Младший ветер [Надежда Храмушина] (fb2) читать онлайн

Надежда Храмушина Младший ветер

Глава 1. Северный

Как же непостоянна наша уральская погода! Два дня небо было чистое, не было ни одного облачка, безмятежность неба зашкаливала. Метеоцентр передавал радостные планы на выходные, а ночью пошёл дождь. И утром шёл дождь, и днём не собирался никуда от нас уходить. Я смотрела в окно, мимо пробегали зонтики, прыгали через лужи, покачивались от ветра и Ной уже начал строить свой ковчег. В аптеке, где я работаю, с утра был всего один покупатель. Это, конечно, хорошо, что люди не болеют. Но мне было заняться абсолютно нечем. Наташа, моя лучшая подруга и заведующая аптекой, была в отпуске, грелась на пляже Крыма со своим бой-френдом. А мне она оставила своего Бобика, эту разбалованную, невоспитанную псину. Поэтому в аптеке я была совершенно одна, и поговорить было не с кем. Книгу я забыла дома, сейчас бы самое время почитать, но из печатной литературы передо мной лежали только шелфтокеры. Это такие листовки с описанием лекарств. Зазвонил мой мобильник. Номер не знакомый. Я приготовилась сразу ответить грустным тоном, что мне не нужен кредит, ну, или что там ещё мне хотят продать. Но в трубке прокашлялись и молодой мужской голос спросил:

— Ольга Ивановна? Мне Ваш номер дал Алексей Александрович Сакатов, специалист по оккультным наукам. Помните его?

Конечно, я его помнила, тем более, что неделю назад мы с ним созванивались.

— Да, конечно.

В трубке помолчали, закуривая сигарету. Наверно, волнуется молодой человек, подыскивает нужные слова. Я его не торопила, раз волнуется, значит, вопрос не простой.

— Ольга Ивановна, у меня такое дело. — Снова молчание — Мне помощь Ваша нужна. Это не телефонный разговор. Можно к Вам подъехать?

— Простите, я не расслышала Вашего имени.

— Ой, это вы меня простите. Меня зовут Павел Кузьмин. Я работаю в конструкторском бюро «Зодчие Урала». Живу в Екатеринбурге, на ВИЗе. Так можно к Вам подъехать?

— Павел, Вы хоть в двух словах скажите, в чём дело. Может и ехать никуда не надо.

Опять молчание.

— Алло? Вы слышите? — Спросила я.

— У нас в семье что-то происходит. Странное. Алексей Александрович сказал, что Вы в таких делах… — Он замялся — Странных делах… разбираетесь. Пожалуйста, просто выслушайте меня. Я на самом деле не знаю, к кому ещё обратиться. Дело такое … мистика, одним словом.

Я подумала и согласилась. Назвала ему свой адрес и время, когда он может подъехать. Завтра у меня всё равно выходной. С утра можно выслушать рассказ о странных делах. Он облегчённо выдохнул и сказал, что обязательно приедет к десяти часам без опозданий.

После того, как Павел отключился, я сразу набрала номер Сакатова. Просто, чтобы проконсультироваться с ним. Сакатов как будто ждал моего звонка:

— Ольга Ивановна, голубушка, ты извини, что я так бесцеремонно дал твой номер, но когда ты узнаешь, в чём дело, я думаю, тебя это заинтересует. Ты ведь уже специалист по всякой там чертовщине. — Он добавил немного лести в мой адрес, видимо, чтобы я не возмущалась про его самовольную раздачу моего личного номера первому встречному.

— Спасибо, Алексей Александрович, за такую незаслуженную оценку моих скромных способностей. А что за дело-то?

— У него мать в пригороде живёт, одна, уже на пенсии, не работает. Ну и он думает, что она у себя приютила ведьму.

— Ого, даже так! А сам-то ты, что думаешь по этому поводу? Реально это, или его фантазии?

— Парень абсолютно адекватен, окончил институт, работает в серьёзной фирме, ему двадцать восемь лет, не женат. Он на меня произвёл очень хорошее впечатление. — Сакатов задумался — Теоретически, я не исключаю существование ведьм, сама понимаешь, мы и не с таким сталкивались. То, что они не летают на метле по ночам, и то, что ведьму сразу не распознаешь, ещё не говорит о том, что их нет. А у него и впрямь дома какая-то чертовщина происходит. Он тебе всё подробно расскажет, если нужна будет помощь от меня, звони в любое время. Могу с тобой съездить, если будет в этом нужда.

— Я ещё ни разу не видела ни одной ведьмы. Как я узнаю, что передо мной ведьма?

— Я тоже, честно говоря, не видел, бывшая жена не считается. Но могу поискать в литературе.

— В какой? Где про бабу Ягу пишут?

— Ну почему, есть и более современные источники. Например, я читал про Стефанию из Словакии. Она была настоящая ведьма. Это подтверждают очевидцы. Могу тебе ссылку скинуть.

— Ладно, выслушаю я этого Павла, а там видно будет.

Павел переступил мой порог ровно в десять ноль-ноль. Аккуратно подстриженный, стильно одетый, с кожаным серым портфелем в одной руке и с коробкой конфет в другой. Взгляд серьёзный, умный. Да, по такому не скажешь, что он живёт в мире грёз и видит в каждой женщине ведьму. Бобик кинулся на него с лаем, это такой у него психологический приём, сначала напугать, а через минуту уже радостно прыгать вокруг, крутя хвостом.

Я провела Павла в гостиную, налила нам чай. Видно было, что он нервничает и очень неловко себя чувствует.

— Ольга Ивановна, я бы не стал отвлекать людей по пустяковому делу, если бы сам мог справиться с ситуацией. Вы мне скажите, сколько стоит ваше время, я за всё заплачу.

— Павел, я не беру денег с людей за то, что они попали в затруднительную жизненную ситуацию. Поэтому, просто расскажи мне о своих подозрениях, и мы вместе подумаем, как помочь делу. Если, конечно, я смогу тебе помочь.

Павел достал из своего портфеля детскую красную шапочку с вышитым на отвороте зайчиком, потом две небольших пластмассовых машинки. Положил всё на стол.

— Это я нашёл в своей квартире. Сначала одна машинка появилась, потом другая, а позавчера у меня на тумбочке в прихожей появилась детская шапочка. Я живу один, с девушкой моей мы расстались два года назад, и ко мне никто не приходит домой, тем более, пока я на работе. Ключи от квартиры свои я тоже никому не давал. Только у мамы есть запасной ключ. Но она у меня последний раз была в новогодние праздники. Вот с того времени я и стал о ней беспокоиться. Когда я её после праздников отвёз домой, в Северский, где она живёт, я зашёл вместе с ней в квартиру. А там сидит возле стола женщина. Я отчётливо видел, что мама сначала так же удивилась, как и я, увидев её, но уже через секунду радостно мне говорит: «Павлик, это моя подруга, Валя Репина, мы с ней в техникуме вместе учились, а потом по распределению в управлении работали. Я совсем забыла тебе о ней сказать». Я удивился, она у меня гостила два дня, а про подругу ни разу даже не заикнулась! А мама продолжает: «Она жила на Дальнем Востоке, но вот решила вернуться на родину, а жить ей негде, никого здесь не осталось. Вот я и подумала, пусть у меня поживёт. Вдвоём нам веселее будет. Ты ведь редко приезжаешь. Я всё одна, да одна». Тут я ещё больше удивился. Я к матери каждые выходные приезжаю, созваниваемся каждый день. Мама побежала на кухню чайник ставить, а её подруга, которой, кстати, на вид лет на десять больше, чем моей маме, повернулась ко мне и говорит: «Вот, Павлуша, теперь можешь быть спокойным за свою маму, я за ней присмотрю». Знаете, Ольга Ивановна, когда она мне улыбнулась, то у меня холодок пробежал по спине. Мать вышла из кухни, говорит подружке: «Ну что, Валя, не узнала бы ты сейчас Павлика, если бы на улице его встретила, прошла бы, наверное, мимо?» А та ей отвечает: «Так как бы я его узнала, когда последний раз я его в пелёнках ещё видела?». И обе смеются. И всё это напоминает мне какой-то спектакль, ненастоящее всё это. Я быстрее попил с ними чай, и выскочил на улицу, сказав, что меня ждут, мне некогда. Только на улице я вздохнул свободно. И так мне неспокойно стало после этого. Пока ехал домой, всё передумал. Может, надо было эту Валю послать обратно на Дальний Восток, или мать забрать к себе. Пока доехал, уже сам себе напридумывал и про квартирных аферистов, и про торговцев органами. Набираю матери, а у самого уже в висках стучит, и предчувствия какие-то нехорошие. Она мне отвечает, спокойно так: «Что, Павлушка, доехал уже? Хорошо. А мы тут фотографии старые смотрим, вспоминаем». Ну и меня, вроде, отпустило. Думаю, да что это я сразу в панику ударился, про аферистов вспомнил. Эту Валю, может правда, потянуло в родные края. Я ведь не знаю, что там у неё с семьёй. Может одна осталась. В общем, успокоился. Матери каждый день звонил. Они с Валей всё время вместе, то гуляют, то в магазин собираются, то фильм смотрят. И всё у них, вроде, нормально. Как-то мне мать говорит: «Павлик, ты уж не мотайся ко мне каждые выходные, отдыхай. Даже если я теперь заболею, за мной есть, кому ходить. У тебя и своих дел много. Познакомься с какой-нибудь девушкой. Что одному-то маяться». Вот так и получилось, что в следующий раз я к ней поехал только на восьмое марта. Купил ей подарок, Вале этой тоже, цветы два букетика, рыбки хорошей, мать у меня очень рыбу любит. Приезжаю, они сидят дома, телевизор смотрят. Мать, понятное дело обрадовалась, а Валя сначала глянула на меня зло, да потом тоже заулыбалась, тоже давай меня обнимать. Я им подарки подарил. Сели мы за стол. Смотрю я на мать, а она хоть и улыбается мне, но глаза стали другие. Не могу объяснить, но вроде как не её. Она на меня смотрит, а как не на меня. Расспрашивает меня, понятно дело, как дела на работе, как в личной жизни. Да вот только слышит ли она мои ответы. Я начал её спрашивать о здоровье, о новостях в Северном. Она отвечает мне. И тут я спросил про её брата, он в соседней деревне живёт. Она уставилась на меня, будто первый раз про него слышит. А потом спохватилась: «Да всё хорошо у него, они в санаторий собираются с Лизой». Ещё посидели, поговорили. А я уже не могу больше там находиться, бежать хочу хоть куда, лишь бы подальше! Тяжело мне, будто давит что. Сам не знаю почему. Еле высидел пару часов и домой засобирался, хотя планировал ночевать там и с другом встретиться. Стал выходить из дома, смотрю, а на вешалке в прихожей плащ висит мужской. Я у матери спрашиваю: «Кто это у вас тут плащ оставил?» А она мне: «Я тут старые вещи разбирала, нашла этот плащ, от отца твоего остался, отнесу на помойку, куда его, только место занимает». А отец мой, уже лет двадцать в Екатеринбурге живёт, и вещей его в нашем доме нет столько же лет. Понятно, обманывает меня. Но зачем? Уехал я от них, а по дороге позвонил отцу, про плащ спросил, а он мне: «Не было у меня сроду никакого плаща, и сейчас нет. Ты что, Паша, беспокоишься? К матери, поди, жених захаживает, радоваться должен». Я ему отвечаю: «Ага, захаживает зимой в летнем плаще». Потом я ещё на Пасху приезжал. Мать обычно яиц накрасит, куличей напечёт, соседок угощает. А тут ничего не сделала, хотя она у меня верующая, и праздники церковные знает, все посты соблюдает. Соблюдала. Видя моё удивление, она мне говорит: «Решили не заморачиваться, столько возни со стряпней, мы вот курицу купили, пожарили». Вот так. Не знаю, что и думать. Не верю я Вале этой. Да, вот ещё, у матери в комнате иконы в углу всегда стояли, так их теперь нет. А последний раз, когда в Северный приезжал, я соседку встретил, она мне говорит: «Павлик, ты что, в отпуске?» Я говорю: «Нет, работаю» А потом предчувствие, какое- то, нехорошее подкралось. И спрашиваю я бабу Нину: «А почему Вы решили, что я в отпуске?». А она мне: «Так в пятницу вроде из квартиры слышала твой голос, вот и подумала». Я сказал ей, что в пятницу я работал, в городе был. Она задумалась, а потом мне: «Наверно, обозналась. Старая уже. Может телевизор говорил». Я у матери спросил, а она отмахнулась, мол, вечно та что-нибудь перепутает.

— А как выглядит Валя? — Меня заинтересовал рассказ Павла.

— Да ничего необычного, худая, невысокая, волосы седые, пучок какой-то на голове. Только взгляд недобрый, особенно если думает, что на неё не смотрят. И разговаривает медленно, будто каждое слово взвешивает. Кстати, у матери в спальне, над её кроватью, появилась картина небольшая, натюрморт. Только вместо фруктов там какие-то смятые бумажки по столу раскиданы. Странно. Просто сероватые смятые бумажки. Нигде я раньше такую картину не видел.

Мы помолчали.

— Павел, а ты с матерью один на один после приезда Вали разговаривал?

Он покачал головой:

— Ни разу. Даже когда по телефону разговариваем, я просто чувствую, что её подруга где-то рядом. И ещё была куча мелочей, которые сразу и не вспомнишь, когда мать была будто сама не своя. И со мной по телефону всегда радостно так разговаривает, но радость какая-то не искренняя. И ещё. Утром ухожу на работу, свет везде выключаю, а прихожу вечером, то в коридоре горит, то в комнате. Я уже стал внимательнее, выключу, а потом проверю. И всё равно, свет кто-то включает. Пару раз просыпался от того, что вода бежит в ванной. Встану, выключу. А один раз утром встаю на работу, а на столике моя фотография детская лежит. Я её не доставал, все фотографии у меня в папке в столе лежат.

Он грустно посмотрел на меня:

— Сейчас вот Вам всё рассказал, но мне кажется, что звучит это как-то по-детски. Ольга Ивановна, это паранойя?

— Если это паранойя, тогда у меня тоже. Ты один у матери? Братьев или сестёр нет?

— Нет, я один.

— Твоя мама давно в Северном живёт?

— Это её родной посёлок. Она там родилась, и я тоже там родился. Она уезжала в город только в молодости, когда в техникуме училась, и когда после диплома три года отрабатывала по распределению. Там и познакомилась с моим отцом. Они сначала в общаге в городе жили, а потом переехали в Северный. У матери квартира от бабушки осталась, они в ней и стали жить. Когда мне было семь лет, они развелись, он обратно в Екатеринбург уехал. Мы так вдвоём с матерью и жили в Северном. После школы я сразу в город учиться уехал. Потом в университет поступил. После защиты дипломного проекта меня взяли на работу в конструкторское бюро. Я до сих пор там работаю. Ипотеку три года назад оформил, купил однушку.

— Понятно. Да, история странная. Ты прав. Как бы мне познакомиться с этой Валей. И с твоей мамой тоже. Ларисой её зовут?

— Да. Лариса Николаевна. У меня есть план. Не знаю, как Вы на него посмотрите.

— Говори.

— В нашем подъезде, на первом этаже, под маминой квартирой, Татьяна жила, мы с ней в одной школе учились, она меня на два года старше. Так вот, она сейчас в городе живёт, а квартира пустует. Она её сдать никак не может, а продавать не хочет. Я могу с ней договориться, чтобы она Вас пустила пожить. На работу вам там удобно ездить будет на электричке, она в семь утра приходит на станцию. До электрички пять минут ходу. Пятнадцать минут — и Вы в городе. Я буду с электрички вас встречать на машине и отвозить на работу. И вечером после шести каждый час электрички ходят. Так больше шансов познакомиться с мамой и Валей будет.

— Так, в поселке пожить предлагаешь, — я подумала — неплохой вариант. Я проезжала мимо вашего Северного несколько раз. Милый посёлочек. Давай, звони Татьяне. Лучше будет нам вместе с ней первый раз приехать. Она, кстати, может меня там сразу познакомить с соседями, и с мамой твоей. На завтра договаривайся, как раз выходной, я там хоть огляжусь. И ещё, мне придётся ехать с Бобиком, мне его подруга оставила.

Он набрал Татьяне, в трубке слышался истошный рёв ребёнка и лай собаки, Татьяна старалась их всех перекричать, переспрашивала Павла по несколько раз, но в итоге договорились, что завтра в одиннадцать Павел за ней заедет. Наличие у меня собаки, судя по всему, Татьяну не смутило.

Пока он разговаривал с Татьяной, я взяла детскую шапочку и внимательно её разглядела. Я бы сказала, что этой шапочке лет двадцать, такие давно уже не продают. Видно было, что её не стирали, завязки на ней были серыми от грязи.

Павел, поговорив с Татьяной, засобирался домой. Детские вещи я попросила оставить пока у меня, он облегчённо согласился.

— Павел, а не может такого быть, что твоя бывшая девушка тебе эти вещи подкинула, может у неё от тебя ребёнок, а ты не знаешь?

Павел недоумённо уставился на меня:

— Нет, не может. Мы с ней вместе работаем. Она с моим начальником сейчас живёт.

Закрыв за ним дверь, я снова подсела к детским вещам. Взяла в руки шапочку и закрыла глаза, стараясь представить ребёнка, который носил эти вещи. Но, видимо, это так не работает, сколько я ни старалась, но ничего так и не добилась. Повертела в руках машинки. Тоже старые, все обшарпанные, цвета выгоревшие. Может это вещи Павла? Он ведь может и не помнить о них, если был совсем маленьким. Возьму их с собой в Северный. Может, получится при встрече показать их матери Павла. И тут я вспомнила, что меня больше всего насторожило в рассказе его. Нет, не то, что Валя приехала неожиданно, и не то, что она не очень радуется приезду сына своей подруги в гости. Он сказал про картину, на которой нарисованы смятые листки. У меня как будто включилась внутри тревожная кнопка. И мне стало казаться, что я вижу эту картину своими глазами. На коричневой скатерти лежат восемь смятых листков. Шесть на переднем плане и два на заднем, в одной куче, рядом с солонкой. Я не видела эту картину раньше, это точно. Но я увидела её перед собой, когда он мне сказал о ней.

Я позвонила Павлу, он ещё был в дороге, и попросила описать картину, как он её запомнил.

— Да я мельком взглянул на неё, особо и не присматривался.

— Там на переднем плане шесть скомканных листков?

— Вроде, шесть. Точно шесть. — Слышно было, как он заволновался — Вы знаете, что это за картина?

— Нет, но она у меня будто перед глазами стоит. А скатерть, какого она цвета? И что в глубине картины нарисовано?

— Да, там действительно скатерть, по-моему, коричневая. И там ещё солонка с солью стоит, и около неё ещё два листка скомканных.

— Хорошо. Не волнуйся, это просто у меня такая вот богатая фантазия. Она мне иногда помогает.

После разговора с Павлом, я набрала Сакатова и рассказала о картине. Он озадаченно выслушал меня. Потом сказал:

— Ольга Ивановна, теперь и мне эта картина засела в голову. Что-то с ней не так. Вряд ли её из-за эстетического достоинства повесили на стену. А детские вещи, ты посмотрела их? Они тебе ни о чём не говорят?

— Совершенно ни о чём. Старые детские вещи, может, они принадлежали самому Павлу. Только зачем кому-то их подкидывать?

— В каких случаях люди вещи подкидывают? Во-первых, чтобы напомнить о себе. Во-вторых, если на них какое-нибудь заклинание навешивают. И, в-третьих, ради шутки. Мне почему-то кажется, что это напоминание. Если бы целью была порча, это бы сделали незаметно. А тут точно человек хотел вывести Павла из равновесия.

— Мне тоже кажется, что это совсем не шутка. Я завтра уезжаю в Северный, там Павел договорился со своей приятельницей, она меня поселит в своей квартире, по соседству с его матерью. Постараюсь познакомиться с ней поближе, если получится.

— Будь осторожна. Хочешь, я с тобой поеду?

— Нет, пока нет в этом надобности. Надо сначала разведать всё. А потом, по ходу дела, видно будет.

Я собрала с собой немного вещей, сходила в магазин за продуктами и собачьим кормом, всё сложила в сумку. В восемь вечера мы с Бобиком пошли гулять. Картина меня не отпускала. Правильно сказал Сакатов, что не из-за эстетических достоинств её повесили. Я видела её настолько мрачной, тёмной, что уже нисколько не сомневалась, картина служит совсем не для добрых дел. Бобик весело скакал по травке, обнюхивая каждое дерево и каждого прохожего. Потом он нашёл какую-то старую грязную корку и с удовольствием начал её грызть. Наташка меня убьёт. Я кинулась её у него отбирать. Да куда там! Бобик не собирался делиться со мной найденной корочкой. И этому гадёнышу Наташка покупает корм, который стоит дороже моего обеда из трёх блюд! Я всё-таки обманом подкралась к нему, и выковыряла у него из пасти остатки мерзко пахнущей разжёванной массы. Он упирался, но я оказалась сильнее. С лаем, он отскочил от меня. Как я буду жить с этой неугомонной собакой в чужой квартире!

Павел приехал за мной почти в двенадцать. Татьяна оказалась очень милой молодой женщиной, которая с радостью вырвалась от своих домашних дел, оставив на мужа двух сыновей-погодков. К тому же, она оказалась ярой собачницей. Бобика она облизала с головы до хвоста, всего его истискала, рассказывая между делом про своего йоркширского терьера-медалиста, которого они привезли аж из самой Москвы. Когда я узнала, сколько стоит одна только его стрижка, я решила, что надо сменить парикмахера, то стричься в три раза дешевле, чем собака, как-то стыдно. Потом она мне перечислила соседей по подъезду в Северном, она со всеми была в хороших отношениях, поэтому знакомство с ними мне было обеспечено.

— Я скажу, что мы с Вами вместе работаем. Вам врач прописал свежий воздух, вот и решили пожить за городом. Соседи все пожилые люди, они это ближе к сердцу примут, чем то, что если мы скажем, что Вы от мужа уехали.

— Ну что, вполне логично. И у меня будет повод чаще гулять. — Согласилась я.

— У нас посёлок маленький, все друг друга знают, Вы быстро со всеми перезнакомитесь. Алкашей, правда, полно. Денег сразу начнут выклянчивать, так Вы им не давайте, они всё равно не вернут.

Мы въехали в Северный. Двухэтажные старые дома требовали капитального ремонта, но, похоже, их никто не слышал. В некоторых окнах вместо стёкол были прибиты фанерки, а в одном была просто воткнута серая грязная подушка. Рядом с подъездами, были раскопаны небольшие огородики, и засажены морковкой и картошкой. Первые два жителя, которые нам попались на дороге, были именно алкаши, о которых предупреждала Татьяна. Они шли, весело покачиваясь из стороны в сторону, что-то пытаясь рассказать друг другу. Увидев нас, они остановились и приветливо замахали нам руками. Ну вот, ассимиляция с местным населением началась.

Дом, к которому мы подъехали, был рядом с небольшим магазинчиком, на котором висела многообещающая надпись «Продукты и товары повседневного спроса». А спрос был, видать, большой. Человек десять толпились рядом с входом в магазин. Те двое, что встретили нас при въезде, наверное, были частью именно этой компании. Мужчины и женщины явно что-то праздновали, и, судя по их лицам, то ежедневно. Павел поставил машину к магазину, мы вышли, и вся эта радостная толпа кинулась приветствовать нас. Татьяна, будучи женщиной решительной, быстро отослала их обратно, а некоторых и подальше. Бобик от избытка чувств залился таким лаем, что мне пришлось взять его на руки и как следует тряхнуть. Мы с Татьяной пошли к подъезду, а Павел направился в магазин. Прямо на стене дома чёрной краской было выведено «улица Комарова д.9»

Возле подъезда сидел благообразный седой старичок, упёршись руками в полированную тросточку. Мы поздоровались с ним, а Татьяна представила меня:

— Дядя Алим, это моя подруга, Оля. Она тут поживёт пару недель, ей врачи прописали свежий воздух и природу.

— А что, денег на лекарство совсем нет? — Хитро прищурился дед.

Мы с Татьяной засмеялись. Дверь в подъезд отсутствовала. Квартир на площадке было три. Татьяна подошла к правой двери и открыла её. Когда мы зашли через узенький коридор в комнату, я поняла, почему Бобик не вызвал у Татьяны беспокойства. Ножки у всех стульев, шкафов и дивана были погрызены. Но в целом, жить можно. В большой комнате был диван, застеленный мягким пушистым пледом, вдоль другой стены была старинная советская стенка, за стеклянными дверками которой стояли пыльные хрустальные вазы. В углу стоял вполне современный телевизор, а рядом с ним холодильник. Из большой комнаты вела дверь в маленькую спаленку, где стояла кровать, письменный стол и комод. Жить можно. Тем более, я же не на всю жизнь сюда переезжаю. Бобик настороженно обнюхивал каждую погрызенную ножку.

Татьяна включила холодильник, и я выгрузила в него продукты. Мы поставили чайник, я сделала бутерброды. Наскоро перекусив, мы пошли по соседям знакомиться. Она сказала, чтобы я не смущалась, здесь так принято. В соседнюю квартиру мы не пошли, Татьяна сказала, что хозяин сейчас находится возле магазина, и интереса для нас никакого не представляет, потому, как трезвым мне его не увидеть. Напротив Татьяниной квартиры, живёт баба Маня, к ней лучше идти без Бобика, она любит только кошек. У неё их штуки три. Когда мы постучали к Бабе Мане, мимо нас прошёл Павел, поднимаясь на второй этаж. Баба Маня открыла нам не сразу, она передвигалась по квартире с костыльком. Тане она обрадовалась, сразу пригласила нас к себе, и усадила за стол. Положила в тарелки картофельное пюре и по сосиске. Пришлось съесть, чтобы не обидеть хлебосольную хозяйку. Татьяна спросила её про здоровье. Она начала подробно рассказывать, что у неё болит, и что врач совсем ничего не знает, её не смотрит, если и придёт, то так, на пару минут. Тут я очень пригодилась, общению с бабушками меня научила работа в аптеке. Я ей подробно рассказала, что надо пить, чем надо мазать, да ещё и обещала лекарств из города привезти. Через час, когда она наконец-то нас милостиво отпустила, я была для неё роднее всех родных.

Мы с Таней поднялись на второй этаж и постучались в дверь матери Павла. Нам открыл Павел. Только взглянув на него, я сразу поняла, что он чем-то расстроен.

Из-за его плеча выглядывала полная женщина в очках. Увидев Татьяну, она заулыбалась и сказала:

— Танюша, здравствуй! Я мне Павлик сказал, что тебя привёз, я хотела к тебе сейчас спуститься. Давненько ты у нас не была.

— Здравствуйте тётя Лариса! Да мне сейчас разве получится вырваться из своего зоопарка! Как с утра встала, сразу кушать, гулять, играть, спать, кушать, гулять, и так целый день. Вадик на двух работах, он бы и на третью пошёл, лишь бы дома не сидеть с нами. Как ваше здоровье?

— Помаленьку. Кашляю уже месяц, простыла, наверное. А так всё хорошо. Да ты проходи, что в дверях-то стоять.

— Я с подругой приехала. Она после больницы, ей врач сказал, что надо на чистом воздухе больше гулять, за городом пожить, вот я её и привезла к себе в квартиру. Пусть поживёт, тем более квартиру мою я никому не могу сдать. Она тут никого не знает, возьмёте её под свою опеку?

— Конечно, а как звать-то?

— Меня зовут Оля. — Я тоже улыбнулась Ларисе Николаевне и вошла вслед за Татьяной.

Квартира была точно такой же, как у Татьяны, только светлая и уютная. На старом серванте, стоявшем у окна, были расставлены фотографии в рамках, по которым можно было отследить взросление Павла от крохотного карапуза до симпатичного мужчины. Посреди комнаты стоял круглый стол под бархатной скатертью, вокруг него расставлены четыре стула. Самой новой мебелью, выбивавшейся из общего советского стиля, был угловой диван ярко оранжевой расцветки. На нём сидела, крепко поджав губы и смотря на нас серыми холодными глазами, пожилая женщина, в чёрной длинной юбке и в темно-синей кофте. Она быстро взглянула на нас и снова уткнулась в тоненькую книжку, лежащую у неё на коленях. Потом, будто спохватившись, отложила книгу и встала, с улыбкой кивнув каждому. На мне её взгляд остановился, но потом она его отвела.

— Знакомьтесь, это Валентина, подруга моя. Таня, как твои сыновья?

— Разбойники, а не сыновья. Хочу быстрее сдать их в садик, а сама на работу.

— Мальчишки они такие. Ничего, время летит быстро, не заметишь, как вырастут. Павлик, так ты не ответил мне, отвезешь ты нас или нет?

Павел недовольно ответил:

— Вылечись сначала. Куда больная такая собралась.

— Тётя Лариса, а далеко вы собрались? — Спросила Татьяна.

— У Валентины племянница живёт в Покровке, так мы хотим съездить, попроведать её. Валентина её десять лет не видела, созвонились они недавно, она в гости нас пригласила.

— Мама, может тётя Валя одна съездит к своей племяннице? Я её посажу на поезд. А тебя могу пока забрать к себе, ты подлечишься в городе, анализы сдашь. — Павел в упор посмотрел на мать.

— Вдвоём сподручнее будет, и я хоть куда-то выеду. А то дальше Екатеринбурга и не бывала нигде сроду.

— Тётя Ларисочка, так вы кашляете, — поддержала Павла Татьяна — подлечитесь хоть, вот Оля медработник, она, если что, вам из города нужные лекарства привезёт, а там и видно будет. А то и так у Вас иммунитет ослаб, а в дороге можно любую заразу подхватить. Павлик же за Вас волнуется.

Лариса Николаевна посмотрела на меня и спросила:

— Оля, так ты врач?

— Я фельдшер. — Соврала я — Работаю в аптеке, так что осмотрю Вас, и привезу лекарства, какие надо. Кашель обязательно надо лечить, то может возникнуть осложнение. А там и до хронических заболеваний недалеко. Конечно, надо бы сдать анализы, чтобы исключить наличие инфекций. — Выложила я весь запас медицинских знаний — И иммунитет, конечно, надо повышать. Витамины пропить. А вы врача вызывали?

— Так я народными средствами лечусь. У нас тут тоже в медпункте только фельдшер сидит. А если что серьёзно заболит, так надо в город ехать. А я вот мёд пью, натираюсь на ночь.

