Шесть цифр [Vladarg Delsat] (fb2) читать онлайн

Шесть цифр

Глава 1

Гарри сидел у окна, поглядывая на Гермиону и Рона. Рыжий друг чему-то мечтательно улыбался, девушка выглядела зажатой, как будто ей было некомфортно сидеть рядом с ними. Последний Поттер понимал, почему — ведь он не защитил Гермиону в Отделе Тайн. В девушку попало заклятье Долохова, напоследок крикнувшего что-то не по-английски, как будто дополнительно прокляв.

Последующие дни слились в череду неприятных сюрпризов, поэтому Гарри был молчалив — Дамблдор показал ему пророчество, только что-то в нем было не так. Задумавшись, Поттер не участвовал в разговоре. Гермиона и Рон договаривались о встрече, потому что девушка не хотела сразу же ехать к миссис Уизли. Отметив это краем уха, Гарри прикрыл глаза, пытаясь понять, что было не так в показанном ему Дамблдором.

— Грядет тот, кто победит… — будто наяву встала перед юношей Трелони. Она проговаривала пророчество, но в какой-то момент картинка мигнула, будто помехи в телевизоре. Но ведь это воспоминания, в них не может быть помех!

Помня о том, как проходил этот год — Дамблдор избегал его, спокойно смотря на то, что делала розовая жаба. Мог ли директор подделать воспоминания для какой-то своей цели? От этой мысли Гарри стало холодно. Что, если Малфой сказал правду и его, Поттера, действительно всего лишь используют? На этом фоне смерть Сириуса Гарри совсем не тронула. Юноша пытался понять, почему его не трогает смерть Сириуса, и все никак не мог понять. Что-то было такое, что не давало поверить в смерть крестного, если, конечно, он был крестным, потому что в это Гарри верил с трудом.

Сейчас он думал о том, что, по сути, ничего не знает ни о мире магии, ни о мире людей. Только то, что ему рассказали… Но даже об отце информация была двойственной.

Гермиона, фальшиво улыбаясь Рону, думала о том, что, если надо, на коленях умолит родителей уехать их этой страны. Правда что-то внутри требовало рассказать Дамблдору об этой идее, но девушка пока держалась. Антидот, влитый ей мадам Помфри, пока никто не видел, с большим трудом справлялся с тем, что и так плескалось в девушке. Было просто страшно… Девушке казалось, что ее не долечили, из-за чего она скоро умрет. Снившиеся ей последние дни кошмары только добавляли страха, потому что ничего конкретного не доносили, а только какие-то странные образы, которые она и объяснить-то не могла.

Рональд Уизли, был раздражен. Грейнджер ему не нравилась до прошлого года, но мама сказала, что это будет очень хорошим приобретением для семьи, поэтому Рон подчинился. Чистокровные семьи имели свои нюансы, даже такая, как Уизли, подчеркнуто демонстрировавшая свою бедность.

— Ну… Ты как? — тихо спросил Гарри вздрогнувшую Гермиону.

— Все в порядке, — попыталась улыбнуться девушка, но вышло у нее кривовато.

Последний Поттер кивнул, думая, что все понял. Гарри подумал, что противен Гермионе, так как не защитил ее, и принял это. Мистер Поттер привык к тому, что он совсем один. У него никого нет и не может быть. Мама погибла, защищая его… Гарри вздохнул, в очередной раз подумав о том, что если бы его не было, то мама бы жила. Стоила ли его жизнь этого?

Погруженный в свои переживания, Гарри и не заметил, что поезд дошел до Лондона. Вздохнув, юноша поднялся, поднялась и Гермиона с Роном. Девушка чувствовала близкое освобождение от школы, от всего, ведь дальше учиться она была не обязана. Очень уж напугал ее этот бой в Отделе Тайн. Так напугал, как не пугал ни тролль, ни василиск, ни дементоры. Гермиона осознала, что могла умереть.

— Ну что, будем прощаться, — проговорил Гарри, и Гермионе показалось, что юноша вкладывает какой-то особенный смысл в эти слова. Как будто собрался совсем попрощаться.

— Да, будем прощаться, — освобождено улыбнулась девушка.

— Скоро увидимся! — казалось, только Рон не понял скрытого смысла сказанного.

Гарри решительно положил палочку в сундук, чтобы не было искушения ее использовать. Гермиона это сделала еще в самом начале пути, потому что, во-первых, была законопослушной, во-вторых, не хотела иметь больше ничего общего с магами. Девушка твердо решила порвать с Миром Магии. Только Рон крутил свою палочку в руках. Поезд принялся снижать скорость, Рон встал, Гарри шагнул к выходу, и в этот самый момент все изменилось.

Стало темно, молодых людей сдавило колыхавшееся людское море, хотя они явно находились в поезде — движение ощущалось. Люди волновались, кто-то кричал, они были напиханы в какой-то странный вагон так, что, казалось, невозможно двинуться. Гермиону объяла паника, но закричать она не успела — поезд остановился. Гарри и Рон просто не понимали, что происходит, потому двигались с общим потоком.

Со скрежетом открылись двери, теперь девушка понимала, что это двери. Темнота вагона наполнилась лающими звуками — это были голоса. Гермиона увидела людское море, кого-то в черном, кого-то в полосатом, громко лаяли собаки. Девушка совершенно не понимала, что происходит, но напиравшие сзади люди заставляли делать шаг вперед, чтобы просто не упасть. Рядом находились Рон и Гарри, также подхваченные людским потоком.

— Alle raus! — послышались крики, видимо понятые людьми вокруг. От троих английских магов ничего не зависело — их просто вынесло наружу.

Внезапно стало очень страшно и тихо. Люди вели себя очень тихо, переговаривались шепотом, но Гермиона ничего предпринять не успела — ее повлекли куда-то.

Рон, едва оказавшись на насыпи, огляделся, заметив, что палочек ни у кого нет. Что это значит, шестой Уизли не понял, но общую атмосферу паники почувствовал, поэтому решил сбежать. «Нет палочек, значит, это магглы», — подумал рыжий юноша, махнув палочкой, чтобы покрыть себя магглоотталкивающими чарами. Эти чары ему показывали братья, ну и папа очень активно ими пользовался. Почувствовав себя в безопасности, Рон подумал было о «друзьях», но, увидев, где находится Гарри, решил, что своя шкура дороже, поэтому побежал вдоль состава.

— Halt! — послышался крик, явно направленный в его сторону. Рон, подумав, что чары могли не полностью сработать, развернулся в сторону кричавшего в черной униформе, поднимая палочку.

— Секо! — выкрикнул Рональд, но чары почему-то не сработали, а потом дробно простучало что-то, что разбило мир шестого Уизли.

Увидев падающее на камни насыпи тело, Гермиона завизжала, а Гарри застыл в ступоре. То, что Рон использовал какие-то чары, последний Поттер видел, поэтому рванулся к упавшему другу, но был остановлен хлестким ударом в лицо, сорвавшем очки. Схватившись за лоб руками, Гарри почувствовал жидкость, стекающую по пальцам, догадавшись, что это кровь. Едва удержавшись на ногах, Гарри слепо куда-то двинулся, думая, что ничего не видит.

Его толкнули и что-то сказали. Убрав руку от лица, Поттер увидел, что видит достаточно хорошо. Людей выстраивали в два строя — женщин в один, мужчин в другой. На миг мелькнула шевелюра Гермионы, хотя Гарри не знал — не показалось ли ему. Но равнодушные люди в черном с молниями, похожими на его шрам, на одежде, не давали остановиться — они заставляли встать в строй, а если кто-то сразу не слушал — начинали жестоко бить его с равнодушными лицами.

Гарри ничего не понимал, но от него и не требовалось. Сначала женщин разделили на две неравные колонны, и он снова увидел Гермиону, ее направили в сторону ворот, как еще нескольких девушек и женщин, когда кудрявая девушка потеряно оглянулась, то немедленно получила удар чем-то похожим на ремень, буквально прыгнув при этом вперед. Гарри уже хотел рвануться, когда другие мужчины удержали его, молча покачав головой.

Наконец их колонна двинулась вперед. Какой-то мордатый мужчина осмотрел Гарри, потом поднял бровь и кивнул, направив юношу куда-то налево. Что делать дальше, Поттер не знал, но ему объяснили люди в полосатой одежде, в основном знаками — надо идти туда, куда ушла Гермиона. И Гарри пошел.

***

Что-то хлестко ударило визжащую Гермиону по спине, заставив замолчать и пробежать несколько шагов туда, куда уже стояла очередь, Гарри она из виду потеряла, а что происходит — совершенно не понимала. Какая-то женщина схватила девушку за руку, что-то пытаясь объяснить ей, но мисс Грейнджер совершенно не разбирала обращенных к ней слов, хотелось плакать, убежать, и чтобы все это было сном, но двинувшиеся вперед мужчины в черном быстро собрали всей в колонну, подкрепляя свои слова ударами.

Гермиону никогда прежде не били… так. В детстве за оценку… Но по сравнению с тем, что было сейчас — это была скорее ласка. Сейчас же странные люди в черном, на лацканах которых были какие-то знаки, били стоявших с каким-то очень равнодушным выражением лица. И от этого становилось так жутко, как будто… Гермиона даже сравнения не могла подобрать.

Колонна двинулась вперед, разделяясь на две. Гермиона двигалась вместе со всеми, пребывая в каком-то странном ступоре. Наконец, она поравнялась с брезгливо смотревшем на нее мужчиной, в таком же черном костюме, в лацкане которого обнаружились символы, похожие на шрам Гарри. Мисс Грейнджер была девушкой начитанной, вот только об эсэсовцах и давно закончившейся войне только слышала, потому и не узнала.

Ее больно схватили за грудь, заставив взвизгнуть, а затем как-то очень равнодушно ощупали. Мужчина в черном кивнул, сказав что-то о Канаде.

— Wir sollten sie dem Arzt zeigen, sie sieht nicht jüdisch aus,Нежно показать ее доктору, она не выглядит еврейкой (нем) — спокойно произнес этот человек, показав девушке, куда следует идти.

Растерянно оглянувшись, Гермиона медленно пошла, добившись лишь окрика и еще удара, отчего буквально прыгнула вперед. Ее и еще нескольких женщин завели в какое-то здание, в котором обнаружились длинные столы. Громкие крики заставили девушку оглядываться, но она не понимала ни слова, пока не увидела, что другие принялись раздеваться. «Что они делают? Зачем?» — удивилась Гермиона, но в следующий момент ее опять начали бить, отчего девушка упала, сворачиваясь в позу эмбриона.

— Ausziehen! — закричал мужской голос. Гермиона поняла, что ей приказывают раздеться.

Слезы потекли будто сами по себе, Гермиона принялась расстегивать дрожащими руками блузку. Оказалось, что раздеться надо полностью, иначе будет опять больно, поэтому девушка подчинилась, через некоторое время оставшись такой же обнаженной, как и другие женщины. Воображение рисовало картины одна страшней другой, ведь, что можно с ней сделать, мисс Грейнджер отлично представляла. Но реальность оказалась непонятнее и страшнее.

Им обрили голову, интимные места, делая это очень грубо и болезненно, отчего все женщины плакали, а их за это награждали ударами по лицу. Затем к левой руке прижали что-то черное, больно укусившее эту руку. После непонятной черной штуковины на коже остались цифры в ореоле покрасневшей кожи.

Затем всех прямо так, голыми по улице погнали в другое место, где были душевые. Это потом Гермиона узнала, как ей повезло, попасть именно в душ, а не в «красный дом». Но сейчас мисс Грейнджер была в совершенной панике, поэтому не сопротивлялась. Одна девушка попыталась сопротивляться, прикрываясь и ее начали бить, успокоившись только когда пошла кровь, а крик затих. Это стало хорошим примером для Гермионы — что с ней будет, если она попытается… Пытавшаяся вызвать у себя магию, мисс Грейнджер не преуспела, зато оказалась в душевой, где с потолка полился кипяток, ошпарив ее, а потом сразу, без перехода — ледяная вода, заставив завизжать и выскочить наружу.

Получив на руки какое-то потрепанное платье и что-то похожее на колпак, Гермиона узнала, что ей положены деревянные сандалии.

— Что это? — воскликнула она. Сделала она это по-французски и тут ей повезло — одна из женщин немного изъяснялась на этом языке.

— Это Освенцим, — ответили Гермионе, и вот тут она просто застыла на месте.

Несмотря на то, что о «той войне» мисс Грейнджер знала прискорбно мало, слово «Освенцим» было ей знакомо. Поэтому следующий вопрос — о том, какое сегодня число, застрял в горле. Гермиона едва прохрипела его, чуть не упав в обморок от ответа. До ее рождения оставалось больше тридцати лет, и она обречена. Потому что в этом лагере убивали — это непонятно, как оказавшаяся в лагере смерти Грейнджер очень хорошо поняла.

То, как их гнали в барак, угрожая спустить на девушек бьющихся на поводке собак, Гермиона уже не запомнила, придя в себя лишь на деревянных нарах. С ужасом оглядываясь, мисс Грейнджер понимала, что сошла с ума или спит, потому что Освенцим не мог быть правдой! Невозможный лагерь совершенно не мог быть тем, что ее окружало. Хотелось плакать, но севшая рядом женщина тихо объясняла шестнадцатилетней Гермионе…

— Плакать нельзя, будут бить, — говорила женщина. — Когда рядом кто-то из эсэс, надо предъявлять номер и выучить его звучание, теперь это твое имя.

— Но я же Грейнджер! — попыталась возразить девушка, еще полностью не понявшая, куда попала.

— Ты теперь вот этот шестизначный номер, — ответила ей собеседница. — У тебя нет больше имени, да и жить осталось недолго, потому что нас здесь убьют всех.

— Убьют… — перед глазами Гермионы потемнело, но сильная оплеуха вмиг привела ее в чувство.

— Даже не думай, — произнесла незнакомка. — Затолкают в печь и сожгут!

Принять факт того, что людей могут сжигать, клеймить и мучить именно так, Гермионе было очень сложно. Как и принять тот факт, что она теперь номер.

Глава 2

Увидев, что все вокруг раздеваются, Гарри понял, что нужно делать. Стеснительность ему не привили, поэтому он отнесся к процессу обнажения довольно спокойно, продемонстрировав всем вокруг, что жизнь юноши легкой отнюдь не была. Также спокойно Гарри перенес и стрижку. Происходящего последний Поттер не понимал, зато осознал, что Рон этими черными был точно убит, не вполне понятным способом, правда. Хотя больше всего Гарри думал о Гермионе и о том, что с ней могут сделать.

Мысль о том, почему они все оказались в этом месте, Гарри не посещала. За него всегда все решали, он к этому привык. Вот только магия не работала, что юноша не делал. А клеймение после Кровавого Пера… Почувствовав знакомую боль, последний Поттер рассматривал появившееся. Красный ореол вокруг номера тому, кто пережил Амбридж, вообще никак не мешал, вот только суть этой надписи Гарри не понял. Какие-то цифры…

— Что это? — спросил мистер Поттер, на что ему неожиданно ответили.

— Это теперь твое имя, парень, — с сильным акцентом произнес мужчина рядом. — У тебя больше ничего нет, даже имени.

— Как будто раньше было… — с горечью ответил Гарри, вспомнив Дурслей.

Помывка опять напомнила Дурслей, как и одежда. Очень мало лагерная роба и какая-то странная шапка отличались от того, во что обычно был одет «герой магического мира».

Их отвели в барак, где громко что-то сказали. Юноше перевели — нужно выучить свой номер, нужно делать то, что говорят те, одетые в черное, плакать нельзя, за любое сопротивление — смерть. Гарри вдруг стало все равно — что будет, то будет. Только мысль о Гермионе заставляла хоть как-то шевелиться, только надежда спасти ее.

— Он англичанин, похоже, — сказал один мужчина другому. — И жизнь его простой не была.

— Парень, ты понимаешь меня? — акцент у этого человека был совершенно другой, но Гарри просто кивнул. — Хорошо, слушай меня! Ты должен выучить свой номер наизусть, с этим мы тебе поможем. Еды здесь совсем мало, будь внимателен, чтобы не отобрали. Тебя распределили на «Канаду», это очень хорошее место. Когда будешь воровать, делай это осторожно.

— Воровать обязательно? — тихо спросил Гарри, с тоской подумав о том, что новое место диктует новые правила.

— Если хочешь выжить, — хмыкнул незнакомец. — Можешь звать меня Леви, а ты?

— Гарри… — почти прошептал юноша. — А надо ли выживать?

— Тебя что, из другого лагеря перевели? — удивился Леви, на что Гарри покачал головой.

Этот самый Леви очень близко стал кем-то близким для Поттера. Уча юношу выживать в лагере, тот быстро понял, что Поттеру просто-напросто не за кого зацепиться — ненавидимый сирота довольно быстро рассказал свою историю. И тогда Леви, подумав, начал учить Гарри вере хоть во что-то. Евреям очень помогала вера, к ней приобщили и Гарри. Несмотря на то, что евреем парень не был, винкель на его одежде указывал на другое.

Увидев маленький кусок хлеба, Гарри взглянул на Леви, с улыбкой ему кивнувшему. Это было на весь день, юноша уже знал это. Голодать Гарри привык, помня Дурслей, поэтому даже не удивился. Евреям была видна отрешенность парня, поэтому его старались расшевелить, чтобы тот не закончил свои дни в крематории.

— Может быть, поделиться? — тихо спросил Поттер, на что ему сквозь силу, но улыбнулись.

Ночь прошла очень быстро, а наутро всех начали выгонять из барака. Вечером он старательно зазубривал свой номер, зная, что будет если ошибется. На улице в этот ранний час было темно, от промозглого ветра с моросящим дождем качались уличные фонари, а заключенных выстраивали, чтобы начать перекличку. Леви сказал Гарри, что будет именно перекличка, сам бы юноша не догадался.

Перекличка длилась часа три — уже и небо посветлело, и равнодушное солнце карабкалось на небосвод, а перекличка все шла. Наконец, и она закончилась, после чего заключенных погнали на работу. Гарри и не подозревал, как ему повезло, отказаться в «Канаде» прямо сходу. Его не отправили на каменоломню, не заставили работать на вредном производстве каучука, а «всего лишь» направили вместе с Леви разбирать и сортировать вещи.

— Чье это все? — удивился Гарри, увидев детские вещи, на что Леви только вздохнул.

— Это все тех людей, которых не прошли селекцию, — ответил мужчина, которого Гарри уже считал мудрым — и суток не прошло.

— А что с ними стало? — удивился Поттер.

— Их убили… — ответил Леви, смахивая слезу.

Так Гарри узнал, что его могли просто убить. И Гермиону тоже. Просто так взять и убить. Это было очень сложно для понимания юноши. Но сортируя вещи, Гарри понимал, что происходящее вокруг — это просто такая игра. Думая о том, что происходит, он все больше переоценивал свою жизнь.

Леви слушал сказки, страшные сказки, надо сказать, о Мире Магии, думая о том, что лишения и избиения что-то повредили в голове юноши, но тем не менее никогда не отказывался обсудить фантазии парня, а Гарри чувствовал поддержку, тихо разговаривая во время работы. Это почему-то не запрещалось. Гермиону Гарри не видел, беспокоясь о ней в глубине души.

Но постепенно дни складывались с днями, раздевания, обливания водой из брандспойтов, избиения плетью за любую провинность и просто от плохого настроения — все это постепенно лишало эмоций. Помогал только Леви, учивший Гарри идишу, который помогал понимать немецкий, и дававший веру. Веру в то, что мучителям воздастся. Гарри постепенно запоминал молитвы… И кадиш — по тем, кто ушел через трубу крематория. И «Шма» — для всех остальных. Последний Поттер заметил, что, когда шепчет молитву — становится как-то легче на душе, будто из далеких далей его невесомо гладит по голове мама.

— Это правильно, ингеле, — сказал ему Леви. — Это очень правильно. Твоя мама все видит, главное верить в это.

И Гарри постепенно, с каждым днем, обретал веру. В самом страшном месте на земле, где даже имен не было ни у кого, юноша, у которого в жизни не было доселе никого, обретал веру назло своим палачам.

***

Первыми на исчезновение отреагировали Грейнджеры. Подождав дочь положенный срок, Марк Грейнджер тяжело вздохнул, подумав о том, что нужно принять меры. Рассказы дочери он помнил, рисковать не хотел, а то, что с Мионой случилась беда, мужчине было понятно. Поэтому взяв жену под руку, Марк отправился к машине.

— Возможно, к кому-нибудь из своих друзей заехала, — проговорил мистер Грейнджер, замечая налившегося гневом тучного Дурсля.

— Но, дорогой, Миона… — Эмма осеклась, ощутив пожатие своего локтя.

— Поедем домой, возможно, она прибудет прямо туда, — Марк был напряжен, внимательно осматривая окрестности.

— Да, дорогой, — распознав специфические интонации мужа, согласилась миссис Грейнджер.

Автомобиль двинулся с места, но Марк ехал вовсе не домой. Эмма заметила это, но вскинув брови в удивлении, все-таки промолчала. Машина набрала скорость, а мистер Грейнджер думал о том, что возвращаться на службу не планировал, но, видимо, придется. О том, что маги умеют стирать память, Марк слышал от дочери, поэтому и принял такое решение. Подумав, мужчина решил горячку не пороть, но необходимые меры принять, ибо произошедшее, точнее, отсутствие дочери без предупреждения, ему не нравилось.

Проехав по улицам небольшого городка, автомобиль нырнул в пустой подземный гараж, где доехал до дальнего парковочного места с отметкой о запрете парковки. Заглушив мотор, Марк, впрочем, из машины выходить не спешил. Спустя несколько минут парковка пошла вниз, оказавшись лифтом. Тяжело вздохнув, мистер Грейнджер покинул транспортное средство, как только платформа остановилась.

Миссис Грейнджер уже все поняла, двигаясь за мужем, дошедшим до стальных дверей, через некоторое время раскрывшихся перед ними. За дверью обнаружилась стена с открывшимся в ней окошком, куда Марк предъявил закатанную в пластик карточку. Еще одна дверь открылась, за ней оказался небольшой кабинет, в котором надо было пройти идентификацию.

Спустя с четверть часа миссис Грейнджер с мужем оказались в конференц-зале, куда тотчас же принялись заходить сослуживцы Марка.

— Что случилось, Грейнджер? — поинтересовался один из них.

— Дочь пропала, Вик, — ответил мистер Грейнджер. — Есть мысль о похищении, ну и о попытке зачисти нас в той или иной форме.

— Подробности? — поинтересовался его Виктор Стоун, начальник отделения Службы.

— О магическом Мире ты в курсе? — спросил Марк и, увидев кивок, принялся рассказывать.

Спустя некоторое время дом Грейнджеров взяли под наблюдение, кроме того, были предприняты все меры к розыску девушки, но она будто в воду канула. Дни проходили за днями, мисс Грейнджер уже искала вся Британия, но никаких следов обнаружить не удалось. А вот появлявшиеся у дома Грейнджеров маги только чудом успели сбежать.

***

Молли вернулась домой раздраженной, не понимая, куда делся Рон, поэтому на семейный артефакт посмотрела не сразу. Близнецы, присоединившиеся к ней на вокзале, над фактом исчезновения Рона смеялись, шутя на тему «загулял братик». Миссис Уизли не поленилась, залезла в вагон, в котором обычно возвращался домой младший сын, обнаружив в нем вещи Рона, сундук Гарри и, по-видимому, чемодан грязнокровки, но все трое будто испарились из поезда.

— Ронни, наверное, нашел что-то блестящее, — хихикнул Фред, входя в нору, но улыбочка застыла на его губах, когда юноша бросил взгляд на часы.

— Не говори глупостей! — почти выкрикнула Молли, в раздражении уже желая кого-нибудь приголубить сковородкой, когда ее взгляд уперся в часы.

Этот артефакт показывал состояние всех членов семьи Уизли. Сейчас одна стрелка лежала на полу рядом с ним, что означало — Рон Уизли мертв. Нору наполнил отчаянный визг женщины, от горя упавшей на колени. Сыновья кинулись к маме, а Джинни потеряла сознание.

Спустя полчаса немного успокоившаяся Молли Уизли шагнула прямо в Хогвартс, чтобы поинтересоваться у Альбуса, что случилось. Дамблдор, сидевший за чашечкой чая, визита не ожидал, поэтому чуть не подавился.

— Альбус! Рон умер! Альбус, что случилось? — закричала миссис Уизли.

— Как умер? — опешил не ожидавший этого маг. — А Гарри?

— Не знаю, он из поезда не выходил, — прекратившая орать рыжая женщина несколько опешила от вопроса.

— Пойдем-ка! — Альбус шагнул в камин.

Поезд все еще стоял на перроне, поэтому Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор шагнул в вагон, из которого ощущалась метка на палочке Гарри. Вот только самого Гарри в вагоне не было, а в купе ощущались какие-то очень знакомые эманации. Взмахнув Старшей палочкой, Дамблдор постарался определить, что здесь произошло. Ответ последовал немедленно, это был след русского проклятья «Вне Времени». В точности, как оно работало, Альбус не знал, кроме факта, что выживших после него обычно не было. Проверив еще дважды, наложив чары, показанные ему когда-то одним русским магом, Дамблдор понял, что все пропало.

Неизвестно откуда взявшееся русское проклятье уничтожило его план, убив и Поттера, и Уизли и их неубиваемую грязнокровку. Теперь, учитывая возрождение Тома, нужно было действовать очень быстро. Поэтому Дамблдор аппарировал с места, оставив миссис Уизли ошарашено открывать рот.

Спустя несколько мгновений до женщины дошло, что если Рон погиб, то и Поттер тоже, а вот это могло уже значить катастрофу для магического мира. Разумеется, женщина сдаваться не собиралась, принявшись искать хотя бы тело сына, но не преуспела. Альбус Дамблдор тоже искал Поттера, прекратив это бессмысленное дело через месяц. Нужно было очень быстро менять Избранного.

Глава 3

Можно сказать, что Гермионе повезло. Возможно, везение Гарри распространилось и на нее. Девушка, попав в барак, обрела советчицу — более старшую женщину, проведшую в лагере целый год. Эта советчица была «политической» из Франции, куда Гермиону поместили вместе со всеми, она говорила по-французски и знала, как себя правильно вести, чтобы выжить.

