Черный гусар [СкальдЪ] (fb2) читать постранично, страница - 4

конца, что именно сделал, почувствовал себя не в своей тарелке. Как-то неуютно мне стало… Я же влез в чужую голову, фактически изменил судьбу другого человека. И есть ли у меня право на подобное? Это не шутки.

Я слышал множество рассказов о тех людях, что пережили клиническую смерть, а после обрели новые способности. Я так же пережил смерть, причем настоящую, полноценную, а не клиническую. Вот у меня что-то открылось. Именно так я аргументировал новую способность.

Потом я ее основательно протестировал. Оказалось, что она отнимает множество сил. После применения я чувствовал себя как вяленая рыба. Да и слишком часто по каким-то причинам ее использовать не получалось. Раз или два в год, и то, уже хорошо. А еще — не все люди поддавались внушению.

Я концентрировался на постороннем человеке, смотря ему прямо в лоб и пытался «зародить» в его голове нужную мысль. Они были простенькие, на вроде того, какой приятный и добрый гимназист Михаил Соколов. Таким образом, я сдал латынь, подкинув профессору Зубову мысль о том, что у Соколова хорошая основа по языку и надо войти в его положение. Какое именно положение, я не уточнял, но и такого хватило. Он поставил мне четыре балла. Да, уже тогда в гимназиях была система из пяти баллов. Нуль показывал, что ученик совсем не исполняет своих обязанностей, а тех, кто получал два нуля подряд, наказывали телесно. Так было до 1864 г.

И еще парочку раз я прибегал к способности в непростых ситуациях. Я даже стал ощущать эмоции постороннего человека в такие моменты. Но так же понял, что злоупотреблять этим не стоило. Не говоря о моральной стороне, подобное манипулирование выглядело чем-то неприятным. Да и уставал я очень сильно. Поэтому при следующем посещении Старобогатовых я сумел воспользоваться моментом и отыграл все обратно, внушил Вере полное к себе безразличие. С тех пор я дал себе слово, что на близких людях и на девушках этим пользоваться не буду. Внушать страх или любовь слишком уж подло.

А потом я окончил гимназию и сдал все необходимые экзамены для поступления в Николаевское кавалерийское училище. Также мне пришлось пройти серьезную военную комиссию. Туда принимали лишь потомственных дворян с семнадцати лет. Семнадцать лет мне исполнялось в сентябре, но данная мелочь не стала причиной отказа.

— Так, Мишенька, ты ничего не забыл? — раз за разом спрашивала меня мама, собирая вещи в два больших чемодана. Кроме одежды и книг я положил несколько полюбившихся безделушек, блокнот, писчие принадлежности и прочие мелочи. А мать сунула три горшка с гостинцами для Хмелёвых. В одном был гречишный мед, во втором — соленые боровики, а в третьем — малиновое варенье.

Собирали меня всей семьей. А на прощальный обед приехали все знакомые.

— Ах, вот и стал ваш Михаил справным юнкером, Елизавета Максимовна, — Илья Артамонович хлестал водку стаканами и воинственно подкручивал усы. — И по правильному пути пошел. А значит, в нашем полку прибыло!

Отец Василий дал рекомендации жить по совести и зазря простых солдат не обижать — когда они у меня появятся.

Застолье вышло невеселым, несмотря на солдатский юмор бывшего ротмистра, который мне очень нравился.

— Первым делом усы отрасти, Миша, — советовал он, пьяно прищурив глаз. — Для гусара усы — как подковы для коня. Никуда без них, — он захохотал, очень собой довольный.

Брат Митька смотрел на меня печальными глазами, а впечатлительная сестренка Полина разрыдалась в голос, словно по покойнику.

— Не бойся сильных, не льсти и не лебези, — отец на прощанье положил мне руку на плечо. Чем-то его напутствие напомнило те слова, что Дартаньян-отец говорил Дартаньяну-сыну, когда последний отправился покорять Париж. — А появится шанс — не упускай его. Мы в тебя верим.

— Пиши нам, Мишенька, не забывай, — мать троекратно меня перекрестила, поцеловала и долго махала платком, глядя как я сажусь в бричку и уезжаю.

Я оглянулся в последний раз. Отец, мама, братец и маленькая сестренка. Мне будет грустно без них. Они — замечательные люди и моя семья.

Так я поехал в Петербург. С собой я вез два потертых кожаных чемодана, письмо к Хмелёвым, у которых рассчитывал остановиться на первые несколько дней и сто пятьдесят рублей денег, данные отцом. Для того времени это была весьма приличная сумма. Особенно для семнадцатилетнего юноши.

Впереди меня ждал Николаевский вокзал и поезд до Санкт-Петербурга.

Глава 2

Билет второго класса до Петербурга стоил 12 рублей, а поезд находился в пути 22 часа. Я взял билет, который в простонародье называли «картонкой» и отошел к Федору — молодому извозчику, который служил в нашей семье.

— Купили билет, барин? — поинтересовался он, почесывая спину вожжами.

— Купил. До отъезда больше часа. Ты пока посторожи вещи, а я пройду, осмотрюсь.

— Посторожу, а то тут людишки ненадежные! — сказал он и красноречиво вздохнул, посмотрев в сторону снующих туда и сюда торговцев. Мы находились на