Медовый капкан [Владимир Михайлович Гвановский] (fb2) читать постранично, страница - 5

будет приблизительно такой: «Да пошли вы нахрен, все бабы мира, так как в этом мире когда-то жил Будда!»

Тимур сполз под стол от смеха.

— Кстати, а эта третья девочка, ради которой ты снова послал плешивого — она, совершенно случайно, не поёт ли? Вдруг захочет музицировать со мной? Карма — работает! Всё — не просто так. Давай её в студию позовём!

Оказалось, что с Настенькой Тимур не знаком лично, ещё не решился подойти, но уже знает про свою любовь несколько важных фактов: она покупает еду для котиков всего района в супермаркете, где парень работает продавцом; у неё нежный голос, который можно слушать часами; по вечерам девушка бегает по парку в футболке с логотипом Led Zeppelin. Неделю назад Тимур увидел в окно магазина, как босая Настя идёт в сарафане под проливным дождём, вся вымокшая. У неё пепельно-чёрные волосы, очень мягкие на вид, и так хочется провести по ним рукой, а потом поцеловать. Тонкий нос с небольшой горбинкой. И всегда разный маникюр — ногти то длинные, то короткие; то жёлтого цвета, то чёрного, то голубого. Однажды, правда, Тимур увидел длинные красные — то сочетание, которое всегда его пугало.

Добросовестно выслушав друга, Оскар вышел из комнаты и вернулся через минуту с фирменной пластинкой «Houses of the holy».

Настенька появилась на площади после третьей сигареты. Она шла с автобусной остановки, размахивая сумкой, но вдруг развернулась и пропала среди деревьев. Тимур догадался, почему, и пошёл в сторону аллеи — там явно сидел местный котик.

— Ты погляди какой, совсем молоденький, — на руках у Насти, мурча, сидел чёрный кот с белой манишкой, — погладь его!

Тимур раньше не гладил уличных котов и собак, потому что откуда-то из раннего детства сразу сверкало в голове: «Блохастые!», но во время прогулок с Настей он вдруг понял, что теперь не может не гладить. Девушка прижималась к коту щекой, стоя посреди улицы. Её волосы были собраны в две косички, на руке виднелась вышитая фенька. После того, как Тим подарил девушке пластинку, они несколько раз виделись в кафе, гуляли к морю. Настя послушала в плеере заглавную композицию с чернового альбома Гаутамы и сказала, что готова попробовать.

Через десять минут они входили через массивную железную дверь к Оскару, который уже заварил зелёный чай. На стенах кухоньки чернели послевоенные обои, плита была завалена обгоревшими макаронами и прочим продуктовым мусором, на столе, застеленном газетой, из литровой банки торчал гигантский облезлый кипятильник. Однако, кухонные ножи на стене блестели, наточенные до блеска, а шкафы ломились от запасов дорогого чая, круп в банках и консервов. Оскар презирал быт и старался минимально соприкасаться с житейским, но подготовился выживать в ядерной войне и ближнем бою, потому что имел священную цель. Он верил в Музыку. Ту, на которой не зарабатывают, надземную, парящую над нашей жизнью и смертью. Для Музыки он оборудовал в спальне храм, который кандидаты посещали исключительно в гостевых тапках. Гостиная служила тамбуром между землёй и небом — там находились книги, портреты родителей, DVD-приставка, диски с классическими блокбастерами из семидесятых и восьмидесятых, такими, как «Чужой» или «Бездна». Из гостиной ты делал шаг на небо, в выдраенную до блеска узкую отштукатуренную комнатку, окно которой было закрыто досками. На стене висела фотография работы местного фотохудожника — чайка крупным планом, парящая над рыбацкой лодкой, а на горизонте — мыс Айя. В комнате находились синтезатор, усилитель, мощные колонки и компьютер, а у дальней стены, покрытый пледом, стоял особенный инструмент — Rhodes, электрическое пианино из семидесятых с характерным аналоговым звуком. Оскар приехал с ним в Крым из Харькова в восемьдесят восьмом, начитавшись Куприна и Паустовского — общаться с листригонами на набережной, дышать бризом и сочинять приморскую симфонию про романтиков. Листригонов Оскар отыскал довольно скоро, пропахших потом и дешёвым табаком, выпивающих под огромной шелковицей. У светлых людей, к сожалению, есть и тёмная сторона: раз в два-три месяца Оскар крепко выпивал с рыбаками, иногда пуская их в свою кухоньку, но никогда — в студию. Эти вечеринки заканчивались разбитыми очками, потерянным бумажником, окровавленными костяшками правой руки, но из каждого запоя Гаутама выходил обновлённым, как будто матрица таким причудливым образом запускала для него программу перезагрузки. И сейчас у железной двери стоял пакет с пустой тарой, стыдливо прикрытый газетой.

Пока Оскар разливал чай и торопливо распечатывал коробку с печеньем, Настя ходила вдоль шкафов гостиной и рассматривала чёрно-белые фотоснимки за стеклом. Тимур стоял в дверном проёме, делая вид, что оживлённо болтает с Гаутамой, а сам косился на босые ступни, неслышно скользящие по паркету. Парень часто видел на вернисажах, как девушки, переходя от картины к картине, восхищённо восклицали что-то, но их взгляды скользили по полотну и отскакивали от него, как теннисные мячики. Настя же