В то, что ее могут убить просто так, избить за любой косой взгляд, Гермиона поверила очень быстро, испытав на себе плеть надсмотрщика, которому показался испуганный взгляд слишком дерзким. Такой боли бывшая уже мисс Грейнджер не испытывала никогда.

— Нельзя смотреть им в глаза, — объяснила Мария, каким-то чудом еще помнившая, как ее звали. Гермиона же как-то очень быстро начала забывать, ведь она была номером.

Сначала когда-то мисс Грейнджер работала на «заготовке волос», узнав, что происходит со всем состриженным, затем ее назначили прислуживать офицерам. От них могло перепасть немного еды, ведь голод стал постоянным спутником Гермионы. За месяц или около того, она сильно похудела, став очень тощей, но сама этого не замечала. Все желания Гермионы сводились теперь к «поесть хоть что-нибудь» и «не подставиться под удар». Кроме плеток, могли избить розгами, а развлечения офицеров зачастую были совсем непонятными — на девушку надевали собачий ошейник и выгуливали на поводке, жестко наказывая за «несобачье» поведение.

На работе в крематории девушка впервые увидела это — детские головы. Пепел, оставшийся от тел, кости и почти нетронутые детские головы. Завизжав в первый раз, Гермиона попала в свой барак фактически без сознания — так ее избили. Но, как будто этого было мало, однажды девушка попала в другой барак, о котором запомнила немногое: белые халаты, говорящие о врачах, очень болезненные процедуры, какие-то уколы, от которых потом начинались судороги.

— Kein Jude,Не еврейка (нем) — закончив с исследованиями, посмотрел на дрожащее голое тело эсэсовец в белом халате.

— Kann im Bordell arbeiten?Может работать в борделе? (нем) — поинтересовался его коллега.

— Wenn Platz frei wird,Когда освободится место (нем) — кивнул «доктор». — Jungfrau,Девственница (нем) — бросил он.

Куда ее хотят отправить, Гермиона очень хорошо поняла — о лагерном борделе женщины мечтали. Но вот ее внутреннее ощущение, остатки гордости протестовали против того, что неминуемо должно было случиться. Вот то, что она девственна, могло сыграть свою роли, но, к счастью, эсэсовцы в «медицинском» бараке побрезговали, просто решив эту «проблему» каким-то металлическим предметом, а затем что-то еще сделав, отчего боль стала такой сильной, что девушка почти не могла двигаться несколько дней.

— Я слышала, тебя собираются перевести в бордель? — поинтересовалась наставница. — Это большое везение, ты сможешь прожить подольше!

— Но я не хочу! — всхлипнула Гермиона.

— Во-первых, тебя никто не спрашивает, — ответила женщина. — Во-вторых, ты уже не можешь чего-то не хотеть!

-Но… но… но… — девушка отчаянно не хотела такого, но, видимо ее наставница решила показать Гермионе, что ту ждет, если она не согласится.

В понимании женщина, она действовала в интересах имеющей шанс выжить девушки. Поговорить со старшей по бараку, Мария объяснила суть проблемы, после чего из Гермионы «гордость» начали просто выбивать. Француженка считала, что девушка еще юная и совсем не понимает, что такое «жить» и чем это отличается от смерти. Гермионе предстояло пройти издевательства еще и в бараке.

День накладывался на день, но в бордель, нависший страшным призраком над девушкой, ее так и не переводили, взамен она стала выходить за пределы лагеря — во внешнюю часть. Что помогало задуматься о побеге, но только задуматься, потому что при побеге ее ожидал путь в трубу крематория, возможно даже живьем.

— Тебе передал привет зеленоглазый, — услышала Гермиона, когда помогала переносить вещи тех, кого отправили в газовую камеру. В груди что-то всколыхнулось — Гарри! Гарри жив!

— А что сказал? — тихо спросила девушка.

— Сириус, что бы это ни значило, — грустно произнесла незнакомка, передавшая весточку.

Это могло значить смерть, но скорей всего — именно побег. И в душе Гермионы появилась надежда. Непонятно откуда она появилась, ведь дни уже слились в один и спасения точно не было. Иногда не было и сил… Гарри всегда всех спасал — это Гермиона помнила. Именно эта память позволяла девушке надеяться, ведь может быть, Гарри спасет ее еще раз?

Так прошел день, затем еще один, и еще… В жизни Гермионы была боль, голод, чтобы избавиться от которого, она уже была согласна на все — даже на бордель. Ей вдруг стало все равно, что с ней будет. Мария своего добилась — девушка приняла факт того, что себе не принадлежит. Француженка была довольна — «она мне потом спасибо скажет». На слезы у Гермионы просто не осталось сил, прежняя жизнь подернулась туманом, будто и не было ее.

***

Гарри понимал, что рано или поздно будет газовая камера. Ему было бы все равно, если бы не Леви. Зацепив юношу верой в Создателя и нащупав привязанность к Гермионе, Леви старался дать Гарри смысл жизни. Юноша иногда называл мужчину «ребе», хотя тот раввином и не был, но не возражал против этого названия. Леви очень хорошо понимал, что все они обречены — и те, кто на «канаде», и те, кто в других бараках. Однажды Гарри отрядили на работы в «детский» барак — там умирали после опытов дети.

— Ты будешь брать тела, класть в тележку и возить в крематорий! — объяснил юноше надзиратель, пару раз ударив плетью куда попало, чтобы номер 2093… и еще две цифры, слушал получше.

— Яволь, — ответил то, что от него ждали, юноша.

Эта работа называлась «мор-экспресс». Она считалась довольно легкой, но вот морально… Умершие и умирающие дети, постоянно плачущие. Старшие девочки, обреченно смотревшие на Гарри… Пережить это было очень сложно, как и осознавать, что эсэс не жалеют никого. Когда Гарри заговорил об этом с Леви, мужчина тяжело вздохнул и отвел его к яме.

— В теле ребенка намного больше воды, чем во взрослом, — заговорил мужчина, хотя юноша не понимал, зачем.

— И что это значит? — поинтересовался Гарри, только затем увидев несгоревшие детские головы. Опустившись на колени, юноша с ужасом смотрел на это, понимая, что видит.

С этого момента его в живых держала только вера, только слова Леви, и только надежда спасти Гермиону. Пожалуй, именно Гермиона стала той опорой, что помогала жить, хотя юноша и не знал — жива ли она. Так проходили дни, лишая Гарри даже остатков брезгливости.

— Гарри, — его наставник помолчал несколько долгих мгновений. — Я узнал, что нас всех скоро ждет «красный дом».

— Значит, все… — понял юноша, осознавая, что жизнь наконец-то заканчивается.

— У нас нет выбора, — покачал головой мужчина. — Мы должны или умереть, или бежать. И вот еще что…

— Что? — спросил Гарри, понимая, что новости хорошими не будут.

О конкуренции в лагере знали, спустя некоторое время люди, бывало, превращались в зверей, отчего искали себе место потеплее. Как мужчины узнали о том, что Гермиону, претендующую на место в борделе, хотят просто «удалить», неизвестно, но получалось, что надо как-то извернуться и убежать всем вместе. Это было очень серьезной проблемой, потому что — не все так просто.

— Что значит, удалить? — не понял сначала Гарри.

— Ну или по голове дадут, или битым кирпичом накормят, — равнодушно пожал плечами Леви, уже к такому привыкший.

— Убьют… Или сразу, или медленно, — понял юноша. Эта новость что-то всколыхнула внутри него самого, отчего Гарри решил, что Гермиону надо спасти любой ценой.

— Поэтому выбора у нас нет, — кивнул ему Леви. — Нужно попытаться бежать.

— Но как? — удивился считавший, что выхода нет, Гарри.

И вот тогда ему начали рассказывать, как именно можно попробовать. Если обнаружат, то, конечно, всех расстреляют, однако даже не так давно попавший в лагерь юноша знал, что расстрел — это быстро, а газовая камера и крематорий — мучительно и долго. Жить, несмотря ни на что, хотелось, правда, хотелось жить, чтобы спасти Гермиону. И, пожалуй, все.

— В субботу она будет направлена на осмотр, — сообщил откуда-то все знавший Леви. — После него, они решат, но возвращаться твоя невеста будет вот по этой дорожке, уже по темноте, тогда мы сможем…

Почему готовившие побег евреи решили помочь им двоим — Гарри не понимал. Возможно, виновато в этом было его везение, возможно, причина была в том, что у группы заключенных родных уже не было совсем. Но тем не менее, готовившиеся к побегу люди, желали помочь. Правда, о предателе в своих рядах они не знали. Купивший, как он думал, жизнь, один из них решил все рассказать лагерному начальству, которое в свою очередь, внимательно расспросив его, решило поступить по-своему — сделать расправу еще и страшной. К несчастью, приговоренные об этом не знали.

Учитывая, что Гарри даже не представлял, сколько времени уже провел в лагере, он не задумывался ни о времени года, ни о том, что его ждет. Сейчас у юноши была одна цель — спасти Гермиону, и к ней он шел, а о себе последний Поттер вообще даже и не думал. Не умел теперь уже номер думать о себе.

День побега все приближался…

***

Гермиона уже не вспоминала о том, что было до лагеря, ей казалось, что Хогвартс, Британия, родители — все это ей просто приснилось. Этого никогда не было. Поэтому она просто жила, стараясь не поднимать голову в грубом платке, чтобы не быть избитой за взгляд, или еще за что-то, что придумает капо. Девушка понимала, что из нее просто выбили все остатки достоинства, но теперь ей было все равно. Думавшая, что спасает ей жизнь Мария, стала очередным кошмаром когда-то мисс Грейнджер, а теперь просто номера.

В тот день ее отправили «на осмотр», где заставили полностью раздеться, а затем взяли мазки, проверив «проходимость», как высказался толстый немец, полезший пальцами прямо туда. То, что ранее Гермиону испугало или вызвало панику, теперь уже не трогало совсем, как будто все это происходило не с ней. Девушке, оставшейся такой только в своих воспоминаниях, было все равно. Ее мучил голод и страх перед очередной болью. Мыслей просто не было.

Идя обратно в барак после болезненного «осмотра», Гермиона просто не думала ни о чем, поэтому, когда ее затащили в какую-то яму, даже не испугалась. Девушка подумала, что ее хотят убить, поэтому просто желала, чтобы это было быстро.

— Гермиона! Гермиона! — с трудом узнавший в очень худой, будто иссушенной фигуре знакомую девушку, Гарри бросился к ней.

— Гарри… — едва вспомнила имя Гермиона. — Что здесь…

— Тебя хотят убить, чтобы место освободить, — сообщил ей юноша. — Надо бежать!

— Бежать… убьют… — равнодушно прошептала девушка, объятиям, впрочем, не противившаяся,

— Нельзя покорно ждать, пока убьют! — серьезно произнес Гарри.

Гермиона было все равно, поэтому она просто улеглась на землю, свернувшись калачиком, ничуть не обеспокоившись задравшимся платьем. Поттер поправил одежду подруги, думая лишь о том, как ее спасти. Через некоторое время рядом обнаружился Леви. Им нужно было пересидеть вечернюю поверку и поиски в этом месте. Из-за теплого пепла и запаха сгоревшей плоти, их здесь не могли обнаружить собаки. Одного только они не знали — лагерное начальство отлично знало где они, поэтому собак вечером не кормили.

Вот в лагере все затихло, горстка заключенных, измазанных в пепле, пробралась в вагон, немедленно двинувшийся вперед, но почему-то остановившийся на выходных стрелках. Выглянувший наружу Леви увидел совсем рядом лес, и надвигавшихся от лагеря эсэсовцев. Поняв, что их план раскрыт, мужчина закричал:

— Бежим к лесу! Скорее! Скорее! — терять им было уже нечего.

Горстка заключенных рванулась к лесу, и нацисты спустили собак. Гермиона сначала не хотела бежать, но услышав лай, поняла, что ее просто загрызут насмерть. Она побежала, рядом был и Гарри. Но собачее рычание было все ближе, Гермиона уже почти ощущала горячее дыхание почти бешенных зверей, когда заметила, что Гарри держится позади, будто подставляясь, защищая ее. Осознание этого придало сил и, схватив Гарри за руку, девушка побежала все быстрее. Будто скачком, приблизился лес и как-то внезапно исчез собачий лай и рычание.

Глава 4

Споткнувшийся о ветку Гарри, чертыхнулся в сердцах и Гермиона остановилась, упав на землю. Только что на ее грузах ветка рассыпалась в соответствии с пожеланиями юноши. Это значило, что магия появилась. Остановившийся Гарри, потянул девушку дальше.

— Бежим, — задыхаясь, произнес он. — Скорее!

— Гарри! Магия! — воскликнула Гермиона, рукой повторив жест палочкой, всплывший в памяти: — Темпус!

Цифры появились всего на мгновение, но, увидев год, девушка расплакалась. Гарри понял, что дело не в ранении, поэтому сел рядом, обняв Гермиону. Решив про себя, что если сейчас догонят, то пускай уже обоих, юноша зашептал молитву, которой его научил Леви. Отсутствие наставника сейчас означало, по мнению Гарри, только одно — Леви на свете больше нет.

Увидев множество свидетельств смерти, да и самих смертей за это время, Гарри никак на эту новость не отреагировал — он просто обнимал Гермиону, горько плакавшую, почти вывшую у него на руках.

— Гарри… — когда чуть успокоилась, Гермиона смогла выдавить из себя. — Девяносто шестой… Мы вернулись, Гарри! Надо… надо…

— Посмотри на меня… — тяжело вздохнув, произнес юноша. — Ты сможешь без палочки трансфигурировать?

— За-зачем? — удивилась девушка.

— Мы в лагерных робах, за кого нас примут? — тихо спросил Гарри.

— За сумасшедших? — тихо спросила девушка, привыкшая уже к тому, что признанных сумасшедшими уничтожают.

— Раз мы вернулись… — тихо произнес юноша. — Есть только одно место, где не предадут. Ребе… Леви говорил, что там никогда не выдадут! Только как его найти?

Гарри помнил рассказы Леви, поэтому стремился в то место, которое тот называл «синагога». Правда, что это такое, юноша так и не понял, по рассказам, получалось что-то вроде чудесного дома, в котором рады таким… таким, как он. Ведь Леви объяснил Гарри, что такое «антисемитизм», подарив юноше понимание, почему с ним обращались именно так.

Проплакавшись, Гермиона почти не могла двигаться — навалилась усталость, но Гарри очень хорошо запомнил все, ему сказанное погибшим наставником, поэтому почти тащил девушку на себе вглубь, как он думал, леса. Быстро смеркалось и нужно было найти безопасное место для ночлега. По крайней мере такое, по мнению юноши, где их не найдут собаки.

— Я поищу еды, — произнес Гарри, но Гермиона вскинула на него мокрые глаза.

— Не бросай меня, пожалуйста, — попросила она.

— Тогда… — мозг юноши пытался решить задачу. — Тогда ты будешь рядом, смотреть, чтобы никто нас не увидел?

— Хорошо, — благодарно кивнула девушка.

В лесу были ягоды, различать их Гарри умел, вот только было их очень немного, но справившись с первым позывом затолкать все найденное в рот, юноша снял лагерную шапку, набрав в нее ягод, которые затем принес Гермионе. Девушка совсем не сдерживалась, но только съев все, очень виновато посмотрела на Гарри.

— Прости… — она была готова опять заплакать, но юноша… Гарри погладил ее по голове так, как его гладил Леви.

— Я сейчас еще наберу, — улыбнулся ей юноша, еще раз погладив.

Для Гермионы это было настоящим чудом — забота Гарри, его стремление помочь и… прощение вместо крика и битья. Несколько месяцев полностью изменили ее, отняв все, чем была она сама. Теперь Гермиона была просто номером. Но юноша рядом будто все понимал, обустраивая место для ночлега. Стало уже прохладно, ему, правда, это было все равно, но вот Гермиона…

— Если обняться, будет не так холодно, — поделился Гарри. — Не будешь против, если…

— Нет, конечно, — попробовала улыбнуться девушка, которой очень хотелось, чтобы ее обняли. — Глупый… После всего… — она всхлипнула.

— Спи сладко, — прошептал Гарри.

Они засыпали на еловых ветвях, пожухлой траве. Если бы кто-то их сейчас увидел, о чем бы подумал? Двое изможденных подростков в известной всему миру лагерной одежде спали в английском лесу, и равнодушная луна взирала на них сверху.

***

— Гарри! Гарри! Перекличку проспим! — Гермиона в панике тормошила юношу, точно зная, что будет, если проспать.

— Успокойся, моя хорошая, — обнял ее, укладывая обратно, Гарри. — Переклички больше нет. Надо поесть найти…

— Хо-хорошо, — кивнула уже будто почувствовавшая плеть на своем теле девушка.

— Надо двигаться, — решил Гарри, помогая встать Гермионе. — Только бы не нарваться…

Внезапно увидев просвет среди ветвей, Гарри остановился. Ночью они с Гермионой, разумеется, замерзли, но не абсолютно. То есть двигаться могли. Вот только голод, от которого перед глазами летали черные мушки… Но выбора не было. Как-то совершенно неожиданно Гарри и Гермиона вышли к какому-то то ли магазину, то ли кафе, по раннему времени закрытому.

— Я сейчас! — помня о том, что в мусор, бывает, выкидывают и то, что мусором не является, Гарри метнулся к бакам.

Гермиона уселась на землю в ожидании. Стоять сил не было никаких. С каждым часом, казалось, силы покидают ее, как будто кончился завод. Становилось страшно, ведь немощных могли затолкать еще живыми в печь… Гарри же копался в мусоре, пытаясь найти хоть что-нибудь.

Найдя несколько кусочков прилично выглядевшего хлеба, Гарри метнулся обратно кдевушке, чтобы покормить ее. Ему и самому было не сладко, но юноша держал себя в руках, зная, что без Гермионы его собственная жизнь потеряет всякий смысл. А девушка откусывала кусочки черствого хлеба, необыкновенно белого, чувствуя огромную благодарность.

— Ты меня всегда спасал… — прошептала она. — Всегда-всегда…

— Ну это же ты, — погладил ее, копируя Леви, Гарри. — Разве может быть иначе?

— Я… я… — настроение у Гермионы было хныкательным, а для нее, в ее понимании, никто столько не делал — не кормил, отрывая от себя, не заботился, не…

— Я живу только потому, что есть ты, — объяснил ей юноша совершенно естественную для себя вещь.

Гермиона обняла Гарри обеими руками, спрятав лицо в его лагерной куртке. Ей нужно было подумать. А юноша пытался представить, в какой стороне находится Лондон, ведь он стремился туда, где точно помогут. Леви не мог врать, не зря же эсэс в первую очередь уничтожали именно эти дома? По крайней мере, по рассказам.

Позавтракав, двое поднялись на ноги, идя дальше. Гарри определил, что идти надо на юг, тогда они куда-нибудь придут. Так они и шли — весь день, останавливаясь, чтобы найти ягод или выйти к жилью, находившемуся почему-то рядом. А где жилье — там и мусорки, где можно что-нибудь найти.

— А что ты шепчешь? — спросила Гермиона.

— Это молитва, — ответил Гарри. — Меня Леви научил. Мы… нас назвали евреями в лагере, — попытался он объяснить. — Значит, наш Создатель может помочь, только он за что-то всех наказал…

— Наказал… — вздохнула девушка, пытаясь осознать сказанное ей. — Но эта молитва, зачем ты ее шепчешь?

— Мне становится легче на душе, — признался юноша. — Вот послушай: «Шма, Исраэль, Адонай Элохейну…»Молитва «Шма»

Гермиона слушала, понимая, что Гарри обрел веру, а она… Во что верила она? Получалось, что ни во что… А юноша рассказывал об евреях, Исходе, гонениях и в памяти девушки всплывал не только лагерь, но и «грязнокровка» в Хогвартсе. Могло ли это быть сродни тому, что творили эсэс?

Чем больше Гермиона задумывалась, тем больше понимала, что ничего не изменилось. А это значило, что если их с Гарри поймают, то будет газовая камера. Или сразу — крематорий. Даже если эсэс уже и нет… Хотя как это может быть, девушка не понимала. В ее восприятии не было уже жизни «до». Это все был сон, просто сон о сладкой жизни, а впереди ждала, как и всех их — черная труба крематория.

***

Ребе Зеев возвращался домой, решив срезать дорогу по малоиспользуемой, почти проселочной. На основном шоссе были пробки, а домой попасть хотелось побыстрее. Он спокойно ехал, слушая радио, и думал о том, что синагогу скоро будет пора ремонтировать. Кроме того, раввина беспокоили слухи о необъяснимых нападениях на людей. Уже пострадала одна семья общины, будучи полностью умерщвленной, но вот официальные власти шевелились очень странно, будто желая поскорее закрыть дело.

«Как в истории Катастрофы», — грустно подумал ребе, собираясь назавтра созвониться с посольством. Шансов на то, что помогут, было немного, один случай — не массовый, мало ли какие бандиты завелись?

На улице уже стемнело, когда фары выхватили из сумрака какое-то здание. Зеев сам не понял, что заставило его нажать на тормоз. Резко затормозившая машина выскочила на обочину.

Гарри копался в мусорке, когда появился этот автомобиль, но мимо не проехал, а резко остановился. Внутри парня все похолодело, он резко поднялся, чтобы убежать, но, похоже, было поздно — их заметили.

— Гермиона! Беги! Беги! — закричал Гарри, подхватывая с земли какую-то палку.

У резко вставшей, чтобы убежать девушки внезапно подвернулась нога и она просто упала на землю, поняв в тот же миг, что везение закончилось, как и их с Гарри жизнь. Из ночной темноты медленно надвигался кто-то, одетый в черное, отчего Гермиона просто закрыла глаза, чтобы не видеть своей смерти.

Гарри получше схватил палку, готовясь идти в свой последний бой, когда услышал вскрик и звук падения. Они были обречены. Значит, он должен попытаться убить врага, давая девушке хоть немного времени, чтобы еще прожить. Палка медленно пошла вверх.

Зеев даже не представлял себе, что когда-нибудь увидит такое. Перед ним, защищая тяжело упавшую девчонку, стоял подросток. Истощенный подросток в лагерной робе с номером и треугольником, цвет которого показывал, что перед ребе еврей. ИнгелеМальчик (идиш) поднимал палку, готовясь защищать почему-то упавшую мэйделе.Девочка (идиш)

— Я не причиню тебе вреда! — от волнения ребе заговорил на идиш, сразу же увидев, что его поняли, а это значило, что и костюм, и сами подростки — настоящие. Будто пришедшие с фотографий о страшной трагедии всего еврейского народа.

— Кто вы? — запинаясь, но на идиш спросил юноша.

— Я — ребе Зеев, — представился раввин.

Услышав идиш, на котором говорил Леви, Гарри не поверил своим ушам. Идиш был похож на язык эсэс, но был другим, и этот неизвестный говорил на идише. Услышав, как неизвестный себя назвал, Гарри выронил палку, упал на колени и расплакался.

— Гермиона… — позвал он сквозь слезы. — Нас не убьют…

Ребе буквально прыгнул к подросткам, услышав, что сказал этот ингеле. Этого не могло быть, но оно было! Перед его глазами на земле находилось двое подростков, совсем еще детей, в лагерных робах, с винкелями, будто сошедшие с фотографий о Катастрофе истощенные… сородичи. Услышав, что шепчет ингеле, раввин прослезился — мальчик благодарил Всевышнего за чудо. Выступать в роли чуда Зееву было внове.

— Что с мэйделе? Что с тобой, девочка? — подошел к Гермионе ребе. — Не надо меня бояться, я не из эсэс.

И увидев реакцию подростка, эти в неверии распахнувшиеся глаза, Зеев едва не схватился за сердце. Девочка реагировала так, как современные дети просто не умеют, потому что не знают, что такое эсэс. Именно поэтому того, что сейчас видел ребе и не могло быть, но оно было! Было!

— Нога… — прошептала Гермиона. — Не могу встать…

Одним движением взяв на руки очень легкое, будто невесомое тело, ребе двинулся к машине. Гарри без просьбы поднялся, двинувшись за Зеевом. Юноша понимал только то, что этот мужчина — он как Леви. Не предаст. И ничего плохого Гермионе не сделает. Это было все, что интересовало Гарри.

Осторожно уложив девушку в машину на задние сидения, ребе показал и Гарри, где можно устроиться. Решив, что узрел, возможно, чудо Всевышнего, позволившего спастись детям, ребе понимал, что те могут испытывать, открыв бутылку воды и выдав ее без пробки ингеле. С чем конкретно ему довелось встретится, раввин решил подумать позже, а пока решал конкретную задачу.

— Ложись рядом с девочкой, — посоветовал Зеев. — Так вас не будет видно извне.

— Давай попьем, Гермиона, — произнес благодарно кивнувший юноша.

— Кто ты? — поинтересовался ребе, глядя с какой заботой ингеле относится к своей мэйделе.

— Я номер два ноль… — начал Гарри, но немедленно замер под взглядом мужчины, протянувшего руку, останавливая.

— Ты не номер! — с болью в голосе воскликнул Зеев. — Ты человек! Ингеле, ты человек!

— Я человек? — удивился юноша, и вот именно это удивление сказало раввину гораздо больше, чем и роба, и винкели.

— Ты — Гарри, — неслышно прошептала Гермиона.

Автомобиль буквально с пробуксовкой сорвался с места, как только Гарри улегся, обнимая и будто закрывая собой от всех бед Гермиону. В зеркало заднего вида Зееву было хорошо видна часть предплечья ингеле, показавшаяся из-под задравшегося рукава. Ничего страшнее ребе в жизни, по собственному мнению, не видел.

Глава 5

Лежа в объятиях Гарри, Гермиона робко улыбалась. То, как перенес ее этот показавшийся страшным, человек, было очень ласковым. Впервые ее несли, как драгоценность и девушка очень хорошо почувствовала это. А теперь и Гарри обнимал ее также — бережно, как будто хотел защитить от всего.

— Кто этот человек? — спросила Гермиона. — Почему он помогает нам? На каком языке вы говорили?

— Это раввин, он как Леви, — обстоятельно ответил Гарри. — Мы говорили на идише, это язык нашего народа.

И было столько гордости во фразе «нашего народа», что девушка успокоилась. Раз Гарри так говорит, и так чувствует, значит, они не одни. Гермионе было трудно поверить, но Гарри верил, значит, все было в порядке, по мнению девушки. Когда она начала именно так воспринимать юношу, Гермиона, едва вспомнившая свое имя, не понимала, впрочем и не задумывалась об этом.

