Бурелом [Станислав Прокопьевич Балабин] (fb2) читать постранично, страница - 3

начальства прятаться…»

Дверь, ведущая в кабинет начальника, по-прежнему отмалчивалась. Зато противоположная, с табличкой «главный инженер», вдруг распахнулась, из кабинета выскочил тучный, приземистый мужчина. Рита его никогда в жизни не видела, но он счел нужным кивнуть ей, как старой знакомой. Вероятно, решил, что она тоже на прием к главному инженеру, и ей нагорит не меньше, чем ему. Мужчина не упустил бы случая задержаться и рассказать, за что же ему нагорело, но в распахнутых дверях показался главный инженер.

Он был низенького роста, бритоголовый, в мешковатом костюме.

Секретарша вскинулась от машинки. Только сейчас Рита разглядела, что она тоненькая, совсем девчонка.

— Иван Сергеевич, вот эта гражданка настойчиво добивается на прием к Алексею Алексеевичу…

— Я не по личным, а по служебным делам, — поспешила вставить Волошина. — Приехала из Унанхинского леспромхоза…

— Как же, как же, помню вас. Здравствуйте, Маргарита Ильинична, — протянул руку главный инженер. — Мне ваш директор только что звонил. Верочка, — обернулся он к секретарю, — я же вас предупреждал, как появится Волошина — тотчас ко мне.

— Простите, забыла, — виновато потупилась Верочка.

Рита ободряюще ей улыбнулась. Обида как-то сама по себе улетучилась. Ей даже стало жалко эту худенькую девчушку, целыми днями просиживающую за пишущей машинкой. «Ее бы к нам, в тайгу», — подумала Волошина.

Кабинеты главных инженеров отчего-то всегда напоминают комнаты для занятий по техминимуму. На этажерке, на столе и даже на подоконниках лежали выпиленные кубики древесины разных пород. В углу стояли рулоны карт, в противоположном — макет тарного цеха. И, что очень удивило Риту, в багетовой раме на стене висел портрет Пушкина. В служебных кабинетах такое лирическое отступление — редкость. Однако портрет существовал, точно нарочно вывешенный здесь, чтобы опрокинуть сложившееся представление о служебных кабинетах. Пушкин смотрел на Риту умными глазами и как бы порывался что-то сказать…

— Иван Сергеевич, расстояние вывозки у нас большое, объем лесозаготовок невелик, так целесообразно ли нам гробить технику на летней вывозке? — Волошина запнулась, подыскивая в уме что-либо веское, бесспорное. — Я вот здесь подсчитала, — она вытащила из папки тетрадь, положила на стол, — что при нормальной работе автомашины можно вывезти весь плановый лес за зимние месяцы…

Главный инженер понимающе кивнул головой. Конечно, кивать головой — не ново. «А молодчина все-таки эта технорук», — отметил про себя Иван Сергеевич. Хотелось закурить. Пачка папирос лежала рядом, чего стоило протянуть руку, но он впервые изменил своей привычке. Он не закурил, он продолжал слушать Волошину.

— Маргарита Ильинична, я ничего не имею против вашего предложения, — главный инженер заговорил медленно, глядя в окно. За окном сомлевшая от жары ветка дерева склонилась к самому стеклу, касаясь его поблекшими листочками. — Однако ваше предложение, так сказать, специфическое, для других лесопунктов, возможно, и не приемлемое…

— Но я говорю о своем лесопункте, — перебила Рита. — Хотя и соседние участки работают в таких же условиях. У меня в докладной все подсчитано: за и против.

— Хорошо, хорошо, Маргарита Ильинична, мы изучим ее и позвоним директору леспромхоза. Кстати, как вам нравится новый директор?

— По-моему, он нерешительный, — ответила Рита. — Ведь можно было мое предложение изучить на месте…

Главный инженер улыбнулся. Встал.

— Всего хорошего, Маргарита Ильинична. А в Турасове вы ошиблись. Поработаете, измените о нем свое мнение.

— Я была бы только рада, — сказала Волошина. Очутившись в той же приемной, она приветливо кивнула секретарю и даже спросила, где она делала такую чудесную завивку.

3

Дождь хлынул нежданно-негаданно. Он промочил до нитки тех, кто не успел спрятаться под навесами или хотя бы защититься зонтиками. Платон поспешил юркнуть в калитку.

Тесный двор, выложенный камнем, слепо упирался в крыльцо домика, очевидно старой кладки — кирпичи были коричневого оттенка. Такие домики, смотрящие на улицу окнами с резными наличниками, остались еще от старого купеческого города.

Подкованные сапоги Платона цокают по выщербленным камням громко, тревожно. У дверей на крыльце тряпка. Платон долго и старательно вытирает ноги, собирается с духом. Настойчиво и требовательно стучится. Нагнув голову, чтобы не задеть притолоку, входит в кухню. Уже так заведено, что все старые дома начинаются с кухонь. А кухни, как правило, до последнего гвоздя пропахли варевом. У печи — Марусина мама — тетя Поля, высокая, сухая и вся в черном. Лицо сияющее. С чего бы это?

— Помолодели, тетя Поля, — поздоровавшись, говорит Платон.

— А-а, приехал, солдатик, — дружелюбно сощурилась тетя Поля. Но глаза стали вдруг растерянными, длинные сухие пальцы беспокойно затеребили передник.

За перегородкой, в комнате, поспешно двинули стулом,