Лариса Николаевна усадила нас за стол, поставила на середину стола большую сковороду с жареной картошкой. Павел успокоился, обрадованный Татьяниной поддержкой, помог матери накрыть на стол. Валентина села между мной и Татьяной.

— Может, и меня посмотрите, — повернулась она ко мне, пристально глядя прямо в глаза — у меня коленки болят, если долго сижу, то первые шаги больно делать.

Слова она произносила медленно, как и говорил Павел. Я ещё подумала, что таким голосом хорошо колдовские заговоры читать. Я ей ответила:

— Суставы надо проверить в клинике, у них там оборудование есть, компьютерная томография называется. Но у нас есть в аптеке мазь хорошая, все её хвалят. Я могу Вам её привезти.

— Привези, попробую. Вдруг поможет. А у тебя самой-то что? Вроде молодая ещё, здоровая должна быть. Это мы, старухи, на болячки жалуемся. А вам ещё рано.

— Мне тоже надо укреплять иммунитет. А прогулки в лесу на свежем воздухе снимают остаточный синдром от стресса. — И добавила — У меня нервы.

Лучше ничего я придумать не могла, болезней хронических у меня не было, поэтому я сказала первое, что пришло в голову. Валентина покачала головой, соглашаясь со мной.

Обед прошёл не очень весело, в основном говорили только Лариса Николаевна и Таня. Мы с Павлом изредка вставляли слово-другое, а Валентина вообще не произнесла больше ни слова. Я украдкой за ней наблюдала. Ничего странного и необычного я не заметила. Весь обед я придумывала, как бы мне зайти в спальню и посмотреть на картину. И тут я услышала, как тоскливо лает Бобик, оставленный в одиночестве в незнакомой квартире. Услышала его и мать Павла.

— Где это у нас собака лает? — Спросила Лариса Николаевна.

— Это мой пёсик, место здесь ему не знакомое, мы одного его оставили, вот он и протестует.

— Так надо было с собой привести.

Я, зная какой любопытный Бобик, сразу поняла, как мне попасть в спальню к Ларисе Николаевне.

— Правда? Так я схожу за ним? Он ласковый, не агрессивный.

— Веди, конечно, он просто прелесть! — Ответила за хозяйку Татьяна.

Она дала мне ключи, и я быстро спустилась за Бобиком, он радостно залаял ещё громче. От избытка чувств он тут же сделал лужу в коридоре. Я его схватила на руки и поднялась обратно, по пути шепнув ему в ухо, чтобы он заткнулся.

Бобик, как и ожидалось, сразу стал обнюхивать незнакомую обстановку. Я сидела и терпеливо ждала, когда он дойдёт до спальни. Но его заинтересовала кухня. Лариса Николаевна дала ему кусочек колбаски, которую он моментально проглотил. Покрутившись ещё вокруг Ларисы Николаевны, он снова стал обнюхивать комнату, в которой мы сидели, а потом, наконец- то побежал в спальню. Я, негодующе окликая его, пошла за ним. Над узкой деревянной кроватью висела картина в коричневой рамке. Она была точно такой, какой я её и представляла. До мельчайших подробностей. Мрачный свет её фона было настолько реалистичен, что она больше походила на фотографию с очень хорошим разрешением. Нет, даже не на фотографию. А просто, как будто я смотрю через открытый проём в другую комнату и вижу там стол. И на смятых бумажках было что-то написано. Нет, ни букв, ни строчек не было видно, но они там были. Я взяла упирающегося Бобика на руки и вышла из спальни. Валентина сидела, поджав губы, и смотрела в одну точку на столе, на меня она даже не обернулась. Но я видела по её напряжённой спине, что ей не понравилась наша с Бобиком бесцеремонность.

Павел засобирался домой, подгоняя Татьяну, и мы стали прощаться. Лариса Николаевна, до этого непринуждённо разговаривавшая с нами, как-то поникла. Я бы списала это на грусть расставания с сыном, но она стала похожа на заведённую куклу. Валентина наоборот, вроде даже немного оживилась, снова подошла ко мне и сказала, чтобы я к ним вечером зашла, если будет желание, и посмотрела Ларису Николаевну. Я пообещала, что обязательно зайду.

Мы спустились в Татьянину квартиру. Павел сразу меня спросил:

— Ну что, видели? Мать, когда мы уходили, опять какая-то странная стала. Может её Валентина чем- то опаивает?

— Павел, странности, конечно, есть. Но сходу я тебе не могу ничего сказать. Сегодня вечером я с ними подольше пообщаюсь, тогда и выводы будем делать.

Таня мне оставила ключи, записала свой номер телефона, и они уехали. Я прицепила к ошейнику Бобика поводок, и мы пошли с ним гулять. Возле подъезда всё ещё сидел старичок, дядя Алим. Увидев меня, он похлопал рядом с собой по скамейке и сказал:

— Садись, посиди. Как тебя зовут, забыл я.

Я присела рядом с ним, хотя у Бобика были другие планы на прогулку.

— Оля меня зовут. А это беспокойное животное зовут Бобик.

Он погладил Бобика.

— Зря ты сюда приехала. Опасно здесь.

От неожиданного начала разговора я оторопела:

— Почему опасно?

— Так кругом воры и бандиты. Сегодня, пока мы с бабкой в магазин ходили, к нам опять в дом залезли.

— Вы милицию вызвали?

— Зачем? Наш участковый и есть самый главный наводчик. Я его в магазине встретил, он как раз из него выходил. Увидел, что я вышел из дома, и сразу своим бандитам передал. А те всегда рядом с магазином крутятся.

— Так надо тогда его начальству звонить, заявление писать. Так нельзя оставлять.

— Знаешь, сколько раз я в город с заявлением ездил? То-то и оно. Последние разы они даже и разговаривать со мной не стали. Бандиты, одним словом.

— Так к Вам не один раз залезали?

— Каждый день. Иногда, даже при бабке залазят, она ни черта не слышит. А может и заодно с ними.

Тут во мне зародились сомнения.

— А что они у Вас сегодня украли?

— Лампочку подменили. Когда я уходил, то в коридоре, когда свет включал, лампочка ещё целая была, я свет выключил и ушёл. А прихожу из магазина, щёлк выключателем, а лампочку хорошую они выкрутили, а старую вкрутили, перегоревшую. — Он торжествующе посмотрел на меня — Представляешь, какие хитрые?

Я осторожно спросила:

— А вчера, что украли вчера?

— А вчера, я после обеда лёг вздремнуть. На столе подсолнечное масло стояло в бутылке, я ещё заметил, сколько его осталось, а проснулся, так сантиметра на три ниже уровень.

— Так может Ваша жена готовила, масло издержала?

Он рассердился:

— Не готовила она, утром суп сварила. И всё. Говорю тебе, отлили масло! Брюки новые не могу найти. Сразу не заметил, а тут на праздник хотел надеть, так старые какие-то висят, а моих новых нет. Я заметил на одном свои брюки. Да разве докажешь!

Наверху, открылось окно и кто- то выглянул. Потом оно тут же закрылось.

— Вон, уже моя старая тетеря выглядывала, сейчас спустится. Не слышит ни хрена, не видит, а спорит! Я слово, она два. Ты далеко от дома не уходи, а то обворуют.

— Так у меня воровать нечего.

— Найдут!

Из подъезда вышла толстенькая маленькая старушка, в белом платочке, и тоже с тросточкой.

— Что, дед, жалуешься на воров опять? — Спросила она, подслеповата щурясь — А Вы кто? Не узнаю что- то.

— Меня зовут Ольга, я подруга Татьянина. — Сказала я и поняла, что не знаю даже фамилию Татьяны — Приехала свежим воздухом подышать, после больницы восстановиться. Так что теперь я Ваша соседка. А как Вас зовут?

— Нина Тимофеевна. — Она показала на окна на втором этаже — Вон наша квартира, напротив Ларисы живём. Не слушайте Вы его, совсем из ума выжил, никакого покоя с ним нет. Со всеми уже перессорился. Всё у него за квартирой нашей следят, кругом одни воры.

Дядя Алим, сердито ворча на неё, опёрся на свою трость, поднялся и заковылял к магазину. Нина Тимофеевна присела рядом со мной, потрепала Бобика под ушком и горестно вздохнула:

— Старость не радость, раньше нормальным был, работал в жилконторе, уважали его. Конечно, народ уже знает, что у него не все дома, стараются не обращать на него внимание. Это наши, поселковые. А в городе же его не знают, вот он и в том году нам учудил! Нам пришлось даже с сыном в город срочно ехать, его из милиции забирать. А дело было так. Сын подарил ему на 23 февраля деньги игрушечные, пятитысячные, с фотографиями Алима на них, десять штук. Посмеялся ещё, говорит, отец, это твои именные деньги, их никто не украдёт у тебя. Нашёл с кем шутить! А Алим, как увидал столько денег, дальше уже и не слышал ничего. Взял свой паспорт втихаря и уехал в город, чтоб, значит, своё богатство в банк положить. Там зашёл в банк, сказал, что хочет вклад открыть. Ну, ему и поверили, деньги-то не стали у него проверять. Договор составили, всё честь по чести оформили. Зашёл он в кассу, чтобы деньги положить, протянул эти бумажки кассиру, та их взяла, увидела на них портрет деда, и говорит ему, что не настоящие деньги. А он ведь какой? У него же вокруг все воры. Он там разорался, что дал настоящие деньги, а ему кассирша подменила на фальшивые. Охрана сбежалась, кассирша за сердце схватилась. Им пришлось банк закрыть, ревизию сделать. Ну и милицию, понятно, вызвали. Позора мы столько натерпелись. Ладно, в Железнодорожном отделении уже все его знают. Надоел он им там, хуже горькой редьки. Раньше, когда пошустрее был, так каждую неделю ездил, всё заявления писал на воров и бандитов, пока не решил, что они тоже воры. Там тоже расскандалился, кричал, что у него капюшон от куртки своровали, пока он с дежурным разговаривал. А участковый наш, когда видит Алима, на другую сторону переходит. Вот ведь как он его уже замучил!

— Я сначала на самом деле напугалась, когда он про воров и бандитов начал говорить. А на самом деле здесь спокойно?

— Да как сказать, видела, сколько забулдыг возле магазина околачивается? Это они ещё не все выползли. Вечером или песни поют или дерутся. Тоже спокойствием не назовёшь. Нормальные-то все в город уехали, работают. А ты что, надолго здесь?

— Посмотрю по самочувствию, думаю пару недель пожить. Ну, вроде в подъезде у вас тихо. Таня меня познакомила с бабой Маней и Ларисой Николаевной. Приличные люди.

— Приличные. Мы ведь дружно живём между собой. Помогаем друг другу, если надобность возникает. Как без этого? Все уже старые. Дети разъехались.

— Но вот к Ларисе Николаевне сын каждую неделю ездит. Да и у неё подружка сейчас живёт, помогает ей.

— Да, уже полгода живёт. Только она с нами мало разговаривает, эта подружка. Всё молчком да молчком. Да и Лариса теперь в гости не заходит. Раньше, бывало, то я к ней, то она ко мне. Вместе фильмы смотрели, в магазин ходили, в город ездили. А теперь они всё больше дома сидят. Вечерами прогуляются, да опять домой.

— А где у вас тут прогуляться можно, у меня ведь собака, её выгуливать надо. Куда они ходят?

— Они всё больше к брошенным складам ходят, — она махнула рукой вдоль улицы — с километр до них. Я один раз от подруги вечером возвращалась, темно уже было. Вышла на улицу, а они впереди меня идут, не торопясь, обе головы опустили. Я ещё, прости Господи, подумала, как с похорон. И всю дорогу молчали. Странная такая подруга у неё.

— А у них тихо в квартире? Не шумят?

— Да ты что! Какое там, шумят. Скажешь тоже. Даже ни одного звука не доносится.

— И никто к ним не ходит?

Она помолчала.

— Не знаю. Мне тут показалось, что Павлик приезжал посреди недели, я ещё думаю, что это он не работает. А он, оказывается не приезжал. А я слышала голос мужской из-за их двери. Может и не он вовсе. Потом подумала, может телевизор громко работал. Или вот ещё. Недавно сижу здесь на лавочке, жду деда. Слышу, как будто в окно кто стучит на втором этаже, повернулась, а на Ларисином окне, будто паук большой сидит, стучит. А потом пригляделась, так тень. Вот, подводят меня глаза. Пойду, посмотрю деда, что-то давно в магазине торчит.

Она встала, и, опираясь на тросточку, пошла к магазину. Я тоже встала, отпустила Бобика на землю, и пошла вдоль улицы, в том направлении, которое мне показала Нина Тимофеевна.

Посёлок до сих пор живёт в своём, ещё советском мире. Рядом с домами были площадки с натянутыми верёвками, на которых сушилось выстиранное бельё. На обочине стояло несколько машин, настолько старых, что на параде ретро-автомобилей, они бы забрали все призовые места. Но были и приметы современной жизни — почти на всех окнах были спутниковые антенны. Все жители посёлка, которые я встретила в тот вечер, обязательно здоровались. До конца улицы было всего шесть домов. За ними находился пустырь с разбросанными везде пустыми бутылками, разрушенными кирпичами, остатками каких-то деревянных ящиков и сломанной мебелью. Пустырь сплошь зарос высоким бурьяном. Пройдя его, я увидела полуразрушенный бетонный забор, за которым была котельная, с наваленными под высоким навесом кучами угля. Рядом с открытой дверью сидел пожилой мужчина в майке и курил. Все руки его были синими от наколок. На шее, на крупной цепи, висел крест. Я поздоровалась. Он поздоровался в ответ. Когда мы с Бобиком почти уже прошли мимо него, он меня окликнул:

— А ты откуда? Смотрю, не местная.

— Из Екатеринбурга. К подруге приехала.

— Что, достопримечательности смотреть?

— Воздухом дышать.

— В городе испортили воздух, теперь у нас приехали портить?

Шутник какой. Я ничего не ответила и пошла дальше. Дорога была из бетонных плит, кое-где потрескавшихся, но зато ровная и чистая. Похоже, по ней давно никто не ездил. С обеих сторон к дороге вплотную подступал берёзовый лес. Щебетали птицы, прыгая с ветки на ветку, и Бобик носился от дерева к дереву, как угорелый. Показались большие металлические строения. Это, скорее всего, и были заброшенные склады. Их было три. Огромные, метров пятнадцать в высоту, глухие, без окон, только распахнутые ржавые ворота открывали тёмную пустоту этих никому не нужных уже строений. Между складами были металлические эстакады, покрашенные серебристой краской, напоминающие мосты. Я заглянула в первый склад, он был совершенно пустой, на полу его были разбросаны металлические стружки и пустые мешки.

Я только хотела повернуть обратно на улицу Комарова, как услышала гулкий стук в стену склада. Я вздрогнула. Бобик залаял. Подумав, я решила обойти склад снаружи. Складская площадка была засыпана мелкой щебёнкой, уже поросшей травой и репьём. Бобик сразу же подцепил с десяток колючих шариков. Я тоже. За складом была открытая площадка, которая раньше былаогорожена сетчатым забором. Некоторые секции забора лежали на земле, а от склада шла хорошо протоптанная тропинка за территорию. Я пошла по ней. Сначала тропка шла через редкий берёзовый лес, потом вышла в открытое поле. Метрах в ста от меня стояло одинокое дерево, подойдя ближе, я увидела, что это осина. Ствол его был настолько закручен, будто его специально выворачивали, при этом тонкие ветки его росли под немыслимыми углами. Я остановилась возле него. Что-то притягивало мой взгляд. Несчастное дерево будто нашептывало мне жалобный рассказ о своей жизни. Я протянула руку, чтобы погладить по стволу, но вспыхнула небольшая искра на нижней ветке, потом другая, потом дерево вспыхнуло и загорелось. Огонь был белый, слепящий и жаркий. Я отшатнулась. Дерево выгибалось и трещало от огня. Пылающие листья отрывались от дерева и белыми яркими хлопьями падали на землю. Веток уже не осталось, только толстый кривой ствол полыхал, как восковая свеча. Я оглянулась, чтобы найти Бобика, но он спокойно бегал по кромке леса. Когда я снова повернулась к дереву, оно стояло всё такое же зелёное, как будто не было этого молниеносного пожара. Мои ноги словно приросли к земле. Что это за представление для одного зрителя? И кто автор такого чуда?

Глава 2. Бахлаватка

Я сделала несколько шагов к дереву. Его листочки мелко дрожали под слабым летним ветерком. И как мне могло такое привидеться? Я подошла к нему и погладила шершавую кору. На подушечках моих пальцев тот час началось покалывание. Не простое деревце, ох не простое. Я подняла голову, вглядываясь в его крону. Почти у самой его макушки кора на ветках была чёрная. Я тихо заговорила с ним:

— Ну и что ты мне хотел сказать? — Я нагнулась, ощупывая землю у его корней — Может, зарыл кто в твоих корнях что-нибудь, и тебя это беспокоит? Сейчас поищем.

Прибежал Бобик и стал нюхать землю рядом с моими руками. Я слегка приподнимала траву и рассматривала внимательно почву. И вот пальцы мои снова слегка запокалывало, я провела рукой подальше от дерева, и покалывание стало сильнее. Так как у меня с собой не было ничего, чем бы можно было копать, а начала разгребать землю прямо руками. Мимолётная жалость о загубленном маникюре сменилась радостью от находки. Я наткнулась на жестяную банку, похожую на те, в которых продают монпансье. Освободив её полностью от земли, я попыталась её открыть, но крышка не поддавалась. Я слегка потрясла банку, внутри что-то было. Хорошо, значит не пустая, не зря старалась. Такой подклад не хотелось нести домой, поэтому я пошла к краю леса, села на небольшой бугорок, достала ключ и стала пытаться сдвинуть крышку банки. Ничего не получалось. Я вспомнила, что в складе на полу валяется острая стружка, можно попытаться с помощью неё открыть банку. Я почистила себя от репья, подозвала Бобика, оторвала от него несколько шишек, но он зарычал на меня, вывернулся из рук и убежал. Ладно, дома почищу его.

Я пошла по тропинке обратно на складскую площадку. Подойдя к складу, я не стала обходить его старой дорогой, а выбрала тропинку без колючих кустов. Бобик залаял где-то рядом, я позвала его, он прибежал не сразу, и лаять не перестал. Я огляделась. Никого нет. Я прошла до второго сарая и заглянула внутрь, потом дошла до третьего и тоже заглянула. В третьем складе стены выглядели, как звёздное небо. Такое впечатление, что по ним стреляли мелкой дробью. Но на площадке были мы с Бобиком одни. Я снова вернулась к первому складу и вошла в него. Подобрала большую острую стружку и подцепила крышку, и, конечно же, сразу поцарапала до крови палец. Но крышка не собиралась так просто сдаваться. У меня снова сорвалась стружка и впилась в большой палец. Вдруг, ржавые ворота сдвинулись с места и захлопнулись, и после этого сразу раздался стук от падающей щеколды. Я соскочила и подбежала к воротам. Они были наглухо закрыты. Бобик на улице заливался от лая и прыгал на ворота. Вот это поворот. В складе не было полной темноты, там, где-то наверху, в крыше, были узкие щели, сквозь которые свет попадал внутрь склада. Но я оказалась в ловушке. Я несколько раз стукнула по воротам, но этим я только ещё больше разозлила Бобика. Я начала его уговаривать, чтобы он успокоился. Но он с лаем отбегал от ворот, потом на них снова кидался. Может это он прыгнул и закрыл ворота? Но что-то мне подсказывало, что это не так. Ладно, надо самой успокоиться. Лишь бы Бобик не убежал, а то его ещё искать придётся. Я достала телефон. Кому позвонить? Конечно, Илье. Мой брат, конечно, не обрадуется, что в выходной я его сорву из города, но зато сразу примчится мне на помощь.

Я набрала его номер, и как только он взял трубку, без предисловия начала говорить, причём голос мой глухо отзывался в металлическом помещении:

— Илья, привет. Опять нужна твоя помощь. Меня кто-то закрыл на складе в Северном.

— Северном? Полюсе?

— В посёлке Северном, в пятнадцати километрах от Екатеринбурга. Да ты знаешь его, по новому Московскому тракту.

— А что за склад-то? Медикаментов?

— Илья, приезжай скорее, потом всё тебе расскажу. Я с Бобиком, он снаружи, боюсь, как бы ни удрал.

— Ты ещё и с Бобиком! Ладно, на заправку заеду и к тебе. Буду подъезжать, позвоню.

У меня с плеч как будто гора свалилась, цены нет моему брату. Я подошла к воротам и стала разговаривать с Бобиком. Он уже не так рьяно лаял, но стал чаще отбегать от ворот. Я его снова подзывала, он начинал лаять, потом успокаивался и опять куда-то убегал. Так мы провели всё время, пока не позвонил Илья. Я сказала ему, как доехать до складов. И тут я вспомнила про банку. Совсем было не до неё, я её бросила на пол, когда ворота захлопнулись. Я подошла к ней, кругом были капли крови, и она тоже была вся в крови. Я её подняла и вернулась к воротам. Послышался шум подъезжающей машины. Надеюсь, что это Фольксваген Ильи. Бобик залаял. Услышала, как хлопнула дверь машины, и раздался голос Ильи: «И ты блохастый здесь! Да, видела бы тебя сейчас твоя хозяйка, она бы Ольгу сразу в сарае прибила». Бобик радостно залаял. Я крикнула:

— Илья! Я здесь!

Илья подошёл к воротам и спросил:

— Умеют же люди так ловко в неприятности вляпываться! Ты что, думала там внутри дискотека?

— Просто открой двери.

Я услышала, как он пошёл обратно к машине и закричала:

— Илья, ты куда?

— Господи, я за перчатками и за молотком.

Я поняла, что у меня началась паника. Я прислушивалась, как Илья открыл багажник, потом закрыл его, подошёл к воротам и стукнул молотком по щеколде, потом ещё раз. Наконец-то ворота распахнулись. Бобик с радостным воем подлетел ко мне и опять сделал лужу, только в этот раз не промахнулся и сделал прямо на мои кроссовки.

Илья вздохнул:

— Высокие отношения! Надеюсь, сестрёнка, ты мне не до такой же степени обрадовалась?

— Илья! — Я чуть не заплакала — Здесь никого не было, я заглянула в каждый склад, мы несколько раз прошли по площадке, может Бобик прыгнул и закрыл ворота?

— Ага, твой Бобик весит в два раза меньше щеколды. И смотри, какая она ржавая, она не могла сама упасть в створ. И ворота тонну весят, их так просто не сдвинешь с места. Ты что тут делала?

— Я нашла банку, которую хотела открыть, — я показала ему банку — а здесь на полу валялись стружки, я хотела ими сковырнуть крышку, она очень крепко закрыта.

Он посмотрел на банку и на мои руки, всё было в крови.

— Один-ноль в пользу банки. Пошли, в машине есть аптечка. Бобик, пошёл от меня, делай свои дела вон на Ольгу. Ей теперь уже всё равно, вы и пахните теперь с ней одинаково.

Я обработала руки йодом, Илья мне перемотал их бинтом. Потом он достал из салона ножичек и осторожно подцепил крышку. Она открылась, он присвистнул:

— А зачем тебе это?

— А что там?

Он протянул мне банку. Там лежала высохшая маленькая птичка. На лапках её были привязаны две верёвки — одна чёрная, другая — красная.

Я рассказала ему про Павла, про его мать и Валю, про странную картину, про горевшее дерево и про то, как я откопала банку.

— Ну, остальное ты уже знаешь.

— И что ты думаешь про всё это?

— Я только собиралась думать. Я здесь первый день, вечером пойду к Ларисе Николаевне и Вале, понаблюдаю за ними. А пока вот гуляли с Бобиком.

Илья заглянул в склад, походил вокруг него. Я в это время закопала банку рядом со складом, домой я её не решилась взять. Потом мы пошли с Ильёй к одинокому дереву. Дерево, как ни в чём не бывало, стояло, продуваемое всеми полевыми ветрами, и горестно качая поникшими растопыренными ветками.

— Оля, мне кажется, ты впала в транс, отключилась, и это всё произошло только в твоём мозгу. — Сказал Илья, прохаживаясь вокруг дерева и разглядывая под ним землю.

— Но я чувствовала на коже жар от огня! И дерево не просто вспыхнуло, по нему искры запрыгали, снизу вверх. Огонь был яркий, но цвет у него был белый, даже какой-то перламутровый. Но с другой стороны, может, ты и прав. Когда я оглянулась на Бобика, так он, как ни в чём не бывало, бегал у леса. И вот тебе ещё аргумент — все листочки опять зелёные, ничего не опалено. А оно когда горело, листочки обугливались, и падали на землю все в огне. Ничего не понимаю.

— А может и не транс. — Задумчиво сказал Илья и протянул мне чёрный сгоревший лист, который прямо на наших глазах рассыпался в прах и исчез.

Мы несколько секунд, как зачарованные, смотрели на его пустую ладонь.

— Знаешь Оля, давай Дениску завтра после работы прихватишь с собой. Он всё равно от безделья мается. Он хотел, пока каникулы, устроиться на работу, да мать справку ему не сделала. Пока может с тобой тут пожить.

— Ему тут скучно будет, без друзей. Здесь одни алкаши только да старики.

— Так ты ведь здесь не собираешься навсегда поселиться? Вместе тут погуляете. А то от Бобика, как от сторожа, ни фига нет проку. Вон, зад какой отъел. Наверное, опять проголодался. Никчёмная псина, только кроссовки горазд марать.

Никчёмная псина от меня больше не отходила ни на шаг. Мы пошли к машине. Илья довёз нас до дома, напоследок сказав, чтобы я ему позвонила, когда домой вернусь из гостей. Дома я вытерла лужу в коридоре, вымыла свои кроссовки, потом накормила Бобика. Он и в самом деле проголодался. Я достала детские вещи из сумки, положила их в пакет.

Раздался стук в дверь. Я открыла, на пороге стояла баба Маня, в руке держала тарелку с пирожками. Запахло свежей выпечкой и капустой.

— Долго больно гуляли вы с собачонкой! — начала баба Маня, переступая порог — Я подумала, придёшь голодная, а дома, поди, ничего и нет. А в окно вижу, муж, наверно твой приезжал? А что не остался? Не поссорились?

— Нет, это мой брат. У меня на прогулке неприятность случилась. Мы с Бобиком дошли до складов, а меня там закрыл кто-то. Вот и пришлось вызывать Илью.

— Закрыл? Так, наверное, это Терентьев Мишка, кочегар наш. Он только один там всё и шныряет. Не любит, когда кто туда ходит, гоняет, особенно алкашей.

— Он ещё весь в наколках? Возле котельной сидел, когда я к складу прошла.

— Вот-вот. Это он самый и есть.

— Как так он подкрался незаметно? Вроде и не было его там рядом.

— Прятался, может. Он у нас такой, с придурью. Жалко мужика. Он ведь не всегда придурковатым был. А раньше, в молодости, такой красавец был! Все девки местные по нему сохли. В армии отслужил, ПТУ закончил, работал на железной дороге путейцем. Женился на Насте, однокласснице своей. Они со школы дружили, она его с армии дождалась. Свадьбу сыграли. Года три, наверно жили, всё никак детей не могли завести. А потом смотрим, у Насти животик растить начал. Мишка радостный такой ходил, весь светился. Всё с работы бегом бежал домой, и всё ей привозил из города фрукты разные. А Настя девушка серьёзная, с характером была. И держала его в руках, пить-то он не пил. Все его дружки вечером возле магазина толкутся, а они с Настей под ручку и гулять. Потом Настю в город в больницу положили. Долго она лежала, месяца два. Так он каждый день к ней ездил. Она с больницы вернулась уже вот с таким животом. Они в одно время с Ларисой Кузьминой рожать должны были, недели две у них разница в сроках было. А в ту пору у нас здесь не фельдшерский пункт был, а больница. Весь первый этаж занимала на соседней улице. Здесь ведь было производство, ремонтные цеха стояли для железной дороги, народу то много было, рабочие даже из города приезжали. Так вот, пришло время рожать Насте, её в больницу отвезли. И у Ларисы в тот же день ранние схватки начались, её тоже муж отвёл в больницу. А утром стало известно, что у Ларисы мальчик родился, и у Насти тоже мальчик, только на полчаса позже. Да у Насти не выжил, сразу умер. Вот так. Говорили, что у него сердечко отказало. Её выписали на следующий день, она из дома неделю не выходила, всё плакала. Один раз у них окно на кухне было открыто, и я слышала, как Настя плачет и говорит Мишке: «На мне грех, сама от него отказалась», а он прямо в голос рыдал. А потом собралась Настя, и пока Мишка на работе был, уехала к родителям в Саратов. Мишка к ней несколько раз ездил, да только она его и там не принимала, и сюда не вернулась. Вот у Мишки с того времени крыша и поехала. Он говорил всем, что сын у него жив, к нему приходит по ночам и плачет, говорит, чтобы забрал его. Мишка в больнице скандалил, говорил, чтобы ему сына вернули, его даже в милицию забирали. Потом пить начал, подрался с кем-то, посадили его. Он через год вышел, снова подрался и ранил сильно парня одного. Снова его посадили, тогда он долго сидел, не помню, лет пять, наверное. С тех пор, как вернулся, один живёт. Работает в котельной. Пить бросил, но всё один да один, даже друзей нет у него. Смотрю иногда, он идёт, и сам с собой разговаривает, будто спорит с кем.

— А что он ещё про сына рассказывал, приходит тот к нему сейчас?

— Да кто его знает, ни с кем он не говорит. Только сам с собой.

— А Настя его, как она?

— Настю я с тех пор больше и не видела. А, вот ещё, что вспомнила. У меня подружка раньше диспетчером на станции работала, здесь, в Северном, так она мне рассказывала, что до родов, Настя на станции с какой-то девкой ругалась, кричали друг на друга на всю станцию. Так, говорит, громко кричали, что подруга моя из своего кабинета вышла, чтобы их утихомирить. И Настя этой девке крикнула: «Вот и забирай его, и ребёнка его можешь забрать, а мне ничего не нужно». Мы тогда смекнули, что Мишка, наверное, пока Настя была беременная, в городе себе деваху нашёл, крутил с ней любовь. Вот она и приезжала сюда, чтобы разлад в Мишкину семью принести, да Мишку к себе сманить. Может поэтому Настя и уехала от него.

— Грустная история. А что, эта девушка из города, больше не приезжала к Мишке?