«Как Леви… Ингеле назвал еврейское имя, значит, там у него был кто-то, кто помог сохранить себя», — подумал Зеев, стремясь как можно быстрее попасть домой. Детям надо было помочь, потому что они, как минимум были голодны. Смотреть на эти тонкие руки и ноги, выглядевшие будто обтянутые кожей кости, было невозможно. Это опять же подтверждало тот факт, что все по-настоящему. Такое истощение, такая одежда — настоящая, из грубого сукна и никакого белья, что Зеев почувствовал, когда переносил девушку — все это было совершенно невозможно в современной Великобритании.

И молитва… Молитва из уст совсем юного ингеле. Этот мальчик, которого девочка назвала «Гарри», казался совсем юным и одновременно — очень старым. Зеленые глаза, оживавшие только рядом с его девочкой. Как сумели эти двое вырваться из ада полувековой давности? Как сумели они попасть туда? Это было просто непредставимо.

Зеев слышал не только что говорил Гарри, но и как он это говорил, молитва мальчика шла от сердца, чего многие сейчас уже не умели. Да и девочка… очень худая, избегающая смотреть в глаза… Сколько ей лет? Кто она?

Автомобиль все ехал, а раввин думал о своем, не замечая текущих по лицу слез. В его машине лежали двое живых свидетелей Катастрофы. Видевшие все своими глазами и лишь волей Всевышнего спасшиеся. Иначе просто не объяснялось то, что видел Зеев. Правда, что теперь делать с этими двумя, ребе просто не представлял, но у общины были и врачи, и юристы, поэтому все было решаемо, по его мнению.

— Значит, он нас не вернет? — с надеждой в голосе поинтересовалась девушка.

— Нет, Гермиона, не вернет, — робко улыбнулся Гарри. — Крематорий остался в прошлом.

— Не будет крематория… мы не станем пеплом… — тихо проговорила Гермиона. — А что будет?

— Будем жить, ведь у нас есть наш народ, так Леви говорил, — ответил ей Гарри. — Хочешь, вдвоем будем, если… Если я тебе не противен… Ну или…

— Ты не можешь быть противен! — почти выкрикнула девушка. — Ведь это же ты… Просто я не знаю, что теперь будет и боюсь…

— Вас никто не предаст, дети, — проговорил подслушивавший разговор Зеев. — И никому не отдаст. Где… Где вы были?

— Аушвиц… — будто выстрелом прозвучало название самого страшного лагеря. И именно то, что прозвучало именно немецкое название, вызывало боль.

Освенцим, унесший тысячи и тысячи людей. Не только евреев… Место, где нелюди убивали людей за то, что они есть. И двое подростков, лежащие сейчас у него в машине, несущейся в Лондон, видели это. Что у них в головах творится, кто скажет? Как долго они пробыли в лагере? Ребе поверил, ведь пути Всевышнего неисповедимы. И вот теперь Он испытывает Зеева.

— Попей еще, не так кушать хотеться будет, — тихо сказал Гарри, постепенно принимавший тот факт, что у него есть имя.

Зеев не мог поверить в то, что слышал. Юный ингеле снова заговорил, он благодарил Всевышнего теперь даже не за спасение, а за то, что у него есть… Имя! Даже представить такое было бы страшно, а слышать — невозможно!

— Я все… тебе же тоже нужно… — отказалась Гермиона, сглотнув.

— Ничего нет важнее тебя, — ответила ей Гарри, а Зеев едва задавил всхлип. Как смогли эти подростки, эти дети остаться собой в лагере? Как ингеле сумел сохранить свою любовь там, где жизнь не стоила ничего, как?

Гарри же о любви не думал. Для него была только Гермиона и… Он. Больше ничего просто не существовало. И ради Гермионы юноша был готов и в крематорий. Девушка всхлипнула, прижав руки к груди, она будто хотела спрятаться в Гарри, потому что такие слова… Гермиона даже не представляла, что на свете можно так относиться к ней. И вновь задумавшись о Гарри, она поняла — для нее не будет никого важнее его. Потому что это же он.

Наверное странно, но вся история, лишившая обоих всего, даже человеческого достоинства, даже имени, сделала и Гарри, и Гермиону близкими людьми. Зеев видел, как относится ингеле к мэйделе и как та отвечает ему, и просто не мог сглотнуть вставший в горле комок. Мысль о том, чтобы сразу же поехать в посольство умерла, не родившись — этим двоим сейчас нужно было тепло, а не допросы, от которых вряд ли удержались бы посольские. Вот окрепнут и тогда… Тогда будет видно.

Автомобиль приближался к синагоге, на заднем сидении тощий мальчишка в полосатой робе охранял сон задремавшей девушки в лагерном платье. В темноте почти не были видны винкели в виде наложенных друг на друга треугольников — синего и желтого. Несмотря на это, Зееву казалось, что символы светятся в темноте салона, требуя от него защитить…

Едва автомобиль остановился во внутреннем дворе синагоги, как Зеев выскочил наружу.

— Рива! Рива! — закричал он, зовя жену.

— Что случилось, муж? — во двое, накинув шаль, выскочила ребецин, напуганная болью, звучавшей в голосе мужа.

— Рива! У меня в машине ингеле и мэйделе, — заговорил Зеев. — Не пугай их, Рива!

— Да что случилось? — не на шутку обеспокоилась женщина, заглядывая в автомобиль.

Лишь увидев, кто лежит на заднем сидении машины мужа, Рива замерла, не в силах осознать увиденного. Будто старые фотографии обрели глубину и цвет — перед ней лежали подростки. Подростки в лагерной одежде, с номерами и обозначениями…

— Что это, муж? — прошептала даже не пытавшаяся утереть хлынувшие слезы ребецин. — Как это?

— На дороге встретил, — коротко ответил Зеев. — Они истощены, и у них татуировки. Это не шутка и не игра.

— Надо их в дом… — проговорила Рива, осторожно открывая машину. Будто по наитию, женщина заговорила на идиш: — Ну, наконец-то вы добрались, дети!

Гарри, услышав радость в голосе незнакомой женщины, осторожно выбрался из машины, а Рива, увидев этого мальчика, просто всхлипнула, потянувшись, чтобы обнять. Это было непредставимо для женщины — подросток, почти ребенок, и в таком виде.

— Зеев, возьми девочку! — приказала ребецин, отправляясь в сторону дома, но Гарри остался на месте. — Что такое? — не поняла Рива.

— Я не оставлю Гермиону, — твердо произнес ингеле, отчего замерла и ребецин, пытаясь уложить в голове то, что видела.

— Ты не поверишь, — грустно вздохнул ребе, бережно беря на руки не проснувшуюся мэйделе. — Пойдем в дом.

— Да я уже во все поверю, — вздохнула Рива. — Двое детей времен Катастрофы…

Как только ребе понес девочку в дом, за ней двинулся и мальчик, стараясь не терять ее из виду. Что это значит, Рива знала как раз очень хорошо. Нужно было помыть их, вызвать врача, потом, наверное, покормить…

***

Раздеванию ни Гермиона, ни Гарри не противились, но вот Рива и еще две женщины, вызванные ею, просто плакали, глядя на эти тела. Дело было даже не в татуировках и не в том, что подростки выглядели скелетами, дело было во множественных следах избиений, разбросанных по всему телу. Нога девушки отекла, что показывало, возможно, даже на перелом, что в лагере было приговором. Зеев не дал жене озвучить эту мысль, отлично понимая, какой будет реакция.

Гарри и Гермиону мыли мягкие женские руки, не позволяя делать что-то самим. Просто мыли, как малышей, в одной ванне, даже не помышляя о том, чтобы сделать это по отдельности. Женщины просто не хотели рисковать, кто знает, как дети отреагируют… Рива плакала, не в силах осознать того, что видела — эти двое были действительно оттуда, из тех времен, когда евреев уничтожали просто за то, что они были.

Зеев переписал номера, чтобы запросить Яд ва-Шем, возможно, у этих двоих сохранились хоть какие-нибудь родственники. Обоих одели в ночные рубашки, просто опасаясь сделать больно, после чего Рива выдернула доктора из постели. Врач был человеком понимающим, поэтому ничего не сказал, ибо просто так его не стали бы дергать.

Одежду молодых людей выбрасывать, разумеется, не стали. Поэтому, когда доктор Залман вошел в дом, ему сначала показали одежду. Опустившийся на корточки мужчина ощупал ткань, винкели поднял посуровевшие глаза на раввина.

— Это настоящие или идентичные настоящим робы, — проговорил он. — Откуда?

— Сегодня я встретил на дороге двоих… детей, Виктор, — вздохнул Зеев. — Мальчик в этой одежде копался в мусоре, возможно, искал еду, а девочка, по-видимому, просто отдыхала.

— Ты потому меня вызвал? — лицо доктора стало еще суровее. — Считаешь, шутники?

— Да какое там, — махнул рукой раввин. — Кожа да кости и татуировка на руке… Они из Освенцима.

Нехорошо выразившийся врач накинул халат, входя в спальню, но был остановлен полным ужаса взглядом истощенной девочки. Очень истощенной, даже на первых взгляд.

— Нет… нет… нет… — шептала Гермиона, глядя на человека в белом халате. — Гарри, спаси!

Гарри сел, раскинув руки, защищая девушку, что сразу же понял Виктор. Доктор Залман спиной вперед вышел из комнаты к Зееву. Немного диковато взглянув на раввина, доктор сбросил халат прямо на пол.

— Они из Освенцима… — повторил врач слова друга, затем вздохнул и шагнул обратно.

На этот раз девочка отнеслась к мужчине спокойно, что тому очень многое сказало. Ибо такая реакция на белый халат… Историю он знал и знал очень хорошо. Тяжело вздохнув, врач начал осмотр с мальчика, не смущавшегося никого. Внимательно осмотрев глаза, рот, Виктор перешел к телу, стараясь ничем свой шок не выдать. На него будто смотрели страницы учебника.

От мальчика он перешел к девочке, которая по развитию была бы ближе годам к шестнадцати, если бы не истощение. Ну и страх в глазах пациентки тоже нервировал врача.

— Так… Их обоих много били, почти не кормили, поэтому нужно начинать с легких блюд, — объяснил доктор. — Сначала хоть как-то откормить, а там посмотрим, что с сердцем и другими органами. Пока не пугать, и пусть лежат.

— А с ногой? — поинтересовалась ребецин, на что врач улыбнулся.

— Сейчас забинтуем и все исправится, — он погладил обоих пациентов, отметив их рефлекторную реакцию и вышел из спальни сгорбившись.

— Ну что? — поинтересовался Зеев.

— Я не знаю, как это возможно, Зеев, но они были в Освенциме, — устало ответил доктор Залман.

А в спальне ребецин улыбалась подросткам, сообщая, что сейчас их покормят, отчего Гермиона явно забеспокоилась, оглядываясь вокруг. Ее ищущие глаза заставляли сердце ребецин сжиматься. Но вот одна из женщин принесла то, что с натяжкой могло называться супом, Гарри и Гермиону приподняли на подушках, и также, не разрешая подниматься, принялись кормить с ложечки.

Этот опыт был новым для Гарри, совсем новым, при этом юноша понимал, что о них заботятся, а не пытаются ограничить, хотя хотелось схватить тарелку и выхлебать баланду. Судя по тихому поскуливанию, Гермиона едва себя держала в руках, поэтому юноша взял ее за руку.

— Что такое? — озадачилась Рива.

— Хочется схватить и выхлебать, — признался Гарри. — И Гермионе хочется. Трудно держать себя в руках… И страшно, что отберут.

— Больше никто никогда не отберет, — вздохнула ребецин, погладив обоих.

Дети тянулись к ласке, как утопающий тянется к капле воды. От этого сердце женщины обливалось кровью. Всевышний решил спасти этих двоих, но сами они пережили такое, что даже представить сложно. Зеев, конечно, поищет их родных, но поймут ли они друг друга?

Глава 6

Понимая, что легко не будет, ребецин осталась с детьми на ночь. Она села так, что подростки не видели ее, и взяла в руки сидур. Женщины были освобождены от многих заповедей, но вот запрещать им не запрещали, поэтому Риве надо было поговорить с Ним, попросить за этих измученных детей.

— Мы теперь в безопасности? — поинтересовалась Гермиона. — Бить не будут?

— Не будут бить, — вздохнул Гарри. — Леви говорил, что бить девочек у нашего народа запрещено.

— А в бордель не заставят? — это был второй страх девушки, с которым она почти смирилась.

— Лагеря нет, Гермиона… — принялся объяснять сам с трудом верящий в это юноша. Но их раздели, не избили, не послали в лагерь, а помыли и покормили… — Нет ауфзеерок, баланды, брамы и овчарок. Апельплац, лагерштрассе и мор-экспресс тоже остались там, а мы теперь здесь.

— Нет лагеря… — прошептала девушка, а Рива пыталась сосредоточиться на молитве, но не могла. На страницы сидура капали слезы. — А что теперь?

— Надо узнать, как там твои… — задумчиво проговорил Гарри. — Я к Дурслям не пойду, от Освенцима они не отличались. Разве что крематория не было.

— Я боюсь… Мои меня, наверное, сумасшедшей объявят, а это крематорий… — будто забывая, что лагеря нет, объяснила Гермиона.

— Расскажите мне, пожалуйста, — попросила что-то понявшая Рива. — Вы попали в лагерь отсюда?

— Тише, тише, я расскажу, — успокоил заплакавшую было Гермиону Гарри.

Слушая о жизни сироты, его интерпретации этой жизни со ссылкой на неизвестного ей Леви, Рива понимала — мальчик говорит правду. Снова, как много лет тому назад, еврейского ребенка мучили за то, что он еврей! Посреди Британии мучили, и никто даже не почесался! Ну а потом пошел рассказ о Мире Магии. Рива была сквибом и знала об этом мире, правда, не ожидала, что там настолько все плохо.

Маги были им не по зубам, это Рива понимала очень хорошо, но вот то, что рассказывал этот ингеле — это было уже за гранью добра и зла, по мнению ребецин.

— Значит вы возвращались домой и сразу же попали… — Рива внезапно вообразила себе этот момент, почувствовав, что ее волосы зашевелились на голове.

— Был такой темный вагон, а потом нас всех начали выгонять, — вспоминал Гарри. — Рон не понял, что магия не работает и побежал.

— И его убили? — поняла Рива, а ингеле только кивнул.

— А потом была селекция, — продолжил он. — Так называется, когда одних в лагерь, а других — в «красный дом».

— Красный дом? — не поняла женщина, хоть и догадывалась — историю она знала.

— Крематорий и газовые камеры… — неживым голосом откликнулась девочка. — Гарри! А почему детские головы… — Рива замерла, забыв, как дышать.

— Пепел послали разгребать, — понимающе кивнул Гарри. — Леви говорил, что в голове ребенка воды больше, поэтому они почти нетронутые были.

Ребецин почувствовала головокружение — просто попытавшись представить то, о чем говорили эти двое, она чуть не упала в обморок. Просто представить это было для нее невозможно, а ведь и девочка, и мальчик это видели своими глазами. Видели и не сошли с ума! Порывисто обняв подростков, женщина всхлипнула.

— Ну вот, а потом… Что было с Гермионой, я не знаю, — он помолчал. — Но однажды Леви пришел и сказал, что в субботу нас всех.

— Меня хотели в пуф перевести, я не хотела, но Мария… — Гермиона очень горько заплакала. Гарри прижал девушку к себе.

— Если бы она отказалась, то просто убили бы и все, — объяснил юноша. — Та женщина могла думать, что спасает жизнь Гермионе.

— Да, она так говорила… — сквозь слезы кивнула девушка. — Били каждый день…

— Но кто-то хотел убить Гермиону, так Леви сказал, — продолжил Гарри. — Мы решили бежать и спасти ее.

— Это была ловушка… — проговорила плачущая девушка. — Они спустили собак, но мы как-то убежали, вернувшись.

Рива представляла перед внутренним взором все, о чем говорили эти двое, понимая, что даже представить это невозможно. Тот, кто научил Гарри вере, кто заставил жить парня, этот неведомый Леви, был, скорее всего, загрызен собаками, а подростки вернулись домой. Домой, где у девочки были мама и папа, вот только поймут ли они друг друга? Примут ли?

Под очень старую колыбельную засыпали настрадавшиеся подростки, а ребецин все не могла понять, что ей делать. Враги у детей были могущественными, а из друзей, получалось, только лондонская еврейская община. Все-таки, этот неведомый Леви был настоящим праведником, сделав очень большое дело — он спас этого ингеле и его мэйделе. Девочку, которая была очень важной для него самого. Теперь Рива многое понимала, решив поговорить с мужем.

Ночью отчаянный крик девочки прорезал тишину спальни. Ребецин кинулась к отталкивающей что-то девочке, обнимая ее, пытаясь добудиться. Мальчик не кричал, он скулил. Во сне скулил так тихо, но пронзительно, что слезы сами наворачивались на глаза. Всю ночь Рива не могла сомкнуть глаза, успокаивая, будя и уговаривая этих двоих. И даже, если бы она не знала, что все рассказанное ими правда, просто слушая подробности ночных кошмаров этих двоих, Рива понимала… Все понимала эта женщина.

Утром измученные кошмарами дети попытались вскочить, но были остановлены женщинами, отправившими ребецин спать. Они сами пришли в синагогу, чтобы помочь с найденышами. С теми, кто видел Катастрофу своими глазами.

— Лежите, лежите, куда вы? — остановила вскинувшегося Гарри пожилая Ида.

— Апель! — воскликнул юноша. — Надо быстро! Пропустим! Гермиона!

— Тише, тише… — Ида знала, что такое «апель». — Нет больше лагеря, нет апельплаца, вы дома, дети.

— Барух Ата Адонай… — выдохнул Гарри, падая обратно в кровать. Гермиона обняла его, закрыв глаза.

— Кажется, что сейчас проснемся, а там… — пожаловалась она Иде.

— Ох, дети… — покачала головой пожилая женщина. — Полежите пока, я вам принесу воду для омовения и поесть.

— Спасибо, — прошептал Гарри. — А можно мне обратно берет, а то Леви говорил, что нельзя с непокрытой головой?

Приподняв голову мальчика, вторая женщина по имени Сара, надела ему кипу. Черную шапочку, расшитую черным же бисером. Сара понимала, отчего Гарри об этом спросил, ведь для него слово того, кто спас его, было очень важным. Но сейчас детей надо было умыть и покормить, а вот вставать им пока запретил доктор — кости могли быть ломкими, что в положении этих двоих было очень опасным. И прежде всего — психологически, ибо лагерь все еще жил в них.

***

— Муж мой, нам надо поговорить, — Рива решила объяснить Зееву, в какой сложной ситуации она все находятся. — Это очень важно, хоть и невероятно.

— Более невероятно, чем дети из Освенцима? — усмехнулся раввин, пригласив жену в кабинет. — Ну, давай поговорим.

— Вместе с нашим миром существует Мир Магии, — заговорила ребецин, останавливая жестом желавшего что-то сказать мужа. — Это не сказка, а если и сказка, то очень страшная.

— Хорошо, молчу, — произнес Зеев.

— Этот мир прячется от людей, — сообщила ему Рива, — но вот наши найденыши — они попали в Освенцим, возвращаясь из школы на поезде. И Гермиона, и Гарри родились в наше время, только родители есть у девочки, правда, она их боится.

— Интересно, — согласился Зеев.

А вот дальше он услышал о том, почему Мир Магии не сказка. И о детстве ингеле, в котором прослеживался такой же лагерь, и о том, что с ним делали потом. Зеев был начитанным, отлично понимая подоплеку. Стоило Риве заговорить о Пожирателях и их вожде, как раввин задумался, вспомнив о нападениях. Теперь понятна была вялость полиции — у них, скорей всего, был договор, а это значило…

— Значит, все эти нападения и непонятные смерти — это они? — поднял взгляд на жену раввин. — И мы ничего не можем им противопоставить…

— Мы с тобой — не можем, — покачала головой Рива. — Нам могут стереть память, а детей украсть, чтобы замучить и убить.

— Значит, нужно обращаться за помощью, — вздохнул Зеев. — И попытаться выяснить, что с родителями девочки. Почему она их так боится?

— Я не знаю, муж, — покачала головой ребецин. — Девочка уверена, что они объявят ее сумасшедшей, а ведь лагерь никуда из их головы не делся.

— Газовая камера… — понял мужчина, задумавшись. Ему нужен был совет, и этот совет могли дать только в одном месте. — Так, я поехал, а ты занимайся нашими найденышами.

— Хорошо, Зеев, — кивнула все понявшая Рива.

Прошли те времена, когда евреи подобно послушному скоту шли под нож. Теперь за них было кому заступиться. И вот к этим людям решил поехать муж. Это было правильно, ибо здесь они находились под ударом. Не дай Всевышний кто-то узнает о том, кто эти найденыши…

Зеев поверил жене. После встречи с этими двумя, он уже верил во что угодно. Поэтому уложив в машину их одежду, уже выстиранную заботливыми женщинами, раввин отправился в посольство Страны, находившееся не так далеко. На первый взгляд, вокруг синагоги все было спокойно, поэтому Зеев отправился со спокойным сердцем. Он не знал, что Гарри и Гермиона объявлены мертвыми, поэтому им в данный момент никто не угрожает.

Наверное, именно поэтому дорога прошла спокойно, охранник посольства так же спокойно поднял шлагбаум, узнав хорошо известную ему машину раввина. Вопросами на тему, что ребе понадобилось в посольстве, он не задавался. А Зеев поставив машину на парковку, прихватил с сидения целлофановый пакет с одеждой детей, отправившись затем к военному атташе, исполнявшему не только эти функции.

— Зеев? — удивился сотрудник посольства. — Какими судьбами?

— Здравствуй, Лима, — устало ответил ему раввин. — Слушай меня, дело непростое.

— Так, — насторожился атташе. — Что случилось?

— Случилось… Вчера на дороге я встретил двоих подростков, — проговорил Зеев. — Они были очень худыми. Ингеле искал съестное в мусорке, а мэйделе сидела на земле.

— Это очень печально, конечно, — Шулим криво ухмыльнулся. — Но ты бы не приехал сюда ради двух бродяг.

— У них на руках татуировки, — продолжил раввин, — я привез тебе то, что было на них надето.

Шулим комментировать не стал, отметив, что Зеев вряд ли стал говорит о простых татуировках. Из яркого пакета на свет появилось платье грубого сукна и не самая новая полосатая куртка. Но не это удивило сотрудника посольства, а номера на одежде, и… нашитые звезды. Их Шулим знал, это называлось «винкель».

— Номера совпадают? — спросил он, чтобы хоть что-то спросить, потому что то, что лежало перед сотрудником посольства, в конце двадцатого века существовать просто не могло. — Сейчас гляну, что это за номера.

— Посмотри еще этот, — Зеев протянул ему номер, который продиктовал ему Гарри. — Звали его Леви, и парень на него через слово ссылается.

— Вот как… — ошарашенно произнес Шулим. — Сейчас я музей запрошу, подожди пару минут.

— Это еще не конец истории, — предупредил раввин, на что быстро вышедший из комнаты мужчина только кивнул.

Для начала надо было запросить музей Катастрофы и выяснить, чьи это номера. От этого зависела достоверность рассказа. Шулим помнил, что некоторое время на узников вели учетные карты, в которых была фотография. В случае, если они сохранились, вполне можно было идентифицировать. Спустя час загудел факс. Имен носителей номера не сохранилось, такое бывало, конечно, а вот фотография сохранились. Это была фотография сильно испуганной девушки, что читалось по ее глазам, вполне пригодная для идентификации.

— Вот смотри, — сотрудник посольства положил лист бумаги перед Зеевом. — Похожа?

— Ну сейчас она больше на скелет смахивает, но так — одно лицо, — ответил раввин. — Нашел?

— Имена их по какой-то причине не фиксировались, но такое бывало, — кивнул Шулим. — Леви мы тоже нашли, но он уже, к сожалению… Леви Коэн, написал книгу воспоминаний, так что парня, считай, тоже идентифицировали. У него же зеленые глаза?

— Да, Лима, — кивнул Зеев. — Но это не все. Ты знаешь о так называемом Мире Магии?

Глава 7

Гермионе было страшно. Опять от нее ничего не зависело, вокруг были люди, которые могли сделать с ней что угодно. Только Гарри, с которым девушка отказывалась расставаться даже на минуту, оставался островком безопасности. Поэтому Гермиона вцепилась в юношу. А для Гарри существовала только она, во многом благодаря Леви. В лагере было очень важно иметь цель в жизни. Такой целью для юноши стало спасение и защита девушки.

— Что теперь будет? — поинтересовалась Гермиона у Гарри.

— Теперь нас будут кормить, пока мы не будет в состоянии носить свой вес, — улыбнулся юноша, подслушавший разговор, когда Рива думала, что он спит. — А потом — узнаем.

— Хорошо, что ты есть, — вздохнула девушка.

— Хорошо, что ты есть, — эхом откликнулся Гарри, прижимая к себе Гермиону. — А лагерь закончился… Больше нет эсэс… Только представь, мы есть, а их нет!

— Не верится даже, — Гермиона устало прикрыла глаза. От обилия новых впечатлений и пьянящей безопасности, девушка очень быстро утомлялась. Юноша тоже, но Гарри научился держать себя в руках, потому заботился о Гермионе. — А давай ты мне расскажешь… о нашем народе?

Ее назвали еврейкой, ее хотели убить за это, ее избивали за это… И, наконец, спасли. Гермиона верила, что спасли, потому что она стала еврейкой в Освенциме. Не важно, была ли она ею раньше, но лагерь ее сделал такой. И теперь девушке было интересно, чем же так выделяется теперь уже ее народ, что его хотели истребить.

— Ну, слушай, — улыбнулся Гарри. — Леви говорил, что евреем может стать каждый.

Гермиона слушала рассказ юноши, затаив дыхание, а находившаяся в той же комнате Сара, понимала, что мальчика учил настоящий праведник, сделав и Гарри таковым. Слушать, с каким жаром ингеле рассказывает о рабстве и Исходе. О причинах его, о том, что было потом… Слушая о том, что люди шли сорок лет для того, чтобы войти в новую землю свободными, Гермиона даже представить не могла.

