превращались в минуты, и никто не звонил. Я прокручивал в голове каждое сказанное слово, каждый жест, взгляд, искал ошибку, может, я не то сказал, не то сделал. Даже не знаю, что мне больше хотелось тогда – любви или женского тела. Ведь я ее совсем не знал. Девушка из бара.

Когда я прихожу домой и ложусь в холодную постель, каждый раз меня начинают одолевать различные страхи. Нет, конечно, я далеко не трус по своей натуре. Все было в моей не столь долгой жизни – война с танковой атакой, голод, холод, смерть вокруг, и отовсюду я выходил победителем, свидетельство тому – я жив, может, не совсем здоров, но жив.

Это другой страх, он не фронтальный, его не видно, он бьет тебе в спину. Неуверенность, неизвестность, боязнь оказаться в безвыходной ситуации, остаться без работы, прожить оставшуюся жизнь в полном одиночестве – все это начинает лезть в голову каждый раз, как я закрываю глаза в надежде уснуть.

Потом долго лежу