— Не знаю, я ведь её не видела. И подружка моя не помнит, как она выглядела. Может и приезжала, да Мишка не захотел с ней жить. Он ведь один живёт, значит, не сладилось у них.

Мы ещё немного посидели с бабой Маней, она мне подробно описала все свои болячки и я пообещала ей завтра из города привезти лекарства.

Я пошла на кухню вскипятить чайник, чтобы поужинать пирожками, и увидела, что из подъезда выходят Лариса Николаевна с Валей. Они не спеша повернули к складам, и я решила проследить за ними, только без Бобика. Надела мокрые кроссовки, Бобику бросила кость-грызак, чтобы было ему чем заняться, пока я гуляю.

На улице было ещё светло, поэтому я постояла у подъезда, пока они не скрылись за последним домом.

Я пошла за ними по кромке леса, перебегая от дерева к дереву, чувствуя себя Шерлоком Холмсом. Женщины шли спокойно, ни разу не повернув друг к другу голову. Их длинные тени от вечернего солнца, словно пальцы по клавиатуре, бежали по таким же тёмным теням, отбрасываемым стволами деревьев. Они дошли до котельной и остановились, молча повернувшись к дверям. Через некоторое время из дверей вышел Терентьев и неторопливо направился к женщинам. Он встал возле них и что-то тихо сказал, они обе кивнули головами. Я оторопела! Вот тебе и не общается ни с кем. Я выглянула немного подальше из-за дерева, чтобы хоть что-то услышать, и тут, как назло, у меня зазвонил телефон. Я выхватила его из кармана джинсов и отключила, одновременно распластавшись по земле. Я замерла, прислушиваясь, услышу ли я шаги по направлению ко мне. Не знаю, заметили меня или нет, скорее нет, но звонок они точно услышали. Я лежала и считала удары своего сердца. Через десять ударов приподнимусь и посмотрю. Нет, не буду вставать, рано, ещё через двадцать ударов. Наконец я повернулась на бок и приподняла голову. На дороге никого уже не было. Чёрт! Кто хоть звонил? Я посмотрела, это Наташка, по Бобику своему, видать, соскучилась. Надо перезвонить, а то она сейчас всю милицию Екатеринбурга на уши поставит. Я внимательно огляделась, нет, никого нет. Или зашли в котельную, или ушли дальше, к складам. Но я теперь знаю главное — эти трое чем-то связаны. Я приподнялась с земли и, на всякий случай, спряталась за деревом, ещё выждав с минуту. Всё спокойно. Тогда я почти побежала в сторону посёлка. Там, выровняв дыхание, я набрала Наташу:

— Привет, как дела на море? — Спросила я беззаботным тоном.

— Привет, что трубку не берешь? — Обеспокоенно спросила Наташа.

— Да Бобика купала твоего, вот и не слышала звонок. — Соврала я.

Наташкин голос сразу потеплел:

— Как я по нему соскучилась! Подсунь трубку ему под ухо, я ему скажу, как я его люблю.

— Так я его после ванны замотала в полотенце, пусть полежит и подсохнет, а тебя услышит, сразу лаять и беситься начнёт. — Продолжала я беззастенчиво врать.

— Ладно, минут через десять перезвоню. — Милостиво согласилась она — А кто это у тебя там чирикает?

Вот ведь, услышала она чириканье!

— Да это я телевизор включила, чтобы твоему Бобику не скучно было лежать, канал о дикой природе чирикает. Скажи хоть, как отдыхается?

— Оля, это просто сказка! Мы вчера всей компанией на корабле катались, каждый день шашлыки, персики, море, я так счастлива, что во вселенную желание послала.

— Чтобы Бобик был счастлив? — Осторожно спросила я.

— Нет, представь себе, я о себе загадала желание. Оля, такое море сказочное! Если бы не Бобик, я бы ни за что не вернулась обратно!

— А как же аптека? Старушки наши?

— Да хрен с ними со всеми и с аптекой! Хочу радоваться жизни. Ладно, отключаюсь, минут через десять перезвоню.

Я со всех ног припустила к дому. Только успела скинуть кроссовки, опять звонит Наташа. Даже десяти минут не прошло!

— Дай же мне услышать мою плюшечку, подставь к его уху телефон.

— Конечно, сейчас. Вот он лежит на диване, такой чистенький, шёрстка шелковистая! — Заливалась я соловьём, глядя на сидящее передо мной грязное, всклокоченное чудище с прилипшим по бокам репейником.

Я зажала Бобика между лодыжками, сунула к уху его телефон, и Наташка замурлыкала своему сокровищу: «Ти моня мапунечка, нюнюлечка», ну и всё в таком же духе. Бобик напрягся, а потом вырвался из моего захвата и начал с радостным лаем носиться по квартире. Я прервала Наташин поток нежности, и сказала ей:

— Всё, взбодрила ты этого красавца, сейчас до ночи не успокоится. Отдыхай спокойно, у нас всё прекрасно. — И положила трубку.

Одна проблема решена. Я набрала Сакатова:

— Здравствуй, Алексей Александрович! Хотела с тобой посоветоваться, у меня новостей целый ворох, не знаю даже с чего начать.

— Здравствуй, я тоже тебе собирался сейчас звонить. У меня к тебе разговор. Всё не просто. Впрочем, как всегда. Выкладывай, что там у тебя.

Я ему рассказала про горящее дерево, и про коробочку с мёртвой птицей, и про то, как меня закрыли на складе.

— Оказывается, у Ларисы Николаевны, Валентины и Терентьева Миши есть какое-то общее дело, и, судя по тому, что мне про Мишину жизнь рассказала Баба Маня, не очень оно весёлое. Сегодня пойду вечером в гости к Ларисе Николаевне, и попробую побольше выяснить. — Закончила я свой рассказ.

— Никуда сегодня не ходи, давай сначала встретимся и всё обсудим. Чтобы было тебе о чём с ними говорить. Ты завтра ведь в город едешь?

— Да, с утра на работу, а вечером могу к тебе подъехать.

— Да-да. Непременно жду тебя.

Я позвонила Илье, рассказала про свою неудачную разведку, и про то, что надо завтра съездить к Сакатову. Он пообещал свозить меня к нему, и напомнил, что со мной в Северный отправит Дениску, тот согласен и уже ждёт.

Остаток вечера я посветила Бобику. Поставила его в ванну, вымыла, ободрала репей, сколько смогла, с морды вычистила чёрные насохшие комья грязи. Хорошо, что хоть Наташка не додумалась по видеосвязи позвонить. Показала бы она мне тогда шелковистую шерсть!

Позвонил Павел, и я ему рассказала про то, что Лариса Николаевна с Валентиной встречались вечером с Михаилом Терентьевым.

— То, что мама знакома с дядей Мишей, это я знаю. И он иногда к нам заходил, когда папа уже от нас ушёл, и помогал то прибить что-нибудь, то разгрузить, то отремонтировать. Потом, когда я уже постарше стал, я и сам со всем этим справлялся, и он перестал к нам ходить. Не знаю, сейчас что они втроём обсуждают. Может и плащ его был, на вешалке который висел. Может, они и дружат до сих пор. Мне мама никогда про него ничего не говорила.

Спать мы легли с Бобиком рано, ещё не было и десяти часов. Я лежала и думала, брать мне с собой Бобика, чтобы в городе его оставить на целый день в Наташиной квартире, или оставить здесь. Уже засыпая, решила, что всё-таки его надо взять в город, а не то он покоя не даст соседям. Меня проклянут. Если уже и так не прокляли.

Утром я встала в шесть, сразу выгуляла Бобика, он так рано никогда не гулял, поэтому долго вспоминал, что ему надо делать. Мы с ним позавтракали и пошли на станцию. Кроме нас, там была только девушка, лет двадцати, с большой спортивной сумкой. В семь ноль две подошла электричка, мы зашли в вагон, в котором сидели с десяток невыспавшихся пассажиров, и электричка плавно тронулась в город. Из всех средств передвижения, самым любимым моим до сих пор остаётся электричка. Я люблю сидеть, покачиваясь в такт её железным колесам, слушать их мерный успокаивающий стук, и смотреть на пробегающие за окном леса, поля, сады, мосты. Это как фильм смотришь, только лучше, никогда ничего не повторяется. На перроне нас встречал Павел. Он отвёз меня домой к Наташе, по дороге я ему рассказала про свои приключения. Я оставила дома Бобика и пошла открывать аптеку. На улице, в отличие от пустой пятницы, меня уже ждали два клиента.

День прошёл относительно спокойно, под вечер ко мне приехал мой племянник, Дениска, и я ввела его в курс дела. Он радостно потирал руки:

— Тётя Оля, как классно! Мы опять будет с демонами сражаться! Я уже по этому соскучился. Как я хочу быстрее ведьму увидеть!

К закрытию аптеки, подъехал Илья и остался ждать нас в машине. Потом мы, заехав за Бобиком, все вместе поехали к Сакатову. Дома была его мама, благообразная старушка в кружевном белоснежном воротничке на строгой кофте. Бывшая учительница русского языка и литературы. Она открыла нам дверь, чопорно поздоровалась, мы ей все представились, и только после этого она назвала торжественно своё имя:

— Лидия Афанасьевна Сакатова. Прошу проходить, вас уже ждёт мой сын.

Алексей Александрович сидел за старинным письменным столом в просторным кабинете, заставленном шкафами с книгами. Он радостно заулыбался нам, встал, с чувством пожал руки Илье и Дениске, меня поцеловал в щёку. Мы сели на мягкий плюшевый диван и Лидия Афанасьевна нам принесла чай в тонких фарфоровых кружках.

— Я и не думал, что такое, на первый взгляд, простое дело, может обернуться чуть ли не катастрофой, можно сказать, вселенского масштаба! — как всегда, издалека, с пафосом, начал он — А когда ты мне сказала, Оля, про горящее дерево и про закопанную мёртвую плицу, у меня начали потихоньку складываться пазлы в голове. Из глубины самых тёмных веков начинается эта история. Слушайте. В тринадцатом веке славянами был заложен старинный русский город Можайск. На этом месте уже жил древний самобытный народ, который называл себя мари. Славяне, а это были вятичи, пришли мирно, соседство было выгодно всем, мари тоже миролюбивый народ, поэтому никакого опустошительного нашествия не было, но и ассимиляции с местным народом тоже не происходило. Мари жили отдельно, своей общиной, только торговать приходили в базарные дни. Город строился, население росло. У вятичей был обычай, покойников своих сжигать, и под курганами хоронить. Если хоронили воина, то вместе с останками складывали его оружие. А оружие у вятичей было знатное! По всей Московии и за её пределами славилось, большие деньги за него давали. Так вот, кто-то начал разорять курганы. Первыми это заметили крестьяне из ближайших деревень. Видят они, что на курганах стали появляться свежие следы раскопок. И вот однажды умер основатель Можайска, его первый воевода, имени его, к сожалению, не сохранилось в летописях, и с ним в курган положили, кроме оружия, ещё и богатую серебряную кольчугу с золотым гербом. Немного погодя, увидели крестьяне, что подкопан курган. Прибежали к новому воеводе, рассказали об этом. Воевода, недолго думая, сразу собрал отряд и поехал на курган. И точно, когда они откопали могилу, она была пуста, только кости одни сожженные. Разгневался воевода, расследовать начал дело. И привели следы в поселение мари. Но на них воевода даже не думал, не такие они, не воры. Мари ему рассказали, что приезжали с севера пять всадников, а с ними старик древний, и старик этот хорошо знает язык мари. Остановились у них, лошадь у них купили. У мари были крепкие лошадёнки, выносливая порода, такие в крестьянском хозяйстве пригодны были. Переночевали, а утром уехали. Так вот, через два дня к вечеру всадники вернулись, гружённые, мешков десять у них с собой было, опять ночевали и утром на север подались. Воевода с отрядом кинулся в погоню за незнакомцами. Те ехали медленнее, чем отряд воеводы, и он нагнал их через полтора дня пути. Но они, завидев погоню, побросали мешки с награбленным, и ускакали дальше на север. Воевода кинулся было за ними, да куда там! Но одного он всё же словил, сгорбленного седого старца. Вернулись в Можайск. Со всеми почестями, как и положено, оружие и кольчугу в курган подхоронили. Воевода велел кормить хорошо старика, и не обижать его. Он решил сам старика допросить, откуда они приехали и как узнали про могилу воеводы. Старик, на удивление, был тоже из вятичей, и охотно рассказал воеводе про своих попутчиков. Поселение их находится далеко на севере, в пятнадцати днях пути от Можайска. Человек пятьдесят их там, с семьями. Промышляют воровством и разбоем. Небольшими отрядами они нападают на одиноких путников, на небольшие торговые караваны, а про курганы им проболтался караванщик, выкупив этим свою жизнь. На вопрос воеводы, а что старик делает в такой шайке, тот ответил, что обещали они ему одну вещичку из кургана отдать, вот он с ними и поехал. И ещё добавил старик: «Не обижайся воевода, но эта вещь никогда не принадлежала старому воеводе, он её неправедно отобрал у прежнего хозяина». И добавил, что другого пути у него вернуть её не было. «А что за вещичка такая?» спросил у него воевода. А старик поглядел на него и говорит: «Если бы я не видел, что ты человек честный, ни в жись бы тебе не сказал». И поведал ему, что в кургане у похороненного там воеводы, в рукоятке его меча спрятана дуда, отобранная у Шенкурского колдуна. Вот, тут-то и впервые всплывает упоминание о дуде.

— О какой дуде? — чуть ли не хором спросили мы с Дениской.

— О самой настоящей волшебной вещице. — Торжественно объявил Сакатов, подняв вверх указательный палец — Поверьте мне, хоть Европа и сочиняла разные сказки о волшебных феях и их палочках, но у них их никогда не было! Да-да. Не было! Ни-ког-да! А были эти вещи, только на территории Руси! Именно здесь были настоящие ведуны и волхвы, которые их изготовляли. Только здесь, в русских лесах, напоённых магией до самой последней иголочки, они создавали свои бесценные обереги и волошбу. Всегда на Руси против тёмных сил вставали светлые богатыри, во все времена. И всегда им помогали волхвы. Но была и другая, тёмная сторона, это были отщепенцы, лгуны, продажные предатели и остальной сброд, который жил мечтами только о злате и власти. Вот один из таких отщепенцев и выкрал, с помощью дьявольских сил, дуду, имя у которой было «Бахлаватка». У кого выкрал неизвестно, вроде как у волхва, которому древние друиды передали свои тайные знания и свои волшебные амулеты. Он это сделал по приказу местного князька города Шенкурска. Князь был уже старым, умирать не хотел, а колдун ему с три короба нагородил про вечную жизнь, что, мол, человек на первом своём или на последнем вздохе может стать бессмертным богом. А помочь ему может бахлаватка. Да только не сказал ему хитрый колдун, что тот человек, у которого бахлаватка перехватит его последнее дыхание, будет служить тому, в чьих руках находится эта бахлаватка. Получается так, что вместе с последним вздохом бахлаватка высасывает из человека его душу, а потом отпускает её, но как бы уже с ошейником. Вот как-то так. А может и не совсем так. Механизм её работы нигде не описан, а где есть упоминание, так таким языком написано, что никакой переводчик не переведёт. Если говорить современным языком, то это преобразователь одного вида энергии в другую.

— Так получается, что каждый может, если к нему в руки попала бахлаватка, себе такого вот слугу сделать?

— Не всё так просто с этим чудесным прибором. Он не будет в любых руках работать. Его нужно ещё приручить. И опять же переведём на современный язык — нужен пароль. И со слугой тоже не просто. Это не совсем слуга. Это ветер.

— Ветер? А что может сделать ветер? — Удивилась я.

— Например, корабль потопить. — Предположил Дениска.

— Или крышу с дома сорвать, — продолжил Илья — и ею убить кого-нибудь, улучив удобный момент.

— Да, примерно так. — Согласился Сакатов — Ритуал со слугой, я понял, самый сложный. Если через бахлаватку правильно ветер не успеешь выпустить, то он сам себе будет хозяин. Или выпустишь, но не всего, тогда он тебе будет мстить, оставаясь наполовину свободным, наполовину рабом.

— А причём здесь наша история? — спросила я.

— А притом, Олечка Ивановна, что дуда эта не лежит просто в каком-нибудь сундуке, или в сейфе, или ещё в каком хранилище. Она всегда должна быть спрятана в этой самой картине, которую ты и увидела у Ларисы Николаевны на стене. Картина — это футляр бахлаватки, а листки, разбросанные по столу — это инструкция.

Мы потрясённо молчали. Сакатов снова покачал головой:

— А теперь в футляре нет этой бахлаватки. Ведь правда, ты её там не видела? — Спросил он меня, и я отрицательно покачала головой, он продолжил — Значит, она у кого-то в руках. Воспользоваться он ей не может, потому что инструкции нет.

— А может это бахлаватка у Валентины?

— Тогда бы она лежала в картине. Повторяю, бахлаватку не положишь в сумочку, и на полку её не положишь, она только в картине может быть, она плохо влияет на того, кто рядом с ней, если она не в своём футляре. Поэтому у меня возникла совершенно безумная идея, ничем не подкреплённая. Может бахлаватка у ветра?

— А чем это может грозить? — Спросила я.

— Не знаю. Это же просто идея.

— Я не могу понять, а как в картину руку засунуть, чтобы достать что-то? — Спросил Илья — Или положить что-то?

— А зачем туда руку-то засовывать, картина ведь плоская. — Ответил Сакатов — Вот возьми с поверхности стола вот этот журнал, — он показал на журнал и Илья его взял — видишь, ты не задумываешься, просто подносишь руку и берёшь. Так, видимо, и работает картина, только надо взять правильный настрой. Я теоретически говорю, так как никогда такую картину раньше не видел. Только вот прочитал про неё. Есть одна заметка в «Губернских ведомостях», это уже в 18 веке. Там говорится, что один приказчик на заводе у Демидовых работал, и он видел, как старая бабка Демидова из картины книгу вытащила. Его, понятно дело, осмеяли, но кто-то ему и поверил. Писали, что старуха Демидова на самом деле ведьмой была, поэтому и помогла своему внуку царя уговорить, чтобы он ему разрешил металлическое производство на Урале запустить. Но это я так, отступил. Так вот, ещё одна беда в том, что ветер, скорее всего, терзает неудавшегося хозяина, раз под деревом вы видели подклад для ловли ветра. Видишь, как он бесится, дерево скрутил.

— А что означает птичка мёртвая с завязанными нитками на лапах? — Спросила я.

— Скорее всего, мёртвая птица, это какая-то ловушка для ветра. Видишь ли, связанные лапки или крылья, во всех ритуалах, означают конец полёта, конец пути, может даже конец жизни. Но это только ловушка, а что они дальше будут с ветром делать, вот это вопрос. Может, ветер был привязан, но ты перезахоронила коробочку в другое место, и этим ты его снова отпустила. Или отпустила его, когда коробку открыла. В этой истории, мы даже не знаем, на какой стороне нам быть — на стороне ветра, или на стороне людей. Мы не знаем, с чего всё началось. Только они знают это. Мы тут можем сколько угодно версий выдвигать, но лучше всё-таки поговорить с этой троицей начистоту. — Сакатов выжидательно посмотрел на меня — Я думаю, ничего плохого они больше не замышляют, а только пытаются защититься, и от нашей помощи не откажутся.

— Ну да, кто-то из них уже сделал всё, что мог, испортил жизнь другим людям. Вполне возможно, что отобрал жизнь у младенца. — Ответила я — И вряд ли они собираются изливать перед нами свою душу. Я больше на стороне ветра. Он пострадавший.

— Он когда-то был пострадавшим. — Возразил Сакатов — А теперь он другой, и вряд ли он может сочувствовать хоть одному человеку, в нём же нет ничего человеческого. И ещё. Ничего хорошего в горящем дереве нет! Такое мог сотворить только очень хороший колдун, и только для того, чтобы напугать. Горящими деревьями, в древние времена, войска неприятеля отпугивали, или нежелательных людей не пускали к какому-то месту. Этот вопрос тоже оставим пока открытым.

— А зачем они снова все вместе собрались? — Илья задумался — Жили каждый своей жизнью, жили, и вдруг подружка приезжает на Урал, и они начали активно действовать?

— Илья, ты прав, — согласился Сакатов — на пустом месте они бы не собрались. Что-то случилось, и это вынудило их действовать.

— Мне почему-то кажется, что дело в Валентине. — Сказала я — Её этот ветер измучил. Видели бы вы её! Она выглядит лет на семьдесят, хотя ей, как и матери Павла, чуть за пятьдесят. А Миша Терентьев, скорее всего, уже знает, что ветер приходится ему сыном. Может, надеется его снова человеком сделать. Самое странное звено в этом союзе, это мать Павла, Лариса Николаевна. Не понимаю, она тут причём. И сам Павел тоже. Зачем ему подкидывать детские вещи? Он что сделал не так? Он просто родился в тот же день, что и сын Терентьева. Столько вопросов. Какой-то клубок непонятных событий. Да, надо идти к этим дамочкам, а может и собрать их вместе с Терентьевым, и поговорить с ними со всеми. Не ходить вокруг да около, а сказать, что мы всё знаем. Александр Алексеевич, а этот ветер, он что, совсем бестелесный, или он может в кого-нибудь обращаться?

— Если принять во внимание, что наш ветер появился не из последнего вздоха человека, который прожил всю свою жизнь человеком, а из первого дыхания маленького человечка, который ни одного шага не сделал по земле, то я даже не представляю, как он всё это воспринял, как он рос, взрослел. Он же сразу остался один. Наверное, ему было очень плохо, если он в полной мере осознавал своё такое необычное положение. Или с ним кто-то был? В книгах вообще про младенцев не рассказывается, вот только про князя, а он умер уже в почтенном возрасте.

— А что потом с князем было, когда его превратили в ветер? — Заинтересовался Дениска.

— Да ничего хорошего! — засмеялся Сакатов — Как и следовало ожидать, колдун с него запросил пуд золота, тот ему заплатил, а когда пришёл последний день князя, колдун и сыграл ему на дуде, да только не перевернул он дуду, не он выдохнул ветер, а ветер сам вылетел. Пишут, что ураган поднялся такой, что терем раскидало.

— А потом?

— Да кто знает, что потом! — Сакатов пожал плечами — Всякий ветер, даже самый буйный, когда-то утихает. Может до сих пор летает по белому свету, а может уже давно утих на веки. Мы не знаем, сколько живёт ветер.

Мы помолчали.

— Значит, решили, сегодня пойду к ним в гости, а там будем думать, что дальше делать, может и расскажут они нам всё. — Нарушила я молчание.

— Ольга Ивановна, а где у тебя оберег в виде красного шнурка? — Спросил меня Сакатов.

— Я его разрезала, половину дочке отдала, а от своей половинки отрезала половинку Илье.

— Он у меня в машине катается, вместо страховки, но отдам обратно. Сейчас тебе нужнее. — Илья повернулся ко мне — Я пополам его разрежу, чтобы вас обоих с Дениской оберег хранил.

— И ещё маленький нюанс. — Сакатов пристально взглянул на меня — Ты, когда собираешься куда идти, скажи слова «господь со мною, не убоюсь я, что сделает мне человек». Повтори.

Я повторила.

— Вот и хорошо. Это очень сильные слова. Не забывай про них никогда. Может мне с Вами всё-таки поехать, и мы вместе с тобой с этой троицей поговорим?

— Если у меня у одной не получится их разговорить, при тебе они совсем не будут откровенничать. Поедем мы, а то поздно будет по гостям ходить.

Мы встали, Сакатов пошёл нас проводить до двери. Он снова мне напомнил про слова, которые я должна буду говорить.

Мы заехали за Бобиком, и в половине девятого Илья нас с Дениской высадил возле нашего подъезда. Перед отъездом он достал оберег, разрезал его и вручил нам с Дениской. На лавочке возле подъезда опять сидел дядя Алим. Он меня узнал, мы поздоровались, но почему-то называл он меня Аней. Я не стала спорить, заторопилась домой, оставив Дениску гулять с Бобиком. Дома я бросила свою и Денискину сумку прямо в коридоре, быстро переоделась, достала из сумки лекарства для бабы Мани и для Ларисы Николаевны, закрыла двери и вышла из подъезда отдать ключ Дениске.

Тот растеряно на меня посмотрел и сказал:

— Тётя Оля, а дедушка Алим говорит, что сегодня возле складов кто- то умер.

Я почему-то сразу подумала про коробочку с мёртвой птицей. Зачем я её выкопала! Сакатов правильно сказал, что я выпустила ветер из ловушки.

— Денис, оставайся здесь, я пойду к складам, посмотрю.

— Нет, вместе пойдём. Мне папа сказал, чтобы я тебя в лес одну не отпускала.

Спорить я не стала, и мы быстрым шагом пошли к складам. Когда проходили мимо котельной, я заметила, что там никого нет, и первые предчувствия, кто именно погиб, сжали моё сердце. Ещё издалека видно было, что возле складов толпится народ. Ларисы Николаевны и Валентины среди них я не увидела. Я разглядела милицейский Уазик. Подойдя вплотную к машине, я спросила у пожилой женщины:

— Что там случилось?

Она, мельком глянув на меня, ответила:

— Мишку Тереньева убили.

— Убили?

— Говорят, что на него упала балка с эстакады. Вчера вечером ещё, а нашли его сегодня днём. Милиция ближе не подпускает, а отсюда ничего не видно.

— А кто увидел его?

— Лариса Кузьмина. Они с подружкой тут гуляли и увидели. Ларису увезли в фельдшерский пункт. Ей плохо стало.

Сзади подъехала машина с красным крестом. Видимо, перевозка, сейчас его увезут в морг. А кто хоронить его будет? Он же совсем один жил.

Народ расступился, машина проехала к площадке между складами, и я увидела, как двое санитаров погрузили окровавленное тело в салон.

— Дениска, может ты пойдёшь домой?

— А ты что будешь делать здесь?

— Я дождусь, когда все разъедутся и посмотрю, из-за чего он погиб. Мне нужно что- то сделать с коробкой, в которой мёртвая птица, может её надо уничтожить, чтобы ещё кому она не принесла зла.

— Я тоже останусь.

Машина с телом Терентьева уехала, милиционеры ещё минут десять посовещались возле машины и тоже уехали. Народ медленно потянулся в посёлок. Мы с Дениской сделали вид, что тоже уходим, но сделав крюк по лесу, вернулись к складу. Дениска взял Бобика на руки. Я набрала Сакатова и сказала ему про смерть Миши Терентьева.

— Алексей Александрович, мне кажется, это я невольно стала причиной его смерти. Надо куда-то деть эту коробку с мёртвой птицей.

— Не вини себя, дело не в тебе. И коробка теперь просто гробик для мёртвой птички, не более. Оставь её там, где сейчас зарыла. Это не коробка притянула несчастье на голову Терентьева, это ветер, который опять стал свободным, выплеснул гнев на одного из виновников своего заточения. Возвращайтесь домой. Не знаю, имеет ли смысл сегодня идти к Ларисе Николаевне. Смотри сама.

Я подошла к месту, где лежало тело Терентьева. Кругом всё было в крови. Кровь была и на балке, которая таким чудесным образом сорвалась с перекрытия эстакады. Вся конструкция этажерочного типа, несмотря на то, что была ржавая, выглядела ещё достаточно крепкой и жёсткой. Вот тебе и ветер, который, по сути своей является ничем, пустотой. Откуда он черпает такую силу ломать металл, один из самых крепких материалов планеты? Нет, это не просто ветер. И второй вопрос, а что здесь делал Миша Терентьев? Какое дело его сюда привело? Ловушка для ветра была закопана у одинокого дерева, а это совсем не по пути. И тут я поняла. Валентина видимо догадалась, что ловушка раскрыта, и они с Ларисой Николаевной пошли предупредить Мишу. Им снова нужно было закрыть ветер, а для этого нужна была его помощь. А ветер уже был здесь, он следил за ними, как и я. Если бы Наташка мне вчера не позвонила, я, может быть, и смогла бы предотвратить эту ужасную трагедию. Я внимательно оглядела всё вокруг. Конечно, даже если что и было, милиция это подобрала. Я расширила свои поиски, но нет, всё безрезультатно. А может поискать в котельной?

Мы с Дениской пошли к котельной. Двери в неё, похоже, никогда не закрывались. Уголь был не только разбросан по улице, он также покрывал сплошным слоем пол в помещении кочегара. Единственное окошечко под потолком было закопченным, поэтому свет попадал только через дверь. Я стала посреди комнаты и огляделась. Два стула перекосившихся, стол с ободранной столешницей, шкаф со стеклянными дверками, оклеенными изнутри белой бумагой, диван страшного неопределённого цвета. Я подошла к шкафу и открыла дверки. Внутри, на верхней полке, были папки с пожелтевшими газетными вырезками, на средней полке лежали новые рабочие рукавицы, какая-то скомканная одежда, пустые грязные гранёные стаканы. На нижней полке стояли ботинки, черные от угля, и ватная фуфайка, тоже с чёрными засаленными пятнами. Я достала папки с газетными вырезками и положила на стол. Их было четыре. Когда я открыла верхнюю папку, самую потрёпанную, на первой вырезке из газеты, была статья «Наши финалисты». Пробежав глазами коротенькую заметку, я нашла упоминание о Михаиле Терентьеве, занявшем первое место в эстафете «Осенние старты» районного масштаба. Во всех остальных заметках тоже было упоминание о нём. То есть, он собирал заметкио себе. В одной вырезке из военной газеты, был портрет молодого улыбающегося солдата, которому пожимал руку пожилой майор. Я поняла, что это фотография молодого Михаила. Да, баба Маня права, он был красивым.

Во второй папке лежали переписанные от руки песни с нотами для гитары. Песни были старые, написаны угловатым почерком. Значит, он ещё и музыкантом был. В третьей папке лежала ученическая тетрадь в клеточку. Когда я её открыла, то поняла, это дневник событий, произошедших с Михаилов тридцать лет назад. Хорошо, может э то прольёт свет на хитросплетение таких непростых отношений между всеми участниками событий. Я её вытащила из папки и, свернув пополам, убрала в карман. Под тетрадкой были листки, похожие на письма, но я не успела их разглядеть, так как услышала незнакомый голос, который обратился к Дениске:

— Кто такой? Что тут делаешь?

Я быстро спрятала тетрадку под курточку, вышла из помещения и увидела невысокого плотного человека в спортивном костюме. Он пристально меня оглядел, и по профессиональному его взгляду я поняла, что это милиционер.