Девушка, приоткрыв рот, слушала рассказ своего Гарри. И снова возвращалась в своей памяти в лагерь. Она понимала, что выпавшие на их долю испытания были лишь отголоском, ведь обоим просто повезло. Очень сильно повезло, как понимала теперь Гермиона.

— Скольких еще убили эсэс… — всхлипнула девушка, вспоминая детские вещи. И тут Ида сказала, сколько.

В спальню вступил незнакомый мужчина, заставив Гермиону сначала сжаться с ужасом посмотрев на незнакомца, но Гарри только улыбнулся, поглаживая девушку по голове и тем успокаивая ее.

— Это не эсэс, — сделал он вывод, еще раз осмотрев гостя.

— Меня зовут Шулим, — представился гость. — Я атташе посольства Израиля. Мне нужно с вами поговорить.

— Присаживайтесь, — пригласил Гарри. Он говорил на идише. Спотыкаясь, ошибаясь в произношении, но упорно говорил на том языке, которому его учил Леви. И Шулим понял это.

— Мне нужно поговорить о магах, — прямо сказал мужчина. — Расскажите мне все, что знаете.

Тяжело вздохнувший Гарри принялся повторять свой рассказ, но быстро утомился, ведь до того момента он говорил долго. Его речь поплыла, глаза закрывались. Тем не менее, юноша пытался удержаться, не засыпать. Тогда Гермиона, поняв, что происходит, подхватила рассказ, правда девушка говорила по-английски, иногда сбиваясь на привычный французский. Точнее, ставший привычным за это время. Шулим слушал, понимая, что ничего хорошего в услышанном нет и нужно принимать меры.

— Так, хорошо, я понял, — кивнул он. — Ты, девочка, в принципе не готова видеть родителей, или же боишься?

— Боюсь, — призналась Гермиона. — Они меня…

— А если мы гарантируем твою безопасность? — поинтересовался атташе, видя, что девушка задумалась.

— А вы можете? — серьезно спросил Гарри.

— Вы дети нашего народа, — ответил Шулим, — вы страдали вместе с ним, ходили по краю смерти, и теперь наша очередь, защитить вас.

— Но я… — Гермиона принимала действительность с трудом, но вот то, что ей рассказал юноше — это было совсем другое. Она была не одна. — Тогда я согласна… А можно спросить?

— Хорошо, с этим решили, — кивнул мужчина. — Спрашивай.

— А какое сегодня число? — поинтересовалась девушка. — А то я только год рассмотрела.

— Сегодня пятое сентября, — ответил ей атташе. — Вас не было здесь два месяца.

— Два месяца… — прошептал Гарри. — Всего два месяца, а будто вся жизнь…

— Эх, ингеле, — вздохнул Шулим. — Поправляйтесь, а вашу проблему с магами мы решим.

Теперь сотрудник посольства знал, что нужно делать. Как и все, он бывал в Яд ва-Шем, видел и фотоснимки, и картины, навсегда запечатленные для потомков. Даже в страшном сне не мог себе представить военный атташе, что однажды повстречает таких подростков, совсем детей. Поэтому воспитанный на памяти о Катастрофе, Шулим знал, что нужно делать.

— Зеев, я предлагаю вам с Ривой и детьми пожить в посольстве, — предложил сотрудник посольства. — Там мы точно сможем вас защитить, пока не прибудет помощь.

— А Ида? Сара? Община? — поинтересовался раввин.

— Они поймут, — вздохнул Шулим. — Ты же видишь, что дети доверяют тебе.

— Я должен поговорить с людьми, — покачал головой Зеев.

— Хорошо, — кивнул атташе. — Тогда звони.

И Шулим умчался в посольство, чтобы немедленно отстучать шифрованное послание по срочному каналу. То, о чем ему рассказали, следовало пресекать, чтобы ни у кого не возникало даже идеи повторить Катастрофу, называемую здесь Холокост. Ибо в этом была сама суть его работы — чтобы никто не повторил. Как примут такие новости на Родине, Шулим не знал, но понимал, что сделает все возможное для защиты детей своего народа.

А утомившиеся Гарри и Гермиона после очередного питания, спали. Кормили их понемногу, зато часто, отчего грызущий изнутри диким зверем голод начал отступать. Он оставался в голове, но переставал ощущаться в желудке. От этого ощущения становилось тепло и спокойно, поэтому Гермиона переставала бояться, и засыпала, вцепившись в Гарри.

А Гарри принял все, как данность, поэтому просто сконцентрировался на Гермионе. Для него существовала только она, и пока она была, был и он. Так для себя решил юноша еще в бараке лагеря, и этого решения менять не собирался. Он, конечно, многое понял за прошедшее время, поэтому к магам не хотел. Лагеря ему хватило с головой. По мнению юноши, его задачей была улыбка Гермионы, а для борьбы с Пожирателями был «Орден Феникса», уже убивший множество своих членов бездействием. Так почему действовать должен был он?

***

На исходе первого месяца поисков группа захвата умудрилась захватить появившегося из воздуха мага у дома Грейнджеров. Благодаря информации мистера Грейнджера, мага сначала отоварили по голове, затем связали, отобрав палку, что была в его руке. Именно допрос этого мага и стал самым страшным ударом для семьи.

— Грязнокровка сдохла, надо память родителям стереть, — объяснил причину своего визита маг.

Именно информация о смерти Гермионы и стала страшным ударом, что для Марка, что для Эммы. Но теперь мистер Грейнджер хотел отомстить, тем более что ему не понравились слова о стирании памяти, да и о грязнокровке тоже. Поэтому магу показали, что можно при желании сделать с человеком, отчего тот начал выдавать информацию. И вот эта информация просто пугала знающих людей.

— Эмма, пока мы не видели тело, Миона жива, — твердо произнес Марк, даря надежду супруге.

— Ты думаешь, она жива, но спряталась? — тихо спросила женщина.

— Она считает нас с тобой простыми дантистами, — хмыкнул мужчина. — А простые дантисты ее от магов защитить не могут.

— Да, ты прав, — кивнула Эмма.

Женщине очень хотелось верить в то, что доченька жива. Она раскаивалась в своем поведении в отношении Гермионы, всех этих требованиях отличной учебы. Стоило только потерять ребенка, и Эмма поняла, насколько глупы эти все требования. Главным было, чтобы она жила. Только бы Миона была жива, как угодно, но жива… Об этом женщина молила бога ночами. Так прошло еще почти полтора месяца.

Звонок из посольства Израиля перенаправили на коммутатор бункера, поэтому сильно удивленный мистер Грейнджер взял трубку. Сразу же включились магнитофоны, но разговор был до предела краток — мистера Грейнджера пригласили в посольство. Ничего не понявший Марк ответил согласием и разговор прервался.

— Звонили из посольства, это абсолютно точно, — доложил сержант, дежуривший на пульте связи.

Мистер Грейнджер отправился к своему начальнику и другу, чтобы переговорить с ним и еще раз прослушать запись разговора. В чем мог быть интерес посольства этой страны к мистеру Грейнджеру, Марк не понимал. Не понимал этого и его шеф, вызвавший аналитика.

— Акцент у говорившего специфический, — уверенно сказал офицер аналитической группы. — Характерный для израильтян.

— И что решаем? — поинтересовался мистер Грейнджер.

— Надо поехать, — дал добро его начальник. — Вдруг чего интересного скажут. Охрана доведет до ворот посольства.

— Слушаюсь, — кивнул Марк, собираясь.

Возникшие словно ниоткуда израильтяне вообще никак не вкладывались в картинку, отчего мистер Грейнджер нервничал, но, тем не менее, спокойно сел в машину, отправляясь в само посольство. Ощущение того, что новости ему не понравятся, только крепло.

По дороге ожидаемо, ничего не случилось, машина охраны осталась снаружи, а мистер Грейнджер спокойно припарковался у здания. Он вышел из машины и вошел в стеклянные двери, доставая из кармана паспорт.

— Мистер Грейнджер? — явно ожидавший его молодой мужчина приветливо улыбнулся. — Вас ждут.

— Что произошло? — поинтересовался Марк, ответа, впрочем, не ожидая.

— Вам расскажут, — улыбчивый молодой человек проводил мистера Грейнджера до какой-то двери и распахнул ее. — Сюда, пожалуйста.

— Здравствуйте, — поздоровался Марк заходя. В новом кабинете, за столом сидел представительный мужчина в сером костюме и характерной шапочкой на голове.

— Меня зовут Шулим, — представился представитель посольства. — Я военный атташе, капитан.

— Вот как… — удивился мистер Грейнджер. Осведомленность посольского говорила о многом. — И чем могу?

— Сейчас я вам что-то покажу, затем расскажу, а затем мы, возможно, съездим в одно место, — напустил тумана сотрудник посольства. В первую очередь… — от достал целлофановый кулек, а из него — полосатую то ли рубашку, то ли тонкую куртку, и платье. — Внимательно посмотрите, вы понимаете, что это такое?

Мистер Грейнджер равнодушно пошевелил лежащее перед ним, но замер. Вещи, на которых были номера и узнаваемая символика, совсем не выглядели так, как будто им полвека. Как-то поняв, что Марк осознал, атташе положил перед мужчиной лист бумаги, на котором была отпечатана фотокопия какой-то карточки. Сразу же узнавался тот же номер, что был на платье, а вот фото… Марк схватился за сердце — со снимка с ужасом в глазах на него смотрела Миона. У девушки на фотоотсутствовали волосы, одета она была в такое же платье, но это абсолютно точно была Миона.

— Это карточка из Освенцима, — пояснил Шулим. — В музее Катастрофы хранятся многие архивы.

— Зачем вы мне это показали? — мозг отказывался верить в то, что видели глаза.

— Чтобы вы поняли, что ваша дочь и ее ингеле, — это слово Марк не понял. — Побывали в самом страшном месте на Земле. И если вы готовы принять это, осознать то, через что прошла девочка, то вы сможете ее увидеть.

— А если нет? — поинтересовался мистер Грейнджер просто чтобы что-то сказать. Мысли разбегались, не давая думать.

— Тогда нет, мы гарантировали ей безопасность, — мрачно посмотрел на него атташе. — У нее в голове еще лагерь, она мыслит теми категориями, а выглядит так, что вполне за сердце хвататься и мальчик, спасший ее, не лучше… Готовы ли вы это принять или лучше отложить эту встречу?

— Миона… Папина принцесса… — погладил бумагу Марк, неожиданно поверивший чиновнику. — Я готов.

Шулим встал, приглашая мистера Грейнджера следовать за ним. Всю дорогу до машины, а потом и по городу атташе рассказывал Марку, каких тем касаться нельзя, и почему они будут восприняты однозначной угрозой. Принять такие новости оказалось очень сложно, просто невозможно, но мистер Грейнджер был офицером, и после магов его уже мало чем можно было удивить.

Глава 8

Ночью снова был лагерь. Снова улыбающаяся Мария заносила плеть со словами: «это для твоего блага», снова лез прямо туда эсэсовец в белом халате, снова нужно было сортировать детские вещи. Гермиона кричала от боли, кричала закрываясь руками, пытаясь оттолкнуть эсэсовца, а Гарри обнимал ее, будил, успокаивал… Обнимала и кто-то из женщин, дежуривших ночью в комнате детей, ибо слышать этот крик было жутко. Как и задавленные слезы мальчика, к которому во сне приходили самые страшные кошмары лагеря… Ему постоянно казалось, что он открывает глаза на лежанке, в которой трупы въезжали в печь. Каждую ночь…

— Когда же это кончится, наконец… — всхлипывала утром Гермиона, уже боявшаяся закрывать глаза.

— Однажды обязательно, — обещал ей Гарри, с трудом переносивший свои сны.

— Все будет хорошо, дети, главное, что вы в безопасности, — гладила обоих Ида.

Гарри постигал то, чего был лишен долгие годы, но что дал ему Леви. Ласку, поддержку, совет человека, которому от самого юноши ничего не надо было. Теперь же, он чувствовал тепло Иды, пробуя его, как пирожное, настолько незнакомым было это ощущение. И еврейская женщина очень хорошо видела это, правда, считая, что в происходящем виноват лагерь.

Гарри принял Леви, его слова абсолютной истиной и теперь рассматривал всю свою жизнь сквозь призму этих слов. А учитывая, что и Гермиона была названа еврейкой, то становился понятен тролль, василиск, дементоры… И его, и девушку просто-напросто хотели убить.

— Черные мантии… — проговорил Гарри, обнимая Гермиону, которой было холодно. Этот холод жил где-то внутри души, заставляя кутаться в одеяло. Но вот одежды совсем не спасали от памяти… — Получается, что маги — это эсэс. И Дамблдор, и… Волдеморт.

На улице раздался хлопок, чей-то крик и послышались выстрелы. Гермиона обреченно закрыла глаза, а Гарри вскочил с кровати — откуда только силы взялись. Он беспомощно огляделся в поисках оружия, или того, что могло бы им быть. Так его застал Зеев, шедший успокоить детей. Спрятавшаяся под одеяло в попытке защититься девочка, и стоящий посреди комнаты шатающийся мальчик, в глазах которого горела решимость.

— Успокойся, — произнес Зеев. — Нас защищают, стреляла охрана.

— Точно? — Гарри с подозрением вгляделся в глаза мужчины.

— Абсолютно, — кивнул раввин. — Ложись, ингеле, ты в безопасности.

— Гарри… — прошептала сильно испугавшаяся девушка, намертво вцепляясь в юношу.

— Ну что ты, родная, — неожиданно вырвавшееся слово оказалось очень к месту. — Видишь, мы среди своих, нас защищают, не будет лагеря…

Эту фразу слышали подошедшие к дверям спальни мистер Грейнджер и Шулим. К Шулиму подошел молодой человек в странной для Британии униформе, что-то тихо проговорив, на что сотрудник посольства кивнул.

— Маги пытались напасть, — объяснил он мистеру Грейнджеру. — Придется принимать меры.

— Какие меры? — удивился мужчина, полностью ситуации еще не принявший.

— Эвакуируем детей в посольство, — объяснил Шулим.

— Но, позвольте… — начал Марк, но осекся.

Его вниманием завладела очень тонкая, будто кость, обтянутая кожей, рука девушки, обнимавшей юношу, лежащего в той же кровати. Рукав ее одеяния задрался и на руке были видны цифры. Невозможная татуировка украшала руку спрятавшегося человека. Марк узнавал и не узнавал лежавших. Он не хотел узнавать в истощенной девушке с коротким ежиком волос свою дочь и не мог не узнать.

— Миона… — прошептал мистер Грейнджер. — А почему они в одной постели?

— Ваша дочь отказывается разлучаться со своим спасителем, — вздохнул атташе. — Учитывая из историю, это и опасно.

— Я могу… Могу поговорить с ней? — тихо произнес Марк, не в силах оторвать взгляд от шести цифр на руке лежащей.

— Пойдемте… — предложил сотрудник посольства, надеясь на то, что мужчина понял его правильно и не попробует давить на настрадавшихся детей.

В первый момент Гермиона не увидела вошедших. Она переживала свою панику, спрятавши лицо на груди Гарри. Девушка обнимала юношу, постепенно успокаиваясь. Ее совсем не беспокоил факт того, что из одежды и на нем, и на ней лишь длинная рубашка. После того, что было в лагере, это было бы последним, что могло обеспокоить Гермиону.

— Миона… — услышала девушка полузабытый, но такой родной голос и испуганно вскинулась.

— Тише, тише, родная, — погладил ее по голове Гарри. От этого жеста, от того, как Гермиона сразу же прильнула к парню, Марк почувствовал боль в груди. — Лагеря нет, эсэс нет…

— П-папа? — запнувшись, тихо спросила девушка, со страхом в глазах глядя на мужчину.

— Куда же ты пропала, принцесса? — с болью в голосе поинтересовался уже принявший факт мистер Грейнджер. Это действительно была Миона. Такая же, как на той старой архивной фотографии. Этого не могло быть, но оно было.

— Я… я… — Гермиона посмотрела на Гарри, сразу же прижавшего ее к себе.

— Мы ехали домой в поезде, — заговорил юноша. — Поезд уже прибывал, когда что-то мигнуло и мы оказались в совсем другом вагоне. В Аушвице.

— Маги… — понял Марк, потом подумал, и поинтересовался. — А что было до того, как вы сели в поезд?

— Мы дрались со слугами… Мы дрались с эсэс, заманившими нас в ловушку, — произнес Гарри, которому Леви объяснил всю суть того, что происходило в Отделе Тайн. Несмотря на то, что мужчина в магию не верил, конкретную ситуацию он сумел понять и объяснить. — В Гермиону попали чары, но ее вылечили в Хогвартсе… Получается, Хогвартс тоже лагерь? — внезапно понял юноша. — Мы были там в ревире… Тогда тебя не могли вылечить, ведь мы евреи.

— Значит… я не знаю, что это значит, — всхлипнула Гермиона, теснее прижимаясь к Гарри.

— Но ты не еврейка? — удивился мистер Грейнджер, и тогда дочь подняла на него взгляд. В эти глаза, полные боли, смотреть было отчего-то просто страшно.

— Меня назвали еврейкой, папа, — начала говорить девушка. Короткие, отрывистые фразы падали в вязкую тишину комнаты. — Меня били за то, что я еврейка. Меня мучили за это и собирались убить. Я еврейка, папа.

— Вы знаете, как выглядит пепел сожженных людей? — тихо спросил Гарри. — Вы когда-нибудь видели сотни детских платьев, еще хранящих тепло тела тех, кто совсем недавно был жив? Вас когда-нибудь травили собаками и избивали капо? Мы евреи. Нас убивали именно за это, а эсэс точно не ошибались!

Мистер Грейнджер не знал, что ему на это ответить. Его дочь и ее парень — они были правы. Именно то, что подростки лежали в синагоге, а защищали их израильтяне, показывало их правоту. Подойдя к кровати, на которой лежала дочь, Марк уселся прямо на пол.

— Маги сказали, что ты умерла, Миона, — проговорил мужчина. — Мама чуть не сошла с ума от горя.

— Зато она жива, — заметила Гермиона. Одно только это замечание уже многое говорило, впрочем, мистер Грейнджер уже верил и так.

— Ты разрешишь… ей приехать? — спросил Марк, на что девушка уверенно кивнула.

— Тогда я привезу маму, — решил мистер Грейнджер.

— Везите уже сразу в посольство, — вздохнул Шулим. — Его оборонять проще. Зеев, собирайся и собирай детей! Время разговоров закончилось.

Время разговоров действительно закончилось, это понимал и раввин. Если бы не посольская охрана, кто знает, что бы случилось… Поэтому ребе просто кивнул в ответ на тираду атташе, а вот подростки насторожились.

— Мы заберем вас в посольство, — терпеливо объяснил сотрудник посольства. — Там больше охраны и возможностей. В конце концов, это территория Государства Израиль.

Губы юноши шевельнулись. Прислушавшись, атташе узнал молитву. Ингеле благодарил Всевышнего за то, что ему подарен еще один день. И слушать это было больно до слез.

***

Председатель комиссии по контактам Международной Конфедерации Магов раздумывал о том, зачем его вызвали на работу в этот прекрасный день. Аппарировав в свой кабинет, маг увидел обеспокоенное лицо секретаря, понимая уже, что случилось что-то важное. Его секретарь, герр Шнитке был человеком флегматичным и вывести его из этого состояния было непросто.

— Что случилось, Шнитке? — поинтересовался мсье Лион, усаживаясь за свой стол.

— Случилось, — вздохнул секретарь. — Израильтяне прислали извещение, но оно больше похоже на угрозу.

— Вот даже как? — удивился мсье Лион. — Что же такого случилось?

— Посмотрите, мсье, — перед председателем оказался артефакт официальных уведомлений, активировав который, мужчина похолодел.

Перед ним были двое — юноша и девушка. Сильно истощенные, в лагерных робах со всеми атрибутами, они чуждо смотрелись на фоне современных зданий и автомобилей. Две лежащие рядом руки с узнаваемыми татуировками. Заключение по поводу вещей, рассказ юноши — все было в этом артефакте. На мсье Лиона будто могильным холодом дохнула история.

— Израильтяне угрожают самостоятельно решить вопрос Британских магов, — сообщил герр Шнитке. — Вплоть до применения артефакта Соломона.

Это было страшной угрозой, ибо после применения этого артефакта, магической Британии просто больше не было бы — все маги утратили бы свои силы, став даже не сквибами, а простецами, и повод для такого применения должен был быть очень серьезным.

— Что такого с этими подростками? — поинтересовался мсье Лион.

— Юноша — их объявленный погибшим «герой», — ответил ему секретарь. — Девушка — дочь простецов. Магический опекун обоих — Дамблдор. Установлено, что оба магическим путем были перенесены в Аушвиц, и вернулись оттуда после побега в сорок четвертом году.

— Дамблдор… Надо Ассамблею созывать? — спросил мсье Лион совета секретаря.

— Да как бы не Трибунал, — вздохнул герр Шнитке. — Просто по уставу МКМ, все-таки, председатель, замешанный в уничтожении евреев…

Мсье Лион понял то, что не договорил его секретарь. Новый Холокост отдавал таким, что им всем теперь было вовек не отмыться. Да и очень агрессивная реакция израильтян намекала на подобные вещи. Тяжело вздохнувший мужчина прихватил артефакт, чтобы немедленно переговорить с главой международного полицейского департамента, так называемого «Колдопола».

Принявший его коллега долго рассматривал записанное в артефакте, мрачнея на глазах, после чего взял в руки переговорный артефакт, немедленно кого-то вызвав.

— Нужно арестовать Дамблдора, — произнес он. — Даже если это не он, то его вина, как опекуна, несомненна. А мы пошлем в Британию свой контингент, а то, боюсь, израильтяне магов перережут всех. Они такого не прощают.

— Да, я тоже этого опасаюсь, — кивнул мсье Лион. — Нужна ли нам чья-то виза?

— Пока нет, — покачал головой глава Колдопола. — Будет что-то более ясное, тогда и посмотрим.

— Договорились, — повеселел мсье Лион.

Совсем другой была реакция у руководителей контрразведки в ответ на доклад начальника специальной военной базы. Офицеру было приказано немедленно прекратить любые расследования по этой теме. Причем под угрозой немедленного увольнения без пенсии и выходного пособия. К счастью, на Грейнджера офицер не ссылался, но понимал, что так или иначе на старого товарища выйдут, поэтому решил того предупредить и советовать покинуть страну в минимальные сроки.

— Марк, — увидев, что товарищ вернулся на базу, произнес его начальник. — Бери жену и вали из страны, как можно быстрее.

— Что случилось? — мистер Грейнджер уже, в общем-то понимал, что именно случилось.

— Слили нас всех, — вздохнул его старый друг. — Потому — уезжай, а с базы — прямо сейчас.

— Так и думал… — Марк понял, что в словах мальчишки о причинах такого к ним отношения, может быть и зерно истины. Осознавать факт, что родной стране ты не нужен, было неприятно.

Глава 9

Центральное место в жизни Гарри занимала Гермиона. О себе он думать не умел, ни Дурсли, ни Хогвартс, ни лагерь этому юношу, у которого в жизни доселе не было ничего, научить не могли. Он не думал о смерти Рона. За это время Гарри видел столько смертей, что еще одна его просто не трогала. Вряд ли его можно было за это осуждать. Лагерь подарил ему Леви, веру и… и Гермиону. Как смысл жизни, как единственную в ней зацепку. И хотя Гарри знал, что впереди ждет только крематорий, путь к которому мог быть разным, но конечную точку это не меняло, девушка для него обрела некий ореол святости.

Гермиона же, осознав себя совершенно беззащитной перед произволом других, вцепилась в Гарри, для которого была чем-то вроде святой. Она чувствовала, что юноша готов за нее на все, даже на крематорий. Это очень много значило для девушки, теперь-то и подавно. Гермиона слушала рассказы Гарри, его разбор того, что происходило в школе и принимала правоту юноши. А принимая правоту, она принимала и себя, и веру, и народ, за который мучилась и чуть не погибла.

— Получается, что тролль был… вместо «газовки»… — поняла девушка. — А от василиска меня спасло только зеркало. Но ведь и девочка с Райвенкло, она же вроде чистокровная?

— А ты вспомни, как к ней относились? — Гарри помнил, что рыжие белокурую девочку обзывали, неизвестно за что.

— Унижали… Кажется, даже били… — Гермиона поняла, что это значит, всхлипнув. — Значит, она тоже?

— Получается, что тоже, — вздохнул юноша. — Надо будет попросить, чтобы ее нашли. Пока ее не захватили эсэс.

Гермиона вспоминала тех, кто учился в Хогвартсе, понимая, что настолько брезгливо относились только к ней и к той белокурой, кажется, ее звали Луной. Гарри просто пытались убить из года в год, а он выживал назло палачам и мучителям. Его рука, на которой отпечатались строки, оставленные кровавым артефактом… И другая — с номером. Девушка теперь ассоциировала магов с эсэс, и для всех в «школе» тоже нашлось свое название… Анвайзеры, капо, пипли…

— Мы перевезем вас в посольство, — сказал молодым людям по-доброму улыбавшийся рослый еврей в чем-то, похожим на военную форму. Но была она синей и ассоциаций не вызывала. Ни Гарри, ни Гермиона никак не возразили. Привыкшие к тому, что повлиять на чужое решение никак не могут, а за попытку сопротивления будет очень больно, оба просто покорились своей судьбе. И видеть эту покорность было страшно.

— Научи меня молитве, — попросила Гермиона. Ей отчего-то захотелось быть похожей на Гарри еще и в этом.

— Хорошо, — кивнул Гарри, начав медленно проговаривать слова «Шма». Это заняло время обоих.

Слушая, как ингеле учит мэйделе, медленно одевавшие никак на это действие не реагирующие два скелета женщины только тихо всхлипывали. Видеть вживую то, что представало ранее только на фотографиях, рассказывающих о Катастрофе, было очень страшно. Гермиону белье заставило радостно улыбаться, а мягкое длинное — почти до земли, платье порадовало. Гарри был одет в костюм, болтавшийся на нем, как на вешалке, но тоже радостно улыбался. Эта одежда была, скорее, символом. Юноша чувствовал себя счастливым — им вернули имена, теперь надели вещи, совершенно не похожие на лагерные, придав обоим индивидуальность. Самостоятельно одеваться и раздеваться было сложно, но Гарри всегда все делал через «не могу», вот Гермионе, нога которой поджила, все равно было трудно. Особенно она избегала касаться белья, что создавало свои проблемы при посещении туалета.

