Косточка [Павел Товбин] (fb2) читать постранично, страница - 3

я думал, что все уже съел, как вдруг это яблоко выкатилось из тумбочки. Я обрадовался и понес ему, чтобы он не плакал.

— Я тебе яблоко принес, — говорю.

А он так грустно-грустно:

— Не люблю я яблоки.

— А зачем плачешь?

— Горло болит.

— А хочешь, я тебе сказку расскажу?

Он помолчал, вынырнул из-под одеяла и посмотрел на меня. Потом кивнул очень серьезно и даже рот приоткрыл. У него трех зубов не было впереди, а у меня только двух. Я языком пощупал: нет, остальные на месте.

Я любил сказки рассказывать. Еще с той поры, когда мама меня часто кормила тушеной морковкой, а я ее не люблю. Ну просто смотреть на нее не могу! А мама, зная это, всегда говорила: «Пока не поешь, не встанешь из-за стола». Сижу я как-то над тарелкой и думаю, что, может, папа придет и меня выручит, если у него хорошее настроение. Но время идет, а никто не приходит. Морковка совсем остыла, кучками лежит на тарелке, и я ее слезами поливаю. Поплакал немного и решил себе сказки рассказывать. Сначала те, которые помнил, а потом свои стал придумывать. Что вот, мол, сижу я за столом, накрытым скатертью-самобранкой, и какие мне блюда не нравятся, только подумаю о них плохо — они сразу исчезают. И так я увлекся, что про свою тарелку вовсе забыл. А мама услышала мой голос, подошла к двери на кухню и слушала. Вот так я и начал сказки придумывать.

Сел я возле мальчика на кровать, вспомнил вкус той морковки, на которую поплакал, и рассказал про ковер-самолет, что может к звездам дальним подняться и на землю вернуться. Края этого ковра в полете загибаются вверх и защищают от ветра. А можно и просто вокруг света отправиться. Посмотреть на корабли в море и старинные замки, на поляны, где проходят на водопой слоны с ушами, как лопухи, и леса, в которых по земле спешат куда-то рыжие муравьи. А можно полететь и спрятаться на высокую гору. И не откликаться, когда взрослые будут звать — пусть поволнуются.

Мальчик плакать перестал и спросил, можно ли еще кого-нибудь взять с собой. Я кивнул, а он залез под одеяло и сказал, что подумает, с кем ему хочется полетать.

Так наш день почти и закончился, но нет, не совсем: ночью один малыш громко заплакал. Ему дома на ночь всегда читали сказки, и тогда к нему не приходили страшные сны, а сам он читать еще не умел. Ему я начал рассказывать про деревянного хвастливого мальчишку, но он почти сразу уснул. И тут день уже и вправду закончился.

А на следующий день случилось чудо: после завтрака меня уже ждали трое, чтобы услышать продолжение истории о наивном мальчишке в курточке из разноцветной бумаги. Мы дошли до появления занудной девчонки с голубыми волосами, ради которой не стоило затевать такую драку, когда врачи пришли с обходом. Я спросил доктора Базиляка, когда мне уже можно домой, а он и ответил:

— Ну что ж, такого молодца можно хоть сегодня.

Тут я понял, что уже не сержусь на него за обман. Но почему же мама не сказала мне правду?

Я бежал по длинному коридору с темными стенами. Коридор поворачивал вправо и влево. Вдруг открылись двери, и из палаты вышли две женщины: одна высокая и рыжая, а другая с темными волосами и в белом халате — наверно, доктор. Из приоткрытой двери в коридор выглянуло солнце. Оно осветило доктора, и я подумал, раз она такая худая, она может совсем растаять на солнце.

Та рыжая громко спросила:

— Ты куда, мальчик? Здесь нельзя бегать.

А я ей в ответ и тоже очень громко:

— Мне позвонить. Чтобы мама меня забрала отсюда.

Они засмеялись, а я дальше побежал.

Пока мама ехала за мной, я рассказывал детям окончание сказки о том, как усталый шарманщик с другом столяром нашли притихшего Буратино, раскрыли тайну старого рисунка на холсте и еще раз встретились с мудрым сверчком, знавшим будущее.

Когда мы приехали домой, позвонила бабушка, а потом уже сразу позвонил врач. Мама мне сказала:

— Он очень беспокоится. Произошла ошибка, тебе еще дня три надо было быть в больнице.

Но потом все как-то обошлось, и в палату я уже не вернулся.

Я вот только не помню, где был папа. Он тогда еще жил со мной и с мамой.

После операции я уже больше не болел, но еще многие годы летом приезжал к бабушке. Яблоневое дерево из косточек в углу сада, которое я посадил через полгода после операции, выросло выше меня к тому времени, когда папа от нас ушел. Но это уже совсем другая, взрослая история.