— Участковый Потапов. — Представился он, не вынимал руки из карманов — А кем вы приходитесь Терентьеву Михаилу Семёновичу? По какому праву вы зашли в помещение, не принадлежащее Вам? Придётся Вас задержать. Ваши документы?

— У меня нет с собой документов. Я только посмотрела, какой Михаил Терентьев был в молодости, баба Маня говорила, что красивым был, вот мне и стало любопытно.

Потапов недоумённо посмотрел на меня:

— Откуда Вы такая? Вы что, не в курсе, что незнание законов не освобождает от их соблюдения?

Тут пришёл на помощь мне Дениска:

— Товарищ Потапов, не задерживайте тётю Олю, мы просто с собакой гуляли. Вот она и говорит, что жалко мужика, все соседи говорят, что он такой спортсмен выдающийся был, ну и красавец. Вот она и сказала, что забудут про него и никакой памяти не останется, может хоть какую-то заметку о нём выпустить, родных ведь у него нет. — Денис жалобно поглядел на Потапова.

— Ну, может и надо какую-то траурную заметку сделать, но надо было за разрешением ко мне зайти.

— Я даже не подумала, всё так спонтанно получилось.

Потапов грустно вздохнул, поскрёб затылок и сказал:

— Вы ведь у Таньки Тихоновой живёте?

— Да, у неё. — Ответила я, радуясь, что теперь буду знать её фамилию.

— Ладно, идите домой, если что-то понадобится от вас, я к вам приду.

Он повернулся и быстро зашагал к посёлку.

Глава 3.Шулмусские монеты

Мы с Дениской пошли не в сторону дома, а к одинокому дереву, хотя уже начало смеркаться. По дороге я позвонила Павлу и спросила, как здоровье Ларисы Николаевны. Он сказал, что уже подъезжает к Северному, и планирует забрать мать в город. Я засомневалась, что она с ним поедет.

— Посмотрим. — Ответил он мне — Я так и думал, что добром всё это не кончится. Что там произошло с этим Михаилом, скажите хоть в двух словах.

Я ему рассказала, что удалось узнать, и про тетрадку тоже. Он меня попросил:

— Ольга Ивановна, пожалуйста, дайте потом мне её прочитать. Я должен это знать.

Я ему пообещала. Мы дошли до дерева, походили вокруг него. Дениска ощупал кору, пошевелил землю вокруг него.

— Первый раз вижу, чтобы дерево было такое скрученное! — Удивился он — тётя Оля, а если вы его попробуете послушать? Может оно вам что-нибудь расскажет?

Я обхватила дерево обеими руками, прижалась к нему и закрыла глаза. Под руками дерево было тёплое, нагретое летним солнцем. У меня слегка закружилась голова, и я ясно почувствовала его боль. Я всем сердцем послала ему пожелание здоровья, представила, как оно распрямляется, и живительные соки струятся по нему от корней до самой последней веточки, до самого последнего листочка. Под моими пальцами с благодарностью затрепетало живое существо, которое хотело жить, хотело тянуться к солнцу и качать на своих ветках прилетающих к нему птиц. Я открыла глаза и увидела, как по коре вниз сбегают маленькие слезинки, дерево плакало. Но оно будет жить, теперь у него будут силы справиться с чёрным недугом.

— Тётя Оля, что дерево сказало тебе?

— Что человек был очень жесток к нему, и ему плохо. Но солнце вылечит его, а земля его напитает, и оно будет, как и раньше, каждый год ждать весну.

Налетел порыв ветра, все деревья в лесу разом зашумели, на небе откуда-то появилась большая тяжёлая туча и на нас упали первые капли дождя. Сразу стало темно. Мы с Дениской бегом побежали домой. Дождь нас настиг в тот момент, когда мы только пробежали складскую площадку. Бобик летел впереди нас. К тому времени, когда мы добежали до дома, на нас уже не было сухого места.

Только мы зашли домой, как в подъезде услышали шум и хлопанье дверей. Я выглянула в подъезд. Со второго этажа спускался по лестнице Павел. Он шёл один. Увидев, что я выглянула из дверей, он зашёл к нам.

— Что, Лариса Николаевна не поехала с тобой? — Спросила я его.

— Ни в какую не захотела ехать. В два голоса давай мне доказывать, что всё у них хорошо.

— Павел, успокойся. Я думаю, что эти переживания её не отпустят и в городе. И никакой врач ей не поможет. Сегодня не получилось, но завтра я обязательно навещу их и вызову на откровенный разговор. Все их проблемы решаются здесь, в Северном. Я обязательно постараюсь помочь им. Поезжай домой. Всё будет хорошо.

Он попрощался, а я подумала, что может и не все проблемы сразу решатся, но мы хотя бы начнём их распутывать.

Мы с Дениской поужинали, я постелила ему в маленькой комнате, а сама села на диван и раскрыла тетрадку, найденную у Миши Терентьева. В самых первых строчках было написано: «Если бы можно было отдать всю свою жизнь за один только день с Настей, я бы отдал, не думая. Настя, если тебе когда-нибудь попадёт в руки этот дневник, то знай, что за свои грехи я уже с лихвой расплатился. Прости меня, Настя. 01.01.2002 г» Значит, он начал свои записи тогда, когда вернулся из тюрьмы.

Следующие страницы я перечитала дважды. И долго сидела после этого, стараясь прийти в себя от такого поворота событий. Две первые страницы Миша вспоминал свою свадьбу, какая Настя была красивая, как их поздравляли, что им подарили, как неожиданно приехали его армейские друзья, прямо к столу. Потом его восторженное описание счастливых дней после свадьбы сменилось на более сдержанное описание их жизни. Судя по иногда вырывавшимся из-под его пера горьким фразам, Настя была девушкой крутого нрава. И она признавала только одно мнение — своё, других мнений просто не существовало. И вот, в один из таких непростых дней, Миша хлопнул дверью их семейного гнезда и пошёл подбродить по родному посёлку Северному, надеясь, что за это время его супруга немного остынет, и он сам тоже успокоится. Он пошёл к тем самым злополучным складам, рядом с которыми он впоследствии и закончил свои дни. А там, вся в слезах и расстроенных чувствах, сидела Лариса Кузьмина, свадьба которой отгремела буквально неделю назад. Лариса всегда засматривалась на красивого и статного Мишу, но он никого не видел, кроме своей красавицы Насти. А замуж выходить надо было, вот Лариса и выбрала спокойного и рассудительного одноклассника Витю Кузьмина. Но уже через неделю поняла, какую она ошибку совершила. Не просто жить с нелюбимым, а впереди долгая жизнь, и никто не знает, работает ли на самом деле пословица «стерпится — слюбится». Лариса расплакалась на плече у Миши. Потом его прорвало, он рассказал о своих семейных неурядицах. В общем, расстались они под утро, дав друг другу клятву, никогда и никому не рассказывать про прошедшую ночь. Так и забылось бы это, да только через некоторое время Настя ему сообщила счастливую весть, что они скоро будут родителями. А на следующий день ещё и Лариса подкараулила его на станции, когда он с работы ехал, и сказала, что ждёт от него ребёнка, и готова от мужа к нему уйти. Он грубо ей ответил, чтобы забыла про всё, что было между ними, и жила бы спокойно со своим мужем, а он любит свою Настю, которая тоже ждёт ребёнка. Лариса тихо плакала, а он, сказав ей всё, повернулся и пошёл, ни капли не сомневаясь, что поступил правильно. Вот так и был сделан первый шаг к той пропасти, куда сметёт потоком обиды и злобы хрупкое счастье двух семей. Через несколько месяцев, когда Настя лежала в больнице, встретил Миша в городе Ларису с подружкой Валей, бойкой симпатичной девушкой, и стала та встреча роковой для всех участников этого обречённого треугольника. Мише было скучно одному возвращаться в пустой дом, поэтому он и пожил у Валентины, в её небольшой коммунальной комнатёшке, пока Настю не выписали из больницы. Валя не была похожа на скромную и тихую Ларису. Она решила пойти на всё, чтобы обрести своё женское счастье. Миша сначала просто пытался отмахнуться от назойливой девушки, но это оказалось не просто. Она встречала его утром в городе с электрички, подкарауливала его после работы, а он, стиснув зубы, проходил мимо неё, делая вид, что они не знакомы. Когда Валентина приехала в Северный и встретилась с Настей, это стало последней каплей. Он просто нахамил ей и велел убираться ко всем чертям. Вот тут Валентина и сказала ему, что не будет ему покоя до последнего его дня, ни ему, ни жене его, ни его неродившемуся пока ребёнку. А дальше Миша описывал все несчастья, которые как из худого ведра, сыпались и сыпались на его голову. Всё было так, как мне рассказала баба Маня. Смерть младенца, отъезд Насти, его тоска, попытка залить всё алкоголем и, наконец, тюрьма. И было столько горечи в его словах, столько тоски, что я поняла, хоть он и не писал про это прямо, что он осознавал всю степень своей вины, и не было ему больше покоя ни днём, ни ночью, как и обещала ему Валя. И самое главное — он знал, что сын его, каким-то необъяснимым образом, стал бесплотным духом, испуганным и потерянным. Первый раз он услышал плач и стенания малыша, когда Настя была ещё в больнице, потом через месяц, как она уехала в Саратов. Он сразу же поехал к ней, чтобы рассказать, но она даже слушать его не стала, закрыв перед ним дверь. Он всю ночь просидел под её дверью, надеясь, что Настя сжалится и запустит его. Но не такая была Настя. Утром он сел на поезд и поехал обратно в Северный. Ехать больше было некуда, да и там его никто не ждал. С той поры, целый год, каждую ночь под его окнами, в порывах ветра, раздавался плач ребёнка, терзавший его сердце. А потом плач превратился в злобный вой, обещающий превратить в ад жизнь того, кто обрёк его на такие муки.

Я отложила в сторону его дневник. Как я дам прочитать эти горькие строки Павлу? И как он воспримет правду о своём настоящем отце? Наверняка, он сразу же спросит у матери, правда ли всё, что написал Терентьев. Мне кажется, это правда от первой до последней строчки. Может вырвать страницы, где он пишет о Ларисе? Ведь мне вполне мог достаться дневник в усечённом виде, да и сам Миша мог уничтожить некоторые страницы. Но человек имеет право знать правду, пусть она и не всегда бывает красивой и причёсанной. Было уже поздно звонить Сакатову, и я долго лежала, не могла заснуть, прокручивая в голове раз за разом все события из Мишиного дневника. В этой истории все пострадавшие и все виноватые. Из общей истории, конечно, выбивалась Валентина, в руки которой, каким-то образом, попала бахлаватка. Очень странно. В моем представлении, хранителем бахлаватки мог быть только какой-нибудь седой старец, который перед смертью передаёт на хранение странную картину и опасную бахлаватку следующему достойному преемнику. Каким образом у неё-то всё это очутилось?

На следующее утро я погуляла с Бобиком, завела его домой, стараясь не разбудить Дениску, и поехала на работу. Я всё же решила отдать тетрадку Павлу. Все мысли мои были опять о Мише Терентьеве, о трёх женщинах, которые любили его, и о силе ненависти, которую отделяет от любви, говорят, всего один шаг. Я села к окошку, и спокойное покачивание вагона меня унесло в те далёкие годы, когда красавец Миша так же ездил на работу в город, а на перроне его ждала влюблённая в него Валентина.

Меня на перроне ждал Павел. Видно было, что он плохо спал ночью.

— Ольга Ивановна, сегодня в кухонной вентиляционной решётке всю ночь завывал ветер. Самое смешное, что решётка выходит не в вентиляционную шахту, а в туалет, какой там ветер мог так выть? Я так и не смог заснуть. И у меня сердце заболело.

— А ты посмотрел, может там какой-нибудь предмет попал, который и издаёт эти звуки?

— Нет там никакого предмета. Я ночью всё внимательно рассмотрел. Там в перегородке, которая толщиной сантиметров семь, сделано квадратное отверстие, и с двух сторон решётки пластмассовые приклеены. Между ними пустота. Пока я хожу возле решётки — тишина, только я лягу, то сразу опять шум начинается.

Я протянула тетрадку Павлу.

— Паша, это невероятно, но у тебя, видимо, началась полоса невероятностей. Может так оказаться, что этот ветер приходится тебе братом. Ничему не удивляйся. В жизни много странных вещей. Наверное, он воет от обиды, от безысходности. Давай сегодня вместе сходим к твоей маме. Только, пожалуйста, не руби ничего сгоряча. И так уже столько нарублено, что сразу и не разберёшь.

Он довёз меня до моего дома, я быстро переоделась и побежала в аптеку. Выйдя из подъезда, я увидела, что машина его стоит всё так же на том же месте, где я вышла из неё. Он сидел и читал. Мне стала его жалко. Ещё в одну судьбу вмешалась старая грустная история.

Я открыла аптеку, отпустила покупателей и набрала Сакатова. Он выслушал меня, похмыкал, сказал, что примерно так и думал. Потом поделился новыми мыслями:

— Мне кажется, что есть ещё одно лицо, которое и помогло закрутить так лихо сюжет этого романа. Я вчера всё думал и думал, уснуть долго не мог. Знаешь, Ольга Ивановна, Валентина не похожа на какую-то опытную колдунью, и то, что картина у неё, тоже ни о чём не говорит. Она могла, по незнанию, взять или украсть её, чтобы исправить случившееся в своей жизни, но она видит только последствия, и у неё ничего не получается. Про бахлаватку она вообще может не знать.

— Я тут подумала, Терентьев пишет, что Валентина жила в коммуналке. Может там соседка, или сосед, как-то причастны к этой истории. Не зря же она потом уехала на Дальний Восток. Чтобы так далеко убежать, надо иметь вескую причину.

— Да, и про это она должна нам сама всё рассказать. Мы должны её убедить, что только честно нам всё рассказав, у неё появится шанс закончить жить не так, как Миша. Тем более дело, понемногу, проясняется. Возьмешь меня с собой?

Я подумала, и согласилась. Я позвонила Илье, попросила его заехать за Сакатовым, чтобы вместе ехать в Северный.

После обеда позвонил Дениска:

— Тётя Оля, когда мы с Бобиком гуляли, ко мне подошли две женщины и велели тебе передать, чтобы сегодня ты обязательно пришла к ним. Они живут над нами. Это те женщины, которые с Тереньевым общались?

— Да, это они. Хорошо, мы и сами к ним планировали вечером прийти.

— И ещё, я сходил в котельную и забрал письма, которые на столе лежали. Он своей Насте их писал, но ни одно не отправил.

— Там ещё одна папка была, я её не успела посмотреть.

— Да, там подшиты бумаги о получении спецодежды. Надо?

— Нет. Ладно, жди, вечером приедем. Скучно тебе там, можешь с отцом в город вернёшься?

— Посмотрим.

Потом мне ещё раз позвонил Сакатов:

— Ольга Ивановна, я всё тут искал про ветер ещё какие-нибудь упоминания. Так вот. Нашёл занимательную историю. Она коротенькая. Есть время?

— Да, пока есть. Если кто зайдёт в аптеку, то я отключусь.

— Договорились. Я думаю, ты слышала про русского писателя Сумарокова Александра Петровича? Он жил в 18 веке. Оды всякие писал, эпитафии. Так у него воспоминание есть одно любопытное, и оно похоже на нашу историю. Он в 1750 году ездил хоронить своего соседа, помещика Паташева Владимира Алексеевича, и там ему рассказали о брате этого помещика, Андрее Алексеевиче, который за год до этого помер очень странным образом. Он был картёжником, любил выпить и женщин любил. Особенно чужих. Да. Так вот, один обманутый муж его хотел на дуэль вызвать, так он сбежал за границу и вернулся только через полгода. Думал, что всё забудется. Но ничего не забылось, обманутый муж был очень обижен, и обиду не собирался прощать. Так вот, приехал этот рогоносец в имение к Андрею Алексеевичу, и они в кабинете долго разговаривали на повышенных тонах, прислуга слышала. Вылетел рогоносец из кабинета, как ошпаренный, и крикнул ему напоследок: «Я знаю, как тебя наказать, не будет тебе упокоения, будешь до конца времён пыль на дорогах поднимать!» А тот только рассмеялся ему вослед. А через несколько дней упал он с лошади, разбился сильно, в горячке метался несколько дней. Врача к нему вызывали, потом из Петербурга ещё какой-то врач приезжал. Да только стал он худеть, и сил у него не было даже вставать. И почувствовал он, что умрёт скоро. И только одно повторяет: «Не пускайте его на двор, не пускайте!» А кого не пускать, не говорит. Батюшку к нему привезли, исповедовал он его. Вечером того дня он и умер. И увидела его жена, как отъезжает у них от крыльца двуколка, а на ней сидит этот самый рогоносец. И ещё, как только испустил дух Андрей Алексеевич, так в его комнате форточка от ветра захлопала так, что стекло в ней разбилось. Похоронили его, возвращаются все с кладбища, а перед ними ветер заклубился, и из пыли слова на дорожке появились «Я жив». Жена его сразу без чувств упала тут же. А потом несколько раз такое было, читает она книгу в комнате, а ветер листки переворачивает, и она чувствует, как ветер этот гладит ей руку. А у Владимира Алексеевича, брата его, на письменном столе лежал конверт, так там появилось слово «помоги». А осенью, месяца через три после похорон, у соседа этого, рогоносца, дом сгорел. Причём, все видели, как подняло ветром опавшие листья с земли, и они в трубу полетели, забили её. Дым и повалил в комнаты, вспыхнул дом в нескольких местах, сгорел, как спичка. Вдова Андрея Алексеевича имение своё продала и в Петербург уехала, не могла больше там находиться.

— Думаешь, это бахлаватка постаралась? — Спросила я.

— Думаю, что да.

— Больше похоже на какие-то суеверия.

— Зря ты так говоришь, Сумароков был очень образованным человеком, вряд ли он стал бы писать про суеверия. Просто, мы никогда не обращали раньше внимание на рассказы про всякие там ветра. А зря. Вот видишь, оказывается, ветер может быть не только природным. А ещё и таким, рукотворным. Я думаю, раз есть способ человека в ветер превратить, то есть и способ разделить их.

— Так Валентина же нашла способ поймать ветер.

— И что, ну привязала она его к дереву, он беснуется, дерево скручивает. А что дальше?

— Может в тех листках, которые в картине лежат, написано, как это сделать. Надо попытаться достать их и прочитать. Вот тут Валентина и может нам пригодиться.

— Если захочет. — Добавил Алексей Александрович.

Илья заехал после работы за мной, мы вместе с ним забрали Сакатова и поехали в Северный. Дениска оказался хорошим поваром, он нас накормил гречневой кашей с тушёнкой, хватило всем, и дня на три ещё осталось. Я взяла приготовленный мешок с детскими вещами, и мы все втроём поднялись наверх, к Ларисе Николаевне. Она с удивлением посмотрела на нашу многочисленную делегацию, но, не сказав ни слова, нас запустила. Сакатов, как истинный дипломат, начал издалека, то есть, опять с тринадцатого века. Потом выложил все наши карты, включая дневник Миши. Я сидела и смотрела на реакцию женщин. А посмотреть было на что. Если Валентина сидела и слушала, поджав узкие губы, совершенно с непроницаемым выражением лица, то у Ларисы Николаевны на лице проступали все оттенки — от полного непонимания, и до ужаса, особенно, когда она поняла, что её тайна стала достоянием гораздо большего количества людей, чем ей этого хотелось. После того, как Сакатов выложил всё, он попросил показать ему картину, Лариса Николаевна повела его в спальню, Илья тоже пошёл посмотреть. Я обратилась к Валентине:

— Валентина, раз уж так получилось, что мы стали невольными участниками этой драмы, пожалуйста, расскажите нам всё, как было. Мы постараемся вам помочь. У нас нет цели привлечь вас за какие бы ни было прежние ваши действия. Только помочь.

— Что ещё рассказывать? — Она в упор смотрела на меня — Ты уже помогла, из-за тебя погиб Миша, ходила тут, всё вынюхивала. Если бы не ты, сейчас всё было бы кончено, и Сиверко на поводке бы сидел.

— Сиверко? — Удивлённо переспросила я.

— А, теперь я понял! — Радостно подхватил Сакатов, выходя к нам — Сиверко, Ольга Ивановна, это название самого холодного и таинственного ветра у поморов. Вообще, у них в языке много разных названий морских ветров, но только один Сиверко внушал им благоговейный страх, его имя не произносили моряки, когда выходили в море, ему оставляли на берегу часть улова. А всё потому, что никто никогда не видел, как он утихал. Они про него разные сказы сочиняли. А художник один, Остроухов, даже картину написал, безрадостную такую, в серо-жёлтых тонах, и назвал её «Сиверко». Такую грусть на него навеяли все эти сказы, когда он гостил у своей тётки, а она тёмными долгими вечерами, рассказывала ему о Сиверке. Вы, Валентина, зря обвиняете Ольгу Ивановну в смерти Михаила Терентьева. Вот послушайте, что есть в старой книге, которую я нашёл в хранилище нашего краеведческого музея. Книга из разгромленного скита староверов, и написал её старый шаман, или ведун: «Причинно делати ловушки на таких безтельных скопидов, токо не будути оные там обитаить, должон в ихне место их спроводити молитвою и апастией». Если современным языком сказать, то, если делаешь ловушку для бестелесного духа, нужно дольше молиться и пост соблюдать, чтобы сразу перепроводить его на его постоянное место, а не держать рядом с людьми. Вот так. И ваша ловушка только его разозлила.

— Валя, правильно он говорит, — вмешалась Лариса Николаевна — ты же не первый раз от него хочешь избавиться. А Мишке он ещё весной грозил. — Она повернулась ко мне — Когда Валентина приехала ко мне, в первый же вечер к нам в форточку Сиверко закинул раздавленную птицу. И Мишке сначала начался мерещиться плач, а потом дикий хохот. И он слышал слово «воззываю!» А ещё, когда мы гуляли с Валей, к нам прилетел плащ Мишин, и там было внутри его измазано кровью. Не было покоя Валентине все эти годы, вон она куда от него бежала, на Дальний Восток! Да только от него никуда не спрятаться.

— Так что ему надо? — Спросила я — Если бы он хотел смерти вашей, то давно бы уже смог это сделать. А он за вами ездит, грозит.

Валентина вздохнула, поднялась с дивана, подошла к окну. Постояла немного, потом вернулась и начала свой рассказ:

— В Мишкином дневнике не совсем так написано, как было. Не знаю, для кого это он писал, может для Насти своей, надеялся, что она прочитает после его смерти, простит его. Да только не нужен ей Мишка никогда был. То, что Павел сын Терентьева, я это всегда знала, мне Лара сразу всё рассказала. Вот мы, две дуры, и решили ему отомстить. Отомстили. Лариса меня специально познакомила с Мишкой, знала, что он падок на женский пол. Сейчас я и не знаю, на что мы надеялись. Наверное, разбить ему сердце, чтобы больно ему было, да только всё не так вышло. Вечер мы погуляли, я пошла домой, он меня вызвался проводить. Всё ко мне набивался в гости, да я его не пустила. Не буду скрывать, понравился он мне. На следующий вечер он снова меня поджидал у подъезда. Зашли ко мне. У меня комната небольшая была, от завода дали. А в квартире ещё сосед жил, тоже на нашем заводе работал. Странный такой, все вечера что-то писал, в комнате его всегда окна зашторены были, и дверь никогда не открывал, что там у него в комнате, я до этого и не видела. А в тот вечер, как назло, его дома не было, а комнату он забыл закрыть, торопился видать. Я заглянула к нему, а там у него, на столе, на бумаге разложены были старые монеты, блестящие такие. И чудные. На них были изображены лица каких-то полулюдей, полузверей, страшные оскаленные морды. Мы с Мишкой начали их рассматривать. И ещё, от монет пахло сыростью, подвалом. Одну монету Мишка себе взял. Я ему ещё сказала, чтобы он положил на место, да он ответил, что сосед не заметит, их там много. Мы с Мишкой в моей комнате посидели, чай попили, поболтали обо всём. Через некоторое время сосед пришёл, в своей комнате закрылся. Я Мишку домой отправила. Легла спать, только глаза закрыла и задремала, как чувствую, холод какой-то, я подумала, что окно не закрыла. Я открыла глаза, а передо мной сосед стоит, только какой- то зеленоватый, и слышу его голос, хоть рот он не открывает: «Каждый может взять, да не каждому получится вернуть. По одной не берут, это тебе, вот теперь их пара». И чувствую я, как на лбу у меня что-то холодное лежит. Я хотела протянуть руку и снять, да рука у меня не поднимается. И снова этот запах, как из подвала. Поняла я, что это он монету мне на лоб положил. Монета холодная, как лёд, а под кожей от неё жжёт. Он ещё раз посмотрел на меня и исчез. Утром просыпаюсь, ну думаю, сон такой нехороший приснился, я к зеркалу подошла, посмотрела на себя, а у меня на лбу красное пятно, на ожёг похожее. Я кинулась к постели, думаю, там должна быть монета. А там ничего нет. Получается, вроде как приснилось. У соседа дверь закрыта. Я успокоилась, может, думаю, неудобно спала, вот и отпечаталось на лбу пятно. На работе полдня отработала, и чувствую, как будто это пятно то холодным становится, то горячим. Рукой нащупываю — нет ничего. К вечеру уже не такое красное стало, как утром, еле заметное розовое пятно осталось. Я, вроде, и успокоилась. Вечером опять Мишка меня ждёт у подъезда. Я его первым делом спросила, куда он монету дел. А он, так растеряно, мне говорит, знаешь, монету не могу найти, зато мне сон странный приснился, и рассказал мне, что видел мужика, который сказал ему: «Монета таит в себе много таинственного, я сам ещё не понял до конца. Хорошо, что ты её взял, посмотрим, что она может. Только как тебе её вернуть, это я пока не знаю». А потом Мишка показал мне ладонь на правой руке, там чуть красноватое пятно. Я откинула чёлку и показала ему такой же розовый след. Стоим, смотрим друг на друга. Я ему говорю: «Пошли к соседу, что за шутки такие, пусть забирает свои монеты». А он мне: «Ерунда, может он специально так внушил нам, а на самом деле никаких монет у нас с тобой нет. И потом, я же потерял монету, как я её верну?» Пошли мы с ним гулять, да только монеты эти уже начали действовать. Такое на нас веселье нашло, мы, как сумасшедшие, бегали друг за другом, хохотали, целовались. Прохожие на нас, как на сумасшедших смотрели, а мы остановиться никак не могли. Зашли в магазин, Мишка там своровал коробку конфет. Мы её съели тут же, у магазина. И всё смеёмся и смеёмся. Пришли ко мне, у соседа опять закрыта дверь в комнату, да нам он уже стал без надобности. Так у меня Мишка две недели и прожил. На работе у меня сначала стало всё получаться ладно так, будто не сама я делаю, и совсем не устаю. А потом всё наскучило, мне постоянно хотелось куда-то бежать, всё стало серым, скучным, на месте мне не сиделось. Каждую ночь мне снился сосед, и я ему подробно рассказывала, что делала, что чувствовала. Он мне ничего не говорил, только смотрел на меня и руку на лоб клал. А как только у Мишки жену выписали, он уехал с ней к себе в Северный. И такая меня тоска захлестнула, что просто словами не передать. И Мишка на следующий день после работы ко мне прибежал, начал кричать на меня, что не может без меня, что я ведьма и специально всё подстроила. Потом мы решили, не будет встречаться, всё само и пройдёт. Да только одно дело сказать, другое выполнить. То он ко мне придёт к подъезду, то я к нему в конце дня на работу, обязательно каждый день виделись. Измучились все. И вот однажды не пришёл он ко мне, и я его у работы не встретила, и тогда в меня будто чёрт вселился. Поехала я в Северный вечером, постучалась к нему в квартиру, дверь открыла Настя. Я знала, что у него жена беременная, да только всё равно испугалась, увидев её, думаю, что я делаю! Повернулась и побежала на станцию. Стою, жду электричку. И вот она заходит на станцию, увидела меня и подошла. Смотрела на меня, смотрела, потом развернулась и ударила меня по щеке. И начала кричать, что я такая-сякая, хочу мужа её увести, я сначала стояла и молчала, а потом сама начала на неё орать, что она сроду ему слова ласкового не скажет, вот и смотрит он на других. Это мне Мишка на неё жаловался, поэтому я и знала. Она ещё больше рассвирепела от таких слов, и начала мне кричать, что я неудачница, что своего мужика нет, поэтому за чужих и цепляюсь. Вышла дежурная по вокзалу, Настю попыталась вывести со станции. А Настя мне напоследок и крикнула: «Возьми моего мужа, не нужен он мне больше, да только с довеском возьми, чтоб вам не скучно было!» Она ушла, а я поехала к себе домой. Только я открыла дверь, как выходит ко мне сосед из своей комнаты, и говорит: «Ну вот, теперь пора и настоящими делами заняться». А я, как будто вся в оцепенении стала. Заводит он меня к себе в комнату, подводит к этой картине, которую вы у нас в спальне видели, достаёт из неё небольшую деревянную дудочку, мне протягивает. Я взяла, держу её. А он из картины достаёт сначала один лист, ставит меня лицом на север, заставляет меня прочитать слова, которые там написаны. После того, как я прочитала, он скомкал листок и положил обратно в картину. Потом достаёт другой листок, меня поворачивает на запад, потом я читаю лицом на юг, а потом лицом на восток. И говорит мне, доставая ещё один листок: «Напиши здесь своё имя, внизу, под другими именами». Я написала, он скомкал листок и положил опять в картину. «А теперь, говорит, достань сама листок и напиши имя ребёнка» Я его спрашиваю: «Какого ребёнка?» А он мне отвечает: «Того, которого тебе отдали». Я опять у него спрашиваю: «Я не знаю, как его зовут». А он мне говорит: «Он же теперь твой, как хочешь, так и назови». Я написала, там тоже много имён было написано, я под последним написала. И сама скомкала и убрала листок в картину. Он весело так мне и говорит: «Вот и хорошо, только всё сделай правильно, а то нам всем беда будет. А сделаешь правильно — и будет у нас свой Сиверко, и тогда мы заживём, как короли». А потом я жила, как во сне. И была у меня только одна цель — не упустить время, когда ребёнок появится на свет. Ни о чём я больше не думала. Лара узнала, когда срок Насте родить, я к тому времени подъехала к больнице. Стою под окном, а холодно было, я вся дрожу. Смотрю — а Лару муж тоже ведёт в роддом. Они в одном отделении, в одной палате рожали. И я запаниковала, вдруг думаю, я наврежу её ребёнку. И когда услышала, как Ларин ребёнок закричал, то обрадовалась, что они не в одно время родили. И от всех этих переживаний, когда Настя родила, я растерялась, и забыла перевернуть дудочку. И когда первый крик младенца услышала, то вырвало у меня дудочку из рук, и унесло. И вместе с дудочкой пронёсся плач ребёнка, и в этот момент меня, как обожгло. Что я наделала! И где мне искать этого ребёнка, и как мне его вернуть. Потом мне слышно было, как в отделении засуетились и забегали врачи, и я услышала плач Насти. А я всё стояла и ревела под окном, а на лбу моём, словно клеймо, жгла проклятая монета. И будто кто-то мне нашёптывал, что я всё правильно делаю, что Настя сама виновата.