— Куда идти? — поинтересовался с трудом стоявший на ногах Гарри. Почему вдруг стало так тяжело ходить, юноша не понимал, но все равно ходил, хотя ни он, ни Гермиона судна не стеснялись. Чего уже было стесняться после того, что они прошли?

— Лежи, ингеле, — покачал головой врач посольства, халат не надевший. Услышавший, где побывали эти двое, доктор все понял сам. — Вас положат на носилки и привезут, не надо вам пока ходить.

— Мы же не калеки? — с тревогой в голосе спросила Гермиона.

— Нет, — вздохнул пожилой мужчина, подоплеку вопроса понявший отлично. — Вам просто нужно восстановиться.

— Хорошо… — расслабленно опала девушка на подушку. — Хорошо, что не калеки… Значит, поживем.

— Нет больше лагеря… — привычно уже начал Гарри, будто уговаривая и себя.

Гермионе очень нравилось лежать вот так, вместе, обнимать юношу и чувствовать себя в безопасности, потому что есть он. Поэтому она ни за что не хотела с ним расставаться, и посольские поняли это, уместив обоих очень легких, почти ничего не весивших, подростков на одних носилках, чтобы спустить вниз, укладывая в броневик, приспособленный для перевозки раненных. Рисковать никто не хотел.

Броневик в сопровождении других автомобилей двинулся в сторону посольства, удивляя граждан. Все-таки, боевая машина под чужим флагом, в центре Лондона… Но Гермиона, лежа в гремящем нутре броневика, чувствовала себя спокойно, потому что был спокойным лежащий рядом Гарри.

В пути ожидаемо ничего не произошло, хотя охрана посольства была готова. Каждый из этих людей, кто сжимал в руке автоматическую винтовку, видел и одежду тех, кого они перевозили, и как выглядели совсем юные люди. Как был готов драться похожий на скелет юноша с зелеными глазами, и как обреченно смотрела девушка, у которой был только он. И воспитанные историей своего народа солдаты и офицеры не могли позволить, чтобы с этими вырвавшимися из ада подростками что-то случилось.

Посольство раскрыло ворота, чтобы накрепко закрыть их за въехавшими машинами, переходя в режим готовности. Чуть позже в эти же ворота въехал и автомобиль Грейнджеров. И вот после этого посольство закрылось. На окна опустились железные шторки с бойницами, женщины и дети были переведены в защищенные помещения, а сама территория ощетинилась пулеметами, сильно смутив Министерство Иностранных Дел Великобритании. Причины такого поведения англичане не понимали.

Размещенные в отдельной комнате, в функциональной кровати, Гермиона и Гарри просто расслабленно лежали, ожидая следующего «кормления».

— Мы теперь будем жить тут? — поинтересовалась Гермиона.

— Наверное, — пожал плечами Гарри. — О нас заботятся, кормят, моют, на работу не гонят, что еще в жизни надо?

— Чтобы ты был, — призналась девушка.

— Я теперь всегда буду, — улыбнулся ей юноша.

***

Марк посадил Эмму в машину и почти не говоря ни слова, выехал из гаража базы. Отъехав на несколько кварталов, мужчина остановился, повернувшись к жене. Следовало ее подготовить к тому, что Эмма скоро увидит. Марк опасался еще и реакции дочери, потому что в детстве дочери жена вела себя… своеобразно.

— Эмма, — начал он с главного. — Миона жива.

— Где она? — воскликнула вцепившаяся в него женщина, вглядываясь в лицо мужа, будто там был написан ответ. — Что с ней? Главное, что жива!

— Эмма… — Марку было тяжело говорить это, но необходимость он видел. — Наша дочь два с лишним месяца провела в очень страшном месте.

— Она сошла с ума? — миссис Грейнджер вгляделась в глаза мужу.

— Нет, и даже не заговаривай с ней об этом! — это была из тем, которые нельзя было затрагивать в разговоре с детьми. — Она в своем уме, но выглядит страшно.

— Даже если у нее нет рук и ног, она моя дочь! — твердо сказала Эмма. — Где она была, Марк?

— В Освенциме, — коротко ответил мужчина.

— В каком Освенциме? — не поняла его супруга. Она хотела еще что-то сказать, но осеклась, увидев с какой болью в глазах смотрит муж.

— Эмма… Наша дочь все это время провела в лагере джерри. Она побывала в сороковых годах! — с тихой яростью ответил Марк. — Если бы не ее мальчик, Миона бы погибла. Ты увидишь…

— Как… в сороковых? — шокировано спросила Эмма, но машина уже отправилась в путь.

Муж ее никогда не обманывал, женщина точно знала, да и к подобным шуткам склонен не был. Но вот то, что он ей сказал, в голове не укладывалось. Эмма помнила фотографии, что показывали по телевизору, рассказывая о концлагерях и просто не могла себе такого представить. Мозг женщины отказывался принимать сказанное правдой. А муж вполголоса рассказывал, каких слов и тем необходимо любой ценой в общении избегать.

Автомобиль проехал какие-то ворота, остановившись на парковке. Эмма вышла из машины, увидев бело-голубой флаг, и наползающие на окна ставни. Не поняв, в чем дело, женщина оглянулась на тяжело вздохнувшего мужа. Марк видел, что посольство готовится к силовому варианту, что ему совершенно не нравилось.

— Это посольство Израиля, — непонятно для Эммы пояснил муж. — Оно готовится защищать нашу дочь и ее мальчика.

— А почему Израиля? — удивленно спросила женщина. Не понимая, причем здесь эта страна.

— Потому что там они были евреями, — вздохнул Марк. — А наша страна защищать их отказалась.

— Ка-ак?! — Эмма была поражена. Страна отказалась защищать своих граждан — это было уже чересчур.

Чуть позже, идя по коридору в сопровождении сотрудника посольства, Эмма слушала, что тот говорил и чувствовала себя так, как будто все это происходит не с ней, как будто она — просто сторонний наблюдатель, смотрящий странный фильм. Потому что то, о чем говорил чиновник, было невозможно принять правдой.

— Девочку хотели отправить в пуф, — объяснил сотрудник посольства. — Но там тоже была конкуренция, так что могли просто дать по голове и затолкать в печь. Мальчик ее спас, взяв с собой, когда бежали, ну и потом тоже — или собаки бы загрызли, или ягодами отравилась бы…

— Что такое пуф? — спросила миссис Грейнджер.

— Лагерный бордель, — объяснил ей местный чиновник. — Попасть туда считалось большим везением. Ее ломали в бараке, заставляя не сопротивляться этому. Почти забили…

— А парень? — спросил мистер Грейнджер, и тут сопровождающий остановился. Он посмотрел в потолок, будто справляясь со слезами.

— Парень — сирота, опекуны его не любили… — глухо проговорил израильтянин. — Что же у вас за страна такая, если для толики тепла и заботы парню пришлось попасть в самое страшное место на Земле?! — это было, пожалуй, криком души.

— Действительно, что же за страна у нас такая… — тяжело вздохнул Марк.

— Не пугайте их, — попросил сотрудник посольства. — Им очень непросто, а выглядят они…

И миссис Грейнджер вошла в небольшую светлую комнату. Почти посреди этого помещения стояла больничная функциональная кровать, в которой спали двое в обнимку. Двое, на первый взгляд одинаковых подростка. Лишь спустя мгновение миссис Грейнджер узнала дочь.

— Нет! Нет! Нет! — заплакала Гермиона во сне, и мальчик прижал ее покрепче к себе, начав поглаживать по голове.

— Тише, родная, тише, — будто и не просыпаясь, заговорил этот молодой человек. — Лагеря нет, крематория нет, мы в безопасности…

Эмма всхлипнула, не ощущая даже, как по ее лицу струятся слезы. Дочка была очень худой, а юноша, лежавший рядом — будто скелетом. Такое ощущение создавалось у женщины, застывшей возле двери.

Глава 10

— Доченька… — прошептала Эмма, медленно подходя к кровати, чтобы опуститься на колени рядом с ней.

Протянув руку, женщина коснулась головы немедленно открывшей глаза дочери. Первой реакцией девушки был немедленно отразившийся в глазах страх. Она что-то пискнула. Сразу же распахнулись веки мальчика, взвилась в защитном жесте тонкая рука, на которой выделялись цифры. Цифры, которых не должно было там быть. Цифры, которые подтверждали все сказанное ей.

— Ой… Мама… — Гермиона узнала ту, что находилась рядом с кроватью. — Мама, я…

— Я знаю, доченька… — Эмма разговаривала очень мягко, но видела, что дочь опасается ее. — Я не причиню тебе зла!

— Даже для «моего блага»? –девушка посмотрела на женщину с подозрением. — И без «потом спасибо скажешь»? — перед глазами встала улыбающаяся Мария, заносившая плеть для удара. Гермиона задрожала.

— Тише, маленькая, тише, — Гарри принялся обнимать девушку, гладить ее, понимая, что не все так просто было у той с родителями.

— Я никогда не буду тебя ни к чему принуждать… — тихо произнесла немедленно заплакавшая миссис Грейнджер. — Прости меня, доченька.

— Я… я не знаю… я тебя боюсь, мама… — проговорила Гермиона, зажмурившись, будто в ожидании удара.

Эмма медленно поднялась и вышла из комнаты, горько разрыдавшись на груди мужа. Марк видел реакцию дочери, осознавая, чего та боится. Мужчина вспоминал все сцены требований и «воспитания», тяжело сейчас вздыхая. Мама для принцессы действительно была страшной, особенно сейчас.

— Вам стоит подождать, — неслышно подошедший врач посольства с сочувствием смотрел на родителей девочки. — Девочка успокоится, почувствует себя в безопасности, и тогда попробуете еще раз.

— Она меня боится… Миона меня боится! — Эмма никак не могла успокоиться.

— Понятно, чего она боится… — вздохнул мистер Грейнджер. — Дорогая, ее били, мучили, а ты ей угрожала психиатром, помнишь?

— Но психиатр — это… — непонимающе посмотрела на него женщина. — Ей сейчас понадобится…

— Это газовая камера, — веско сказал доктор. — Для вашей дочери психиатр — это газовая камера. Пока вы это не осознаете, вам не нужно с ней общаться.

— Но… Это моя дочь! Я имею право! — воскликнула женщина, мгновенно забывшая, о чем молила бога долгими ночами.

— Если будет необходимо, мы избавим вас от этого права, — жестко произнес присоединившийся к ним сотрудник посольства. — Это дочь нашего народа, и, если будет нужно… — в его голосе прозвучала нешуточная угроза.

— Но я же… Я же как лучше… — миссис Грейнджер искренне не понимала, что она говорит не так, а ее муж только вздыхал.

— Пойдемте, — предложил чиновник. — Это тема для другого разговора.

Марк раздумывал о том, почему его жена ведет себя именно так. Почему она готова стать врагом собственному ребенку? Мистер Грейнджер не находил ответа на этот вопрос, но был благодарен сотрудникам посольства за вмешательство. Если бы Эмма открыла рот — они потеряли бы дочь. Настало время серьезно поговорить.

А Гермиона дрожала в руках Гарри, не в силах успокоиться. Юноша уже нажал кнопку вызова врача, которую ему показали. Перед внутренним взором девушки переплеталась миссис Грейнджер и Мария. Гермиона почти видела зев крематория, куда указывала мама со словами: «я забочусь о тебе».

— Так я и думал, — заявил вбежавший в комнату врач, после чего помог девушке выпить что-то белесое из пластикового стаканчика. — Сейчас станет легче.

— Что с ней? — Гарри сильно испугался за Гермиону.

— Видимо, не все хорошо у нее в семье было, — произнес доктор, погладив успокаивавшуюся девушку. — Вот и получилась какая-то ассоциация…

— Пси-пси-пси… — попыталась сказать Гермиона, но не смогла.

— Сейчас пройдет, — вздохнул врач. — Испугалась сильно твоя мэйделе…

Они говорили на идише. Гарри уже знал, что языком, на котором говорят евреи, является иврит, но почему-то в посольстве многие знали идиш, а говорить по-английски не хотелось самому Гарри. Почему именно ему не хотелось — он не понимал, зато отлично осознавал врач, учитывая детство парня.

— Вас никто в обиду не даст, — твердо произнес доктор. — Не будет ни психиатров, ни газовой камеры, ни крематория. Вам это гарантирует государство Израиль.

— Государство Израиль? — удивилась девушка, заикание которой пропало.

— Наша страна, родная, — прижав к себе Гермиону тихо произнес Гарри. — Леви говорил, что однажды…

— Так случилось, вам расскажут, — улыбнулся израильтянин, еще раз взглянув на подростков и вышел, оставив что-то на одеяле, которым были оба укрыты.

— Что это? — удивилась девушка, потянувшись к тонкой книжечке с подсвечником на обложке.

Менору Гарри, разумеется, не узнал — он ее никогда не видел. Но вот написанное по-английски прочел, уже понимая, какой подарок им обоим оставили. Пожалуй, именно это и было дороже всех слов, вместе взятых — маленькая тоненькая книжечка. Внутри обнаружились их фотографии. Гермиона смотрела на себя и тихо всхлипывала — себя в зеркале девушка доселе не видела.

— Это наша гарантия, Гермиона, — улыбнулся Гарри, все поняв. — Твоя и моя. Это паспорт.

— Как-то странно это выглядит для паспорта, — отозвалась девушка, привыкшая к виду паспорта Великобритании.

— Тут написано, что мы с тобой граждане Израиля, — показал английский текст юноша. — Не англичане, понимаешь?

— Значит… Не будет Хогвартса? — сделала вывод Гермиона, улыбнувшись. — И… мама не страшная, потому что защищают?

— А почему ты считаешь, что мама страшная? — поинтересовался Гарри, не понимавший, как можно бояться родителей. Можно сказать, что сирота идеализировал само это понятие.

— Мама, она как Мария… — попыталась объяснить девушка. — Для моего блага… И еще сама потом спасибо скажу…

— Била… — понял юноша, не принимавший подобного. По его мнению, девочек бить было запрещено, да и Леви говорил…

Что делала Мария и как это обосновывала, Гарри уже знал. Гермиона исповедовалась пока они ехали, совершенно не боясь его реакции, а только потому, что ей самой это было нужно. Поэтому теперь уже юноша все отлично понимал, не представляя, правда, сможет ли девушка принять и простить маму. «Это для твоего блага, Гарри», — вспомнил он слова Дамблдора.

— Я некрасивая… — всхлипнула разглядывавшая паспорт Гермиона. — Просто уродина…

— Ты очень красивая, — честно ответил Гарри. — Просто чудо какая…

— Поцелуй меня, — попросила девушка, глядя на него влажными глазами.

Преодолевая неожиданную робость, юноша прикоснулся своими губами к губам той, что была смыслом его жизни. Губы сомкнулись, на минуту даже показалось, что здание посольства вздрогнуло, но это не отвлекло Гарри. Касаться Гермиону еще и так было очень волнующим, да и девушке явно понравилась нежность первого поцелуя.

— Я тебе не противна? — тихо спросила она. — Ведь меня трогали, и еще что-то делали…

— Ты самая лучшая на свете, — ответил ей Гарри, повторяя прикосновение губами. — ты не можешь быть противной. Я живу только потому, что есть ты.

Это признание, уже один раз слышанное, убедило Гермиону в том, что Гарри у нее есть. Еще раз заглянув в паспорт, девушка вздохнула, принимая новую реальность, в которой ее защищали, даже, кажется, от родной страны.

***

Эмма действительно считала, что желает только самого лучшего дочери, при этом совершенно не желая спрашивать ее мнения. Тогда ее отвели в отдельную комнату, разделив с мужем. В этой комнате была только кровать и санузел — больше ничего. Мистер Грейнджер не понимал, что хотят сделать израильтяне, но те, похоже, понимали, что происходит.

Эмма сидела на кровати, а вокруг было тихо, очень тихо. Женщина просидела так час, потом другой… Внезапно комната наполнилась шумом — что-то приглушено ревело, позвякивало и на фоне этого вдруг заговорила Миона. Голос дочери, прерывающийся от слез, не узнать было сложно. Девушка, наверное, сама не знала, что ее голос писали во время перевозки.

— Мария сказала, что это большая удача… — говорила Гермиона. — Но я не хотела, потому что… Лучше газовка, чем такое…

— Это когда тебя в пуф хотели отправить? — спросил юношеский голос. — Я тебя понимаю…

— Но она сказала, что я дура и могу выжить, — продолжила девушка. — Поэтому она меня заставит, для моего же блага.

Запись прервалась, а потом голос дочери уже в тишине проговорил: «Она как Мария». Эмма не понимала, зачем ей дали прослушать эту запись, она не хотела ее примерять к себе, но больше заняться было нечем, поэтому женщина задумалась. Миссис Грейнджер понимала, что ей хотят сказать, но совершенно не хотела принимать это, не хотела применять к себе, поэтому просто злилась.

— Не понимает? — поинтересовался Марк у зашедшего атташе — уже знакомого Шулима.

— Судя по всему, нет, — покачал тот головой.

— Я слышал, что маги, вроде бы, умеют просматривать воспоминания, — что-то такое Миона говорила в конце четвертого курса. — Если Эмме показать…

— Прибудут наши маги, дадим ей эту возможность, — кивнул сотрудник посольства. — А пока вам стоит побыть в выделенных комнатах. Возможно, вы сумеете убедить вашу супругу.

— Хорошо, — кивнул мистер Грейнджер, но счел возможным спросить. — А если она будет настаивать, ведь вы не можете держать на территории посольства британских граждан.

— Единственные британские граждане здесь — это вы с супругой, капитан, — усмехнулся военный атташе. — Гарри и Гермиона — граждане Израиля.

— Как Израиля? — поразился Марк, насколько он помнил, вопросы гражданства были долгими и просто не решались.

— И девочка, и мальчик подтвержденные евреи, — вздохнул его собеседник. — Подтвердили их еврейство эсэсовцы, татуировкой и винкелями на одежде. Дети едва не погибли, их мучили и избивали, как и многих до и после них. По нашему закону, еврею достаточно ступить на землю Страны, чтобы получить гражданство. А посольство — территория Израиля.

— Вот как… — задумчиво проговорил мистер Грейнджер. В условиях предательства со стороны Британии, это был, пожалуй, лучший выход. — Я понял вас.

Сидя в одной комнате — уже другой — с Эммой, Марк пытался достучаться до своей супруги, но видел полную бесперспективность этого занятия. Как когда-то он не смог заставить Эмму не применять силовые методы убеждения, так и сейчас не мог сдвинуть твердолобую супругу с ее убежденности в своей правоте.

— Дочь — гражданка другой страны, находящаяся на ее территории, — сделал последнюю попытку мистер Грейнджер. — И родительских прав ты можешь легко лишиться.

— Этого не может быть! — заявила Эмма. — Она будет делать то, что я сказала! Потому что я мать!

— Тьфу, — сплюнул в сердцах Марк. — Устал я от твоей твердолобости…

Эмма в ответ устроила истерику, а ее муж задумался, заново переоценивая прошлое. Ведь не всегда Эмма была такой, когда же супруга умудрилась стать таким тираном? На этот вопрос ответа у мужчины просто не было. Как и рецепта — что делать. Миона точно также могла испугаться и его самого, ибо обычно Марк бездействовал, считая, что не может защищать дочь от жены, противопоставляя себя ей. Он был неправ и теперь понимал это, но, по мнению мистера Грейнджера, было уже слишком поздно.

Глава 11

Гарри и Гермионе разрешили понемногу вставать, чтобы спокойно двигаться до туалета и обратно. Девушка приняла себя такой, какой стала, ведь для юноши она была всем, и то, как Гарри к ней относился, не могло не отразиться на восприятии Гермионы. Вот и в этот день, они сидели рядом. Просто молча сидели, наслаждаясь тишиной. Поначалу такая необычная, без лая собак, без окриков, тишина пугала, но потом стало как-то привычнее.

По телевизору крутился какой-то фильм, но ни Гермиона, ни Гарри его просто не воспринимали. Поэтому, переглянувшись с юношей, девушка подтянула к себе поближе выпрошенные учебники по языку. В последнее время они все чаще понимали друг друга почти без слов. Кроме того, раздумывая над природой своего отношения к Гарри, Гермиона понимала, что это, пожалуй, любовь, как в книжках, а самому юноше, казалось, совершенно не важно, как называть факт того, что для него в мире существует только Гермиона.

— А что будет потом? — спросила девушка. — Ну вот откормят нас и что потом?

— Потом, наверное, уедем, если захочешь… — не очень уверенно произнес Гарри. — И будем жить…

— Я захочу, — кивнула Гермиона. — Я с тобой куда угодно захочу! Здесь у нас маги из эсэс, страна, которой мы не нужны и… мама.

— Эх, — вздохнул юноша. — Значит будем жить там, где эсэс точно не будет.

В дверь постучали. Гарри немедленно встал, а Гермиона спряталась за ним, ей опять стало страшно — стук был незнакомым. Ничего поделать с собой девушка не могла — любой посторонний пугал ее до паники. Врач посольства только вздыхал — что делать в такой ситуации он не знал.

— Можно к вам? — на идиш спросил гость, отчего Гарри расслабился, поворачиваясь к Гермионе, чтобы обнять.

— Заходите, — произнес юноша в процессе обнимания испугавшейся девушки.

— Ого… — послышался удивленный голос, заставивший Гарри посмотреть на гостя. — Здравствуйте, меня зовут Захав, я маг, но бояться меня не надо.

— Ой… — Гермиона спряталась за юношей. — А вы… вы…

— Я хочу выяснить, почему вы попали на полвека назад, — объяснил израильтянин, а кем он еще мог быть? — Почему не могли колдовать, и взять матрицу ваших воспоминаний.

— Опять все вспоминать, — Гермиона задрожала и ее снова обнял Гарри.

— Можно только мои? — поинтересовался юноша. — Гермиона опять плакать будет.

— Матрица не заставляет вас все вспоминать, молодой человек, — покачал головой маг. — Нужно только пустить меня и тогда ваша невеста не будет плакать.

— Невеста? — Гермиона удивилась так, что вышла из-за Гарри. — Я не против, вы не подумайте, но, когда мы успели?

— Иногда и мгновения достаточно, — вздохнул маг, взмахнув каким-то кольцом. Потом он повторил этот жест несколько раз и нахмурился. Что-то ему явно не нравилось. — Что было перед тем, как вы сели в поезд?

— Эсэс местные нас в ловушку заманили, — объяснил Гарри, рассказав затем о бое в Отделе Тайн.

— Вы стояли рядом, — утвердительно произнес Захав. — В вас попало редкое заклятье, именно из-за него вы и не могли колдовать, да и, по-видимому, попали туда, куда попали. Вы знаете, кто его на вас наложил?

— Бородатый такой… — попыталась описать Гермиона, но маг покачал головой.

— Пустите меня? — поинтересовался он, на что молодые люди, переглянувшись, одновременно кивнули.

Захав действительно не заставил молодых людей вспоминать все, через что они прошли, что что Гермиона и Гарри были ему благодарны. Маг покачал головой, упаковав две склянки воспоминаний, поблагодарил и хотел уже уйти, когда его остановили.

— Простите, Захав, — робко произнесла Гермиона. — Там, в воспоминаниях девочка будет такая беловолосая. Над ней в школе издевались и не любили, может быть, она тоже?

— Мы обязательно проверим, — посерьезнел маг, после чего попрощался еще раз и вышел.

Только после этого Гарри понял, почему не испугался — израильтянин был без мантии, просто обычная рубашка и штаны. Такого мага юноша, пожалуй, был готов принимать. Гермиона улыбнулась, вспоминая, что сказал Захав.

— Итак, мы жених и невеста, — произнесла девушка. — Я тебя люблю, а ты?

— Я без тебя жить не умею, — ответил ей юноша. — Конечно, я тебя люблю.

— Значит, мы уже почти семья… — задумчиво проговорила Гермиона. — Мне кажется, что мы уже совсем семья… Ты меня спас, обнимаешь, заботишься…

— Все будет хорошо, — улыбнулся Гарри. — Мы уедем туда, где точно нет эсэс и будем счастливыми. За всех, кто не дожил.

Обнявшиеся молодые люди не знали, что Луну Лавгуд принялись разыскивать сразу же, а воспоминания Гермионы просматривали не только маги. И чем больше смотрели эти воспоминания специалисты, тем больше у них вопросов возникало. Часть вопросов, касательно детства Гарри Поттера, была передана англичанам, которым сразу стало нехорошо. Потому что израильтяне обещали поднять скандал, ибо одно дело — никому не известный сирота, а совсем другое… В общем, иметь такие проблемы никто не хотел, отчего Дурслям сразу стало грустно.

Впрочем, ни Гермиона, ни Гарри об этом не задумывались. Они учили язык своей новой страны, той самой страны, о которой грезил Леви в страшных бараках Освенцима. Любви к которой сумел научить сироту, а тот пронес уже эту любовь, соединив ее с любовью к девушке. И теперь Гарри совершенно не жалел о расставании с Британией, ведь ничего хорошего, кроме Гермионы, у него с Британией связано не было.

Даже свое настоящее тепло, заботу, внимание к себе, как к человеку, юноша получил в блоке лагеря смерти. Буквально в шаге от смерти он познавал веру и тепло наставника, которому от Гарри не нужно было ничего. Мог ли после такого сожалеть об этой стране юноша?

***

Вошедший к Грейнджерам мужчина представился израильским магом. В первую очередь он внимательно посмотрел на сразу занервничавшую миссис Грейнджер, тяжело вздохнул и махнул рукой с зажатым в ней кольцом. Эмма замерла на месте, как и мистер Грейнджер. Марк чувствовал, что не может пошевелиться, при этом почему-то не испытывал паники, хотя, по своему мнению, должен был.

— Так, — кивнул сам себе Захав, еще раз внимательно посмотрев на женщину, пробормотав что-то о затейниках, после чего опять махнул рукой с зажатым в ней кольцом.

Внешность миссис Грейнджер стекла с женщины, оставляя после себя совершенно незнакомого Марку человека. Мистер Грейнджер почувствовал желание упасть в обморок, но двигаться все еще не мог. Незнакомка смотрела на израильтянина, злобно ухмыляясь.

