Мечтать не вредно, или Вредная мечта [Иван Александрович Мордвинкин] (fb2) читать постранично, страница - 2

странице.

– Нельзя мечтать, – заметил он сухо и твердо и замолчал, вероятно, ожидая Серегиной подачи в ожидаемом словесном пинг-понге.

Серега подал:

– Да что вы? – он постарался вложить в голос примирительный тон. – Мечтать не вредно. Человек без мечты – будто и не человек, а робот какой-то.

– Вино веселит сердце человека, – изрек сей странный старец, помолчал и спросил: – Почему бы не пить каждый день?

Серега передернул плечами – вопрос явно не нуждался в ответе.

– Воображение дано нам как щедрый дар от Бога, – выдержав паузу заметил библиотекарь. – Как и вино. Но использовать эти дары нужно только по делу, очень дозированно.

– Ну, с вином понятно, алкоголизм и прочее, – недоумел Серега. – А при чем здесь мечта? Это же и есть возможность…

Он задумался на мгновенье, зачем человек умеет мечтать, живо воображать несуществующее. Старик терпеливо ждал.

– Возможность…обогащать жизнь, раскрашивать ее яркими красками, возвышаться над повседневностью, – будто пробило Серегу.

Старик понимающе кивнул.

– А зачем? – спросил он коротко и опять замолчал, все еще внимательно глядя на Серегу. Видимо для него это был не пустой разговор, какие возникают из-за неудобных пауз.

– Ну… – опять натужно задумался Серега. – Чтобы как-то расширить… Понимаете? Чтобы жизнь была полнее.

– То есть, вы предполагаете, что она не имеет полноты? – спросил библиотекарь с придирчивостью следователя.

– Имеет… Но мечта…Она расширяет еще больше, шире, понимаете?

– Понимаю. А ту, обыкновенную реальность, которую дал вам Бог и которую вы хотели бы расширить, вы уже вполне осознали, ощутили и постигли? – спросил старик, внимательно глядя куда-то внутрь Сереги, и догадавшись, что ничего Серега не постигал и не осознавал, добавил: – Реальность – это и есть жизнь, в каждом мгновении которой живет Бог. Как вы хотели бы ее еще усовершенствовать, воображая собственную, но в которой Бога нет?

Скрипнула дверь и в библиотеку вошла Валентина со списком.

Серега распрощался с ними обоими, запрыгнул в свою Газельку и медленно покатил по церковному дворику, утопающему в розовых клумбах.

Увидев розы, Серега привычно окунулся в мечты о большой цветочной теплице, о множестве сортов роз и счастливой жизни. И о том, как бы это занятие нравилось его жене, ибо с нею они в розарии и познакомились, и как бы розы нравились детям, особенно дочерям. И как бы он стал зарабатывать, а значит, смог бы поехать в Турцию или Грецию, или на Кипр. И там изучил бы грузинский язык, хотя бы поверхностно, потому, что хотелось оставить в голове место и для кхмерского, чтобы следующим разом махнуть в Юго-Восточную Азию и проехать ее всю насквозь всей семьей на арендованных скутерах. Можно, кстати, “зарулить” и в Индию, но она очень большая. Это, пожалуй, третьим разом уже.

Мечта о розарии была одной из самых сладких, потому возвращался он к ней часто.

Например, как в тот раз, когда он выезжал из центра города по бульвару, заботливо усыпанному розами, его так унесло в счастливые туманы мечты, что, пролетев на красный, он чуть не столкнулся с въезжающим на перекресток грузовиком, вывернул влево, на встречку, где лоб в лоб столкнулся бы со стареньким “Москвичом”, если бы тот был новеньким и за рулем сидел бы хоть сколь-нибудь резвый водитель, а не сухощавый старик с собственными зубами и волосами, но в приличных очках.

Старик, а это был действительно Андрей Борисович, плавно вырулил на обочину, неспешно вышел из машины и подошел к “Газели”, из водительского окна который выглядывал испуганный Серега.

– Мечтаете? – так же строго, но без тени раздражения спросил библиотекарь.

Серега, извиняючись, передернул плечами, на что Андрей Борисович заметил:

– Нельзя мечтать, – шуточно погрозил пальцем, и, улыбнувшись для смягчения, потопал обратно к своему “Москвичу”.

Так Серега решил отказаться от мечтаний.

В первые дни жилось ему трудно, тяжко и пресно. От безделицы он починил розетку в прихожей и сделал уроки с младшими, а когда и жена пришла со смены, согласился прогуляться с нею в магазин, стараясь, однако, слушать о чем она с ним разговаривает, чтобы не сосколькзнуть неудержимо в мечты.

Через неделю просроченные домашние дела закончились, и Серега пустился заполнять голову воспоминаниями, раз нельзя мечтать. Но нового ничего не вспоминалось, а заново “перевспоминать” не раз уже помянутое было до муторности скучно. От того впал он в состояние пустоты и странноватой узости окружающей жизни, будто помещен он был в лабиринт, состоящий из одинаковых коридоров или вовсе лежал в тесной могиле. А потому, увлекся Серега чтением и кино.

Следующим месяцем, привезя товары в Нечаевскую церковь, Серега быстро сдал их Валентине и скорым шагом ушел в библиотеку, хоть список ему на сей раз выдали без препятствий.

– Мечтаете? – сухо спросил Андрей Борисович вместо приветствия.

– Нет, Андрей Борисович, – ответил Серега, рассчитывая, что ответ его станет для библиотекаря