Валентина замолчала. Она уставилась в одну точку, и только губы шевелились, как будто она всё ещё продолжала свой горестный рассказ.

— А как Вы назвали ребёнка? — Спросил Илья.

— Я не помню. — Покачала головой Валентина.

— А монета всё ещё у Вас во лбу? — Спросила я.

Она зло ответила:

— А куда ей деться?

Мы снова все замолчали.

— А что дальше было? — Спросила я.

— Первые месяцы, пока Сиверко только набирал свою силу, он изводил Мишку. От него в то время жена ушла, он каждую ночь слышал плач младенца, монета жгла его, и он во всём винил только меня. Потом всё это проходило, он просился ко мне, но я не хотела его видеть. Сосед, когда узнал, что я не закончила ритуал, и потеряла дудочку, отдал мне картину, сказал, чтобы я повесила её в своей комнате. Время шло, и мы начали думать, что всё закончилось. А потом мы увидели настоящего Сиверку. Беспощадного и обозлённого на весь свет. Однажды я возвращалась вечером домой и увидела милицию и скорую помощь возле подъезда. Я сразу поняла, что беда, про которую предупреждал меня сосед, уже здесь. Оказалось, сосед сидел дома у письменного стола возле окна, налетел порыв ветра, а так как дом старый, рама упала прямо на него и зашибла насмерть. Я была в панике. Еле дождалась следующего дня и пошла встретить Мишку. Но он в тот день не вышел на работу. И на следующий день тоже. Я поехала к нему, но так его и не нашла. Я ещё несколько раз к нему ездила. Потом мне Лара сказала, что его посадили за драку. Домой я шла каждый раз со страхом. Но оказалось, что меня Сиверко и не собирался убивать. У него на меня были другие планы. Ему нужен был его брат, Павел. Он хотел занять его место. А для этого ему нужен заговор, который есть на картине. На седьмом листке находится заговор, как отпустить Сиверка, а на восьмом — как добыть ему тело. И нужен для этого человек, близкий по крови. Я уволилась с работы и уехала в Мурманск. Три года я прожила там, на четвёртый год Сиверка нашёл меня. Он столкнул меня с лесенки в подъезде, и я пролетела два пролёта, считая ступеньки головой, руками и ногами. После этой встречи я пролежала в хирургическом отделении четыре месяца. Собрали меня, можно сказать, по косточкам. После этого я уехала в Казахстан. Там прожила семь лет, вышла замуж. Но и там он меня нашёл. И снова причинил мне боль, но уже не физическую. Он сделал ещё больнее — он меня ударил в самое сердце. Мой муж работал спасателем, так он погиб, напоровшись в бурю на сломанное дерево. Я уехала во Владивосток и начала серьёзно изучать чёрную магию, благо сейчас в интернете можно найти всё, от приворотов до проклятий. Он появился возле меня через одиннадцать лет. Вырвал пакет с продуктами, и я ясно услышала шипение возле своего уха. Он тоже не терял времени даром. Теперь, если он хотел что-то сказать, я слышала отчётливо все его слова. И ещё он научился сжимать шею в таком крепком захвате, что когда он схватил меня, я думала, что пришёл мой последний час. Но он отпустил меня ровно тогда, когда до смерти оставалось одно мгновение. Я начала действовать. Первый раз я его поймала на верёвку, которой завязывают ноги покойников в морге. Это меня одна старушка, которая занимается предсказаниями, научила. Только этот узел надо было завязывать зубами. Я долго не могла решиться. Потом проделала всё так, как она мне и сказала. Да только этим Сиверку не удержишь. Он трепыхнулся в верёвке пару раз, потом так рванул, что у меня челюсть на две половинки треснула. С тех пор я так вот и говорю. И каждую ночь, под моими окнами вырастал серый горбатый силуэт огромного существа, похожего на чёрного паука, который дотягивался до меня, и на каждом его щупальце был рот, который шептал: «Соверши обряд!». Когда под утро паук уползал, начиналась дикая боль во лбу, как будто монета вибрировать начинала. Я потеряла работу, те немногие друзья, которые у меня появились, тоже перестали со мной общаться. Соседи меня поместили в психиатрическую клинику, где я пролечилась три месяца. Вернувшись домой, я начала готовиться совершить ритуал, который нашла в книге одной целительницы. Это был не простой обряд, нужно было найти в лесу заброшенную берлогу, провести там ночь, повторяя определённые слова, а утром сплести венок из тонких веток рябины, накинуть его на сломанный сук, потом проткнуть этим суком руку, обмазать всё в своей крови. Сиверко прилетит, и как только он окажется рядом, накинуть на него этот венок, повторяя заговор. Я долго искала берлогу, пока один охотник из глухой деревни, мне не подсказал. Но я её сама так и не нашла, пришлось вернуться обратно в деревню. Долго я уговаривала этого охотника показать мне место. Очень удивился он, но я ему наплела про здоровье, что дед так лечился. Уговорила его. Довёл он меня, а сам ушёл. Я всё сделала, как надо. Ночевала в берлоге, трясясь от страха. Утром нашла рябинку, наломала веток, сплела венок. Руку так распластала, что крови хватила не только на венок, но и весь ствол у дерева облила. Прилетел Сиверко, я накинула на него венок, и кровь на нём сразу же окрасилась в чёрный цвет. Он завыл на разные голоса, обещая вырваться и наказать меня. Я со всех ног побежала через лес в деревню, там села на автобус и уехала домой. Я не стала дожидаться, когда он вырвется из моей ловушки и приехала сюда.

— Но ведь он тоже прилетел сюда? — Спросила я.

— Да, почти сразу после меня. У меня в запасе был ещё один ритуал, тот самый, который ты откопала. Сейчас и сама не знаю, помог бы он, или нет.

— А почему он Терентьева убил? Что тот ему сделал? — спросил Илья — Вроде отец ему.

— Никто ему не нужен, ни мать, ни отец. Нужен только Павлик, чтобы стать человеком. И он ни перед чем не остановится.

— Вот вы сказали про монеты, — Сакатов пересел на диване поближе к Валентине — можно рассмотреть Ваш лоб поближе?

— Смотрите, только ничего не увидите. Я её чувствую, а руками нащупать не могу.

Сакатов аккуратно провёл по лбу Валентины:

— Да, действительно. Дело в том, что я догадываюсь, что это за монеты. У Вас эта монета сейчас не активна, потому, что они действуют только в паре, как бы усиливая друг друга. Вы вот рассказывали, что с Мишей бегали, смеялись. Так вот, хорошо, что вы не вместе с ним жили. Знаете, каких бы вы дел натворили? Вот и оно. А одна монета только просится к своей паре, беспокоит Вас, но сделать ничего не может.

— Может, ещё как может! Я порой чувствую в себе как будто ещё кого-то. А что это за монеты? — Спросила Валентина.

— Сначала Вы мне скажите, а где остальные монеты? Они там и остались в комнате этого несчастного, когда он погиб? — Ответил Сакатов вопросом на вопрос.

— Наверно, не знаю. Мне совсем не до монет тогда было. — Грустно вздохнула Валентина.

— Дело в том, что эти монеты родом из Средней Азии. И когда произошло великое сражение на Куликовом поле, и князь Дмитрий Калита, более известный нам как Дмитрий Донской, обратил войско Мамая в бегство, вот тогда в одном из обозов и были обнаружены эти монеты. Ценности в них никто никакой не увидел, нумизматикой никто тогда не увлекался, поэтому эти монеты попали в руки полковому лекарю, который бросил их себе в сумку и возил с собой, пока служил в войске у князя. Потом он вернулся к себе домой в Москву, монеты тогда были ещё с ним. Потом они лет на сто выпадают из истории. Потом их описывает церковный служка, не понятно, как они у них в монастыре Свято-Юрьевском оказались. Там они и получили своё название — шулмусские монеты. Шулмусами называли монголы демонов. Видимо, в монастыре был знающий монах, так как очень грамотно историю монет написали. А суть в том, что монеты эти получил один из первых ханов, рвущийся к власти за помощь демона в обмен на то, что будет поставлять поверженных врагов к его обеду. Ну, или примерно так. И что эти монеты уничтожить можно только там при какой-то луне, залив пасть демонов расплавленным серебром. Но эта приписка была сделана гораздо позднее, и веры у меня к этому рецепту нет. Если бы была возможность монеты уничтожить, братья в монастыре именно так бы и сделали. А потом братья эти монеты закопали. И тут опять какая-то нестыковочка вышла. Когда восстанавливали монастырь, там всё перекопали, но монеты не нашли. А в 19 веке в газете «Русские ведомости» писали, что итальянец какой-то приехал специально в Россию за монетами, на которых отчеканены головы демонов. Про них ему написал его коллега, профессор Петербургского университета. А тот, в свою очередь, узнал о монетах от своих студентов, которые вернулись из географической экспедиции, организованной петербургским университетом. Этот профессор вместе с итальянским коллегой полстраны проехали до Байкала за монетами, но когда откопали место их предполагаемого захоронения, то там был только бархатный полуистлевший мешок из-под них. А местный шаман, который и рассказал студентам про монеты, клялся, что место это было известно только ему, а он своими глазами видел эти монеты, когда их переносил из старого тайника в новый, по завещанию старого шамана, который и передал ему свой дар и свои тайны перед смертью. И больше про монеты ничего.

— А как из человека эту монету достать? — Спросила я.

— Там об этом ничего не написано было. Но я ещё посмотрю. В других источниках.

— А что будет с моим Павликом? — Спросила Лариса Николаевна — Что нам теперь делать?

— Лариса Николаевна, — я достала из пакета детские вещи — это Павлика шапочка и машинки?

— Нет, вроде. Про машинки не помню, у нас их столько было, что и не упомнишь. А вот шапочки такой не было. Я ему такие яркие не покупала, больше тёмные, не маркие. А откуда они?

— Вашему Павлику подбрасывает кто-то прямо домой. Это, скорее всего, Сиверко. Он у него часто бывает. То свет включит, то воду, то гудит в вентиляции. Поэтому Павел и приехал к нам, попросил разобраться. — Ответила я. Про то, что Павел думал, что Валентина ведьма, я благоразумно промолчала.

Лариса Николаевна охнула и закрыла руками рот.

— Не волнуйтесь, Лариса Николаевна, — успокоил её Сакатов — мы попробуем помочь вашему горю. Так сказать, не так страшен чёрт, как его малюют.

— Валентина, а Вы можете достать заговор из картины? — Я убрала детские вещи обратно в пакет.

— Нет. — она покачала головой — Я не знаю, как много лет назад я смогла сделать это. Я столько раз пыталась, но у меня не получается. Наверное, надо как-то её открыть. Но это знал только мой сосед.

— А как, кстати, звали Вашего соседа? — Спросил Илья — Может у него остались родственники, которые забрали из квартиры вещи. Вдруг нам повезёт, и мы найдём его записи?

Сакатов радостно повернулся ко мне:

— Да, как это я не додумался? Определённо, это нам бы очень помогло.

— Его звали Савелий Борисович. А фамилия его, сейчас вспомню, такая короткая ещё. Понин. Его фамилия Понин.

— Ну что ж, — Илья достал блокнот и записал — обращусь к своей бывшей, она в милиции работает, поможет нам.

— А что нам делать? — снова спросила Лариса Николаевна.

— Не лезть на рожон. — Ответил Сакатов — Так вы нам не ответили, почему Сиверко разозлился на Терентьева?

— Не знаем мы, как это случилось. — Лариса Николаевна потёрла глаза, в которых показались слёзы — Мы, когда закопали ловушку для Сиверки, связали нижние ветки, и сразу его предупредили, что надо следить, чтобы ветки постоянно были связанными. А я тут приболела, пролежала всю неделю, и мы дома сидели, никуда не выходили. А потом с Валей пошли к дереву, а там ветки уже отвязанные, Сиверко распутал их. Прошляпил Миша! В тот вечер, когда он погиб, мы к нему вечером пришли, а он нам и говорит: «Пойду, попробую ветки снова завязать». А это уже и не надо было делать, без толку, Сиверко уже на свободе был. Мы так ему и сказали. Мыс ним пошли до дерева сходили, он попытался ветки связать, так не смогли даже дотянуться до ветвей, их так хлестало из стороны в сторону, так мотало! Ветер шквалистый налетел. Миша и говорит: «Завтра привяжу, возьму лесенку, дождусь, когда ветер утихнет». Мы домой вернулись, а он… — Она всхлипнула — Жил непутёво, и умер так же.

— А как вы поняли, что я банку откопала? — Спросила я у Валентины.

— Так мне Сиверко и сказал, как только прилетел. Я же говорю тебе, он научился говорить. Только если ты его услышишь, навсегда запомнишь этот голос.

— А в сарае меня Миша закрыл, в первый день, когда я только приехала? Зачем это ему было нужно?

Валентина и Лариса Николаевна недоуменно переглянулись. Ответила Лариса Николаевна:

— Нет, не закрывал он тебя. Он бы нам сказал. И кроме Миши есть кому закрыть.

— Валентина, можно я попробую из картины заговор достать? Может у меня получится. — Она мне согласно кивнула — Только я одна должна быть, мне нужно сосредоточиться.

Я зашла в спальню. Картина при заходящем солнце выглядела ещё мрачнее, чем в первый раз, когда я её видела. Я протянула к ней руки и закрыла глаза. Кончики пальцев ощутили привычное покалывание. Я сосредоточилась. Покалывание прекратилось, и мои руки стали холодеть. Вот мне уже кажется, будто я положила их в снег, холодный и колючий. Держать руки возле картины становилось всё тяжелее и тяжелее. И вот уже холодные пальцы стали подрагивать, как от судороги, я их отдёрнула от картины и пошевелила ими. Странно, картина будто сама не хочет, чтобы я к ней приближалась. Заглянула Валентина:

— Не пускает? — Она подошла ко мне.

— Таким холодом от неё веет!

— Вот и я так же, подойду, протяну к ней руки, а она сразу от меня холодом отгораживается. Надо подход к ней знать.

— Ничего, — ответила я — найдём мы к ней подход. А бахлаватку вы так после этого и не видели?

— Какую бахлаватку? — Удивилась она.

— Ну, дудочку, которую от вас ветром унесло?

— А, понятно. Нет, больше её не видела. Я думаю, Сиверко и сам её больше не видел. Он тогда ещё молодой был, и не смог бы удержать её. Далеко не удуло, может в посёлке она где-то упала. Столько лет прошло! Если кто и подобрал её, так вряд ли до сих пор сохранил. Да и зачем она? Для того чтобы Сиверку развеять, её и не нужно. Мне же сосед тогда сказал, что слова надо знать.

— Может и не нужно. Но он мог иметь в виду, что бахлаватка в картине лежит, или в руках её держат, когда слова говорят.

Валентина задумалась.

— Надо бумаги найти Понина, тогда всё будет ясно. А там дальше будем думать. — Успокоила я её.

— Ольга, — она тяжело на меня посмотрела — я ведь, когда сюда поехала, думала, что сделаю ритуал на Павла, как и просит Сиверко. Так мне надоело всю жизнь бояться его, скрываться от него. И когда он прилетел за мной, я ему сказала, что как только удобный момент настанет, выполню его приказ. Тем более и Павел ко мне отнёсся настороженно, с подозрением. Я мысли его прочитала, услышала, как он про себя меня ведьмой называет. А ещё и монета моя рядом с Мишкой активизировалась, как только я снова здесь очутилась. Сначала просто голову кружило, то в жар, то в холод бросало, болела голова очень. Потом всё отпустило, и вдруг я слышу в голове Ларины мысли. Я решила и на других проверить, пошли в магазин, а там уж я всего наслушалась, просто как на базаре. Ну и Павла мысли, как я тебе говорила, я тоже услышала. А голос внутри меня стал мне диктовать: «Ты можешь управлять ими, приказывай!». Я даже мысленно несколько раз Ларе приказала что-то по мелочам, а потом поняла, что эта монета пытается из меня свою куклу Вуду сделать. Начала я ей сопротивляться. Потом опять голова так заболела, будто в голове кто-то ворочается, мысли я перестала слышать. Покоя он мне не даёт. Особенно ночью.

— Алексей Александрович обязательно поможет Вам, он будет искать способ избавить Вас от этой проклятой монеты. — Постаралась успокоить я Валентину — А сейчас Вы уже не хотите Сиверке помогать?

— Нет. Боюсь его, не скрою. Но что будет, то и будет. Мишке вон сейчас уже всё равно, связали мы Сиверку, или нет. И я устала так, что у меня нет сил больше, ни бороться, ни помогать ему. Одна я осталась. Что мне терять?

— Так у Вас же племянница есть, Вы к ней в гости собирались, столько лет не виделись.

Она усмехнулась:

— Я Ларе наврала, что мы десять лет не виделись. На самом деле мы с ней никогда не виделись. Чужая я ей. Она просто из приличия меня пригласила. Или из жалости.

Мы с ней помолчали, я ещё раз посмотрела на картину. Сегодня не получилось, но это не значит, что никогда не получится. Заглянул Илья:

— Ну что? Не получилось?

— Нет, — ответила я — в следующий раз получится.

— Надежды юношей питают! Поздно уже, мы с Алексеем Александровичем поедем. Ты идёшь?

— Да, действительно уже поздно. Отдыхайте. И не теряйте надежду. — Сказала я Валентине.

Мы простились с хозяевами, и я вышла во двор проводить Илью и Сакатова. Вышел Дениска с Бобиком, тот начал с лаем носиться по двору. Когда он пробегал мимо соседнего подъезда, его, словно воздушный шарик, подняло над землёй, прокрутило пару раз в воздухе, и бросило на землю. Он с жалобным визгом кинулся ко мне. Мы потрясённо смотрели на то место, где только что крутило Бобика.

— Всё, поехали мы. — Илья пошёл к машине — А то унесёт к чёрту. Без бензина. Идите домой. Бобик, наверное, уже успел во время полёта все дела свои сделать.

Глава 4. Анна

С утра моросил дождь. Я стояла под козырьком и смотрела, как Бобик бегает по двору, старательно избегая место своего неожиданного полёта. Вот ведь псина, всё помнит, видать очень крепко врезался ему в память вчерашний инцидент. Хорошо, что ещё не высоко его Сиверко поднял. Проку от этого Сиверке никакого, просто он нам показал ещё раз, чтобы не забывали, с кем имеем дело. Оставив Бобика на попечение Дениски, я уныло побрела на электричку.

Павел стоял под зонтиком на перроне.

— Опять ночь не спал? — Спросила я его.

— Нет, не спал. Думал, как мне повезло с отцом. Нет, не с биологическим, а с настоящим, который меня воспитывал. Они хоть и развелись, но у нас с ним отношения лучше, чем у меня с матерью.

— Маме не звонил?

— А что ей звонить? Не буду даже её расстраивать разговорами. И я её ни в чём не виню. Она в то время была младше меня, когда ещё ошибки совершать? Хорошо, что хоть хватило ума отцу про это не рассказать. Я этого Мишу плохо даже помню, никогда он ко мне не подходил и не интересовался мной, проходил мимо меня, как мимо пустого места. Нет на него у меня обиды. Я когда прочитал его дневник, сначала, не скрою, в себя не мог сразу прийти. А потом откинул дневник в сторону, словно в газете про незнакомого мне человека прочитал. Прочитал и забыл. Не судья я ему, да и нет его больше, как будто никогда и не было.

— Какой ты молодец! Что было, то было.

Я ему рассказала про вчерашний наш разговор с Ларисой Николаевной и Валентиной. Мне было уже пора открывать аптеку, а мы сидели с ним в машине, я отвечала на его вопросы, которым, казалось, не будет конца. Не добавляла настроения и серая погода вокруг нас, проливавшая свои слёзы на стёкла, и монотонно стуча тяжёлыми каплями по крыше и капоту автомобиля.

Договорились, что вечером он приедет за мной, и отвезёт меня в Северный, заодно попроведует маму.

Часов в десять позвонил Илья, сказал, что надо Дениску привезти в город, его мать согласилась помочь оформить доступ в архив, но там надо будет самим искать данные о Понине. Я позвонила Павлу, и он поехал за Дениской. Дениска не был в восторге от того, что ему придётся провести полдня в архиве, разбирая пыльные бумаги, но стойко, без нытья, принял это ответственное задание. Вечером он пришёл ко мне в аптеку с ксерокопиями документов из архива.

— Молодец, оперативно. — Похвалила я его.

— Это не я. — Честно признался он — Там девушка одна работает, так она всё это нашла и откопировала. Я только успел с верхней полки у них уронить все папки, и до конца дня их разбирал и на место складывал.

— Всё равно молодец, девушке вон понравился. Иначе, зачем бы ей тебе помогать.

Итак, Понин Савелий Борисович. 1939 года рождения, место рождения — город Богданович, окончил профессионально- техническое училище № 65, токарь-расточник 2 разряда, служба в вооружённых силах, работа на Уральском турбинном заводе с 1959 года, в 1966 году женился, две дочери 1967 года рождения и 1973 года, в 1976 году развёлся с женой, разменял квартиру, переехал в комнату по улице Баумана, бывшая жена переехала в однокомнатную квартиру по улице Шаумяна, с 1981 года работал на заводе им Свердлова до самой своей смерти в 1992 году. Вот такая коротенькая справочка про человеческую жизнь. Следующая справка была о его дочерях.

Старшая дочь — Понина Людмила Савельевна, 1967 года рождения, окончила торговое училище в 1985 году, в 1989 году сменила фамилию на Крутикову, живёт в Екатеринбурге на улице Малышева, имеет дочь 1989 года рождения.

Младшая дочь — Понина Светлана Савельевна, 1973 года рождения, окончила Уральский Политехнический институт, и в 1991 году переехала в Ленинград.

Получается, что забрать вещи из квартиры Савелия Борисовича после его смерти могли его старшая дочь или бывшая жена.

Я позвонила Сакатову, продиктовала ему адреса родственников, он сказал, что сегодня же поедет сначала к дочери Понина, потом к его бывшей жене. Дениску до вечера отпустила, пусть хоть с друзьями пообщается. Дождь кончился, и в аптеке появились покупатели. Я автоматически выдавала лекарства, всё время думая о картине, и тут поняла, что со мной разговаривает мужчина в очках с толстыми линзами, держа в руке шляпу.

— Что, простите, я не расслышала? — Переспросила я его.

— Так я Вам и говорю, что она раньше только солью растирала спину и, знаете, ей помогало. А теперь такую дорогую мазь покупаем, а толку никакого нет. Посмотрите, может есть что-нибудь более радикальное?

Я взглянула на рецепт.

— Нет, к сожалению, но она имеет накопительный эффект. Попробуйте потерпеть немного, но мазать надо ею регулярно, должно помочь.

Он поблагодарил меня и вышел.

Соль. На картине солонка. Не похоже, что просто так, для красоты, её нарисовали. Соль по своей сути намного больше, чем просто продукт. Может в этом и есть секрет проникновения внутрь пространства картины? Руки опустить в соль, а после этого сразу в картину? Но Валентина ничего подобного про своё проникновение не говорила, она бы это точно запомнила. Или ей уже не надо было их держать в соли, всё это до неё сделал Понин. Он открыл картину, достал из неё всё, что надо, а потом и Валентина просунула руку в уже открытую картину. Я позвонила Павлу и взяла номер телефона Ларисы Николаевны. Позвонила ей, объяснив суть, что нужно попробовать сделать. Она послушала меня, а потом передала трубку Валентине. Я ей повторила всё, что только что сказала Ларисе Николаевне. Валентина сказала, что будет пробовать, и в солёный раствор руки опускать, и просто в руках держать соль. Потом я ещё раз поговорила с Ларисой Николаевной, предупредив её, что сегодня к ней приедет Павел. Отвечая на незаданный вопрос, я ещё добавила, что Павел спокойно отнёсся к тому, что узнал о своём биологическом отце. Слышно было, как на другом конце трубки облегчённо выдохнули.

Я закрыла аптеку, вышла на улицу, Там меня ждал Павел, в машине его сидел Дениска. Я села в машину, попросив Павла немного постоять, так как мне до сих пор не звонил Сакатов, уехавший к старшей дочери Понина. Набрала ему сама. Он тут же ответил и быстро заговорил:

— Милая Ольга Ивановна, я всё ещё у Людмилы Савельевны, перезвоню, как освобожусь. Она мне не разрешила бумаги брать домой, но милостиво разрешила с ними у неё дома поработать.

Он отключился. Ну, слава богу, бумаги не были выброшены, и его дочь оказалась отзывчивым человеком. Видать, она не интересовалась, что за труды остались от её отца.

Мы выехали на трассу и в потоке автомобилей, едущих из города на природу, увидели странную конструкцию, которую вёз тягач, в сопровождении полицейских автомобилей. Метров пять над платформой возвышались огромные буквы серебристого света, пронизанные металлическими лучами — стрелами.

— Так это же новая въездная стела посёлка Северный! — Удивлённо воскликнул Павел.

Мы с Дениской присмотрелись, Павел сбросил скорость, чтобы лучше нам её разглядеть. Да, надпись состояла из трёх отдельных конструкций, но если включить фантазию, то буквы вполне складываются в название «Северный».

— Посёлок такой затрапезный, уже весь разваливается, одни старики и алкоголики живут, а вывеску для него такую шикарную хотят поставить. — Покритиковала я.

— А Вы что, Ольга Ивановна, новости не слышали? Возле Северного будут строить крупнейший логистический центр торговой компании. Может там гостиницу построят, магазин. Так что посёлок не умрёт, а возродится.

— Хорошо, места у вас тут чудесные, лес кругом, воздух чистый, жалко, если такой посёлок умрёт. — Порадовалась я — И работа будет. А будет работа, значит и работники появятся. Появятся работники — начнут им строить жильё.

— Нью-Васюки! — Засмеялся Павел.

— У них здесь тихо, хорошо. Мне здесь нравится. — Сказал Дениска — Я не хочу, чтобы здесь центр строили. Всю природу загадят. Понаедет народ, ведьмам негде будет жить.

Мы с Павлом захохотали, Дениска, посмотрев на нас, тоже.

Когда мы приехали в Северный, возле магазина никого не было.

— Странно, — Удивился Павел — обычно эта команда пост свой не покидает. А сегодня никого нет. Даже, вроде, не хватает чего-то.

— Так они пошли смотреть, как табличку будут ставить. — Откликнулся со скамейки дядя Алим.

— А вы что не пошли? — Спросил Павел.

— Оно мне надо? Пока хожу, домой бандюги залезут. Вчера у меня своровали куриные окорочка.

— Не ври! — Услышали мы голос из окна второго этажа. Нина Тимофеевна свесила голову из окна и погрозила ему кулаком — Ты их не вчера покупал, а позавчера, и я их сразу поджарила, и мы их съели! Пустая твоя башка!

— Вот и я говорю, бабка моя заодно с бандой. Они делятся с ней, с продажной. — Обречённо вздохнул он — Ни кому нет веры!

Дениска пошёл выгуливать Бобика, а мы с Павлом поднялись на второй этаж.

— Ничего не получается у меня! — Сразу же сообщила мне Валентина — И руки я держала в солёной воде, и натирала их солью, и сыпала соль на рамку.

— Может, Вы вспомните что-то необычное в поведении Понина, ну например, он делал какой-нибудь жест определённый?

— Да я сама была как в бреду. Зашла к нему в комнату, он сразу к картине пошёл, и руку в неё вложил. А Алексей Александрович нашёл бумаги Понина?

— Да, сидит и изучает их. Сказал, что позвонит. Сегодня Вы ходили гулять?

— Прошлись немного. В магазин сходили, к котельной прогулялись. Послезавтра похороны Мишкины будут. На деньги поселкового совета. Автобус будет.

— Вы пойдёте?

— Пойдём. Что теперь-то делить, все долги свои он оплатил. Лара закажет венок Павлу, она хочет, чтобы он тоже приехал на похороны. Какой-никакой, но отец. Мишка, правда, недавно спросил у Лары, как Павел живёт, с кем живёт, где работает. Первый раз поинтересовался. Хоть под конец своей жизни он задумался, что у него сын.

Позвонил Дениска и сказал, что пошёл смотреть, как будут монтировать въездную стелу. Меня пригласили к столу, но я отказалась, так как меня дома ждёт полкастрюли каши, сваренной Дениской. Бобик, пока был один дома, похозяйничал. Из ванной комнаты были вытащены из-под ванны на свет божий какие-то старые тряпки, палки, мешки с чем-то. Всё это было растаскано по комнатам, и растрёпано. Я собрала все раскиданные вещи в большой мешок и понесла их на помойку.

Я закинула мешок в контейнер, и тут на меня полетел из разорванного мешка весь мусор, который я старательно утрамбовала в нём. Я закрыла лицо руками, но песок и пыль успели попасть мне в глаза и нос. Ветер утих. Я спросила в полголоса: «Зачем? Мы хотим тебе помочь. Прошлого не воротишь, даже если ты убьешь их всех». На земле, вокруг меня, закружились маленькие смерчи. Они поднимались и почти сразу же рассыпались мелкой пылью. Меня это обнадёжило и я продолжила: «Все люди делают ошибки, просто отпусти их, пожалей их, дай им дожить свою жизнь без страха. Прости их». И вдруг, в одно мгновение, такие безобидные маленькие смерчи, выросли до моего роста, почти сомкнулись вокруг меня и раздался голос, глухой, как эхо в пустой комнате: «Простить? Пожалеть? А кто меня пожалел?» Я ему крикнула: «Тебя любили и жалели твои родители!» Он глухо захохотал: «Я сирота! Это я пожалел своих родителей. Мать отпустил двадцать лет назад, а отца отпустил вчера!» У меня похолодело всё внутри, я снова ему крикнула: «Они единственные, кто помнили о тебе, и любили тебя, хоть и ты не был с ними вместе!» Глухой голос тоже стал говорить громче: «Никого я не буду жалеть, вот сейчас прямо, обрушу на головы этих несчастных людишек их большую игрушку, хочешь?» И смерчи рванули от меня по дороге из посёлка. «Нет!» закричала я и со всех ног кинулась за ними.