— И кто же это у нас? — поинтересовался Захав, но ответа, разумеется, не услышал. Отпустив Марка, он унес тело женщины заклинанием, чтобы заняться им поближе.

— Могу ли я присутствовать на допросе? — поинтересовался мистер Грейнджер, получив в ответ кивок.

Что именно это значит, Марк не понимал, за исключением того, что под личиной его жены была вовсе не Эмма. После допросов мага, факт существования такой возможности мистера Грейнджера не удивил. Он хотел знать, где его жена, хотя и подозревал. Еще Марку было важно узнать, зачем это было сделано. Должна же быть цель для таких усилий?

—Где настоящая миссис Грейнджер? — поинтересовался Захав, принудительно влив какую-то жидкость в рот женщине.

— Принесена в жертву, — последовал ответ, незнакомка говорила без всяких интонаций, монотонно. Марк же схватился за сердце.

— Зачем? — поинтересовался маг.

— Мне нужна была ее кровь, — ответила женщина. — И кровь ее…

— Зачем вам нужна была эта кровь? — продолжив спрашивать Захав, подав кому-то знак помочь мистеру Грейнджеру.

— Сегалы должны быть уничтожены! — яростно выкрикнула незнакомка. — До последнего человека! Только тогда их кровь послужит Наследию!

Маг непонятно выругался, задумчиво посмотрев в потолок. Мистер Грейнджер спал под чарами, ибо выдержать подобное не смог. Сегалы происходили из рода левитов, то есть девочка еврейкой как раз была. Этим и объяснялось ее попадание именно в лагерь смерти, а парню прилетело, по-видимому, за то, что любил ее уже тогда. Вот только загадочное «наследие»… У мага была только одна версия, но спросил он о другом.

— Как давно вы изображаете миссис Грейнджер? — поинтересовался Захав.

— Десять лет, — усмехнулась женщина, а потом уже без вопросов принялась рассказывать о договоре с магами: Гермиона должна была стремиться в магический мир, чтобы там умереть.

— Грязь-то какая, — вздохнул маг, кнопкой вызывая сотрудников охраны. Насчет «наследия» он был прав. Нацисты пытались уничтожить магические семьи, ибо миссис Грейнджер была магом. Слабым, ушедшим из магического мира, но магом. Вот как теперь ее дочери сказать, что эсэс дотянулись до ее семьи даже спустя полвека? — Скорей всего и наложивший заклятье из той же организации.

Очнувшийся мистер Грейнджер не мог поверить в то, что Эмму давно убили эсэсовцы. Он просто не хотел в это верить, но выхода не было. Как об этом сказать Мионе, Марк даже не представлял, как-то вмиг будто постарев на десяток лет.

— Можно мне посмотреть воспоминания Мионы? — поинтересовался он, зная, что эти воспоминания были извлечены.

— Можно, — кивнул Захав, предоставляя возможность отцу девочки увидеть, через что она прошла.

Немкой занимались прибывшие из Израиля специалисты, постепенно вскрывая всю сеть Аненербе в Британии и за ее пределами, вот только ситуации это никак исправить не могло. Ссылка на британских магов вообще никого не удивила, даже в самой Стране. Подобные дела безнаказанными оставаться не могли, поэтому Израиль готовил адекватный ответ, а последняя из магической ветви Сегал отъедалась, чтобы перестать быть похожей на обтянутый кожей скелет. При этом помогать зельями Захав опасался — мало ли какие еще последствия заклятья, наложенного на девочку, могли проявиться.

— Сколько еще таких историй нас ждет, — вздохнул военный атташе, поглядывая на Марка. — Все никак не вымрет эта плесень…

— Так подкармливают ее со всех сторон, — вздохнул Захав. — Как будто им одного раза было мало. Что там с девочкой, о которой Гермиона говорила?

— Судя по тому, что удалось узнать, ее похитили, — вздохнул сотрудник посольства. — Завтра приедут еще специалисты, будем готовить операцию по освобождению. Там тоже не все понятно… Но лучше всего разбираться уже здесь.

— Вот не живется спокойно этой Британии, — вздохнул маг.

Выпавший из артефакта мистер Грейнджер, упал на пол. То, что он увидел, даже представить было сложно, но теперь он знал, через что прошла дочь. Он очень хорошо понимал ее, и отношение Мионы к этому парню тоже. Принять смерть жены Марк все еще не мог, гоня от себя мысль о том, что любимую убили, а он даже ничего не заметил. Осознать это было очень сложно.

Глава 12

Арест Дамблдора прошел как-то очень буднично. Прибывший по приглашению почетный председатель совершенно не ожидал ни цепей, ни блокирования магии, поэтому вызвать феникса, чтобы сбежать не мог. Да и зал заседаний, где он оказался был Альбусу незнаком. Серые стены, мощные защитные артефакты, круг полной блокировки магии — все наводили на мысли о плохом. Кроме того, из-за негатора магии слетели все наложенные чары, поэтому выглядевшая почерневшей рука обрела свой нормальный цвет и вид, что значило — все придется начинать сначала.

— Высокий Трибунал собирается редко, — услышал он голос того, кого считал мертвым. Обвитый цепями, сидевший на железном кресле Дамблдор с неверием в глазах смотрел на этого мага.

— Да, Альбус, меня не убили в Освенциме, и от старости я тоже не умер, — усмехнулся носивший фамилию Коэн маг. — Хотя даже мои дети и внуки верят в это. Твой друг Геллерт старался изо всех сил, даже во время побега… Помнишь? — спросил выглядевший сорокалетним маг, вглядываясь в лицо Альбуса. — Помнишь, — кивнул он сам себе.

— Но… Ты не можешь быть председателем! Ты же… — попытался что-то сказать Дамблдор, но замолчал, вспомнив, в каком случае урожденный Коэн может обвинять.

— Мой народ обвиняет тебя, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, в небрежении своими обязанностями опекуна, уничтожении крови моего народа, покушении на плоть моего народа, черной магии в отношении сына моего народа, — громко проговорил председатель. — Да будет Магия мира мне свидетелем, а Всевышний покарает за ложь!

Теперь Дамблдор понял — это был не просто Трибунал. Это был очень древний ритуал. Весь народ обвинял, как было уже однажды, но тогда он успел выскользнуть и спрятаться в Британии, мало того, Дамблдор успел спасти и друга, но теперь спасения не было — его обвинял целый народ. И, по-видимому, евреи смогли добыть доказательства, достаточные для начала этого ритуала. Даже объявить о начале подобного судилища было непросто — Магия оценивала право на Трибунал, а ее подкупить было невозможно. Да и воззвание к еврейскому богу — это было очень серьезно. Ибо загоревшаяся синим Звезда Давида нависла над головой Коэна, в готовности покарать.

— И все же, какие у вас доказательства? — поинтересовался один из судей. Несмотря на то, что оценивала и карала Магия, у людей было право вынести и свое решение.

— Прошу внимание на артефакт, — произнес Коэн. — Двое магов, находившихся под магической опекой Дамблдора.

Артефакт показал юношу и девушку, очень истощенных. Но вот одежда на них было более, чем узнаваемой. Вглядевшись, Дамблдор узнал Поттера и грязнокровку, которой было суждено сдохнуть на глазах «избранного».

— Узнал, Альбус? — едко поинтересовался израильтянин, что-то переключив в артефакте и присутствующие увидели современный автомобиль, и дату на вращающихся часах.

— Вы хотите сказать, что эти двое в таком виде… — судья аж задохнулся.

— Из поезда они попали в Освенцим, где провели два с небольшим месяца, — проговорил Коэн. — Можем посмотреть воспоминания, хотите?

— Не надо, — отказался представитель судей. — В сорок пятом насмотрелись на всю жизнь…

— Мальчик — сын нашего народа, в его голову Дамблдор пытался вживить темный артефакт, выдавая его за крестраж, — продолжил израильтянин свою речь. Альбус попытался что-то сказать, но встретил только насмешливый взгляд израильского мага, признанного праведником еще при жизни, а это было немного повыше всех званий Дамблдора. Да и дураков в этом зале не было. — Девочка — дочь нашего народа, мать которой убили нацисты по попустительству магического опекуна, вступившего с ними в договорные отношения, а отец…

— Что отец? — поинтересовались из зала.

— Узнав о том, что пережила дочь, да еще о смерти жены, отец девочки сошел с ума, — падали в вязкую тишину слова израильтянина. — Наш народ требует покарать виновных!

Желавший что-то сказать судья не успел даже раскрыть рта, когда резко покрасневшая Звезда Давида впилась в Альбуса Дамблдора, заставляя того громко и отчаянно кричать. Подобное наказание было вдвойне показательно, ибо сохранилось только в легендах.

— А теперь, европейские маги, выбирайте, — хмыкнул Коэн. — Или вы ставите Британию на место, заканчивая то, что там сейчас происходит, или мы применим Печать Соломона!

— Дайте нам неделю, — попросили из зала. Вычеркивать всю Магическую Британию было чревато для экономики и контрактов.

— Наш народ дает вам неделю, а после… — Коэн не договорил. Все было понятно и так.

Израильтянин говорил от имени своего народа, что обычно не делалось. Чтобы так говорить, мало было иметь на это право. Надо было еще обладать и силой, верой, да много чем. Европейские маги этим похвастаться не могли, разве что русские, но европейцы русских таковыми не считали, о чем Коэн, разумеется, знал. Закончив здесь, маг подумал о том, что нужно девочке рассказать о родителях, да и Гарри…

***

Гермиона все чаще ловила себя на мысли о том, что хочет уехать отсюда. Вспоминая родителей, Гермиона чувствовала, что просто не сможет довериться маме, для которой существовало ее мнение и неправильное, и папе. С папой все было сложнее — он вроде бы любил Гермиону, но при этом никак ее не защищал. Именно это ощущение абсолютной беззащитности преследовало девочку все детство, оно было таким же, как… Как в лагере. То ли дело сейчас…

— Гарри, я поняла, — тихо произнесла сидевшая в объятиях мальчика Гермиона. — Мое детство было, как у тебя… Меня не били… так. Но все детство было очень жутко.

— Но у тебя же родные родители? — удивился Гарри. — Зачем они так с тобой обходились?

— Для моего блага, — горько произнесла девушка. — Папа просто не защищал, а мама… — она тихо заплакала.

— Родная моя, не надо плакать, — принялся уговаривать ее юноша. — У нас все будет хорошо, они больше не имеют власти над тобой. Мы теперь у нас есть.

— Мы есть, — кивнула Гермиона, потянувшись губами. Девушке очень понравилось целоваться.

— Пойдем гулять? — предложил Гарри, на что Гермиона с готовностью кивнула.

Им уже разрешили гулять на лужайке посольства, где с улицы обоих увидеть было невозможно, а сотрудники посольства за сердце хвататься при виде подростков уже перестали. Гермионе очень нравилось гулять. За мощными стенами ездили машины, ходили люди, а здесь было мирно и спокойно. И абсолютно, совершенно безопасно, потому что теперь ее защищали. Она уже не была абсолютно беззащитной, отчего радовалась каждый день.

О родителях Гермиона не думала. Иногда девушка корила себя за это, но после лагеря просто не могла называть маму мамой — ей постоянно чудилась Мария с плетью. Снившаяся ей ночами женщина, заставлявшая снимать все с себя, чтобы не пачкать кровью и избивавшая до полусмерти, по потери сознания, отчего Гермиона кричала каждую ночь, почти срывая горло криком и только зелье хоть немного помогало.

Одевшись, молодые люди поднялись на лифте, чтобы выйти на улицу. Не по-осеннему светило солнце, по небу бежали облака и ни о чем плохом думать не хотелось. Думать вообще не хотелось, хотелось бегать и прыгать, но пока еще было нельзя. Доктора очень четко рассказали, что можно, а чего делать совсем нельзя, поэтому пока надо было терпеть.

— Сегодня пятница, — напомнил Гарри, улыбающаяся девушка кивнула ему — она уже знала, что это значит.

— Гуляете? — поинтересовалась Рива, подходя сзади.

— Да, Рива, — солнечно улыбнулась Гермиона, сразу же оказавшись в объятиях женщины.

— Вот и молодцы, — кивнула ребецин. — А я вас хотела позвать кушать, но еще немного это подождет.

— Рива… — девушка не знала, как сформулировать то, что она чувствует. — Скажи, а почему я тебя чувствую родней и ближе, чем… чем моя мама?

— Так бывает, мэйделе, — ответила Рива, уже, в общем-то зная, почему. Но женщина не хотела гасить эту улыбку, принося плохие новости девочке. Гермиона что-то почувствовала, решив, тем не менее, промолчать.

После прогулки был обед, во время которого уже можно было почти все, ну а потом утомившиеся Гарри и Гермиона отправились в кровать. Рива пришла к ним, чтобы посидеть с детьми, у которых не было никого, кроме народа. Маму девочки, как оказалось убили, отец неожиданно сошел с ума, в буйстве своем устроив стрельбу у дворца, насилу скрутили. У мальчика родителей тоже не было. Но девочке тепло нужно было сильнее, это Рива видела очень хорошо. Гермиона вся тянулась к теплу, а мальчик привычно жил для нее. Если подумать — это очень страшно… Но ничего с этим сделать было нельзя.

***

С того дня, когда не стало мамы, Луна Лавгуд будто погрузилась в себя. Папа сначала горевал, потом начал пить виски. Когда он был пьяным, то обвинял девочку в смерти мамы, отчего становилось все тяжелее на душе. Соседские Уизли оскорбляли ее, а в школе… В школе Луну почему-то невзлюбили. У нее воровали вещи, заставляли ходить почти голой и очень больно били. Правда, за что, девочка не понимала.

Жаловаться было бесполезно. Первая же попытка пожаловаться декану привела Луну в Больничное крыло. Профессор Флитвик покивал и сказал, что все образуется, а вот вечером в спальню ворвалась староста. Она сорвала с Луны всю одежду, а потом… Потом было Больничное крыло, а вот Луна ничего не помнила, кроме очень сильной, всепоглощающей боли.

Эта боль стала ее постоянной спутницей в Хогвартсе, а дома был пьяный папа. Слава Мерлину, Ксено дочь не бил, но каждое его слово ранило больнее, чем боль в Хогвартсе. Луна чувствовала, что потихоньку сходит с ума, но тут возрождение Волдеморта заставило старосту почему-то притихнуть. Хотя почему, мисс Лавгуд поняла — староста была полукровкой, а Луна считалась чистокровной.

Но теперь папа решил бороться с силами зла посредством журнала, что создало проблемы девушке — та боль, что была раньше, оказалась не такой сильной по сравнению с Круциатусом, которым ее награждали подкарауливавшие Луну слизеринцы. И у девушки возникло ощущение, что все происходит не с ней.

Видимо папа наступил кому-то на больную мозоль, потому что, когда луна ехала на свой шестой курс, вдруг стало темно, а когда девушка снова открыла глаза, она оказалась в какой-то клетке, привязанной и без одежды. Казалось, хуже быть не может.

— Ты здесь для того, чтобы твой отец перестал печатать свою ересь, — объяснил Луне какой-то мужчина.

Ее начали пугать, вызывая ужас, чтобы послать воспоминания папочке, которому, как думала девушка, было все равно. Ей угрожали насилием, потом, когда она уже просто закрывала глаза, чтобы это не видеть, принялись колоть ножами, заливая потом глубокие порезы бадьяном. Это было очень страшно, особенно на лице, на груди и… Луна кричала от боли, но мучители только улыбались, продолжая ее мучить, чтобы отослать воспоминания.

Затем что-то случилось и ее перестали кормить почти совсем, только вода появлялась в миске, и Луна поняла, что обречена. По какой-то причине ее захотели убить именно так. Медленно, очень медленно… Она потеряла счет времени и только грызущий изнутри голод показывал, что девушка еще жива, хотя ее и избивали, но как-то не так сильно, без ярости, как будто по необходимости. То, что это делают домовики, Луна не поняла.

В один из таких дней ее тюрьма зашаталась, что-то несколько раз взорвалось, решетка клетки упала вниз. Луна ощутила себя завернутой в какую-то ткань, на руках спешившего куда-то мужчины в необычной одежде. Он говорил с другими такими же мужчинами на непонятном для девушки языке, поэтому она просто потеряла сознание, придя в себя в какой-то комнате, где ее бережно положили на кровать. «Я умерла», — поняла Луна, обрадовавшись концу мучений.

— Надо детей позвать, — вздохнул Зеев, увидев в каком состоянии спасенная девушка.

— И Риву, — ответил ему Шулим. — А эту страну я бы…

— Да, Рива нужна, хотя бы помыть, — раввин не понимал такой жестокости. Девушка в кровати выглядела, как и дети в самом начале, разве что следов на теле было поменьше. — И выяснить бы, что с ней случилось.

— Выясним, — мрачно пообещал руководитель операции по спасению.

Маги действительно походили на эсэс, но уловом сегодняшнего дня была не только эта девушка, но и маг, наложивший, судя по воспоминаниям, заклятье на Сегал, в результате чего та вместе со своим ингеле оказалась в Освенциме. Мага ждал очень неприятный для него разговор, о чем тот пока не подозревал, ибо находился без сознания.

Глава 13

Гермионе очень нравился этот праздник. Все сидели возле стола, на котором стоял подсвечник. Сегодня и девушке доверили зажигать свечи. С необъяснимым волнением в груди Гермиона скопировала Риву: зажгла свечу, прикрыла глаза рукой, запинаясь, проговорила благословение и села на свое место рядом с Гарри, сияя улыбкой. На душе было необыкновенно солнечно. Ощущение какого-то внутреннего счастья заполняло девушку, улыбался и юноша.

— Как будто что-то родное, — смущенно призналась она Гарри. — Я так себя дома не чувствовала, как сейчас.

— Значит, ты приняла свой народ, — улыбнулся Гермионе услышавший это Зеев, а Гарри просто обнял невесту. Маг же сказал, что девушка — его невеста, значит, по мнению юноши, так оно и было. Гермиона прикрыла глаза, опираясь спиной на Гарри.

Затем они кушали, пели «Шаббат Шалом» и «Леха Доди», отчего и Гермионе, и Гарри становилось очень радостно на душе. Объяснять эту радость молодые люди не стали, они жили этим моментом принимая тот факт, что находятся среди своих. Это ощущение защищенности, неведомое прежде заставляло улыбаться. Окружающие радовались за молодых людей, видя их улыбки.

В эту ночь в сон Гермионы впервые не пришел лагерь. Впервые за долгое время девушка не плакала, не кричала, не дрожала от страха перед первым, самым страшным, ударом. Она просто спала, счастливо улыбаясь во сне. Не пришел лагерь и к Гарри, во сне он рассказывал своей Гермионе о том, что она для него значит, а вокруг стояли знакомые и незнакомые люди, желая им счастья и долгих лет жизни.

Проснулась Гермиона с внутренним ощущением счастья, сразу же принявшись целовать Гарри. Еще не проснувшийся юноша обнял счастливо затихшую у него на груди девушку. Радостно улыбавшуюся, а не грустную после тяжелой ночи. Сегодня лагерь не пришел, что безмерно радовало обоих.

— Сегодня нельзя работать, — напомнил Гарри. — Поэтому будем гулять.

— А гулять — это не работа? — озабоченно спросила Гермиона.

— Гулять — это надо, — поцеловал ее юноша. — Надо набирать вес, чтобы жить дальше.

— Даже не представляю, как это, — призналась девушка. — Встаем?

В отношении молодых людей шаббатние законы были смягчены, потому что им нужно было вовремя и правильно питаться, заниматься гимнастикой, что как раз интерпретировалось, как работа. Но Зеев заранее поговорил с обоими, поэтому они знали, что можно и что нельзя.

Проходя по коридорам замершего посольства, Гермиона остановилась, выглянув из окна на флаг. Бело-голубое полотнище развевалось на ветру, будто укрывая собой, будто говоря о том, что она больше не одна. С каждым днем девушка привыкала к тому, что никогда не будет незащищенной, в полном одиночестве против «вершителей судеб», как бы они не назывались.

В ночь с субботы на воскресенье Рива разбудила молодых людей. Совсем недавно уснувшие, они не успели увидеть свои сны, что радовало, конечно. С трудом открывшая глаза уставшая за день Гермиона, с тревогой посмотрела на улыбнувшуюся ребецин.

— Привезли вашу девочку в ужасном состоянии, — произнесла женщина. — Думаю, вы сможете найти для нее правильные слова.

— Конечно, — кивнул Гарри, помогая невесте переодеться.

— А что значит «в ужасном состоянии»? — поинтересовалась Гермиона.

— Как вы в первые дни, — вздохнула Рива, заставив молодых людей переглянуться.

Платье и костюм на молодых людях все еще висели, как на вешалках, но лица начали постепенно округляться, не пугая уже окружающих картинами типа «разговаривающий скелет». Несмотря на позднее время, Гермиона быстро пришла в себя, как только осознала сказанное.

— Пойдем, — вздохнул Гарри, ожидая увидеть то, что видел уже в одиннадцатом «смертном» бараке, когда в составе «небесной команды» побывал там. Тогда у него уже не было сил плакать при виде мертвых детей, сможет ли он сейчас пережить это?

— Пойдем, — кивнула Гермиона, перед глазами которой встали горы пепла и костей.

Луна была жива. Это было сразу же заметно по дыханию, потому от сердца Гермионы отлегло. Беловолосая девушка безучастно смотрела в потолок, но такое состояние знал уже и Гарри, понимая, что при этом надо делать. Луна выглядела где-то как после месяца в лагере, то есть еще не умерла полностью в душе.

— Луна! Луна! Ты слышишь меня? — попыталась расшевелить девушку Гермиона, но та на свое имя не реагировала. — Что делать?

— Леви говорил, что либо болью, либо лаской, — припомнил юноша. — Но бить я ее не буду, значит, будем гладить!

— Гладить — это правильно, — кивнула Гермиона, садясь на кровать по другую от Гарри сторону.

— А потом кормить… Рива, а кормить ее когда? — спросила Гарри, на что ребецин ничего не говоря, вышла из комнаты. Это и был ответ — ребецин отправилась за супом.

Две тонкие руки опустились на голову беловолосой девушки, чтобы подарить ей ласку. Гладить пришлось долго, прежде чем Луна начала подавать хоть какие-то признаки жизни. Ее глаза сфокусировались на Гарри, затем она перевела взгляд на Гермиону, тихо всхлипнув.

— Вы тоже умерли? — тихо, будто через силу, спросила мисс Лавгуд. — А почему?

— Мы не умерли, — ответил ей Гарри. — И ты не умерла. Ты теперь среди своих, дома. Все плохое закончилось.

— Ты выглядишь, как умертвие, — честно сказала Луна. — И говорили, что ты умер, значит и я тоже.

— Ты не умерла, — покачала головой Гермиона. Открылась дверь и в комнату вошла Рива с тарелкой супа. — Сейчас мы будем кормить тебя.

— Кормить? — удивилась Луна. — А те… Ну, Пожиратели, говорили, что я животное и должна лакать из миски…

— Эсэс… — вздохнула Гермиона, вспомнив, как обращались с ней. Понимающе кивнул и Гарри. — Это были эсэс, и их больше не будет.

— Эсэс… — повторила мисс Лавгуд, опять всхлипнув. — Значит, меня теперь отдадут… папе? Или в Хогвартс… сошлют?

— А ты к нему хочешь? — поинтересовался Гарри, за это время несколько избавившийся от восторженного отношения к понятию «родители».

— Нет, — медленно покачала головой беловолосая девушка. — Он пьет и говорит, что я виновата в том, что мамочки нет. Скоро бить будет, — с абсолютной уверенностью в голосе проговорила она. — Меня всегда бьют, — объяснила Луна.

— Тебя больше никто никогда не будет бить! — воскликнула Гермиона со слезами на глазах. — Никогда! Никогда!

— Значит, я умерла, — заключила Луна. — Потому что пока жила — было больно, а если не больно — значит умерла.

— Не значит, маленькая, — четыре худые руки обняли девушку. — Это просто другая жизнь, в которой не больно, понимаешь?

Мисс Лавгуд медленно кивнула, открыв рот, когда обнаружила ложку у самых своих губ. Ее кормили и девушка этим наслаждалась, постепенно обретая уверенность в том, что никто не будет бить и делать то, чем так долго угрожали.

***

Грозное письмо Международной Конфедерации Магов было Министерством Магии Великобритании проигнорировано. Требование выдать Волдеморта и прекратить практику уничтожения и пыток детей простецов под угрозой введения полицейских сил, было Министром сочтено неумной шуткой.

— Так и напишите им — хотят войны, получат войну! — заявил Министр Магии, ибо Империус другой реакции не предполагал. — Пусть не считают себя там, за проливом, в безопасности!

Августа Лонгботтом не думала о безопасности внука в Хогвартсе, хотя по-прежнему считала ее самой безопасной школой. Почему она не сопротивлялась решению об обязательности обучения в школе, впоследствии не могла сказать сама. Магическая Британия решила, что «пронесет» и «кто этих грязнокровок считает», потому сама подписала себе приговор. Безропотно отправившиеся в школу чистокровные, их родители, считающие, что беда их не коснется…

Невилл нашел Сьюзен в коридоре. Племянница уже мертвой главы ДМП не могла шевелиться после наложенного на нее Круциатуса, поэтому просто лежала на холодных камнях, тихо плача. Девушке было очень, просто запредельно страшно, учитывая, что ей пообещали напавшие на нее слизеринцы. По мнению Сьюзан оставалось или запереться в спальне и дрожать, либо шагнуть с башни.

Девушка шла в гостиную, в окружении других барсуков, немедленно бросившихся бежать, едва только слизеринцы предложили им это сделать. Оставленная в одиночестве своими соучениками, совершенно не ожидавшая этого Сьюзан в следующие минуты извивалась на камнях пола школы, срывая горло от крика. Раньше она и не представляла, что может быть так больно.

Именно вид почти замученной, по его мнению, девушки, что-то всколыхнул в душе Невилла, подхватившего ее на руки. Юноша пробирался в подземелье, бережно прижимая к себе вздрагивающее тело, чтобы затем выбраться из школы. Сначала Сьюзан не понимала, что происходит, потом начала медленно приходить в себя.

— Ку-ку-ку… — попыталась она спросить, но не смогла. Почти минута пыток что-то, по-видимому, сломала в ней самой. Залившаяся слезами девушка ощущала себя совершенно беззащитной.

