Комсомолец 3 (СИ) [Андрей Анатольевич Федин] (fb2) читать постранично, страница - 2

Так нет, приютила у себя этого алкаша и душегуба. Да ещё и позволяет ему над собой издеваться!..

По словам санитарки, мать Альбины ни разу не жаловалась на буйного сожителя в милицию. Всем говорила, что получала травмы случайно, по собственной невнимательности. Хотя «вся больница знала», что «лупасил» Тамару «этот её уголовник».

— Как напьётся, так обязательно врежет ей, — просвещала меня санитарка. — А пьёт он часто. Вот и ходит Тамарка с опухшей рожей. Пудрит лицо — прячет побои. Будто все вокруг слепые — пудрой многого не спрячешь. Ну а когда ей совсем уж… сильно достаётся, то отправляет вместо себя на смену Альбинку.

По словам санитарки, Нежина-старшая давно и стойко терпела пьяные выходки своего сожителя. Никому не жаловалась. Не обращалась за помощью к милиционерам. Потому что «влюблена в него, дура»; боялась, что «тот снова попадёт в тюрьму».

— А по мне, так туда ему и дорога, — завершила рассказ санитарка.

Я посчитал не лучшей идеей бегать по вечерам в терапевтическое отделение на поиски Королевы. Да и не видел смысла навязывать Альбине своё общество. Особенно здесь, где проблемы её семьи обсуждал едва ли не весь персонал. Но снова отметил (как и при визите к Нежиной), что сложившиеся у меня в голове представления о Королеве никак не вязались с тем, что я слышал о её семье в больнице и видел у Альбины дома. Очень уж не стыковался образ Альбины Нежиной той информации, что я раздобыл вне институтских стен. Модные наряды Королевы никак не соответствовали видимому благосостоянию её семьи.

* * *

Вслед за следователем вновь появилась Пимочкина. Случилось это в субботу днём, тридцать первого января. Света вошла серьёзная, с тяжёлыми сумками в руках. Принесла она и свой любимый запах духов — тот быстро распространился по палате. Поинтересовалась моим самочувствием. Смотрела при этом мне в глаза, будто пыталась уличить во лжи. Сообщила, что я выгляжу «уже лучше». И высыпала на меня ворох своих путаных рассуждений. Я слушал девушку, лёжа на кровати. Разглядывал раскрасневшееся лицо комсорга. Думал о том, почему так много сложностей сами для себя придумывали женщины.

Света объявила, что «много размышляла о нашем прошлом разговоре». Признала, что поддалась эмоциям, когда ушла от меня «тогда» столь поспешно. Просила простить её «недостойное» поведение. Заявила, что каждый человек имеет право любить того, кого хочет. И что «нельзя уподобляться таким, как Боброва» — «наказывать людей лишь за то, что их желания не совпадают с твоими». Проговаривала она это, вытянувшись по струнке рядом с моей кроватью — будто зачитывала стихотворение, стоя около новогодней ёлки. Мои соседи по палате перестали храпеть, рассматривали комсомолку с любопытством и интересом.

Говорила Пимочкина громко, много и торопливо. Как о наболевшем. Я быстро потерял нить её рассуждений. Но время от времени кивал — соглашался с её словами. Потому что не соглашаться не мог: уж очень зажигательной получилась у комсорга речь. Заметил, что соглашался с ней не только я — время от времени подобно мне клевали носами и мои соседи. Света нисколько не смущалась их присутствия. Не уверен, что она вообще их замечала. Пимочкина торопливо выплёскивала на меня поток информации, будто та жгла её изнутри. И девушка стремилась поскорее от неё избавиться.

— … Но ведь мы же с тобой можем быть просто друзьями? — выдала она в заключении вопрос.

Оба соседа по палате перевели взгляды на меня, нахмурились. Мне почудилось, что у них сейчас чесались руки от желания отвесить мне в воспитательных целях подзатыльник. Света застыла. Затаила дыхание, дожидаясь моего ответа. Будто боялась, что я отругаю её и прогоню прочь. Вновь удивился вывертам женской психологии. Едва сдержал улыбку: уж очень нелепой показалась мне ситуация. Пимочкина сама для себя раздула проблему. И теперь силилась найти для неё решение. Засмотрелся на её раскрасневшиеся щёки и по-детски пухлые губы, не слишком умело обведённые помадой.

— Мы с тобой друзьями и были, — сказал я. — Что нам мешает таковыми остаться?

Света устало улыбнулась, словно радовалась завершению тяжёлой работы. Шагнула к кровати, холодными кончиками пальцев прикоснулась к моей руке.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Я тут тебе кое-что принесла…

«Кое-чем» оказалась гора продуктов (смогу до отвала накормить ими человек десять), банка с компотом, большой чёрный конверт из-под фотобумаги (форматом восемнадцать на двадцать четыре сантиметра) и два десятка книг по математике.

— Ольга напечатала фотографии с Нового года, — сообщила Пимочкина. — Ты очень хорошо выглядишь там в будёновке. Настоящий Павка Корчагин. Папа сказал, что у тебя очень целеустремлённый взгляд. Маме понравилось, как мы с тобой…

Она не договорила: вдруг смутилась, будто чего-то устыдившись. Стрельнула в меня взглядом. Но тут же опустила глаза.

— А это…

Комсорг провела рукой по корешкам книг.