По пути я набрала номер Дениски, и как только он ответил, я закричала в трубку: «Уходите оттуда! Быстро все уходите! Он к вам летит!» Я кричала, а слёзы бежали у меня по щекам, я видела, как смерчи набирают скорость, становясь всё выше и больше. За последним домом показалась площадка, на которой стоял автокран и держал на весу конструкцию с тремя буквами «ВЕР». На большом постаменте уже стояли буквы «СЕ». Вокруг стояли люди, а Дениска кричал им, чтобы они расходились, но они только недоумённо отворачивались от него. Я закричала во весь голос: «Уходите!». Они все повернулись ко мне, смерчи резко взлетели вверх, оторвавшись от земли, резко полетели к конструкции, а один смерч налетел на меня. «Дениска, уходи!» из последних сил крикнула я и свалилась на землю.

Дениска рванул ко мне, я видела как люди, ещё не понимая, что происходит, стали отходить в сторону. Но медленно, очень медленно. Дениска присел возле меня, и мы оба, повернувшись в сторону автокрана, увидели как огромные буквы, начали раскачиваться, сначала медленно, затем всё больше и больше. Стропы, державшие конструкцию, заскрипели. Люди уже поняли, какая опасность им грозит, и кинулись врассыпную. Три монтажника, которые внизу принимали буквы, сначала стояли и смотрели, потом тоже побежали к деревьям. Автокран стал опасно крениться то в одну, то в другую сторону. И вот, две стропы слетели с конструкции и она, ломая деревья, улетела в лес. Кран рухнул на бок. И разбитого окна вылез крановщик. Слава богу, никого не задело. Люди стояли, как громом поражённые.

— Надо уходить, — сказала я Дениске — то начнутся расспросы.

— Так впереди тебя летел смерч, ты увидела его и закричала нам. — Успокоил меня Дениска — Ничего подозрительного.

— Да, похоже на правду.

Мы поднялись с земли, и пошли к людям. Толпа, молчавшая до сих пор, враз загудела. Из большого панелевоза, на котором приехали буквы, выпрыгнул пожилой мужчина, он сначала подошёл к крановщику, что-то тихо с ним переговорил, а потом пошёл прямо ко мне.

— Спасибо, что людей предупредили, — он мне улыбнулся и потрепал Бобика по голове — не часто у нас тут такие тайфуны бывают. Прямо и не знаю, откуда такой налетел. Мы изучили метеосводку, прежде чем сюда ехать, просто чудеса какие-то!

К нему подошли монтажники, и они пошли к улетевшим в лес буквам.

— Ничего себе, Сиверко разбушевался. Это же был он? — Спросил меня Дениска.

— Он возле помойки со мной разговаривал. И разозлился, когда сказал, что избавился сначала от матери, а потом и от отца.

— Надо быстрее с ним кончать. — Сделал вывод Дениска.

— Надо. — Согласилась я с ним.

Дениска отпустил ошалевшего Бобика на землю, и мы пошли к дому. Машины Павла уже не было возле подъезда. На лавочке сидел дядя Алим, чертя своей палочкой одному ему понятные знаки на пыльном асфальте. В соседнем подъезде из окна лилась музыка, праздник был в самом разгаре, и нетрезвый хор старательно подпевал певице.

— Вон видишь, празднуют! — Кивнул дядя Алим — Окорочка мои жрут. Что там случилось у вас? Смотрю, ты, как ошалелая, побежала к выезду, сына своего потеряла что ли?

— Нет, ветер сильный поднялся, буквы оторвало при монтаже, в лес их закинуло. — Ответила я.

— Это что за ветер такой? — Удивился он — На моей памяти один раз только было такое. Мы столб деревянный меняли на бетонный, на соседней улице, возле пятого дома, так тоже, поднялся такой ветер, что новый бетонный столб упал. Ладно, хоть никого не придавил. Но там мы Витьку Плотникова обвинили, он не проверил крепления. Спустя рукава всё делал, после него всё надо было перепроверять.

Мы пошли в подъезд, а дядя Алим всё ругал этого Витьку Плотникова, и я подумала, что странная штука, наша память. Человек не помнит, когда он купил куриные окорочка, но помнит, как десятки лет назад менял деревянный столб на бетонный. Мы с Дениской включили телевизор, и стали смотреть весёлый сериал про врачей-практикантов. Потом Дениске позвонили друзья, и он ушёл болтать с ними в свою комнату. Наконец, позвонил Сакатов.

— Не зря съездили? — Спросила я.

— Не зря. Ты знаешь, этот Понин был просто удивительным человеком, хотя может и не очень хорошим, но очень начитанным. Он собрал целую библиотеку по различной оккультной тематике, у него есть книга «Шаманский глаз», очень редкое издание, есть книги, вышедшие из типографии в 19 веке, их во всём мире остались считанные единицы. Мне Людмила разрешила приходить и работать со всеми его материалами, сколько мне будет нужно. У неё целый чемодан рукописных тетрадей, в которых Савелий Борисович описывает различные колдовские приёмы. Шулмусские монеты сохранились всего три, Людмила Савельевна сказала, что две отдала племяннику своему, сыну своей младшей сестры. Она тоже удивилась, что их так мало, говорит, было с десяток, может даже больше, но не знает, где остальные. Понин создал интереснейший классификатор демонов и различных тварей. О некоторых я прочитал впервые. Там, кстати есть и Мельхом, только он не совсем правильно его описал, совсем мало он похож на настоящего.

— Ну, его можно за это простить. — Заступилась я за Понина — Он же, в отличие от нас, не видел его вживую.

— Да. Так вот, — продолжил он — он ещё и хорошо рисовал, и у него есть перерисовка нашей картины, сделанная карандашом. Завтра я тебе её покажу, я тоже перерисовал её. На ней нарисованы какие-то стрелки, очень похоже на схему. Может это и есть открывашка для картины, тут надо мозгами пораскинуть, что он там пытался вычислить. И у него ещё есть отдельно нарисованная бахлаватка. Знаешь, Оля, я думаю, надо её показать в посёлке, вдруг её всё-таки подобрали, чем чёрт не шутит, может нам повезёт. Я её тоже перерисовал. И одна странность в этом рисунке есть. Рядом с бахлаваткой стоят цифры 1 и 2. Рядом с единицей написано «правая верхняя», рядом с цифрой 2 «левая верхняя». А внизу приписочка «ставить на широкую часть». Я не все тетрадки внимательно проглядел, а только те, которые больше подходят под нашу историю. И в одной тетрадке, я думаю, написано про Валентину. Я это переписал, слушай. «Никогда не поздоровается первой, за собой не убирает сразу посуду, если я ей говорю, то фыркает. Разговаривает громко, заносчиво. Наблюдаю второй день. Остановится и смотрит в одну точку. Быстро срывается с места, и начинает, что попадёт под руку, перебирать. Вечером смотрела в окно час. Наблюдаю пятый день. Разговаривает сама с собой. Каждый вечер смотрит подолгу в окно. Попытался с ней заговорить, она стояла, опустив голову, отвечала односложно. Наблюдаю восьмой день. Наконец-то пошли настоящие изменения». Тут описание заканчивается, и что он имел в виду под настоящими изменениями, мне не удалось узнать. Или это где-то в другом месте. И самое главное, он написал, как к нему попала бахлаватка. Он был в то время уже женат, и старшая дочь закончила первый класс. Они поехали все втроём по путёвке в Карелию. А там его дочка простудилась и заболела. Жена осталась с малышкой в Петрозаводске, а он поплыл по Онежскому озеру вместе со своей группой смотреть петроглифы. Это древнейшие изображения на камне. Он несколько зарисовок даже сделал. С ними ещё одна группа параллельно приехала на экскурсию. Разговорился он там с одним пожилым человеком, Понин называет его Аникий. Этот Аникий был с Алтая, и так он свои родные места красочно расписал, что Понин загорелся туда съездить. Душевно, в общем поговорили. А напоследок новый друг записал ему свой адрес и пригласил его следующий отпуск провести у него. Они с ним целый год переписывались, писем только я не нашёл, но видимо, были оба просто повёрнуты на артефактах, на истории. У Понина вторая дочка родилась, поэтому он с чистой совестью отправился в отпуск на Алтай, оставив жену с новорождённой дочкой дома. И прожил он там весь отпуск, они с Аникием прошли пешком весь природный парк «Белуха», побывали в Чуйской степи, посмотрели там мегалиты, полюбовались рекой Катунь. На Алтае, действительно природа чудесна, можно целую жизнь посветить изучению всех достопримечательностей. И строчка у него одна промелькнула такая «У Аникия это последний круг, он мне так и сказал». Вот. А потом ещё более странная запись «Перестал он видеть людей, говорит, что не выполнил волю отца, пожалел свои годы». И дальше: «И брат его, сначала лечил людей, потом не смог справиться, заболел, и до 90 лет не вставал с постели». Поняла, Оля, что не простая семья была у этого Аникия? А следующая запись уже через два месяца. Пишет он «Мне катастрофически не хватает времени. Она постоянно меня дёргает. У меня начались припадки, я не успеваю ставить защиту. Ночью очнулся, стою на улице, хорошо, что не зима, наверное бы помер. И постоянно голоса, голоса. Приходится прятать от детей вещи, закрываю их в чемодане. Дома просто кошмар. Беру чемодан и ухожу подальше в лес, там пытаюсь сосредоточиться». То есть, у него уже появились все эти вещи, как он их называет, и ему надо с ними работать. Теперь понятно, почему они развелись, когда его младшей ещё и три года не исполнилось! Это ему надо было заниматься, учиться обращаться с вещами, а семья ему только мешала. Мне кажется, что кроме бахлаватки и монет, у него ещё были какие- то артефакты. Ещё я нашёл целый ворох каких то засушенных фигурок, типа ящерок, но с шипами, они чёрные такие, с синими мелкими точками. Сегодня попытаюсь найти, что за ящерки такие необычные. И крепкие такие, не разваливаются, на ощупь как резиновые. И знаешь ещё что, Оля, некоторые его записи меня просто пугают. Он постоянно описывал какие-то свои опыты непонятные с людьми, которые его окружали. И не похоже, что он им помогал или лечил. Не могу понять, зачем это он всё делал. Он просто пишет, например, такому- то человеку внушил, что он упал с высоты, и теперь должен подняться со сломанными руками и ногами. Или, такая-то, думает, что соседка у неё ночью превращается в собаку. Там масса таких записей. Ничего не пойму, зачем ему это издевательство над людьми. И как, скажи на милость, такому человеку, мог отдать все свои сокровища Аникий?

— Так ты сам же прочитал, что Аникий перестал видеть людей. Он думал, что нашёл родственную душу. — Предположила я — Вместе ходили по Алтаю, восторгались природой, вели задушевные разговоры вечерами у костра. Такая жизнь сближает. Этому Аникию, видать, некому было всё передать. Вот он и отдал первому встречному, не подумав, что всё это может принести вред. А что, Аникий умер, когда Понин был ещё на Алтае?

— Не знаю, может этот Аникий только предчувствовал свою смерть, и поспешил ему всё передать. А другой вариант, как тебе — Аникий тоже был не из светлых. Может хорошие колдуны закончились в их семье с уходом отца.

— А что Людмила рассказывает о своём отце? Ты спрашивал её об этом?

— Конечно. Не очень-то он их с сестрой привечал. Почти никогда их не приводил к себе домой. Встречались редко, и то где-нибудь в парке или в кино ходили. Людмила его запомнила хмурым и неразговорчивым. А ещё то, что пока жили вместе, дома были постоянные скандалы из-за того, что он не помогал матери, и при каждом удобном случае бежал из дома.

Я рассказала Сакатову про сегодняшнюю встречу с Сиверкой.

— Похоже, ты где-то близко подобралась к нему, поэтому он на тебя и обратил внимание.

— Я поняла, что он может разделяться. Он атаковал сразу и конструкцию и меня. Теоретически, получается, что он может быть в нескольких местах одновременно. Может расстояние, на которое он может разделиться, и небольшое, в этот раз было метров двести, но сила удара у него ничуть не ослабла. И ещё не понятно, откуда он говорит. Правду сказала мне Валентина, трудно забыть такой голос. И столько в нём злобы!

— А этот смерч, который тебя толкнул, он какой был, плотный?

Я вспомнила глухой удар и ответила:

— Ощущения не как от ветра, даже не знаю, на что похоже. И не твердое и не мягкое. Скорее всего, это похоже на то, если бы я на большой скорости столкнулась с человеком, который больше меня по массе. А вначале маленькие смерчики возникли ниоткуда, просто закружилась пыль с дороги. А вот когда они стали с меня ростом, то воздух в них стал как плотное стекло, или как вода.

— Я, конечно, не хочу, чтобы меня подмял и кинул смерч, но для ясности было бы неплохо столкнуться с ним. Слегка. Когда он Бобика поднял, я не заметил никакого загустения воздуха рядом.

— Это потому, что мы все смотрели на Бобика. И всё произошло быстро. Я в полной мере насладилась их видом, пока бежала вслед за ними к Дениске. У меня всё это до сих пор перед глазами.

Была уже полночь, хотелось спать, но Дениска в соседней комнате болтал по телефону, Бобик цокал своими копытами по голому полу, а весёлые соседи начали повторяться с праздничным песенным репертуаром, поэтому я ворочалась с боку на бок. Сосредоточиться, чтобы о чём-то подумать, я тоже никак не могла. А вот дальше был или сон, или моё воображение унесло меня далеко на Алтай. Я вдруг оказалась на маленькой кухне, за столом, а напротив меня сидела молодая женщина с красивой русой косой. Она мне кивнула и заговорила:

— Моё имя Анна. Я внучка деда Анисима, старшего брата Аникия, про которого ты уже слышала. Их обоих давно нет в живых, из нашей семьи я одна осталась. У меня немного времени, я ещё не умею надолго переносить своё сознание в мысли другого человека. — Она улыбнулась — Как в старой сказке, я не волшебник, я только учусь. Ваш друг достал сегодня из тайника вещь, которая нам поможет общаться в дальнейшем. Это выглядит так, — она показала мне две ровные каменные пластинки, с выбитыми на них знаками — именно с помощью этих камней мой дед общался с Савелием перед своей смертью. Хочу сразу сказать, что мой дед не отдавал Савелию сквери, и не завещал их ему. Савелий ещё раз побывал на Алтае уже после смерти моего деда, и увёз то, что показались ему ценным. Дед сам пригласил его к себе в гости, показал ему свои чудесные вещи, рассказал про них всё, что знал. И имел неосторожность показать ему сквери, то есть магические вещи, которые были сделаны тёмными колдунами. Он искренне верил, что человек, увлечённый хорошим делом, любящий историю своего родного края, интересующийся природными тайнами, может быть только добрым, а добрый человек не способен на подлые поступки. Он считал Савелия добрым. Они ведь долго писали друг другу письма, в которых Савелий красивыми словами рассказывал про свой родной Урал, про чудесных людей, которые там живут, про уральских писателей, про их книги. Но, как оказалось позже, он оказался очень хитрым и расчётливым человеком и обманул деда. Да его легко было обмануть! Недаром отец его, Власим, мой прадедушка, не хотел оставлять свои сокровища своим сыновьям. Видел он, что оба его сына не смогут устоять перед чёрной энергией колдовских вещей. И он решил закопать все сквери, убрать подальше от глаз людских. Но жизнь его оборвалась трагически, и он не успел это сделать. Дед Власим оказался прав, не смогли стать его сыновья достойными продолжателями дела своего отца. Поэтому сам он до сих пор незримо находится рядом со скверями, наблюдает за ними. Не может он обрести покой, пока не будут они надёжно схоронены. От него я и узнала, что вы собираетесь исправить последствия трагедии, которую учинил Савелий. Я помогу вам, а вы помогите мне вернуть сквери на их место. Нельзя, чтобы такие сильные магические вещи лежали у несведущих людей. Обязательно найдётся тот, кто захочет с их помощью стать могущественным, возвыситься над другими людьми. Савелий захотел стать таким вот властителем, да только не было у него никакого дара, одна только зависть, поэтому сам сгинул, и много людей погубил. Меня воспитывала моя бабушка, она мне часто рассказывала сказки про волшебную дудочку, под которую поёт ветер, про таинственных ящериц-молохов, которые охраняют древние могилы героев и богатырей. Как потом оказалось, это совсем были не сказки. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, ночью мне приснился дед Власим, который и рассказал мне историю нашей семьи, как бесславно закончили дни его сыновья Анисим и Аникий, как украл хитрый человек предметы, которые могут только разрушать человека, питая его своей чёрной энергией. Долгие годы он испытывал меня, потом начал обучать видеть сущность людей и предметов, распознавать души людей, животных, смотреть в их самую суть. Обучал меня справляться со скверями, не поддаваться их сладким посылам. Сейчас он решил, что я готова, и показал мне вас, сказал, чтобы я вам помогла. И чтобы сквери схоронила.

— Зачем хоронить, может лучше их уничтожить? И почему их раньше не уничтожили, столько они невинных людей погубили! — Спросила я.

— Все проклятые предметы имеют свойство, когда их пытаются уничтожить, переходить в другое качество. И поэтому это сделать не просто. Им нужна жертва. Знаешь, что это значит?

— Да, я уже имею представление об этом.

— Предметов таких много, и если бы дед Власим, принёс себя в жертву, уничтожая один предмет, остальные предметы опять бы растеклись по всему свету, круша судьбы и жизни. И самое главное, сквери не могут просто без дела лежать и пылиться. Сущность их начнёт разрушать человека, который находится рядом с ними. Им нужно постоянно творить зло. Только подготовленный человек может находиться с ними рядом и противостоять им. Бахлаватка находится где-то совсем рядом с тобой, найди её. Никому не давай её в руки! Она уже и так за столько лет свела с ума человека, который её нашёл. И будь готова к тому, что к тебе она не захочет попасть, потому что не сможет тобой управлять.

— А как я тебе передам бахлаватку, если её найду? Ты приедешь к нам?

— Если у тебя будут камни, я смогу к тебе приходить в гости, и мы можем даже вместе попить чай. И смогу взять бахлаватку. Знаешь, что самое волшебное в мире? Это камни. Да, камни, на которые мы не обращаем внимания. Они везде, они окружают нас, и мы проходим мимо, не подозревая, какое сокровище у нас под ногами. Они умеют молчать и умеют говорить, они хранят все тайны вселенной, и никогда они не будут служить злу. Самые верные стражи — это камни. Они с самого начала зарождения жизни на земле были с рядом человеком. Они служили ему домом, убежищем, дорогой, украшениями и оружием. — Она помолчала, потом тихо сказала — Всё, Ольга, возвращайся. Я буду ждать тебя завтра, и не забудь про камни!

Лёгкая дымка окутала Анну, исчезла кухня, и я очутилась снова на своём диване. Кругом было тихо. Я ведь это не придумала? Я посмотрела на время — ого, без двадцати два. Завтра позвоню Сакатову и спрошу про камни. Если он их там видел, значит, не приснилось.

Утром я проспала, пришлось будить Дениску, чтобы он вывел на улицу танцующего вокруг меня Бобика, на ходу сказала ему про Анну, и побежала на электричку, успев запрыгнуть в вагон на последней секунде. Павел, одиноко стоявший на перроне, взглянув на меня, участливо спросил:

— Не выспались?

Когда я ему рассказала про встречу с Сиверкой и своё ночное путешествие, он очень приободрился:

— Значит, Анна из семьи тех, кто владел этой картиной?

— Да. Они хранили много десятилетий … все эти плохие предметы, они называются… Тьфу ты, чёрт, забыла, как она их называла!

— Наши шансы справиться с Сиверкой очень подросли. А у меня ночью опять концерт был. Ветром оторвало москитную сетку с балкона. Я сначала не понял, что за возня у меня на балконе. Раз выглянул, два. У меня десятый этаж, поэтому гости через балкон не ходят. А потом хлопуло сильно. Я вышел, сразу увидел, что в окне нет сетки, вниз посмотрел, а там она раскуроченная белеет на газоне. А до этого пришёл с работы домой, смотрю газеты в коридоре с тумбочки сброшены. Я сегодня поставил опыт. Написал ему записку, спросил, может лучше подружимся.

— А вдруг он читать не умеет?

— Так Алексей Александрович ведь рассказывал, что помещику его брат-ветер написал слово «помоги», значит, могут они и писать, и читать.

— Помещик тот при жизни был грамотным, а наш Сиверко школу не кончал. Самому грамоте не научиться, а учителей у ветров нет.

— Грустно. Представляете, Ольга Ивановна, он испытал настоящее одиночество. Всегда один. Наверное, каждый бы на его месте обозлился на весь свет при таких обстоятельствах.

Я подумала, какое всё-таки странное существо человек! Вот перед нами классический злодей Сиверко. Он отправил на смерть четыре человека — его мать, отца, Понина, мужа Валентины. И это только те, про кого мы знаем. Вполне возможно, что были ещё жертвы. И если я сначала просто хотела от него избавиться любой ценой, то теперь Павел просто произнёс вслух то, что у меня внутри уже зрело. И надо честно признаться себе — я хочу его отпустить так, чтобы он получил покой, и чтобы его там встретила семья.

Открыв аптеку, и отпустив двух разговорчивых бабушек, я сразу же позвонила Сакатову. Ему я подробно пересказала всё, что услышала от Анны. Когда я дошла до камней, он сразу же перебил меня:

— Есть там плоские камни какие-то магнитные, я ещё удивился, что за порода, они просто липнут друг к другу. Нужно приложить усилие, чтобы их отделить друг от друга.

Он несколько раз нетерпеливо пытался перебивать меня своими вопросами, чем довёл меня до точки кипения. До чего же он плохой слушатель, ни грамма терпения! После окончания моего рассказа он сразу засобирался к Людмиле Савельевне за камнями.

— А она отдаст их? — Засомневалась я.

— Я думаю, что да. Она же мне про записи только сказала, чтобы я с ними работал у неё дома. Я ей расскажу о настоящей хозяйке, а может тебе придётся к ней приехать с камнями, чтобы Анна сама рассказала Людмиле Савельевне про проступок её отца.

Свой рассказ об Анне и о контакте с Сиверкой мне пришлось ещё два раза повторить — сначала Илье, потом Валентине. У всех было много вопросов, а если учесть, что мне приходилось ещё и прерывать рассказ, когда покупатели заходили в аптеку, то эти разговоры продолжались до обеда. Меня и саму не отпускали мысли об Анне. На меня она произвела очень хорошее впечатление. Чувствовалось, что она очень умный человек, к тому же обладающий внутренней силой, но, в тоже время, в разговоре не чувствовалось никакого превосходства с её стороны, не было и напускной простоты. И я ей доверяю.

В обед позвонил Дениска, сказал, что после обеда приедет Илья к нему, так как мать с ним передала чистые вещи и какие- то гостинцы. Пришлось договариваться с Павлом, чтобы он забрал Сакатова с камнями и отвёз нас в Северный.

День выдался на самом деле суматошный, потому что часа в три позвонил Илья. Они с Дениской пошли прогуляться к одинокому дереву, и когда проходили мимо складов, то их настигла настоящая пыльная буря.

— Наш ветряный друг имеет слабость к собакам. — Илья засмеялся — Потому что, сразу после пыльного душа, он вывалял Бобика в мазуте.

— О, боже! Илья, пожалуйста, скажи Дениске, чтобы сразу его попробовал отмыть. И не давайте ему вылизывать себя.

— Как? Язык примотать к носу?

— Просто держите его на руках.

— Такого мазутного? Оля, это собака, а не ребёнок. И радуйся, что он не умеет говорить. То его хозяйка по приезду бы узнала, насколько он интереснее провёл свой отпуск, чем она свой.

Потом снова позвонил радостный Сакатов. Людмила Савельевна отдала ему камни, монеты и сушеных ящериц. Остальные монеты тоже обещала вернуть, если только племянник их не продал.

Вечером Павел привёз нас с Сакатовым в Северный. Когда я увидела Бобика, я закрыла рукой себе глаза, не в силах смотреть на это чумазое чучело. На боку у него было огромное коричневое пятно, и пахло от него, как от старого трактора. Дениска сказал, что он его намыливал раз пять, но пятно становилось всё больше и больше. Илья посоветовал купить другую собаку, такую же, но чистую.

Мы позвали Валентину и Ларису Николаевну к себе. Когда они спустились, Сакатов разложил на столе копию картины с нарисованными на ней стрелками. Смысла в этих стрелках не было никакого. Скомканные листки были пронумерованы, первые шесть цифр находились к ближайшим к нас листкам, а седьмой и восьмой номер был у листков на заднем плане. Стрелки шли от первого листка до шестого потом к седьмому и далее к восьмому, и снова к первому, потом шёл второй круг стрелок в такой же последовательности.

— И где логика? — спросил Илья — Можно было просто пронумеровать. Зачем стрелки-то?

— Я тоже не понял сначала, но потом внимательнее присмотрелся, и понял кое-что. Вот посмотрите сами. — Сакатов торжествующе нас оглядел.

Мы все уставились на рисунок. И я тоже поняла:

— Они как шифр. Смотрите, четыре первые стрелки короткие, а потом две длинные стрелки, хотя листки в этой куче находится буквально друг на друге, потом одна короткая стрелка, потом одна длинная, затем короткая и пять длинных. Шестнадцать знаков, и два круга, каждый из которых по восемь стрелок. После третьей короткой стрелки идёт маленькая чёрточка, которая будто отсекает эти три знака от следующих, потом такие отсечки ещё шесть раз повторяются. Семь букв. Это азбука Морзе. Дениска, найди в интернете азбуку Морзе, посмотрим, что Понин тут записал, если мы правильно это поняли.

— А причём тут азбука Морзе? — Удивился Дениска — Когда делали бахлаватку, никакой Морзе ещё не родился.

— Так это Понин зашифровал секретную информацию, которую ему Аникий открыл, чтобы никто другой не смог её прочитать.

— Молодец Ольга! — Сакатов развернул листок к себе — Это я сразу понял, поэтому отставить искать Морзе в интернете, я всё уже нашёл. Там написано «с ветром». Но обратите внимание на эту жирную точку в середине рисунка. На картине здесь стоит солонка. Это как кнопка открывания. Осталось только правильно всё это исполнить.

— С ветром? Как это? — Спросила я.

— Мне кажется логичным, что ритуал открывания картины, в которой находится такой предмет, как бахлаватка, связан с ветром. Может надо дуть на неё, пока рукойводишь от листка к листку.

Он начал дуть на листок и последовательно дважды обвёл все листки указательным пальцем, потом поставил палец на точку.

— Может так — Он повернулся к Валентине — Понин так делал?

Она задумалась.

— Я не помню, чтобы он водил рукой по картине. И он со мной постоянно разговаривал, мне кажется, он не мог дуть на картину.

— Как же тогда понимать фразу «с ветром»? — Сакатов потёр рукой подбородок.

— Он мог это сделать до того, как пришла Валентина. Мы ведь так и предполагали раньше. Давайте пойдём к картине и попробуем проделать это на ней. — Предложила я — Лариса Николаевна, вы ведь всех знаете в посёлке? Алексей Александрович Вам даст листок с изображением бахлаватки, может Вы поспрашиваете о ней? Анна сказала, что она где-то рядом. И она ещё сказала, что тот, у кого она сейчас находится, как бы ни в своём уме.

— У нас тут весь посёлок не в своём уме! — вздохнула Лариса Николаевна — Конечно, давайте рисунок, я расспрошу.

Сакатов протянул ей листок с рисунком бахлаватки. Она очень похожа на короткую и толстую дудочку, слегка сужающуюся к одному концу. Что там, интересно, у неё внутри, если она обладает такой немыслимой силой, забирающей душу у человека?

— А я предлагаю — сказал Илья — чтобы ты, Ольга, сначала связалась с Анной, чтобы уточнить, правильно ли мы поняли эту схему открывания картины. Что-то мне кажется, что Понин тут перемудрил с этой азбукой Морзе, а может, уже свои какие-то опыты ставил.

— Или сам сначала пытался алгоритм открывания вывести, учился. — Подсказала я.

— Тоже верно, может тоже сначала не мог открыть. — Согласился Сакатов — Да, и монеты Анне надо передать. И спросить, как достать монету, которая уже много лет портит жизнь.

— И про чёрных ящериц пусть расскажет. — Добавил Дениска.

Сакатов достал из сумки две каменные плоские пластины и положил их передо мной на стол. Я взяла их и попыталась разделить. Они, в самом деле, были словно примагничены друг к другу. Я их с усилием разделила, но чувствовала руками, как они тихонько гудели, стремясь снова соединиться друг с другом. Я повертела их в руках и снова соединила. Ничего не произошло. Тогда я положила оба камня на ладонь и прикрыла их рукой. Теплая вибрация камней пошла по моим рукам, наполнила меня, я закрыла глаза и представила Анну. Что-то изменилось в воздухе, будто пробежала волна, я открыла глаза и увидела прозрачный силуэт Анны, стоявший возле окна.

— Добрый вечер! — Просто сказала она и шагнула к нам. Сделав пару шагов, она протянула ко мне руку, в которой были такие же камни. Я протянула ей руку со своими камнями. Анна положила их на мои, и раздалось легкое щелканье. В тот же момент она стала настолько реальной, насколько реальны были все мы, находящиеся в этой комнате. С появлением Анны, словно свежий горный воздух заполнил всё пространство.

Я представила Анне всю нашу команду, а она с улыбкой протягивала каждому руку, внимательно вглядываясь в глаза, словно читала человека, но это было не обидно, а наоборот, участливо и с пониманием. Илья соскочил и уступил ей место за столом.

— Ну вот, я же обещала тебе, что попью с вами чай! — Она села и ещё раз нас всех оглядела — Хорошо, что вы все вместе пытаетесь справиться с вашей проблемой. Хочу перейти сразу к делу. Валентина, у кого вторая монета?

— У Михаила Терентьева, но он умер, завтра похороны. — Ответила Валентина.

— А где тело?

— В городе, в морге. Завтра утром привезут прощаться к подъезду, а потом на кладбище.