— Мы убежали из школы, — объяснил Невилл, не знавший, что делать со слезами Сьюзан. Успокаивать девушек он не умел. — Мы доберемся до вокзала и уедем из страны на поезде. Гермиона рассказывала, что это возможно.

— А ка-ка-ка… — говорить у Сьюзан не получалось, отчего девушка пугалась только сильнее.

— Конфундус и магглоотталкивающие, — объяснил юноша, отдыхавший после забега с грузом на руках. Это время Сьюзан провела, лежа на листве. Тело ее подергивалось, но на команды мозга не отвечало, как будто она была парализована. От ужаса девушка потеряла сознание, очнувшись только тогда, когда Невилл ее аккуратно вносил во что-то, похожее на вагон.

Жалобно посмотрев на юношу, Сьюзан узнала, что это скоростной поезд, который, по мнению Невилла, унесет их во Францию. При этом юноша ссылался на уже погибшую «заучку», объясняя свои действия тем, что бабушка вряд ли поможет. Понимая, что он знает лучше, девушка решила ему полностью довериться, тем более что выхода не было — все тело очень сильно болело, как будто Круцио не закончилось, сознание плавало, а говорить не получалось.

— Мы поедем во Францию, — объяснил Невилл. — Как только пересечем пролив, обратимся в больницу, там тебе помогут.

— А т-т-ты… ме-ме-ме… — Сьюзан было очень важно задать этот вопрос, она очень старалась, но никак не могла произнести фразу.

— Я тебя не оставлю, — вздохнул мистер Лонгботтом, уже сделавший свой выбор и понимавший, что теперь они предоставлены самим себе. О любви или чем-то подобном, юноша не думал. Была нуждающаяся в нем девушка, была возможность ей помочь…

Невилл не знал, что всего спустя сутки после его побега в Британию прибыл самый сильный израильский маг с группой поддержки. Международная Конфедерация обещания не выполнила, значит, настала пора «последнего аргумента». Желавший только покарать нечестивцев, просто подумавших о том, чтобы поднять руку на дитя его народа, Коэн пришел на землю Британии.

— Начинаем ритуал, — буднично произнес ничего не простивший израильский маг, ради убийства которого были когда-то принесены в жертву сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Лишивший его магии ритуал, тем не менее, не смог убить Коэна. Ну а потом все силы вернулись и врагу стало очень грустно.

В этот день на территории Британии было особенно дождливо. Что-то почувствовавшие маги озадаченно косились на хмурое, будто с угрозой глядевшее на них небо. Молнии, сорвавшиеся с почерневших туч, били по манорам и Хогвартсу, а над тучами, вне видимости магов торжествующим белым светом наливалась Печать Соломона, готовясь запечатать Магию на Островах. Вот еще одна молния ударила прямо в землю, рассыпался прахом прямо во время речи Лорд Волдеморт, принялись исчезать домовики и заскрипел Хогвартс. Имеющий право требовать маг пришел покарать покусившихся на детей народа, которых он принимал своими. И Магия подтвердила это право.

Мучившие полукровку слизеринцы вдруг оказались на руинах, причем магии будто бы уже не было. Лежавшая без сознания девушка, с которой собирались совершить непотребство, привлекла внимание других учеников и поборникам «чистой крови» пришло время платить. Побоище было зафиксировано пролетавшим неподалеку полицейским вертолетом, вызвавшим поддержку. Теперь бывшим магам предстояло находить общий язык с ненавидимыми или «магглами» ибо они и сами таковыми стали.

Коэн удовлетворенно опустил руки. Поднявшие руку на дитя его народа, были наказаны.

Глава 14

Появление Луны дало дополнительный стимул к восстановлению. Именно забота о девушке дарила осознание своей нужности не только, как близкого человека, потому что мисс Лавгуд вцепилась и в Гарри, и в Гермиону. Беловолосая девушка чувствовала в обоих что-то близкое ей, возможно, это было опытом того, через что прошли молодые люди, но больше всего Луне нравилось, когда ее обнимала и гладила Гермиона.

Появление могущественного мага в посольстве Гарри пропустил, только почувствовав затем что-то вроде радости освобождения, как будто встретил кого-то знакомого, но не осознал этого. Наложение Печати не задело территорию посольство, хотя все трое молодых людей за свою магию и не держались. Им было достаточно ощущения тишины и безопасности.

Мисс Лавгуд все порывалась начать есть с пола, но Гермиона медленно перебарывала это желание, кормя Луну с ложечки, а Гарри с тоской думал о том, сколько же бед принесли проклятые эсэс.

— Давай еще ложечку скушаем? — уговаривал Гарри захандрившую Луну.

— А что со мной будет? — тихо спросила девушка. — Я же… У меня никого нет.

— Будешь мне сестренкой, — хором произнесли Гермиона и ее жених. Потом переглянулись и засмеялись, а Луна просто переводила взгляд с одного на другого, не в силах поверить в услышанное.

— Вы… Вы так шутите? — удивилась не ожидавшая подобного мисс Лавгуд.

— Нет, маленькая, — обняла ее Гермиона. Прижав к себе Луну, девушка с очень короткими волосами погладила ее по голове, отчего мисс Лавгуд тихо заплакала.

В это время дверь открылась, в комнату заглянул Зеев, улыбнувшись сидевшим в обнимку подросткам. Этот день был непростым, ибо в посольство пришел тот, кто считался умершим от старости. Оказавшись могущественным магом, Коэн объяснил, почему поступил именно так и зачем ожил, а потом попросил привести к нему настрадавшихся детей.

— Гарри, Гермиона, Луна, пойдемте со мной, — негромко попросил раввин. — С вами хотят поговорить.

— Хорошо, — кивнул юноша, расцепляясь с девочками и поднимаясь с кровати. — Только Лунушку нашу оденем.

— Я подожду за дверью, — понятливо кивнул Зеев.

— Гарри, не отворачивайся, — попросила Луна. — Мне нечего уже стесняться…

Было в этой фразе столько от лагеря, что Гермиона, не сдержавшись, всхлипнула, но потом просто молча протянула Гарри расческу. Длинные, настолько белые, что в них терялась седина, волосы Луны нуждались в расчесывании. Гарри отлично с этим справлялся, отчего луна просто закрывала глаза, вызывая у Гермионы тихую надежду на то, что когда-нибудь жених также бережно будет расчесывать и ее.

Пока Гарри приводил в порядок волосы беловолосую девушку, Гермиона помогала той переодеться. За время, прошедшее с момента похищения, а может не только поэтому, но луна совершенно оказалась непривычной к белью, которое на нее приходилось надевать. Гарри не очень понимал, как это возможно, ведь после лагеря это было так прекрасно, но, видимо, они не все знали о названной сестре.

Довольно быстро справившись с переодеванием, Гермиона взяла Луну за руку, на что та улыбнулась. Ходить, держась за руки, мисс Лавгуд очень нравилось. Она будто чувствовала себя намного уверенней, ощущая ладонь своей названной уже сестры.

— Гарри, мы готовы! — сообщила Гермиона то, что юноша уже видел и сам. Улыбнувшись, он пригласил девушек на выход.

— Готовы? Хорошо, — кивнул Зеев, ведя за собой подростков. — Ничего не бойтесь, — привычно предупредил он.

Раввин думал о том, как изменилась его жизнь с тех пор, когда он встретил этих детей. Задумавшись о том, что испытания Всевышнего могут быть очень разными, мужчина шел по коридорам посольства. Зачем Коэну нужно встретиться с детьми, Зеев предполагал, не зря же ингеле стал таким именно под влиянием этого мага. Правда, что забыл могущественный маг в концлагере, раввин даже представить себе не мог. Далеко не обо всем он был информирован.

Наконец, все четверо достигли большого конференц-зала, в котором обнаружилось с десяток человек. Первыми вошли девушки, за ними двигался и юноша. Коэн, разговаривавший с консулом, внезапно прервал разговор, медленно повернувшись в сторону вошедших. И тут… Гарри увидел этого человека.

— Леви? — будто не веря себе, спросил юноша. — Леви, это ты? Леви! — закричал он, со всех ног бросаясь к магу.

— Здравствуй, ингеле, — поймал Гарри Леви Коэн. — Ты совсем не изменился…

— Леви… Живой… — глядя на эту сцену, Гермиона и Луна начали всхлипывать.

— Леви спас Гарри в лагере и помог спасти меня, — тихо объяснила беловолосой сестре она. — Но он такой молодой…

— Я маг, дети, — вздохнул Коэн, подходя к девушкам. Он внимательно посмотрел на Луну, нахмурился и положил руку на голову беловолосой девушки.

— Что-то не так? — поинтересовался Гарри.

— Тепло… — прошептала мисс Лавгуд.

— Именем Соломона повелеваю тебе принять свой истинный вид! — громыхнул голос мага, в следующий момент Гермиона вскрикнула — образ стек с Луны, будто смытый потоком воды, а девушка изменилась, став почти копией названной сестры.

— Что это? — удивилась Гермиона.

— Твоя сестра, — коротко ответил Леви, разглядывая получившуюся девушку. — Твоя родная сестра, а вот, что случилось с настоящей Лавгуд, мы еще выясним. Гермиона…

Спустя десяток минут, девушки горько плакали в руках Гарри. Узнав, что била ее совсем не мама, к тому времени уже убитая эсэс, Гермиона рыдала. Плакала и Луна, осознав, что маму убили второй раз. На этом фоне новость о сошедшем с ума отце никак на девушках не отразилась.

— Что с нами будет, Леви? — как когда-то давно в лагере, спросил Гарри, стараясь успокоить невесту и ее сестру.

— Вы отправитесь домой, помнишь, мы мечтали? — ответил ему Леви Коэн. — Я назову тебя сыном, если ты не против.

— А Гермиона и Луна? — поинтересовался юноша.

— С Гермионой вы, насколько я вижу, помолвлены, — заметил Коэн. — Но у нее и Луны будет семья, мама и папа, если девочки их примут. Сегал — многочисленная семья, всех их убить невозможно.

— Если бить не будут… — прошептали девушки хором, покраснев от этого.

— Никто и никогда не будет вас бить, принуждать, издеваться, — ответил им великий маг еврейского народа. — Это закончилось навсегда и никогда не повторится!

— Похоже на сказку, — вздохнула Гермиона, прикрывая глаза и опираясь спиной на руки Гарри. — Устала чего-то…

Уложив утомившихся от новостей девушек, Гарри вернулся к Леви. Коэн рассказывал, что случилось во время того побега. Оказалось, они с Гермионой исчезли сразу, а вот Леви сумел спрятаться так, что его не нашли. Сначала к нему вернулась магия, а потом и память. Память о том, как колдовать. Правда, когда это случилось, на дворе уже был сорок пятый год…

— Нам удалось выяснить, что с вами случилось, — продолжил свою речь Леви, добившись внимания подростков. Гермиона и Луна лежали, сонно моргая, но спать не хотели, особенно после этой фразы.

— Отчего мы попали… туда? — тихо, будто опасаясь громким звуком привлечь внимание капо, которого здесь не могло быть, поинтересовался Гарри.

— В бою в Отделе Тайн, в вас попало заклятие, наложенное тем, кого вы знаете, как Долохов, — вздохнул Коэн. — Он так называемый мишлинг. Отец еврей, а мать немка из России. Этот маг работал на врагов нашего народа, поэтому у вас не было никакого шанса спастись. За Гермиону ему заплатили.

— Заплатили… — всхлипнула девушка с очень короткими, еще не отросшими после лагеря волосами. — Значит, все из-за него…

— Он уже наказан, — твердо произнес Коэн. — А вы… Собирайтесь домой, дети.

В этой стране им делать было уже нечего, на континенте их троих никто не ждал, зато в одной далекой стране… Гарри согласно кивнул и его кивок повторили девушки.

***

Невилл не бросил Сьюзан. Спрятавшись в поезде, они как-то избежали контроля магов, а магглы их и так не замечали, благодаря чарам. Поезд нырнул в туннель, позволяя мистеру Лонгботтому выдохнуть. Девушка все также не могла двигаться, дрожа все сильнее. Правда в объятиях Невилла она успокаивалась, несмотря на то что оба от этих объятий смущались. Всю дорогу в туннеле юноша обнимал девушку, прижимая ее к себе, отчего дрожала она меньше.

Едва только поезд покинул туннель, мистер Лонгботтом махнул палочкой.

— Ажан Хьют, всем оставаться на своих местах! — услышал он голос. — О, боже! Что случилось?

— Ее мучили Круциатусом, — объяснил Невилл. — Долго! Помогите!

— Следуйте за мной, — ажаном оказался молодой человек лет двадцати на вид, в синей куртке и таких же штанах.

— Сейчас тебе помогут, — улыбнулся Сьюзан юноша, взяв ее на руки.

В следующее мгновение они оказались во французской больнице, где Сьюзан принялись оказывать помощь. Вот только новости оказались неутешительными — слизеринцы, по-видимому, использовали не только Круциатус, но и другие чары, нанеся повреждения спине девушки.

— Ходить вы не сможете, — проинформировал Сьюзан целитель. — Вам нанесены магические повреждения, которые неизлечимы.

Для девушки это была катастрофа. Ей казалось, что жизнь закончилась и в ней больше ничего не будет — только приют для… таких, как она и все. Истерику Сьюзан едва сумели погасить с помощью зелий. Она уснула тяжелым сном, а целитель посмотрел в глаза Невиллу.

— Совсем нет шансов? — спросил мистер Лонгботтом.

— У нас — никаких, — покачал головой целитель. — Если вы хотите уйти — сейчас хороший момент, пока она спит.

— И чувствовать себя подлецом всю жизнь? — горько спросил Невилл. — Ничего, проживем как-нибудь.

— Вы так сильно ее любите? — удивился много что в жизни видевший колдомедик.

— Я просто не могу оставить ее одну, — объяснил юноша. — Не могу и все! — выкрикнул он.

— Хорошо, — кивнул целитель. — Тогда я бы советовал заключить помолвку. Это даст ей уверенность, а вам право…

Традиции Невилл знал и о каком праве сейчас говорил колдомедик, понял. Согласится ли Сью? Это был большой вопрос. Оставив юношу в палате девушки, целитель вышел, покачивая головой. Такой реакции от молодого человека он не ожидал. А Невилл остался сидеть на кровати рядом со спящей Сью, гладя ее по волосам. Юноша смотрел на девушку, думая о том, готов ли он быть для нее всю жизнь и понимал, что иначе поступить просто не сможет. Невиллу нравилась Сьюзен, она была очень милой, но можно ли было говорить о любви, он не знал.

— Ты… ты здесь? — удивилась немедленно заплакавшая по просыпанию Сьюзан, думавшая, что Невилл ушел, ведь она ему была никем!

— Ты не одна, — произнес много о чем поразмышлявший за прошедшее время юноша. — Ты никогда не будешь одной.

— Но… я же тебе никто! — воскликнула боявшаяся поверить девушка. — Ты меня и так спас, но я… Я же ничем…

— Выходи за меня замуж, — прервал ее спутанную речь своим предложением мистер Лонгботтом, отчего Сью замерла, в неверии глядя на Невилла. Юноша предлагал ей себя, свою поддержку, свое плечо и свое сердце. Разве могла она от этого отказаться, особенно сейчас? Нет, Сьюзан не любила Невилла, он был ей симпатичен, но и только, но вот сейчас она до паники боялась остаться одна… такой. Вспомнив, как юноша обнимал ее в поезде, отчего становилось легче, девушка решилась.

— Я согласна, — почти прошептала она. И Невилл улыбнулся.

Помолвка была заключена немедленно, прямо в палате, в свидетелях были растроганно утиравшие слезы медсестры, колдомедик, не ошибшийся в парне и сама Магия. На следующий день, Невилл побывал в банке, чтобы определиться с дальнейшими шагами, узнав, что является единственным Лонгботтомом. Пришла очередь Сью обнимать юношу. Они остались совсем одни. Одни на всем белом свете, но при этом были друг у друга. Что их ждет?

Глава 15

Внезапно оказалось, что Гермиона боится магических способов перемещения, ну и поездов, конечно. Но когда Коэн заговорил о том, чтобы отправиться порт-ключам, у девушки случилась истерика. Гермиона была уверена, что попадет обратно в лагерь. Панику девушки не могли успокоить ни Луна, ни Гарри. Обнимавший ее юноша вдруг понял, что и ему страшно.

— Леви… — проговорил Гарри. — Можно как-то иначе? Ну… пожалуйста!

Леви Коэн вздохнул. Нельзя сказать, что великий маг такого не ожидал. Очень специфическим было наложенное на детей проклятье и, хотя он полностью вычистил все его следы, страх девушки был понятен. Положа руку на сердце Леви в первые годы испытывал такой же ужас от перемещений.

— Будет вам иначе, дети, — кивнул маг, оставляя подростков.

Денег у Коэна было достаточно, чтобы нанять частный борт до Тель-Авива, так как рейсовый мог напугать детей именно схожестью с вагоном поезда. Магу нужно было договориться, что требовало некоторого времени, чем он и занялся. За это время подросткам заменили паспорта, и они теперь с удивлением разглядывали свои документы.

— Луна и Гермиона Сегал… — проговорила уже бывшая мисс Лавгуд. — Мы сестренки! Настоящие!

— Гарри Коэн, — прочитал юноша.

За фамилию «Поттер» он не держался. Возможно, не будь лагеря и Леви, ставшего… папой… Не будь лагеря, все было бы иначе, но за то, чтобы кого-то называть папой, Гарри был отдать многое. Юный Коэн еще не знал, что Магическая Британия стала историей и теперь у чиновников очень много проблем — что делать с толпой бывших магов? Очнувшиеся в Мунго Лонгботтомы тоже радостными не были, а Августе пришлось бы многое объяснить сыну, если бы она выжила. Но став магглой, Августа скончалась от старости.

Луна, став действительно сестренкой, попросилась ночевать с Гарри и Гермионой, ей было отчего-то страшно. Ну и Гермиона после истерики цеплялась за своих близких, просто дрожа от ужаса. Поэтому, наверное, ночью пришел лагерь. Люди, не знающие, что сейчас умрут, с детьми на руках шли по направлению к «душевым», а сама Гермиона снова проходила селекцию, обривание и все, что за этим следовало. Она была не одна, ведь Гарри тоже снился лагерь, только на этотраз — медленно приближавшаяся газовая камера, ее герметичные двери, не знавшие, что их ждет, голые люди вокруг. И когда пустили газ, юноша захрипел под дикий крик невесты, стараясь вдохнуть еще хоть немного воздуха.

— Помогите! Помогите! — закричала Луна, побежав по коридору. Крик сестры и хрип Гарри испугал девушку так, что она просто потерялась от паники. Отчаянно кричавшая Луна подняла на уши все посольство. — Помогите!

Вбежавшие в комнату люди понимали — дело плохо. Пытавшаяся закрыться от жгучих, будто разрывающих ее пополам ударов Гермиона. Хрипящий посиневший Гарри, разодравший пижаму. Паникующая Луна. Врач кинулся к юноше, Рива — к девушке, Зеев принялся успокаивать Луну, когда в комнату вбежал Коэн.

Леви сразу понял, в чем дело, сделав жест, от которого Гарри сразу же открыл глаза, быстро, загнанно задышав. Распахнула веки и Гермиона, сразу же свернувшись в комочек и расплакавшись. К подросткам бросились женщины посольства — обнять, согреть детей, снова прошедших через свой ад. Все отлично понимали, что это было, только Луна оглядывалась, будто прося объяснений.

— Что с ними? Что случилось? — спрашивала Зеева младшая Сегал.

— Это их память… — грустно проговорил раввин, взявший Луну на руки, иначе она не успокаивалась. — Это Освенцим, маленькая… Они пережили это и возвращаются ночью обратно в лагерь.

— Тише, сынок, тише, — успокаивал Леви Гарри. — Все закончилось, нет «газовки», нет больше крематория, сын. Ты дома, ты среди своих…

— Гермиона… Гермиона… — попытался что-то сказать внезапно охрипшим голосом юноша. Девушка, успокаиваемая Ривой, всхлипнула, обнимая Гарри. Но не выдержала и опять заплакала.

— Освенцим? — удивилась Луна. — Что такое Освенцим?

— Ты узнаешь об этом, в Яд ва-Шем тебе расскажут, — ответил ей совсем другой мужчина — вошедший в комнату Шулим. — Леви, я договорился, через полчаса будет военный борт, отправляй их домой.

— Спасибо, Лима, — Коэн тоже испугался за Гарри, приняв того, как сына. Почему-то память детей пригасить не удалось, возможно, что-то могли подсказать на Родине.

Гарри боялся закрыть глаза. Видение газовой камеры было таким реальным, что теперь было просто страшно спать. Также, как и Гермиона опасалась снова оказаться под плетью отчего-то озверевшей ауфзеерки, явно решившей ее забить насмерть. Это было очень страшно — с девушки опять срывали всю одежду и били, били по чему попало так, что выдержать это оказалось невозможно.

— Шма Исраэль! — сначала тихо, а потом все громче заговорил Гарри. — Адонай… — и Гермиона подхватила молитву.

Через минуту в комнате звучали два голоса, с жаром, нотками отчаяния в голосах взывавшие к Создателю. И собравшиеся евреи замолчали, слушая молитву, шедшую прямо из сердца. А потом, без перехода, Гарри начал читать Кадиш. И столько боли было в голосе, произносившем слова поминальной молитвы, столько искреннего горя, что сдержать слез не смог никто. Даже Коэн, шепотом проговаривавший слова вслед за сыном.

— В моих глазах слёзы, сердце тихо плачет… — тихо пропела одна из женщин строку из песни.

— Как только выдержать смогли все это, — покачала головой обнимавшая Гермиону и Гарри Рива. — Как только сохранили себя… Это же просто невозможно…

Многие из собравшихся на крик луны в этой спальне, не могли сдержать слез. Перед ними сидели не просто подростки, перед ними были свидетели Катастрофы. И будто могильным холодом дохнуло на собравшихся осознание этого факта. Будто ветер пролетел, заставляя опускать головы в молчании. В траурном воспоминании о тех, кто ушел в лучшую жизнь через трубу крематория.

— Одевайтесь, — мягко попросил Зеев. — Вам пора домой.

— Я помогу, — улыбнулась Рива. — Сейчас мы переоденемся и полетим домой, да? — очень ласково спросила она Гермиону, на что девушка только кивнула.

Ей все еще было страшно, но теплые ласковые руки осторожно переодевали Гермиону, Луна справлялась сама, отчего мужчины поспешили выйти — подростки никого не стеснялись. Женщины же помогали переодеть и дрожавшего от пережитого ужаса Гарри, и неспособную что-либо сделать самостоятельно Гермиону. Кто-то, впервые увидев татуировку на руке, в ужасе зажимал себе рот ладонью, принимая непростую историю. Свидетельство реальности всего того, что с ними сделали…

***

Посольский автомобиль подъехал прямо к самолету. Серый самолет с синими Звездами Давида стоял в полной готовности. Гермиона Луна и Гарри простились с сотрудниками посольства и ребе с ребецин еще в здании, поэтому сейчас просто вышли из машины, махнули на прощанье Шулиму и поднялись на борт в сопровождении Леви Коэна.

— Дети? — удивился второй пилот, помогая пристегнуться подросткам.

— Дети… — вздохнул маг и попросил. — Сынок, покажи ему…

Гарри понял, что именно показать, поняла это и Гермиона, одновременно с женихом задрав хорошо известным всем жестом рукав на левой руке. Увидев цифры, военный чуть не упал, с неверием глядя на то, что предстало перед ним. Теперь он иначе оценивал и худобу всех троих, и испуганные взгляды девочек.

— Как же так?! — только и смог он спросить.

— Вот так, — опять вздохнул Коэн. — Они там были, можешь мне поверить.

— Не бойтесь! — обратился второй пилот к подросткам. — Мы отвезем вас домой!

После чего развернулся и побежал в кабину. Взревели двигатели борта, двинувшегося ко взлетно-посадочной полосе. Второй пилот с жаром рассказывал командиру воздушного корабля, чему стал свидетелем. Этого просто не могло быть, но оно было, поэтому, известив Землю, военные летчики как можно бережнее подняли свой борт в небо, стремясь доставить детей домой.

— Видишь, — сказал Гарри Гермионе. — Они отвезут нас домой, где нет эсэс.

— Нет эсэс… — откликнулась девушка. — Как сказка. Интересно, а как меня… Как примут? Нас не разлучат? — внезапно испугалась она.

— Не разлучат, — устало откликнулся Леви. Гермиона задавала этот вопрос в среднем раз в час.

— Не разлучат, — подтвердил Гарри.

Спать хотелось сильно, но засыпать юноша опасался. Очень его «газовка» напугала. А вот девушки прижались к нему и спустя четверть часа уже спокойно спали. Гарри гладил обеих по головам, его при этом обнимали четыре руки, отчего юноша улыбался. Учитывая затребованный коридор, лететь им было часа три всего, поэтому было время отдохнуть.

Коэн смотрел в иллюминатор, думая о следах, оставленных Катастрофой. Сильно испуганная действиями израильтянина Международная Конфедерация Магов стала очень покладистой, «сократив» Гриндевальда самостоятельно. Судьбы же англичан великого мага не интересовали. Лавгуд, как оказалось, совершенно сошел с ума после смерти жены, обвинив в этой смерти дочь, чего настоящая Луна не выдержала. Тогда, чтобы избежать, как он думал, Азкабана, Ксено похитил магглокровку… История оказалась грязной, но к истреблению народа отношения не имела.

Спустя пару часов самолет почти лег на крыло, показывая своим пассажирам море и красивый город на его берегу. Аэропорт имени Бен-Гуриона готовился принять военный борт, что было не очень обычным, но очень попросили. Страна встречала вернувшихся домой.

Пока подростки шли к паспортному контролю, их провожали ошарашенные взгляды. Несмотря на то, что Гермиона, Гарри и Луна за последнее время набрали вес, выглядели они по-прежнему истощенными, что для людей нормальным не было. Негромко переговаривавшийся на идиш с Леви Гарри не заметил, как подошел к стойке пограничного контроля. Робко протянув свой паспорт, юноша привычно упер глаза в пол, чтобы не спровоцировать. Леви тяжело вздохнул и присел рядом с юношей.

— Сынок, посмотри на пограничника, пожалуйста, — попросил он, пока офицер разглядывал выданный посольством паспорт. — Он не сделает тебе ничего плохого, просто посмотрит на тебя.

