Ловушка [Алексей Николаевич Евстафьев] (fb2) читать постранично, страница - 2

довольно-таки ярко упражняются в словопрениях), то — позвольте узнать — почему оно у меня получается без головы?..» Знаменосец растерянно оглядел раздевалку в поисках товарища, который мог бы ему посочувствовать. Вася Копытов оказался рядом, с озорной футбольной мастеровитостью попинывая голову знаменосца, не позволяя ей упасть на пол.

— Пасуй мне! — попросил знаменосец. — И встань на ворота!..

Скоро голова вылетела через разбитое окно раздевалки на улицу, мальчишки — через это же окно — рванули вслед за ней, и помчались навстречу жизни, полной приключений и волшебства.

А школьный праздник идёт своим чередом. Команды учащихся выстроились в две линеечки и томятся в вынужденном смирении: молодые, подтянутые тела несдержанно пульсируют, требуя новых движений, игр, взбучек, авантюр и покорения неизведанного. У дверей спортзала толпятся нервным ворохом родители учеников. Мамаши и папаши любуются на драгоценных отпрысков, покашливают, вводят в очерченное оформление праздника признак излишества, стаптывают обувь и мелочно судачат: «…Нина Георгиевна, а ваша-то доченька совсем невестой выросла, хоть прямо сейчас замуж отдавай.» — «Я им возьму! кобели ишь!» — «А разве она с Лёней Павловым не гуляет?.. Мне Светочка рассказывала, что она с Лёней дружит и гуляет допоздна.» — «Лёня — мальчик воспитанный, мальчик из приличной семьи, он нашу дуру замуж не возьмёт.» — «Родит так если…» — «А если родит, то за Стёпку замуж выдадим. У Стёпки папаша юрисконсультом в банке работает! Рожа, как у поросёнка!..» — «…Гордись, Тамара, сыном своим, ибо есть чем гордиться! Строен, крепок, весел — скоро ему в армию, сорванцу! Поступит в танковые войска, где и батяня служил, будут там его дрючить и дрючить!.. А что ты, Тамара, думаешь? Есть такой долг перед Родиной, и его нужно исполнять. А в танковых войсках всех дрючат.» — «Серёжа, тише!» — «Всех дрючат, Тамара, принципиально всех, и батяня знаком с этими обстоятельствами не понаслышке!..» — «…Вот ведь Сенька-паршивец: пятно на рубашку посадил! на самое видное место!.. Вчера целый день стирала, гладила, а ему лишь бы в грязи извазюкаться. Ну, только воротись домой!!» — «…Всё бы ничего с моей Марусенькой, учителя говорят, и классная руководительница согласна: всё, говорит, с ней ничего, успокойтесь мамаша!.. Но вот с физкультурой!.. Уж я говорю Игорю Дмитриевичу: девочка болезненна, девочка хочет после школы на «иностранные языки» поступать, ей скаканья на уроках физкультуры ни к чему, поставьте хотя бы четвёрку!.. А Игорь Дмитриевич упёртый: как всем, говорит, скакать положено, так и она пускай скачет! и кросс, говорит, на лыжах пускай хоть в апреле сдаёт!.. Зла не хватает.» — «А вы коньячку ему не пробовали дать? Он любитель коньячку.» — «Лыжной палкой ему в жопу, а не коньячку!.. А он какой предпочитает?» — «Пятизвёздочный, какой же ещё.» — «Будем давать. А что делать?..»

Слово для выступления берёт завуч Софья Никитична. Взгляд её пристален, наружность хрестоматийна:

— Дети! Дорогие ребята! Школа — это наш любимый общий дом. Не только мы здесь хозяева — учителя и прочие взрослые, но и вы — наши любимые детки. Все успехи педагогов — это ваши успехи; от тех же сочных корней знаний, которыми питаетесь вы, питались когда-то и мы, и даже ваши папы с мамами, и бабушки с дедушками… питалась когда-то и я…

Ученик Рогожин с яхонтовой ухмылкой бросил взор на лихой, тепло дышащий бюст Софьи Никитичны. «Тётка-то ещё в самом соку!» — покусал ногти ученик Рогожин.

— Дети! — продолжала докучать Софья Никитична. — Наши профессиональные навыки, наши бренные жизни… об бренности наших жизней можно сказать без всякого стеснения, ибо отошли прочь лживые советские пропагандистские штампы, и теперь можно обо всём говорить открыто… так вот, наши жизни целиком и безвозмездно отданы вам, счастливому и непростому миру подрастающего поколения!.. Ваши папы и мамы не очень-то способны к процессу воспитания, они заняты на работе и отчасти беспечны (некогда, им всё время некогда, вот папу Лёши Горшкова, который раз в школу вызываю, а его и сегодня нет… где твой папа, Лёша Горшков?.. вот ты подумай только, какой у тебя равнодушный папа…), и только мы подчинены профессиональному долгу и стремимся выстругать из всякого юного человечка большого гражданина большой страны. Спасибо вам, дети, за то, что вы нас любите, и нам тоже спасибо.

Марина Мотыкина с букетиком хризантем подбегает к Софье Никитичне и дарит цветы. Софья Никитична хмуро всплакивает.

Слово предоставляется Игорю Дмитриевичу и Максиму Павловичу.

— Дети! — с трудом избегая слезливости, закудахтал Максим Павлович, опережая Игоря Дмитриевича. — Кто ты есть сейчас такой — ребёнок? что ты возомнил о себе? кому будет нужна страна, в которой, повзрослев, ты станешь хозяином?.. Преодолев себя — инфантильно-глупого — продемонстрируй силу воли, прояви инициативу, вырвись из бытовых обстоятельств и взойди на пьедестал! И не каким-нибудь безответно-почитаемым покойником в