Лариса Николаевна добавила:

— Кладбище в пяти километрах отсюда.

— Нет, надо всё сделать до кладбища. — Анна повернулась к Валентине и внимательно посмотрела ей на лоб, потом положила на лоб руку — Странно, монета не реагирует на меня. — Она убрала руку и продолжила — Так вот, как только выгрузят гроб с телом у подъезда, встаньте с левой стороны от него. Положите свою руку ему на руку, и мысленно соедините обе монеты. Почувствуете лёгкую вибрацию во лбу и в руке. И начинайте не спеша тянуть обе монеты к себе в ладонь. Его монету из его руки, а свою монету со лба через всю руку к ладони. Вы поняли?

— Не очень. Больно сложно. — Растерянно ответила Валентина — А вдруг не получится?

— Получится. Монеты всегда тянет друг к другу. Главное, это сосредоточиться на них, подтолкнуть их друг к другу. Как только почувствуете обе монеты в руке, сразу же разделите их, можете одну монету переложить в другую руку. Как только они перестанут гудеть, положите их в карман и идите домой. Ни с кем не разговаривайте, не оборачивайтесь, что бы Вам не привиделось. Зайдёте домой, положите их в воду. И всё. Вечером я их у Вас заберу.

— Анна, — обратился к ней Сакатов — несколько монет сейчас находятся у племянника Людмилы Савельевны, дочери Понина. Того самого Понина, который и обокрал вашего дедушку. Этот племянник пообещал привезти их, но очень неохотно. Может мне съездить за ними? Пока он не натворил дел.

— Алексей Александрович, я думаю, что монеты порастеряли за долгие века часть своей силы. И пример тому Валентина. Монеты питаются энергией людей, забирают у них жизненные силы, но они уже не могут управлять людьми, как раньше. Так что, если монеты просто лежат, то максимум что они могут, так это приносить неосознанное беспокойство. Но вы подскажите родителям этого молодого человека, чтобы они забрали их у него и положили в воду до тех пор, пока не передадут их нам. Валентина, а чтобы Вам было легче сосредоточиться на монетах, Вы вспомните, как они выглядят.

— Я никогда не забывала, как они выглядят, — ответила Валентина — перед глазами всегда стоят.

— Это что касается монет, — продолжила Анна — а что касается бахлаватки, то её надо найти. Я Ольге говорила, что она где-то рядом. Можно, я посмотрю на го́рит? — Видя наши недоумённые лица, пояснила — Картину, где находилась бахлаватка?

Лариса Николаевна принесла картину. Анна мельком взглянула на неё и повернула изнаночной стороной вверх. На обратной стороне на холсте было несколько пятен от огня. Анна хмыкнула:

— Не раз, видать, нашу бахлаватку таким же образом искали.

Она отстегнула у себя с манжеты кофточки булавку, подцепила одну ниточку с холста, вытянула её на пару сантиметров, и попросила спички. Я сходила на кухню, принесла коробок и протянула ей. Он чиркнула спичкой и осторожно поднесла её к нитке. Нитка загорелась, в воздухе запахло серой. Огонь пробирался по нитке медленно, его как будто ветром отдувало от холста. Потом он дошёл до картины и погас.

— Вот и хорошо, завтра тот, у кого бахлаватка, с радостью от неё избавится. — Удовлетворённо сказала Анна.

— Как это? — Спросили мы с Сакатовым хором.

— Все сквери связаны между собой нерушимо, и разорвать эти узы почти невозможно. — Ответила нам Анна, развернув картину лицевой стороной вверх — По сути, они одно целое. Думаете, почему Валентина приехала сюда, в Северный? Конечно, она думает, что это её решение. Но на это повлияло несколько факторов.

В этот момент на кухне у меня захлопало от ветра раскрытое окно. Я побежала его закрыть и увидела, что поднялся сильный ветер. Молодые берёзки, растущие напротив окна, сгибало чуть ли не до земли. Я плотно закрыла окно и вернулась в комнату. Анна понимающе посмотрела на меня и продолжила:

— Во-первых, она не могла жить на одном месте, постоянно спасаясь от Сиверки. Он гнал её. И ему надо было, чтобы Валентина вернулась сюда, где живёт его брат Павел. И во-вторых, это нужно гориту, ну или картине, для того, чтобы бахлаватка была с ним. И она тоже не может без своего футляра, постоянно зовёт его. Горит для бахлаватки вроде аккумулятора, её силы тают без него. Валентина могла уехать в десяток других мест, она и ездила по всей стране, да только, сколько бы она не бегала, рано или поздно, она бы приехала сюда. И вот сегодня горит выпустил мощный импульс для бахлаватки, он испытал стресс, если можно это назвать человеческим словом, и она моментально получила его. Поэтому завтра Лариса Николаевна может идти и спрашивать про бахлаватку без этого рисунка. Просто, обходите все квартиры и спрашиваете, например: «Нет ли у вас дудочки? Очень нужно». И человек, даже если уже давно забыл, что он когда-то нашёл эту дудочку, сразу вспоминает про неё и, самое главное, он готов её отдать. Это же волшебные вещи, не удивляйтесь!

Мы на самом деле сидели с удивлёнными лицами. Анна продолжала:

— Нам можно было бы даже не искать бахлаватку, через некоторое время, этот человек нашёл бы повод, вернее бахлаватка нашла бы его, и он сам бы пришёл и принёс её, но у нас мало времени. Сиверко, который тоже связан с горитом, услышал его зов. Мы сейчас его немного успокоим, чтобы он нам не очень мешал к подготовке к ритуалу, но это ненадолго. Поэтому нам нужно торопиться.

Она повернулась ко мне:

— Оля, дай мне твою руку.

Я протянула ей руку и она, взяв её, сказала мне:

— С этого момента, и до того, как мы проведёт ритуал, ты не должна наступать на порог, когда входишь в любую дверь, снять все украшения с себя и не завязывать узлов.

После этого она проколола булавкой мне безымянный палец и выдавила каплю крови на солонку в картине, но соль не окрасилась в красный цвет, она осталась такой же белоснежной, как и раньше.

— Достань щепотку соли. — Сказала она — И выбрось её за окно.

Я секунду помедлила и протянула руку к солонке. Ранку зажгло, я почувствовала под пальцами соль, крупную и холодную. Я захватила из солонки немного соли. Меня охватило чувство нереальности. В моей руке действительно была соль, а в солонке остался след от моих пальцев. Я встала, прошла на кухню и открыла окно. В лицо мне ударил сильный порыв ветра. Я бросила за окно соль. Ветер подхватил её и поднял вверх. Раздался вздох, тяжёлый и обречённый. И наступила тишина.

— Странно, — сказала я Анне — на картине, которая вызывает ветер, есть соль, которая его утихомиривает. Это действительно странно.

— Ничего странного в этом нет, — возразила Анна — у создателя должен быть инструмент укрощения своего создания, если что-то пойдёт не так. А вообще-то, бахлаватка изначально не относилась к скверям. Когда-то, очень давно, я затрудняюсь даже приблизительно назвать век, её создали для защиты своих поселений последние друиды. Они добровольно становились воздушными воинами, неуязвимыми и стремительными, невидимыми и непобедимыми. И тайной были окутаны эти доблестные защитники. Когда очередной враг был побеждён, они снова становились людьми, и продолжали заниматься своими мирными делами. Но, как всегда бывает, нашёлся отступник среди учеников друидов. Завладел он бахлаваткой, стал думать, как управлять ветром, как извлечь для себя пользу. Тогда он и создал горита для бахлаватки, чтобы ветра не самостоятельно принимали решения, а чтобы служили ему. Вот и соткал он из чёрных заклятий заговор подчинения. А следующие колдуны, в руки которых попадал горит, каждый искажал и изменял заговор, подрабатывая его под себя. Тогда и возникла соль посреди заговоров, чтобы было время накинуть уздечку на особо неуправляемые ветра.

— Сейчас я смогу брать из горита и соль и заговоры? — Спросила я.

— Да, только надо увереннее это делать, не видя перед собой преграды в виде плоского мира.

— А мы у Понина видели шпаргалку и в ней отмечено, что картину, то есть горит, надо открывать с помощью ветра. — Сакатов показал рисунок со стрелками — Значит, он ошибался, или специально дезинформацию нам оставил?

— Нет, всё правильно. Ветер направляют в бахлаватку, так сказать, будят её перед ритуалом слияния с человеческой душой. — ответила Анна — Не очень понятно сказала, да? По-другому скажу. Прежде чем вытянуть из человека душу, в бахлаватку заключают ветер, там он становится агрессивным, чёрная сущность бахлаватки преобразует его в своё орудие, и тогда он готов слиться с душой человека. А ритуал происходит так. Человек ловит ветер, направляет его к гориту, а бахлаватка затягивает его в себя. Потом человек достаёт бахлаватку и ждёт последнего вздоха своей жертвы. Или ждёт рождения младенца, чтобы забрать его первое дыхание. Так и появляется Сиверка. Потом, чтобы обрести власть над Сиверкой, надо перевернуть бахлаватку и вдохнуть в него своё дыхание, тогда он становится послушным слугой, готовый выполнить любое желание хозяина. Но если не угадать с моментом, когда последний или первый вздох уже затянут в бахлаватку, то Сиверка сам вылетит из бахлаватки, не запечатанный дыханием хозяина, и тогда, как говорится, ищи ветра в поле. Большинство таких свободных Сиверок обитают на морских просторах, они не контактируют с людьми, они забывают со временем о своих близких, и лет через сто развеиваются, не цепляясь больше за свою, такую странную, жизнь. То, что произошло с вашим Сиверкой, это очень редкое явление. Откуда он узнал, что можно отнять тело у кровного родственника, это для меня загадка. Но мы многое не знаем о скрытых силах этого артефакта. Не все знания о нём дошли до наших дней.

— А что ещё интересно, — снова заговорил Сакатов — так то, как он может говорить? Он же не принимает никакие обличия. Чтобы их принимать, надо быть колдуном. А он просто выросший ребёнок, который стал ветром совершенно неподготовленным к этому.

— Он может принимать обличия тех предметов, которые захватывает. — Ответила на его вопрос Анна — Например, какие-нибудь насекомые, мелкие птицы. И размер у него может быть очень огромным, если он захочет кого напугать. Надолго он не сможет держать форму, но на несколько минут вполне справится.

— Нашего Бобика несколько раз покрутил в воздухе. — Илья кивнул на спящего у ног Дениски Бобика — Он и его обличие может принять?

— Нет, это ему не по силам. — Успокоила нас Анна — На сегодня, пожалуй, хватит. А завтра вечером я снова приду к вам в гости.

— А как же чай? — спросила я.

Анна засмеялась:

— Я пошутила насчёт чая. Я ведь сейчас в двух местах сразу, и у вас, и дома. Не буду рисковать, вдруг не смогу вернуться? Это моё первое путешествие. Ольга, я хотела тебя спросить, у тебя сейчас при себе охранный амулет?

— Да. — Подтвердила я — А что, ты почувствовала?

— Когда капнула твою кровь на солонку. Гориту это не очень понравилось, сопротивление я от него почувствовала. Он же рассматривает вторжение твоё, как обретение нового хозяина. Лучше будет, когда в следующий раз будешь доставать из него заговор, амулет сними с себя. Очень уж он у тебя сильный.

Мы попрощались с Анной, потом мы с ней разъединили свои камни, и она медленно растворилась в воздухе.

— Гудини отдыхает! — Восторженно произнёс Илья — Вот как, скажи на милость, это возможно!

— Чудеса невозможно изучить, разложив их по полочкам, на то они и чудеса! — Сакатов снова посмотрел на обратную сторону горита — Вот вроде пустяк, она просто зажгла нитку, а сразу такой резонанс. И Сиверко заволновался, и бахлаватка активизировалась.

— После похорон сразу и пойду искать её, — сказала Лариса Николаевна — Возьму на всякий случай рисунок ваш, подстрахуюсь.

— Мама, я с тобой пойду. — Сказал Павел — Завтра в городе с утра куплю венок, приеду, и целый день здесь буду. На работе договорюсь. Я решил папе ничего не говорить про то, что написал Михаил в дневнике, зачем его расстраивать. Я всё равно считаю его своим настоящим и единственным отцом.

Лариса Николаевна подошла к Павлу и обняла его. Валентина повернулась к Сакатову:

— Я не спросила у Анны, мне можно будет вернуться на поминки, когда я монеты в воду опущу, или не выходить из дома, с ними сидеть?

— Конечно можно, она ведь сказала, как их нейтрализовать, а потом делайте что хотите. — Ответил он ей — И ещё, Лариса Николаевна, зачем вам по квартирам ходить? Весь свет вашего посёлка соберётся завтра в столовой на поминки. Может Вам сказать слово за столом, и заодно спросить про дудочку. Решить проблемы одним разом.

Павел ответил за мать:

— Ладно, там разберёмся. Поехал я домой, завтра, как только куплю венок, сразу еду сюда.

Илья тоже засобирался, мы с Дениской пошли его проводили, потом немного погуляли с Бобиком. Возле подъезда нас дождались Валентина с Ларисой Николаевной, мы немного поболтали с ними и разошлись. Я заметила, насколько стали спокойнее обе женщины. И хотя у Валентины всё ещё не была снята монета, но она изменилась, исчезла враждебность и настороженность, даже разговаривать она стала по-другому. Всё-таки, в который раз убеждаюсь, что дух человеческий очень силён, главное настроиться на победу, и сделать первый шаг. Дома мы набрали тёплой воды в ванну, я вылила туда полфлакона средства для мытья посуды и поставила туда Бобика. Вкус воды Бобику понравился, он старался побольше отпить из ванны, а пену хватал пастью. Я потихоньку драила его мазутное пятно. Особо засушенные клочки я просто выстригла. Илья мне предложил сводить Бобика в собачью парикмахерскую, но запись там была за неделю вперёд, а Наташа приезжает уже через три дня. Потом я сняла серёжки и браслет, убрала их в сумку. Цепочку сняла, повесив крестик на толстую нитку. Крестик не украшение, а с ним мне спокойнее.

Утром я успела выгулять Бобика, спокойно собралась, и пришла минут за десять до электрички на станцию. Мимо пронёсся поезд Москва-Владивосток. Вот бы сесть на него, и шесть дней до Владивостока мирно покачиваться на верхней полке, пить чай в фигурном подстаканнике, выходить погулять на остановках на перроны незнакомых городов, болтать с соседями по купе, слушать их истории. Замечталась так, что чуть не пропустила свою электричку. Павел стоял на платформе, отдохнувший и выспавшийся. Как я и думала, сегодня Сиверко никому не мешал спать. Павел был в чёрном к строгом костюме, светлой клетчатой рубашке, и в начищенных до блеска ботинках.

— Я сегодня проснулся с чувством жалости к Мише. Если я вчера ещё злился на мать, что она меня попросила прийти на похороны, то сегодня я сам хочу проводить его в последний путь и попросить у него прощения.

— За что? — Удивилась я — Ты же не знал, что он твой отец.

— Мы привыкли делить людей на своих и не своих. Вот за это и попрошу прощения.

Я поняла, что он хотел сказать. Хороший парень, этот Павел. Пусть он не может это высказать словами, но внутри он всё правильно решил.

Я даже успела заскочить домой перед открытием аптеки. В десять позвонила Валентина и сказала, что монеты уже у неё, она их только что положила в тазик с водой, и в данный момент идёт обратно на похороны. Вот и хорошо, подумала я, одно дело сделано. До вечера время тянулось очень медленно, даже Сакатов мне не позвонил. На пороги я старательно не наступала, узлы не завязывала.

Вечером Илья с Сакатовым заехали за мной, и мы поехали в Северный. Валентина и Лариса Николаевна были уже дома. На видном месте, посреди стола лежала бахлаватка. Мы вертели её в руках, удивляясь простоте и незамысловатости конструкции, а в это время, Валентина с Ларисой Николаевной, нам рассказали про похороны.

Валентина была очень бледной, почти белой, нос у неё заострился, и губы почти не выделялись на лице. Оказывается, совсем не просто было собрать обе монеты в свою руку. Она сказала, что как только начала сосредотачиваться на монетах, лоб у неё горел так, будто поставили клеймо. Ларисе Николаевне пришлось подхватить подругу под вторую руку, потому что она увидела, как побледнела и качнулась Валентина, когда положила свою руку на руки Михаила. Соседи уже начали шептаться за их спинами, а монета на её лбу только чуть тронулась с места и начала очень медленно опускаться где-то внутри руки к ладони. И вот уже, когда её монета почти упала в ладонь, Мишина рука дёрнулась и упала, стукнув о край гроба. Валентина сжалась, как от удара, но тут же почувствовала Мишину монету у себя в ладони, следом появилась и её монета. Она отошла от гроба, А Лариса Николаевна с бабой Маней, кинулись к Мише, положили его руки на грудь, прикрыли простынкой и заняли место Валентины. Народ потихоньку собирался прощаться со своим земляком. Пришло человек шестьдесят. Конечно, не обошлось и без курьёзов. На кладбище, когда опустили гроб в могилу, один из весёлой магазинной компании свалился вслед за брошенной горстью земли в могилу. Когда его пытались вытащить, он упирался и кричал, чтобы его похоронили вместе с Витькой. Когда его достали и деликатно поправили, что хоронят не Витьку, а Михаила, он округлил от удивления глаза и спросил: «А почему тогда в гробу Витька лежит?» Какой- то шутник из толпы тихо ответил, что Мишка с белочкой в нижнем ряду. Потом всех на автобусах привезли на обед в столовую, где был накрыты столы. В общем, проводили Мишу честь по чести. Лариса не стала во всеуслышание спрашивать про бахлаватку. Она вызвалась раздавать на помин носовые платочки, и каждому, кто подходил к ней, она тихо шептала: «Жалко, дудочку Миша потерял, вот бы найти её на память». И один человек откликнулся. Это был наш сосед Алим. Правда, уже после похорон, когда Лариса Николаевна зашла к нему за бахлаваткой, ей пришлось выслушать про весь список бандитов посёлка Северный, с перечислением всех украденных вещей, но это того стоило. Бахлаватка была у нас. Сакатов, после того как всю её рассмотрел, от нетерпения меня подгонял, чтобы я быстрее положила её в горит. А я всё не решалась, боясь повторить вчерашний опыт проникновения внутрь. Просто меня обуял какой-то детский страх, что, если а я суну руку внутрь, меня за неё схватят. Я снова взяла бахлаватку, подошла к гориту и положила её на скатерть рядом с солонкой. Бахлаватка, как только я убрала руку из горита, стала тусклого серого цвета, тень от неё вытянулась влево, как и тень от солонки.

Мы все стояли возле картины, разглядывая её так, словно увидели впервые.

— Рамка! — Воскликнул Сакатов — Смотрите, что с ней.

— А что с ней? — Начал было Илья и замолк.

Рамка на картине из тёмной и потрескавшейся, стала коричнево-красной, и на ней не было ни одного скола.

— Ого! — Павел заглянул в комнату и показал пальцем на картину — Там внутри включили свет! Теней от предметов раньше не было.

Точно, я вспомнила, не было раньше никакой тени от солонки. А сейчас, хоть источник света был не понятен, но свет лился справа.

— Похоже, что свет идёт от свечи, — сказала Валентина — поэтому тень не очень чёткая.

— Анна же сказала, что горит это вроде аккумулятора. — Илья почти вплотную приблизился к картине и внимательно разглядывал её — Пока не было бахлаватки, он был в режим экономии. Как только она вернулась, он освещение включил. Очень умно. И экономно. Оля, а ты можешь её снова достать?

— Зачем? — Удивилась я.

— Проверить, выключит он свет или нет.

— Не буду я ничего проверять. Тебя в детстве не учили что ли, что с огнём играть нельзя?

— Интересно ведь. Как-то он незаметно включил освещение, мы даже не успели этот момент зафиксировать.

Вдруг Валентина повалилась на бок, мы не успели её подхватить, и она упала на пол. Илья взял её на руки и положил на кровать. Лариса Николаевна начала искать пульс, отправив Дениску в кухню за водой. Валентина лежала белая, как мел. Дыхание было учащённое, веки подрагивали. Лариса сбегала за нашатырём и, намочив в нём ватку, сунула её под нос Валентине. Она дёрнулась и чуть приоткрыла глаза. Я в это время поправляла под её головой подушку и отпрянула от неожиданности. Все белки глаз были красными от лопнувших сосудов. Она снова закрыла глаза и тихо простонала.

— Валентина, что у тебя болит? — Спросила я её.

Она чуть пошевелила пальцами руки и снова замерла.

— Я вызываю скорую, — сказал Павел — может, у неё с сердцем плохо.

— А где монеты, которые она положила в воду? — вдруг спросил Сакатов — Я хочу на них посмотреть.

— Они в ванной, в тазике. — Ответила Лариса Николаевна.

Мы с Сакатовым пошли в ванную, где и увидели тазик с водой и на дне его две монеты.

— Тебе не кажется подозрительным… — Начала я.

— Что одна блестящая, а другая чёрная? — Продолжил он — Да, очень странно.

— Может чёрная монета была у Терентьева? Он же умер. И монета почернела.

— Не знаю. А может у Валентины она была? Она столько лет подвергалась атаке Сиверки, он мог воздействовать на монету.

— Надо дождаться Анну, она больше нас понимает в этом.

Минут через двадцать приехала скорая. Мы сидели в большой комнате, а врач был возле Валентины. Он вышел к нам и сказал:

— Мы должны её забрать с собой, у неё, похоже, гипертонический криз, но ещё на это накладываются неясные симптомы, похожие на внутреннее кровоизлияние. Документы приготовьте, полис и паспорт.

Илья с Сакатовым помогли вынести Валентину на носилках из квартиры и скорая уехала. Лариса Николаевна села в машину к Павлу, и они поехали за ней.

— Ну вот, — грустно сказал Дениска, когда уехала скорая, — уже двое сегодня пострадали.

— А кто ещё? — спросил Илья.

— Бобик не встаёт, лежит грустный. — Ответил Дениска, и мы все посмотрели на Бобика.

Он, видя наше внимание к нему, вяло шевельнул хвостом и снова положил голову на лапы.

— Он ведь не умрёт? — Снова спросил Дениска.

— Не пугай тётю Олю, — сердито сказал ему Илья — это он моющих средств наглотался. Надо ему чистую воду поставить, пусть пьёт. Можно немного туда бросить соли или марганцовки. Оля, выходи из ступора. Всё будет нормально.

Дениска налил полную чашку воды и поставил рядом с Бобиком, тот пару раз лакнул из неё и снова лёг.

— Ну что, вызываем Анну? — Спросила я — У нас всё готово. Монеты в воде, бахлаватка в го́рите.

Глава 5. Брат

Мы спустились к нам на первый этаж, захватив с собой тазик с монетами и горит в обновившейся рамке. Я достала камни. Анна появилась сразу, опять выплыв к нам из воздуха, и оставалась воздушной, пока мы с ней не соединили наши камни. Видя наши расстроенные лица, она поинтересовалась, что у нас случилось. Я рассказала ей про Валентину и показала ей монеты. Она достала из воды монеты, положила их на ладонь и прикрыла глаза. Потом открыла глаза и грустно покачала головой:

— Мне очень жаль, но Валентина не переживёт эту ночь. Слишком долго она подвергалась воздействию монеты. Это подорвала её силы. И она уже не борется за свою жизнь.

Мы стояли вокруг неё, не зная, что говорить. Первым очнулся Сакатов:

— Так это её монета чёрная?

— Да, как только посветлеет, значит, Валентины больше нет.

— Но почему? — Спросила я — Неужели ничего нельзя сделать?

— Нет, нельзя помочь человеку, который сам себе не может помочь. — Она снова грустно покачала головой — Дело в том, что Понин, когда заключил в неё монету, перевернул её аверсом, то есть лицевой стороной внутрь, а так делают на смерть. Монета начинает разрушать человека и на физическом уровне тоже. Столько лет глаза демона воздействовали негативно на неё, она сопротивлялась, но это была заведомо неравная борьба. Даже с учётом того, что монеты уже не обладают той силой, которая была в них заложена с самого начала.

— Значит, монету не надо было из неё доставать? — Снова спросила я.

— После того, как у одной из парных монет умирает носитель, симбиоз второй монеты со своим носителем тоже длится не долго. Обе монеты, почти всегда, в одно время оказываются под землёй. А оттуда их забирает тот, кто создал их. Вот такой вот путь. Поэтому хранители, когда в их руки попадают монеты, стараются не закапывать их в землю, потому что через некоторое время они снова всплывают в чьих-то руках. У меня, к сожалению, нет контейнера для них, но мы с дедом Власимом обязательно что-нибудь придумаем. Без него мне не справиться. Понин мог по незнанию монету не той стороной поместить. Видимо, поэтому и связь монет была не такая сильная, так как одна монета работала на внешние события, а Валентинина монета усиливала только её внутренние переживания и страхи.

Анна опустила обе монеты в воду. Мы горестно молчали, понимая, что в этой ситуации никто не может помочь Валентине. Потом Анна сказала:

— Всегда жалко тех, кто пострадал от скверны, но ничего не происходит в жизни просто так. Наши маленькие промахи и грешки идут за нами, обрастая, как снежный ком новыми маленькими промахами, а иногда и не маленькими. И любой скверне легче прилипнуть к тому, кто уже открыл себя злу. Даже если это всего лишь узенькая царапинка на большом сундуке добра. Но мы должны помнить, что душа у человека вечна, поэтому у всех есть шанс всё исправить. К сожалению, это может быть только в другой жизни. Мы с дедом Власимом часто говорим на тему жизни и смерти. И я всегда чувствую в его словах горечь, когда он вспоминает то, что не успел доделать в этой жизни, не сумел подбодрить того, кто в этом нуждался, не защитил того, кого в силах был защитить. Но он всегда заканчивает наши разговоры фразой, которую я хочу вам сейчас сказать. Может, она вам и покажется слабым утешением, но поверьте, смысл её вы всё равно поймёте, рано или поздно. Он говорит: «Время наших ошибок не вечно, его обязательно сменит время нашего раскаивания. Даже если между ними проведут черту». А дед Власим, поверьте мне, знает, что говорит. Он уже за чертой.

Она взяла горит в руки и сказала:

— Ну что ж, пора Сиверке тоже обрести покой. Ольга, теперь всё будет зависеть только от тебя. Сегодня вечером ты должна будешь поставить ловушку для нашего упрямого ветра.

— С мёртвой птицей? — Спросила я.

— Нет, мёртвая птица привязывает Сиверку к определённому месту, но практически его не ослабляет. Алексей Александрович, у Вас с собой наши маленькие помощники?

— Ящерицы-молохи? Конечно, я собирался вам сегодня их передать. Я так и не нашёл по ним ничего. Какие-то таинственные особы они, видать, не любят внимания к себе. — Сакатов достал из своей сумки бумажный пакет. — Интересно было бы узнать, что это за артефакты.

— Мы тоже мало про них знаем. А они про нас, похоже, знают всё. И ещё. Они живые. — Она достала одну ящерицу-молоха из пакета и положила на стол, потом погладила её по колючей спинке.

Мы не сводили глаз с чёрной засушенной ящерицы. Она не подавала признаков жизни.

— Наша земля не является родным домом этим путешественницам. Откуда они, где их родина, как они к нам попали, зачем они здесь, надолго ли, на эти вопросы они никогда нам не дадут ответа. Похоже, это один из самых неизученных артефактов на земле. Дело в том, что ни к оберегам, ни к скверям однозначно отнести их нельзя. Они могут помогать людям, а могут их погубить. И они это делают не потому, что они оценивают человека как хорошего, или как плохого. А потому, что у них свои законы, по которым они действуют. Они видят гораздо дальше, чем даже многие ясновидцы. Иногда то, что нам кажется добрым, на деле оборачивается большим злом. Эти молохи, которые сейчас перед нами, может уже не одно столетие находятся в таком вот спящем режиме.

— А как они попали к вам? — Спросил Сакатов.