— Кто ты? — не выдержал пограничник, увидев глаза подростка, в которых был задавленный страх. Спрашивал он на иврите, Гарри его не понял, хотя язык уже учил.

— Он мой сын, — твердо произнес маг, протянув свой дипломатический паспорт.

— Все в порядке, — кивнул офицер, поняв, что здесь какая-то тайна, без которой ему будет спокойней спаться.

Паспорт в руке Гермионы дрожал, ей казалось, что на стоящем напротив черная форма. Гарри как-то понял, что происходит и обнял девушку, прижимая к себе. Он гладил невесту, закрывая собой от недоумевающего пограничника.

— Это не эсэс, — тихо заговорил Гарри. — Здесь больше нет эсэс…

— О чем он говорит? — поразился пограничник.

— Снимите куртку, — усталым голосом попросил Коэн, знавший, что легко не будет. Продемонстрировав еще какой-то документ офицеру, маг добился того, что Гермиона теперь видела только голубую рубашку, которая точно не могла быть эсэсовской. Поэтому она смогла посмотреть в лицо пограничнику.

Выйдя на улицу, Леви махнул кому-то рукой. Через десяток секунд прямо возле них затормозила большая черная машина, в которую и были усажены напряженный Гарри, испуганная Гермиона и ничего не понимавшая Луна. Автомобиль двинулся к городу, нужно было дать детям отдохнуть перед встречами.

Глава 16

Сьюзан с трудом привыкала к коляске, если бы не Невилл, все было совсем плохо, но юноша обнимал ее, помогал осваиваться, пересаживал, и не старался залезть под юбку. Именно последнее было странным для девушки, считавшей, что парней всегда интересует именно эта часть отношений. Но Невилл кормил, помогал с одеждой, даже когда Сью начала его провоцировать не позволял себе ничего лишнего.

— Невилл, почему ты не пристаешь? — не выдержала наконец Сьюзан.

— А тебе этого хочется? — ответил вопросом на вопрос юноша. — У нас все будет, не надо спешить.

— Не знаю… — проговорила девушка. — Ты какой-то необыкновенный, кажется, я в тебя влюбляюсь.

— Ну это же хорошо, — уверенно произнес Невилл, рассылавший письма в разные страны с надеждой на то, что Сью можно помочь.

— Раз ты так говоришь… — протянула она, заулыбавшись так, что юноша залюбовался.

Они были одни на всем белом свете, по мнению Невилла, и тянулись друг к другу. Первой в кровать к юноше забралась Сью, объяснив это тем, что они помолвлены. Обняв девушку, юноша почувствовал, что от этого жеста ему становится как-то теплее на душе. Подумав о том, что счет в банке может их обоих обеспечивать хоть всю жизнь, Невилл, тем не менее, задумался о работе, но вот оставлять Сью одну ему не хотелось.

Постепенно молодые люди привыкали друг к другу, а их симпатия грозила стать чем-то большим. Сьюзан уже не стеснялась Невилла, не смущаясь, когда ощущала в постели его орган в боевой готовности, но вот для подобного развития отношений была еще не готова. Юноша эту часть отношений не форсировал, ему было чем заняться. Наконец, он решил, что нужно отдохнуть и, по совету знакомого, решил свозить невесту на море.

— Поехали на море, а? — поинтересовался мнением девушки Невилл. — Позагораем, поплаваем…

— Поехали, — согласно кивнула Сью, не бывшая на море никогда.

Пожалуй, именно этот отдых сдвинул что-то в отношениях этих двоих, сделав их еще более близкими. Девушке очень хотелось ощутить на себе руки юноши, поэтому она с удовольствием прижималась к нему. Невиллу держать себя в руках становилось все сложнее. Так могло продолжаться еще очень долго, но все решил случай. Кто-то из знакомых, наверное, захотел подшутить над юношей, искавшем возможность вылечить невесту, и посоветовал клинику простецов в далекой стране. Невилл написал туда, получил ответ и пошел в Министерство Магии Франции за порт-ключом.

В душе Сью разгоралась надежда и какая-то горячая благодарность к так много делающему ради нее юноше.

***

Вошедшая в спальню подростков женщина старалась их не разбудить, но Гарри привычно отреагировал на движение и подскочил, закрывая девушек собой. В Израиле было жарко, пижама не требовалась, поэтому замершая женщина увидела и мелькнувший в глазах юноши страх и… номер. Тяжело вздохнув, незнакомка обратилась к Гарри на идише:

— Я не причиню вреда, поверь мне, — она мягко улыбнулась. — Меня зовут Рахель Сегал.

— Вы будете мамой Гермионы и Луны? — понял юноша, принявшись будить невесту и ее сестру.

— Если они меня примут, — кивнула Рахель, глядя на то, как бережно будит девушек Гарри. Видимо, все же, недостаточно, или же Гермионе что-то привиделось, отчего она вскинулась, попытавшись вскочить.

— Тише, тише, все хорошо, — проговорил Гарри. — Мы скоро придем, — с намеком произнес он.

Рахель понятливо кивнула и вышла. В гостиной обнаружился Леви Коэн, недавно вернувшийся в число официально живых магов. Маг что-то рассматривал, судя по всему, какой-то артефакт. Увидев Рахель, Леви улыбнулся ей, все поняв, а в это время Гарри помогал Гермионе и Луне. Отец, все-таки, решил применить зелье, поэтому сейчас все трое уже не выглядели скелетами, да и волосы отросли. Минусом отросших волос был факт того, что Гермиона от них отвыкла, поэтому расчесывал сестер юноша. Сначала невесту, потом ее сестру. Уже опять кудрявая девушка просто млела от этого ежеутреннего ритуала, вовсе не собираясь его терять.

Аккуратно расчесанные и умытые сестры в сопровождении Гарри вышли из спальни, поздоровавшись с Леви и еще раз — с Рахель, после чего юноша поинтересовался у отца:

— Она точно настоящая? Без наложенной внешности и личности?

Подробности раскрытия той, кого считали миссис Грейнджер, Гарри, разумеется, знал, поэтому поинтересовался, на что Леви только улыбнулся подозрительности сына, молча кивнув. С Рахель они уже обо всем переговорили, поэтому сейчас нужно было только согласие девочек, с интересом смотревших на женщину.

— Сначала поговорим, потом позавтракаем или сначала позавтракаем? — поинтересовался мужчина.

— Позавтракаем сначала, — ответил переглянувшийся с девушками Гарри.

— Хорошая мысль, — кивнула Рахель. — Пока будем завтракать, я немного расскажу о себе.

— Ладно, — согласился юноша, привычно принявшийся заботиться об обеих девушках.

Несмотря на то, что еды хватало и уже не было голода, и Гермионе, и Луне было трудно. Прошло не так много времени, перестроиться они полностью не успели, поэтому иногда хотелось «схватить все, что видишь и засунуть в рот, пока не отобрали». Поэтому масло на хлеб намазывал Гарри, он накладывал и овощи, точно зная, что любит каждая из девушек, а они сидели, зажмурившись.

— Трудно им, — объяснил Коэн. — Хочется еще накинуться на еду и есть бесконтрольно. Сыну тоже нелегко, но он сильный. Помню, даже пытался делиться со мной… там.

— Вас же почти не кормили, — расширила глаза в удивлении Рахель. — Как же…

— Вот так, — вздохнул маг. — Так что сама увидишь…

Рахель смотрела на Гарри со все возрастающим уважением, а Леви думал об артефакте, данном ему мудрецами. Юноша завтракал, предугадывая желания что невесты, что ее сестры, это было хорошо заметно. Такое взаимопонимание было редкостью по мнению Рахель, но она пришла, чтобы дать этим троим еще и материнское тепло, им очень нужное.

— Ну, мы готовы к разговору, — кивнул Гарри, когда завтрак был съеден, а чай выпит.

— Да, мы готовы… — прильнули к нему с обеих сторон сестры. Луне нравилось копировать Гермиону, но определенной черты она не переступала.

— Расскажи о себе, — попросила Гермиону Рахель. Женщина думала, что это самый невинный из вопросов, который может быть, но вот последовавшее ее испугало так, что она нарушила все нормы приличия. Голова Гермиона опустилась, правая рука опустилась на рукав левой.

— Я, номер два ноль девя… — девушка не успела договорить, Рахель просто рванулась вперед, сграбастав всех троих в объятья и принявшись целовать их ошарашенные лица.

— Ты не номер! Не номер! Не номер, доченька! — с болью выкрикивала женщина, целуя подростков. — Ты человек! Навсегда! Ты слышишь меня? Ты человек!

— Да… мама? — удивленным тоном спросила Гермиона.

— Доченька, никаких больше номеров! Никогда! Это прошло, родная! — такой боли в голосе Рахель услышать никто не ожидал, а женщина прижимала к себе детей, тяжело переживая дочерью. — У тебя есть страна и мы все защитим вас! Больше ни у кого и никогда не будет номеров!

Пожалуй, именно в этот момент Рахель полностью приняла Гермиону, Луну и Гарри своими детьми, а ошарашенный подростки не могли понять, что происходит. Чуть позже, когда все успокоились, Леви внимательно посмотрел на Гермиону и Гарри, произнеся затем:

— Мы сейчас с вами поедем в одно место, где вам помогут.

Маг не решился проводить процедуру дома. Во-первых, ему советовали именно синагогу, а во-вторых, ингеле и его мэйделе должны были запомнить этот день. Тогда, возможно, из их снов уйдет и лагерь. Рахель поднялась вместе с подростками.

— Мы едем все вместе, — заявила женщина, и Коэн просто кивнул, внимательно посмотрев Рахель в глаза. То, что он там увидел, магу понравилось.

Спустя десять минут, потраченных на сборы, трое подростков и двое взрослых оказались на ступенях той самой синагоги, где их уже ждали. Гарри предстояло, фактически, пройти через свое посвящение, как и Гермионе, поэтому молодые люди, переглянувшись, шагнули под своды храма.

***

Гарри с черными коробочками на голове и на руке совсем не выглядел смешным. Двое выглядевших пожилыми мужчинами и Леви простерли руки над ним, сначала благословив, а затем заговорили, даже, кажется не на иврите, но юноша понимал каждое слово:

— Освобождаю тебя от старых оков, принесенных с собой, — проговорил один.

— Освобождаю тебя от проклятий, новых и старых, — вторил ему второй.

— Да не будешь ты рабом! — Леви вел над рукой юноши багрово горящим камнем, и там, куда падал отблеск камня, пропадали цифры. Они чернели, осыпаясь с руки, отчего Гарри чувствовал себя так, как будто с его рук и ног сняли тяжелые цепи.

— Как заново родился, — широко улыбнулся юноша.

— Вот и хорошо, — кивнул маг. — Иди сюда, девочка.

Гермиона поняла, что теперь ее очередь. Надевать на нее ничего не стали, просто попросили обнажить руку, после чего вновь заговорили три голоса. Вновь чернели, осыпаясь цифры с руки, освобождая ее, отчего девушка все ярче улыбалась. Затем была благодарственная молитва и прогулка по Старому Городу.

— Ну, как ты? — поинтересовался у невесты Гарри.

— Я больше не номер, — ответила улыбающаяся девушка. — И ты не номер. Мы люди!

— Здорово… — прошептала Луна, вспомнив, как смотрели люди в синагоги на предплечья ее родных людей. — Ой, посмотрите! — она показала пальцем куда-то в толпу.

Навстречу им двигался узнаваемый Невилл со смутно знакомой девушкой в инвалидной коляске. Это было, пожалуй, очень необычно, поэтому подростки повернули в сторону знакомых лиц.

— Невилл, привет! — крикнул Гарри, помахав рукой. Мистер Лонгботтом вгляделся во встреченных людей, сначала побледнев, а потом улыбнувшись в ответ.

— Здравствуйте Гарри, Луна, Гермиона, — поприветствовал он их. — Познакомьтесь, это Сьюзан Боунс, моя невеста.

— Привет, Сьюзан, — улыбнулась Гермиона, — что с тобой случилось?

— Слизеринцы спину повредили, когда пытали, — ответил Невилл. — Маги помочь не могут, вот мы и подумали…

— Ты подумал, — улыбнулась, казалось, совсем не тяготившаяся своим положением мисс Боунс.

— Я подумал, — согласно кивнул Лонгботтом. — Уже везде искал, говорят магические повреждения…

— Глупость какая, — громко высказался Леви. — Пойдем-ка со мной, девочка. Гарри, подождете нас здесь, это недолго.

— Да, папа, — кивнул юноша.

Невилл, было, выпучил глаза, но исчез вместе с Леви и Сью. Гермиона тихо хихикнула, Гарри вздохнул, продолжив движение. Луна Сьюзан, разумеется, узнала, но промолчала. Мисс Боунс была с факультета барсуков и ее такое положение мало чем объяснялось, ведь считалось же, что это факультет дружных.

Коэн в сопровождении абсолютно счастливых Невилла и Сьюзан появился через час. Девушка уверенно стояла на ногах, как будто и не была в коляске совсем недавно, а юноша производил впечатление абсолютно ошарашенного.

— Спасибо-спасибо-спасибо! — повторяла мисс Боунс. — Просто огромное спасибо!

— Не за что, — покачал головой Леви. — Вы же видели, случай пустяковый. Это не магические поражения, а просто сложное проклятье.

— А давайте где-нибудь посидим, поговорим? — предложила Луна.

На это предложение все согласились. А вот дальше пришло время рассказов. Невилл рассказывал о том, что произошло, как он спасал Сью, как они помолвились и, кажется, полюбили друг друга. Оказалось, что родители Невилла не захотели его видеть, хоть и стали простецами. Они просто забыли его, пока были в Мунго, поэтому юноша уверился, что остался совсем один.

— А вы, вы куда пропали? — поинтересовалась Сью. — Говорили, что вы умерли…

— Папа, как рассказать о том, что такое Освенцим? — спросил Гарри. — Я не знаю таких слов…

— Яд ва-Шем расскажет, — вздохнул Леви. — Только давайте через месяц, Гарри и Гермиона еще не отошли, не нужны им эти воспоминания.

— Хорошо, — кивнул Невилл. — А вообще планы какие?

— Ну, наверное, школу закончить надо… — обреченно сообщил Гарри, заставив невесту звонко рассмеяться. — Здесь жить будем… А там, посмотрим. А вы?

— А нам все равно… — вздохнул Лонгботтом. — Нас нигде никто не ждет…

— Оставайтесь, — предложила Луна.

Сью и Невилл обещали подумать, а Гарри, Гермиона и Луна отправились домой, чтобы узнать, не придет ли во сне лагерь.

Глава 17

Лагерь больше в сны не приходил — как отрезало. Как будто проведенный ритуал стер память, но и Гермиона, и Гарри помнили. В сны к Луне перестали приходить Пожиратели. Подростки начали больше улыбаться, на радость, что Леви, что Рахель. Женщина обнимала их, даря тепло, тепло материнских рук. Подростки оттаивали, начав постепенно интересоваться не только друг другом.

Гарри, которого вера вела в лагере, хасидом, тем не менее, не стал. Он был религиозен, но без фанатизма. Гермиона, поначалу считавшая, что обязана стать религиозной, очень удивилась после разговора с Рахель, которую очень быстро начала называть мамой. Луна же от женщины буквально не отлипала, особенно первое время. Рахель приняла всех троих, став им настоящей мамой — доброй, ласковой, но и строгой, когда это было нужно.

— Дочь, женщины освобождены от большинства заповедей, но и обязанности у нас есть, — проговорила Рахель, думая о том, как объяснить девушке то, что было нормой для нее. — Но даже так, никто тебя не заставляет быть религиозной. Всевышний внутри тебя — в твоем сердце, в твоей душе. Если есть в тебе это желание, если тебе легче от молитвы, как Гарри — это одно, но, если нет — не принуждай себя.

— Спасибо, мамочка! — обрадовалась Гермиона, задумавшись. В задумчивости взяв в руки сидур, девушка открыла его на случайной странице, думая таким образом получить ответ. А Рахель улыбалась: одно только это действие дочери, ответило на многие вопросы.

Подумав, Гарри, Гермиона и Луна, выбрали магическую школу, которых, как оказалось, по миру было разбросано великое множество. Не три школы, а десятки. Этот факт был удивительным для всех троих, вызвав лишь улыбку, что у Леви, что у Рахель. Невилл и Сьюзан решили остаться во Франции — девушка не захотела так кардинально менять свою жизнь, а ее жених поддержал решение уже возлюбленной.

— Страшно… — вздохнула Гермиона, ступая в свой новый класс.

— Арбайт махт фрай… — очень грустно произнес Гарри, напоминая невесте, что видали и пострашнее.

— Крематориум драй, — отозвалась девушка, показывая тем самым, что ничего не забыла. Она на мгновение закрыла глаза, прижавшись к юноше, а потом робко улыбнулась. — Спасибо.

— Страшней того, что мы уже испытали, быть просто не может, — поцеловал Гарри ее в висок.

Будущие соученики замерли от удивления, глядя на застывшую в дверях пару, но уже находившийся в классе учитель, с котором еще накануне долго разговаривала Рахель, только улыбнулся. Он видел страх девушки и появившуюся тоску в глазах юноши, понимая, что воспоминания у обоих так себе. Кто знает, что в чистом, светлом классе напомнило этим подросткам о том ужасе, что выпал на их долю…

— Проходите, садитесь, — пригласил учитель. — Здесь вам никто не причинит зла. Не надо ничего бояться.

— Они что, из ада вернулись? — удивилась девушка, сидевшая за второй партой. Она увидела мимолетный ужас в глазах новенькой и не понимала, чем он вызван.

— Из ада… — кивнул учитель. — Они побывали в очень страшном месте…

— Страшнее, чем Яд ва-Шем? — поинтересовался кто-то, а учитель только вздохнул.

Подготовка к школе оказалась непростой. Внезапно оказалось, что Хогвартс почти никаких знаний, по сравнению с другими школами не давал, поэтому на то, чтобы догнать программу, ушло больше полугода, литры зелий, часы тренировок. Колдовство палочкой считалось архаизмом почти во всех просвещенных странах. В случае, если концентратор магии был нужен для каких-то точных или требующих больших затрат операций, пользовались, чаще всего, кольцами или посохами, аккумулировавшими магическую энергию.

— Сегодня мы с вами рассмотрим уравнение Бен-Бецалеля в применении к временному потоку, — еще полгода назад эта фраза звучала для Гермионы тарабарщиной, но сегодня девушка уже понимала, о чем идет речь.

Магическая наука оказалась донельзя формализованной, она была сходни с математикой, что сильно удивляло Гермиону и почему-то радовало Луну, решившую начать почти с самого начала. Ощутив материнское тепло, она стала будто младше, однозначно принимая Гарри с невестой, как старших.

Лагерь ушел из снов, оставаясь в памяти. Напомнить о нем могло, что угодно, но Гермиона всегда знала, что ее защитят. Это оказалось очень важным — знать, что защитят. Чувствовать руку Гарри, видеть улыбку Леви, ощущать объятия Рахель. Наблюдая на улице за улыбчивыми юношами и девушками с винтовками, Гермиона чувствовала себя защищенной.

Гарри просто знал, что он дома, среди своих, благодаря Всевышнего за еще один день, за то, что ему дано, за жизнь близких. Юноша никогда не отказывал в помощи, и слушая, что и как он говорит, Коэн улыбался. Его сын принял свой народ самой душой — еще в холодных бараках Аушвица.

— Мы завтра едем в Яд ва-Шем с классом, — проинформировал схватившуюся за сердце Рахель Гарри. — Я…

— Как вы это перенесете, дети… — прошептала женщина, обняв знавшего, что их ждет, Гарри и ничего не понимавшую Гермиону.

— Мы сможем, — уверенно произнес юноша. — Вот только Гермионе, наверное, зелье надо будет…

— Там страшно? — соотнеся название и понятие Катастрофы, девушка почувствовала, что у нее похолодели ноги.

— Очень… — тихо ответил неслышно подошедший Леви. — Мы пойдем с вами.

— А я тоже хочу! — Луна понимала, что взрослые волнуются не зря, поэтому надеялась поддержать сестренку.

— И ты тоже пойдешь, — улыбнулась Рахель.

Этой ночью спалось плохо. Всем членам семьи спалось очень плохо. Полночи провел без сна Леви, глядя в ночное небо и о чем-то думая, десять раз вставала к детям Рахель — гладя и успокаивая плачущих во сне старших. Все никак не могла уснуть Луна. В эту ночь пришел лагерь, но он был пуст. Не было ни ауфзеерок, ни эсэс, ни бешено рвущихся с поводка собак. Не было вагонов на станции, толпы обреченных людей у «красного дома», не дымили трубы крематория. Ворота стояли раскрытыми, и лишь пепел в ямах напоминал о том, каким страшным местом был лагерь. Гермиона и Гарри во сне ходили по пустым баракам, глядя на то, что больше здесь никого не мучают и не убивают… Они шли и плакали, а губы обоих шевелились, поминая всех тех, кого унес Аушвиц.

***

Яд ва-Шем. Мемориал, в котором бьется, подобно последнему крику узника, память о тех, кто обрел свободу в печах крематория. Необычайно серьезные школьники выгрузились из автобуса. Сначала увидев серый треугольник, Гермиона даже не подумала о том, что видит мемориал с торца, но потом, ступая по камням галереи девушка вдруг почувствовала подступающие слезы.

Виде, демонстрирующийся на входе, будто готовило к тому, что они должны были увидеть. Внезапно увидев фотографии, Гермиона сгорбилась, упирая глаза в пол, ее права рука привычно, будто и не прошли эти месяцы, легла на рукав левой, да тревожно переглянулись взрослые и тогда заговорил Гарри, читая поминальную молитву.

— Йитгадал вейиткадаш шемэ раба, — зазвучал под сводами голос юноши, по шекам которого катились слезы.

— Беалема ди вера хирутэ… — откликнулась Гермиона. Молитва прервалась, подхваченная Леви, а девушка уже рыдала, глядя на забытые, казалось, картины.

Под сводами галереи звучал Кадиш, и у слышавших его шевелились губы, но зайдя в очередной зал, Гермиона просто упала на пол, не в силах продолжать движение — с фотографии архивной карточки, полной немецких надписей, на девушку глазами, полными ужаса, смотрела она сама. Рядом на пол опустился и Гарри, обнимая невесту, а их класс застыл в экспозиции Освенцима, пораженно разглядывая старую фотокарточку, с которой на них смотрела их соученица.

После минуты ступора, ученики израильской школ магии подбежали к Гермионе и Гарри, чтобы поддержать неожиданно так много прошедших людей. Сразу понявшие, отчего буквально воет девушка, лежа на каменных плитах музея Катастрофы. И их тепло показало подросткам, что все закончилось, но люди помнят! Помнят каждого! Тех, кого унес газ, кто был повешен, расстрелян двуногими зверьми! И осознание именно этой памяти дарило уверенность в будущем.

Луна висела на Рахели. Разглядывая материалы, побывав в Зале Имен и в детской части, девушка чувствовала, что просто сойдет с ума от того, что видела, а ведь ее старшие — они через это прошли… Чувствовать и осознавать это было непросто.

— Они помнят, любимая… — Гарри не заметил, как произнес это слово, впервые прозвучавшее именно здесь — среди замерших картин прошлого. — Наш народ помнит.

— И мы не забудем… — прошептала Гермиона. Ее держал на руках жених, потому что сама девушка идти не могла — просто не держали ноги от перенесенного всплеска.

— Никто не забудет, — твердо произнес Леви Коэн, верховный маг Израиля.

А класс сплотился вокруг этих двоих, помогая и поддерживая. Обретя множество друзей, Гарри и Гермиона закончили в школу, были призваны в армию, чему, конечно же, совершенно не сопротивлялись. И ощущая винтовку в своих руках, молодые люди знали — они тоже защищают покой своего народа, чтобы больше не пылали печи и не дымили трубы. Чтобы никого не мучили звери…

Любовь бывших Поттера и Грейнджер, была, казалось абсолютной. Полыхнув с новой силой, она поражала своей чистотой всех окружающих, заставляя и Рахель, и Леви улыбаться. Ведь разве не об этом они мечтали когда-то в страшном бараке?

Женившись в положенный срок, Гермиона и Гарри были счастливы долгие годы. Луна тоже нашла свое счастье в этой стране. Многое забылось — Дамблдор, Волдеморт, Пожиратели стали историей, но Катастрофу они помнили всегда, рассказывая о ней и своим детям.

— Мама ты так рассказываешь, как будто сама была там! — однажды восхищенно произнесла младшая дочь.

— Эх, Лея, — только вздохнула женщина, погладив ребенка по голове.

— Родители, а можно вы придете и расскажете? — поинтересовался как-то старший.

И постаревшие, но ничего не забывшие Коэны согласно кивнули. Никогда не отказывая в помощи, они жили своей жизнью — без всяких лордов. Просто жили, ощущая себя защищенными и гордыми за свой народ, прошедший множество испытаний, но не согнувшийся.

***

Яд ва-Шем. Мемориал Катастрофы и Героизма. Народ запечатлел это для потомков — что бы никто не смел забывать, какой ценой досталась свобода, какой может быть ненависть человеческая, какими могут быть зверьми двуногие прямоходящие.

Под дождями и ветрами стоит Освенцим. Он тоже стал музеем — и бараки, и склады, тысячи пар обуви, очков, тюки волос… Пустой Апельплац, на котором не проходят переклички и никого не вешают. Распахнутые двери газовой камеры. Холодные печи крематория. Теперь здесь музей, заставляющий думать. Заставляющих плакать. Кажется, сама земля, на которой убито столько людей, требует этого.

Освенцим был не одинок. Имена страшных лагерей хранит история и людская память: Дахау, Маутхаузен, Бухенвальд, Треблинка, Майданек, Саласпилс, Красный берег… есть и менее известные лагеря, ведь их было множество. Но о том, что для кого-то человек может быть сырьем или просто помехой, надо помнить. Миллионы взывают сквозь время, заклиная — помнить о том, через что прошло человечество, обретя крупицу своего опыта.

Миллионы требуют помнить даже не о погибших, а о цене, которую приходится платить ни в чем не повинным людям, ведь погибли представители многих народов. И дети, из которых выдавливали последнюю кровь, глядят на нас сквозь года. На каждого из нас, прося, моля, требуя — помнить. И никогда не повторять!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17