— У отца деда Власима, Тихона Вешанина, была скобяная лавка и кузница в городе Камень — на-Оби. Жил он не бедно, но богатство своё не складывал в сундуки и не ездил кутить в столицу, а занимался благотворительностью. Построил школу для бедных, в доме у него постоянно жили сироты, старики, он никому не отказывал в помощи. К нему всегда приходили люди, попавшие в тяжёлую жизненную ситуацию, он помогал им, и деньгами, и советом. И набожный был, без молитвы за стол не садился. К тому времени он со своей женой прожил уже двадцать лет, а детей у них не было. Очень это его расстраивало. И вот, однажды, ранней весной, поехал он с двумя своими жильцами на закладку новой церкви в дальнюю деревню, название её не помню, но до неё был день пути, и они планировали к вечеру уже туда добраться. Вёз он пожертвование на строительство церкви и икону «покрова Святой Богородицы», которую заказал у иконописца в Сергиево-Посадской лавре. Снег только сошёл, дороги были размыты, ехали они медленно, несколько раз телегу приходилось вытаскивать из липкой грязи и толкать на сухое место. К вечеру поняли они, что заночевать придётся или в лесу, или сделать крюк к скиту, поселению небольшому, в котором жили отщепенцы. Отщепенцами в городе называли общину, которая не признавала православную церковь, у них была своя вера, свои обычаи, свой уклад жизни. Откуда они пришли никто не знал, но прижились, никому не мешали, и им никто не мешал. Они приезжали в город торговать пушниной, мясом, иногда привозили камнерезные изделия. На вырученные деньги покупали всякую хозяйственную утварь, в скобяной лавке у Тихона тоже не раз бывали, знали его. Вот он и решил заночевать у них, а с утра пораньше поехать дальше, в деревню. Свернули они на дорогу, которая вела к скиту, проехали немного и вдруг почувствовали запах пожара. Тихон стеганул свою Ждану, и та помчалась во весь опор. Стал виден дым над лесом, а потом услышали они крики людей. Выехали они на большую вырубку, где стоял скит и увидели, что он весь огнём полыхает. Люди суетятся, пытаются тушить, да где там! Тихон с мужиками соскочили с телеги, кинулись открывать конюшни, скотину выпускать, в дома заглядывать, вытаскивать тех, кто сам не смог выйти. Долго они помогали, Тихон опалил весь правый бок, правую сторону лица, руки все были в волдырях, а один из его жильцов спас мальчонку малого, выкинул его из двери, но сам выйти уже не смог, упала потолочная балка, следом провалилось всё перекрытие и погребло его. Многие той ночью погибли такой страшной смертью. Выгорело всё поселение, остался только сеновал, который стоял на отшибе. Там и собрались все оставшиеся в живых под утро. Сил не было даже животных согнать в стадо, и они разбежались. Тихон поспал пару часов, разбудил ещё несколько мужиков, и они целый день собирали по лесам испуганных животных. А к вечеру, как назло, ударили заморозки, снег повалил, а в сарае одни щели, не приспособлен он для жилья. Тихон собрал их всех, и повёз к себе домой, в город. Детей и стариков на телегу посадили, по очереди ехали, впереди стадо гнали. Вот так и дошли почти за сутки до его дома. Всех обогрели, в бане намыли, накормили и разместили в большом и гостеприимном доме Тихона. Он через неделю всё-таки съездил в дальнюю деревню, отвёз обещанную икону и пожертвование. Поселенцев, нуждающихся в лечении, лечил земской доктор. Жили в общем доме мирно, поселенцы молились своим богам, Тихон их за это не осуждал, мало ли кто во что верит! И другим не давал их обижать. А к лету он помог отстроить новое поселение для погорельцев. Купил большую делянку леса, сам с ними валил деревья, вместе с ними строгал, пилил, плотничал. Работали без выходных, с раннего утра до поздней ночи. Когда закончили строительство, переехали его поселенцы к себе, и пригласили его на праздник, чтобы отблагодарить за доброту его. Приехал Тихон со своей женой к ним, а у них столы накрыты, они его ждут, самое лучшее выставили, не поскупились. Они радуются новому своему дому, а Тихон ещё больше их рад. А вечером засобирался Тихон домой, уже и на двор вышел, и тут подошёл к нему старичок, вроде как похож на азиата, бородёнка тощенькая на подбородке торчит, и глаза с хитрым прищуром. Тихон посмотрел на него, да только припомнить не мог, вроде и не видел его раньше. И говорит старик ему: «Останься у нас, заночуй, за доброту твою хочу тебя наградить. За то, что не бросил в беде мой народ, не погнушался ими, и себя не жалел, когда спасал их из огня, сделаю тебе подарок». Тихон попробовал отнекиваться, он был человеком скромным, и награды себе никогда не искал. Да старичок этот очень настойчивым оказался, уговорил его остаться в поселении. Ночевали там Тихон с женой, утром стали домой собираться, а он возьми и спроси у старосты общины: «А где тот старик, который ко мне вчера подходил, с бородкой такой, невысокий, на монгола похож?» Тот удивился: «Сроду, говорит, у нас таких не бывало. Вот мы все здесь, вас провожаем». Тихон тоже удивился, да подумал, что бражки перебрал вечером, вот и померещилось. Уехали они домой, а вскоре жена его понесла. От радости Тихон места не мог себе найти. И подумалось ему, что старичок этот не показался ему, и что совсем не простой он был. Но никому ничего не сказал, только сходил в церковь, свечку за здоровье всех православных и неправославных поставил. Время шло, пришла пора жене его рожать. Стоит он утром в своей лавке, гвозди, скобы разбирает. Вдруг скрипнула дверь и в лавку входит этот самый старичок. Тихон кинулся к нему и начал его благодарить. Старичок смеётся и говорит ему: «Это ещё не все подарки тебе, Тихон. Родится сын у тебя, крепкий, хороший парень будет. Я его научу всему, что знаю, будет он хранителем моих даров». Вот так Тихон ещё раз увидел Келигея, хранителя шестого неба, а это был именно он. Вскоре родился сын у Тихона, он его назвал Власимом, и вправду сказал старик, богатырь настоящий уродился. В восемь лет уже на кузне подмастерьем был. Когда Власиму исполнилось двенадцать лет, стал к нему являться дух Келигея, и рассказывал он ему про прошлое, настоящее и будущее, открывал ему суть вещей, научил распознавать природу, разговаривать с ней, беречь её. И передал ему на хранение сундук с волшебными вещами, оберегами и подручами, научил ими пользоваться. И передал ещё один сундук, со скверями, и дал силу ему сдерживать их. Власим дорожил доверием Келигея, исправно нёс свою службу. Да только вы знаете печальный финал, немного осталось из того, что оставил дед Власим своим сыновьям. Долго же мне придётся собирать по свету обратно эти вещи.

Мы сидели притихшие, под впечатлением рассказа Анны. Удивительные вещи происходят в жизни, а мы живём и ничего не знаем! Хорошо спрятаны от нас самые главные секреты. Из-за таких людей, как Понин, не доверяют людям те, кто мог бы нам рассказать очень много о нашей Земле. Но, слава богу, таких людей намного меньше, чем хороших и правильных.

— А не рискуем ли мы, разбудив этих малышек? — Вернулся к нашим ящеркам Сакатов.

— Да, вдруг они встанут по другую сторону баррикады? — Поддержал его сомнения Илья — Они же проспали много лет, не в курсе, что к чему.

— У этих существ коллективный разум. И то, что у нас одиннадцать спящих молохов, не значит, что они выпали из жизни. Тысячи их братьев по всей земле охраняют тайные схроны, а глубоко под землёй они не пропускают на свет божий из нечестивых нор такие отродья тьмы, о которых человек даже не догадывается. То, что их никто не видит, не значит, что их нет. Мы можем пройти мимо, и не заметить, если они сами не пожелают, чтобы их увидели.

— А что они могут? — Не унимался Сакатов — Размеры-то у них не богатырские.

— Порой побеждает не сила мышц, а сила духа. — Анна разложила на столе одиннадцать чёрных фигурок — Сиверко не сможет от них скрыться, какое бы обличие не принимал, они видят суть, они преобразуют напускное в настоящее. Ну, а теперь о ритуале разделения. Ольга, сейчас всё будет зависеть от тебя. Молохи загонят его к тебе и будут удерживать, пока ты не начнёшь ритуал. Помни, Сиверко хочет очутиться в теле Павла, поэтому он не заинтересован, если ритуал будет происходить без него. Нам нужен Павел.

— А если мы скажем Сиверке, что Павел не обязательно должен находиться рядом? Я могу взять оба заговора, а провести только разделение? — Предложила я.

— А почему он должен тебе поверить? — спросил Илья — Какой у тебя интерес, чтобы поменять местами Павла с его братом?

— Тоже верно. — Согласилась я — Но я могу сказать, что меня попросила это сделать Валентина.

— Он рассмеётся тебе в лицо, — продолжил Илья — и улетит. А так как он поймёт, что заговор у тебя, и ты можешь провести обмен, то он будет мучить отныне тебя, чтобы добиться желаемого.

— Может нам переодеть в Павла кого-нибудь из нас? — Воскликнул Сакатов — У него же нет глаз.

— А как он Валентину преследовал? По запаху? — Недоверчиво возразил Илья — Он за ней летел через всю страну, и не ошибся, не спутал по дороге ни с кем другим.

— Да. — Согласилась Анна — Может получиться так, что Сиверка почувствует ловушку и просто улетит, когда молохи отойдут от него.

— А если сделать так, чтобы молохи остались? — Спросил Сакатов.

— Они уйдут, как только почувствуют волошбу.

— А сколько по времени длится ритуал? — Я задумалась — Может, в начале ритуала рассыпать соль? Это его замедлит?

— Не настолько, что он не сможет улететь. — Покачала головой Анна — Тебе надо будет повторить заговор четырём ветрам, отпуская каждый на четыре стороны света.

— Четырём ветрам? — Переспросила я — А где взять четыре ветра?

— Когда ты начнёшь произносить слова заговора, ты услышишь, как ветры будут кружить вокруг тебя, ты выбираешь один, он сразу начнёт лететь с твоими словами в ту сторону света, куда ты смотришь. Он захватит и отнесет с собой часть Сиверки. Вот так, четырьмя ветрами ты разнесёшь Сиверку в разные стороны. Дед Власим говорит, что душа человека похожа на маленького светлячка. Конечно, проще сказать, чем сделать. Никто никогда не читал этот заговор, никто никогда не освобождал ветер. Ты сама должна понять, что тебе делать. Но Сиверко разрешит тебе провести этот ритуал только тогда, когда будет рядом Павел.

— А если я с Сиверкой просто поговорю? — Предложила я — Никто и никогда с ним по-человечески и не разговаривал.

— Когда ты с ним пыталась по-человечески поговорить, он десятитонную конструкцию в лес метнул. — Иронично парировал Илья — Одно из двух: или ты плохой психолог, или он не любит разговоры по душам.

— Ольга, — тихо сказала Анна — надо принять решение. Ты же в любом случае не собираешься делать из Павла очередного Сиверку, значит, ему ничего не угрожает. Надо начать ритуал не позже полуночи.

Я позвонила Павлу начала ему объяснять ситуацию, но он, не дослушав меня до конца, сразу всё понял и коротко ответил: «Еду!»

— А как молохов разбудить? — Поинтересовался Сакатов.

— Как и большинство артефактов, то есть кровью. — Анна снова достала булавку, и воткнула её в свой палец. Потом взяла одну ящерку и капнула каплю крови ей на сомкнутые челюсти, потом ещё несколько капель достались другим ящеркам. Видимых изменений не произошло. Они так же неподвижно лежали на столе.

— Не мало им? — Илья вопросительно посмотрел на Анну — Всё-таки они столько лет в сушёном состоянии пролежали?

— Достаточно. — Отрезала Анна — Ольга, тебе нужно достать оба заговора и бахлаватку. Прочитай тот, что слева.

Я достала из горита оба заговора и бахлаватку. Когда я развернула заговор на разделение, я ахнула, там были незнакомые символы и буквы, не похожие ни на буквы кириллицы и латиницы. Только я открыла рот, что бы произнести это вслух, как у меня с глаз будто спала пелена и я отчётливо увидела текст. Я начала его пробегать глазами и с первых же слов у меня возникло какое-то неясное сомнение, и оно меня встревожило. Я остановилась, и снова прочитала первую строчку: «Нет тебя, и никогда не было, ты — пустота под крыльями птицы». Что это? Может я перепуталазаклинания? Я начала разворачивать второе, но Анна меня остановила:

— Не надо, не сомневайся, ты правильно выбрала.

Я помедлила, и начала читать дальше первое заклинание. Конечно, Анна права, она знает намного больше, чем я, не надо сомневаться. Я дочитала до конца заклинание и убрала его в карман, ко второму листку.

— А если бы Ольга, гипотетически, собралась подсадить душу Сиверки в тело Павла, что бы дальше надо было делать? — Поинтересовался Сакатов.

— Как только душа, освобождённая от плена, начинает подниматься, читается второй заговор, и тоже ловится ветер, который подхватывает освобождённую душу и несётся с ней к кровному родственнику. Заговор тоже читается на четыре стороны света, а в это время ветер кружит вокруг того, в чьё тело войдёт новая душа. Потом бахлаватка делает своё дело, забирает одну душу, подсаживает в тело другую. В этот момент бахлаватку переворачивают, и захватывают новоиспечённого Сиверку в неё. Вот и всё. Дело сделано. Новый Сиверко уносится прочь, став слугой, готовым по первому зову своего хозяина исполнить его приказы. Или уносится раньше и становится свободным, если не успел несостоявшийся хозяин перевернуть бахлаватку, и захватить Сиверку.

Сакатов помолчал, что-то обдумывая, и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Первый ритуал разделения я понял, а второй какой-то бессмысленный.

— Да, механизм так себе. — Поддержал его Илья — Что-то …

— А где молохи? — Дениска, перебив Илью, недоумённо уставился на стол — Я не заметил, когда ты их забрала.

— Я их не брала, — я оглядела комнату — они сами исчезли!

— Ольга, пора. — Анна встала — Я буду ждать тебя здесь, не будем разъединять камни.

— А Павел? — Спросил Илья — Он же не подъехал.

— Ольга должна одна идти. Ты ведь знаешь, как надо идти на ритуал? Не оборачиваться, не разговаривать, не обращать внимания на любые события, которые могут возникнуть по дороге.

— А куда идти? — Спросила я уже у порога.

— Не знаю, это же ты идёшь, только ты одна и будешь знать. Будешь на месте, позови Павла. Вот. И Сиверка там будет, а может уже там. Заговор не забудешь, не бойся. Он не простыми буквами написан, ты ведь это заметила? Это знаки для сердца, теперь на всю жизнь эти слова запомнишь. Мы будем ждать тебя.

Я шагнула за порог и вышла на улицу. Сумерки окутали своим мягким уютным одеялом дома, деревья, машины. Я пошла знакомой дорогой через котельную и склады к одинокому дереву. В лесу было тихо. Где-то у горизонта, на краю неба, белела светлая полоска, но под кронами деревьев была ночь. Лёгкое дуновение ветерка касалось моих волос, и он, то набегал на меня, то отступал. Теперь я относилась к ветру, как к живому существу. Мне казалось, что заговори я сейчас с ним, и он мне ответит, расскажет, где летал, что видел.

Опять перед моими глазами всплыло заклинание. И снова неясное сомнение охватило меня. «Нет тебя, и никогда не было». И тут я поняла нашу ошибку. От неожиданности я остановилась, пытаясь не потерять тот, совсем маленький обрывок мысли, который мелькнул у меня в голове и снова пропал. Что-то не сходилось в рассуждениях Анны. Но что? Я пошла совсем тихо, снова прокручивая в голове наши разговоры. Вот и Сакатов засомневался. Я прислонилась к дереву. Постояла немного, разбираясь в нахлынувших на меня противоречивых мыслях. А вдруг я не права, и это просто тот морок, о котором меня предупреждала Анна? Но настойчивая мысль уже не отпускала меня. Я вспомнила историю создания друидами бахлаватки. Анна сказала: «Они добровольно становились воздушными воинами. Когда очередной враг был побеждён, они снова становились людьми, и продолжали заниматься своими мирными делами». Не отбирает бахлаватка души и не убивает она людей! Конечно, она уже не похожа на ту бахлаватку, которая делала из людей невидимых богатырей. Она тогда была наполнена добрым колдовством, а нынешняя бахлаватка прошла через много чёрных рук, её сущность изменили. Но в ней никогда и не было силы завладеть душой человека. Это просто невозможно! Во мне словно сломалась тонкая грань между домыслом и пониманием сути. Я почти побежала к полю, где стояло одинокое дерево. Только бы Сиверко меня выслушал, только бы он мне поверил! Я пошла кромкой леса. Справа раздался лёгкий свист, потом звук, похожий на стук перекатывающихся камушков. Я огляделась. Что я собиралась увидеть? Маленьких ящериц? Или ветер? В небе вспыхивали звёзды, но тут же скрывались за невидимыми тёмными облаками. Я остановилась. Справа опять раздался свист.

И тут я разглядела метрах в ста от себя легкий дымок, похожий на сгорбленную фигуру. Вокруг него по земле всполохом пробегали синеватые огни. Я пошла к ним. Чем ближе я подходила, тем яснее слышала тяжёлое дыхание, и видела, как большая невесомая фигура дрожит, и её плечи поднимаются и опускаются в такт дыханию. Я остановилась у границы, очерченной синими огнями. Синее пламя вырывалось из пасти чёрных драконов, окруживших стоявшую посреди круга фигуру Сиверки. Драконы были ростом с кошку, но никто бы, видевший их, не стал по этому поводу шутить. Выглядели они очень серьёзно. Сиверко пошевелился, попытался дотянуться до меня, но снова сжался и замер. И я услышала его голос:

— Я не хочу умирать.

— Ты не умрёшь, ты бессмертен.

Раздался то ли смешок, то ли кашель:

— Никто не бессмертен. Не для этого ты пришла сюда.

Потом снова повторил:

— Я не хочу умирать.

— Я думала, ты не боишься смерти. Ты же с лёгкостью забирал жизни у других. Думаешь, они хотели умирать?

— Я не хотел для себя такой жизни.

— Я знаю. Но уже ничего не исправить. Двадцать восемь лет назад четыре человека, совершили такой грех, что расплачивались за него всю свою жизнь. А может и до сих пор расплачиваются. Ни ты, ни твой брат Павел, ни в чём не виноваты. И теперь ты хочешь наказать своего брата, который ещё неделю назад ничего о тебе не знал. Это справедливо?

— Что такое справедливость?

Я не знала, как объяснить ему, что такое справедливость. И поэтому просто сказала:

— Для Павла это не будет справедливостью.

— Ты знаешь, что со мной было в мой первый день на земле, когда я очутился в потоке ветра? Я летел в холодном воздухе, меня крутило и бросало, вокруг меня проносились земля и небо, постоянно меняющиеся местами. Со всех сторон на меня обрушились звуки, которые меня пугали. Я падал на землю вместе с ветром, меня тащило по дороге, потом поднимало вверх, я летел под облаками, потом снова бросало на землю. Не было этому конца. Я кричал, но крик мой никто не слышал, я плакал, но слышал это только я. Я не знаю, сколько меня носило, но, наверное, очень долго. Где-то внутри меня пришло понимание, что этот неправильно, что так не должно быть. Первый раз я себя осознал, когда устав от всех потрясений, я каким-то образом смог остановиться, и понял что спасение возможно. Я не знаю, откуда ко мне пришло это слово. Я повторял про себя: «Спасение, спасение, спасение». Я слушал себя, слушал мир вокруг себя. И в этой наступившей тишине я вспомнил, как теплые руки держали меня, а рядом был кто-то, очень близкий, и этот кто-то ждал меня. И я прилетел туда, к месту моих воспоминаний. Я метался там, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь след, чтобы вернуться, но я нашёл только один след. Чёрный. Прошло много времени, пока я научился лететь туда, куда я хочу. И я снова прилетел к этому следу, и полетел по нему. Этот след тянулся до тёмного окна, закрытого шторами. А за этим окном сидело чудовище, окружённое чёрными вещами, чёрными мыслями. Я услышал его мысли и ужаснулся. А ещё, оно боялось меня. Но его страх напитал меня. И тогда я первый раз убил. Но для меня это тоже стало потрясением, я как будто стал тяжёлым. После этого я улетел далеко, чтобы не видеть людей. Люди тревожили меня. Там я встретил такого же, как и я. А потом ещё одного, и ещё одного. У каждого была своя история. Только у меня не было никакой истории, я родился ветром, и другой жизни я не знал. Я летал в горах, видел сияющие снежные вершины, и слышал их торжественную тишину. Я летал над морями, играя с дельфинами, и чувствовал на себе солёные холодные брызги. Я поднимал тучи песка в пустыне, и вместе с ними падал на прокалённый под солнцем песок. Я кидал охапки снежинок на далёком и холодном полюсе, и они сияли так же ярко, как и солнце, которое там никогда не заходило за горизонт. Иногда радость от всего этого захватывала меня, и я забывал обо всём. Но ненадолго. Везде были люди. Иногда я следовал за ними, ложась вечером к их ногам, и грелся вместе с ними у костра. И слушал, слушал, слушал. Сначала многое было мне не понятно, но шло время, принося с собой опыт и горечь. Я слушал людей и сам учился говорить. Они были разные, эти люди, но они всегда куда-то шли, к чему-то стремились. И я хотел вернуть себе ту жизнь, которую у меня отняли. Единственное, что я любил и люблю в своей жизни, так это полёт. Ни с чем несравнимое чувство свободы и бескрайнего неба, и ты, летящий так высоко, что думаешь, что остался один на всём белом свете.

Сиверко тяжело вздохнул, синие огни застучали по нему и он снова съёжился.

— Люди не умеют летать, но они всегда мечтали о крыльях. У тебя есть крылья. Так зачем ты вернулся сюда?

— Многое можно узнать о жизни, когда слушаешь, о чём говорят люди, не подозревая, что кто-то ещё подслушивает их. Если бы ты знала, свидетелем каких событий я был! И сколько тайных откровений выслушал! Именно от людей я узнал, что месть, это лучшее лекарство от горьких воспоминаний. А мой собрат привёл меня к человеку, который видит нас, и который видит события, предшествующие нашему рождению. Собрат назвал его шаманом. Я узнал о тайных необычных предметах, которые хранят люди. Эти вещи способствуют свершиться событиям, которые без них бы не случились. Вы называете их волшебными предметами. Он мне рассказал о женщине, которая оказалась от меня, о другой женщине, которая убила меня, и о мужчине, из-за которого они на это пошли. Отныне я жил только тем, чтобы отомстить. Жалею ли я о том, что сделал? Нет. От шамана я узнал и о том, что можно снова стать человеком.

— Почему ты хочешь стать человеком?

— Потому что я человек. Даже если я проживу один час, я хочу его прожить человеком. Я видел, как умирают ветра. Они умирают на земле. Ничего не остаётся после них.

— Но после тебя тоже ничего не останется, даже если ты умрёшь человеком. Человек остаётся только в памяти других людей. А в чьей памяти ты останешься? Сможешь ли ты заботиться о ком-то, кроме себя? Даже если ты получишь тело Павла, ты им не станешь.

— Я и не хочу им стать. Я останусь собой.

— Жизнь людей не похожа на жизнь ветра. Мы не летаем всю жизнь, только любуясь красотами. Жизнь — это труд. И взаимодействие с другими людьми. Но не это самое главное. Главное то, что человек, не должен забирать жизнь у другого человека.

— Я видел другое. Я видел много раз, как люди забирали у других людей их жизни.

— Это уже не люди. Ты же сам назвал человека, из-за которого ты стал ветром, чудовищем. Ты теперь сам хочешь стать чудовищем?

— Я уже чудовище. Ты же пришла охотиться на меня, убить меня.

— Я пришла отпустить тебя. Тебя любят, тебя простили.

— Сказки рассказываешь.

— А то, что я разговариваю с ветром, это что, не сказка? Выслушай меня. Мы все ошибались. Я поняла это, когда шла сюда. Ты, который настоящий, не здесь. Здесь, на земле, только тень, отпечаток от тебя, эхо, подхваченное бахлаваткой. Как и все другие Сиверки. Бахлаватка не забирает души, она делает слепок с памяти человека, и наделяет этой памятью ветер.

— Нет, я настоящий. И все другие Сиверки, они тоже были когда-то людьми. Просто я был человеком всего одно дыхание. Я же умер! И возродился ветром.

— Да, ты умер. Я не знаю почему, но это уже произошло. Ты никогда через заговор не станешь человеком. Бахлаватка не даёт душе жизнь на земле. Она не может этого делать. Ты не можешь получить ещё одну жизнь здесь, но ты можешь получить покой.

— Я тебе не верю! Как ты можешь мне доказать?

— Только когда отпущу твою память.

— Ты пришла меня убить!

— Заклинание не убьет тебя настоящего, у твоей души всегда есть шанс пройти свой путь, когда бы он ни оборвался. Ты не смог стать просто ветром, потому что злость на ошибки близких тебе людей не даёт тебе радоваться ни полётам, ни простору. Ты можешь простить их?

— Нет!

— И что тогда тебя ждёт? Как долго ты можешь летать на своих чёрных крыльях? Разве тебе принесла облегчение смерть твоего отца? Сколько бы ты не наказывал людей, твоя жизнь от этого не становится лёгкой и радостной. Да, ты видел в людях не самые красивые их стороны. Мне очень жаль. Но каждый сам идёт своей дорогой.

— К чему этот разговор? Ты пришла меня развеять, начинай. Я в ловушке.

— Ты знаешь, я не хотела тебя обманывать, поэтому сказала тебе всё как есть. Ты можешь послушать меня, а можешь улететь. Я не смогу силой удерживать тебя во время ритуала, и не хочу. Сейчас придёт Павел. Я просто хочу, чтобы вы познакомились.

Я, как и учила меня Анна, мысленно показала Павлу место, где мы ждём его.

А потом я отпустила молохов. Они мгновенно пропали из виду, вместе со своими синими огнями. Сиверко, как я и думала, сразу же пролетел мимо меня порывом ветра, даже не попрощавшись. Я была посреди поля одна, но у меня больше не осталось сомнений в сердце, я даже была рада, что он улетел.

— Ольга Ивановна! — Послышался голос Павла, он стоял на краю леса.

Я махнула ему рукой. Он подошёл и стал рядом.

— Павел, может я всё испортила, но я отпустила его. Он улетел. И теперь не знаю, что будет дальше.

Я рассказала ему про наш разговор с Сиверкой, про мысли, которые перевернули моё представление о бахлаватке, и о том, что, не смотря ни на что, Сиверко сам должен решить свою судьбу. Павел молча слушал, не перебивая. Потом мы сидели с ним прямо на земле, и он мне рассказывал про то, как в детстве, братья Ботниковы, жившие в соседнем доме, отбирали у него деньги, которые мать ему давала на обеды. А он вечером, ложась спать и глотая слёзы, представлял, что если бы у него был брат, они бы вместе с ним наваляли Ботниковым. Он всё живо так видел в своих мечтах, что даже имя дал своему придуманному брату — Саша. И от этого у него высыхали слёзы, и он засыпал со счастливой улыбкой. Конечно, в его словах звучали детские обиды, которые до сих пор были с ним, но я его очень хорошо понимала. Те, кто росли с братьями и сёстрами, и не догадываются, насколько они счастливее тех, кто рос единственным ребёнком в семье. И дело совсем не в родительской любви, достающейся только одному чаду. Пусть братья спорят и дерутся между собой, пусть непонимание иногда их разводит далеко друг от друга, но перед посторонней опасностью они становятся плечом к плечу, ни на одну минуту не сомневаясь друг в друге. Высоко в небе висела яркая луна, окрашивая своим колдовским светом нас с Павлом, редкие кусты в поле и сам воздух, который тоже казался голубовато-загадочным. Не знаю почему, но мне было спокойно.

— Вы всё правильно сделали. — Павел был полностью со мной согласен — Не хочу, чтобы его развеяли! Ему же нравится летать, пусть летает!

— Он летает с тяжёлым грузом обид, и они никуда не делись. Он опасен для людей.

Павел подбросил вверх камушек. Он повис в воздухе. Павел резко ткнул пальцем, и камушек полетел на землю, но, не долетев до неё, снова завис. Павел хотел его выбить, но камушек отлетел влево. Павел привстал и, сделав обманное движение, выбил камень, тот снова полетел к земле, но в последний момент резко был подброшен невидимой рукой и улетел далеко вперёд.

— Так ты здесь? — Радостно спросил Павел — Не улетел? Я тебе написал записку, я хотел поговорить с тобой.

— О чём? — голос Сиверки звучал где-то рядом, почти у самого моего уха.

— Хоть о чём, просто поговорим. Хочешь, я расскажу тебе о себе? — Павел помедлил и добавил — Брат!

— Брат. — Сиверко повторил последнее слово и закрутил рядом с Павлом маленький смерч — А ты не боишься меня?

— Нет. Я хочу, чтобы ты полетел со мной на Байкал через две недели. Мы могли бы с тобой вдвоём бродить по лесам, а вечером сидеть у костра, и ты бы мне рассказывал о своих путешествиях. А ещё я хочу выйти под парусом, потому что у меня сейчас есть попутный ветер.

— Ишь ты, какой хитрый. Сразу планов настроил. А потом захочешь на дельтаплане летать.

— О, это было бы совсем классно, мы бы летели рядом!

— Я не люблю тихо летать, я скорость люблю. А может сначала братьям Ботниковым наваляем?

Они оба засмеялись.

Я встала и пошла домой, но долго ещё слышала их смех и разговор. Первый разговор двух братьев, такой простой, ни о чём, но такой важный для них обоих. Я не хотела им мешать, им есть о чём поговорить одним. Ну до чего же я стала сентиментальной! Конечно, мои глаза были полны слёз. Все сказки должны заканчиваться хорошо, и эта тоже. Но что я скажу Анне? Что я даже не доставала заговор, даже не пыталась действовать по нашему плану?

Во всём поселке свет был только одно в одном окне, в нашем. Я толкнула дверь, она была не заперта. Разговоры сразу смолкли и все уставились на меня.

— Оля, время три ночи, мы с ума сходим! — Илья, хлопнул ладошкой по столу и посмотрел на дверь — А где Павел?

— Он там, в поле, они с братом разговаривают. — Я прошла на кухню, налила себе в стакан воды и выпила.

— У тебя всё нормально с головой? — Илья покрутил у виска пальцем — Ты сейчас вообще, знаешь, про что говоришь?

— Постой, Илья. — Анна мягко остановила негодующего Илью — Павел, он, ну, с ним всё нормально?

— Абсолютно. Они строят планы на отпуск.

— А я знал, что всё так кончится! — Сакатов подскочил ко мне — это же не правда всё, ну про заговоры, про разделение от ветра, да? Это оставлена обманка, не знаю для чего, но у кого-то, наверное, был мотив обмануть всех.

— Если хотите, я вам расскажу всё, что сегодня произошло и не произошло.

— Да уж, сделай одолжение! — Илья скрестил руки на груди и принял нарочито внимательное выражение лица.

Я прошла мимо стола и увидела молохов, всё так же, как и раньше, неподвижно лежащих на столе. У одной ящерки не было хвоста. Я села на диван.

— Бедный молох, наверно ему очень досталось от Сиверки, когда его они держали! Даже хвоста своего лишился! — Сказала я.

— Ага, бедный молох! — Илья зыркнул на Бобика, свернувшегося клубочком возле дивана — Хвост у него оттяпал этот прожорливый демон, мы даже глазом не успели моргнуть. Дениска его уже раз десять выводил на улицу, засранца. Его желудок, оказывается, не переваривает инопланетную пищу. И кто бы мог подумать! Он ведь жрёт всё, что не приколочено. Ладно, не отвлекайся, мы тебя слушаем.

— Я его просто отпустила, я не читала никакой заговор.

— И это всё? — спросил Илья негодующе — Какой интересный рассказ!

Я вкратце рассказала им свой разговор с Сиверкой.

— У него должен быть шанс. — Горячо вступилась я за Сиверку — Пусть он тень от своего настоящего «я». Но ведь он жил на земле двадцать восемь лет. Совершал ошибки, но никто никогда не говорил с ним о нравственности. То, что обычно дети впитывают с молоком матери, прошло мимо него.

— Ошибки? — Снова заговорил Илья — С каких таких пор убийство стало просто ошибкой? Ты точно, Ольга, не в себе. Только вчера похоронили человека, которого он убил.

— Да, это страшно. И он должен быть наказан. — Анна посмотрела на Илью — Но мы не можем посадить в тюрьму ветер. А отнимать у него жизнь, пусть так не похожую на нашу, мы не имеем права. И он должен сам осознать, что он переступил грань. Порой человек выносит себе приговор гораздо суровее, чем закон.

— И Павел ему поможет в этом. — Добавила я — У Сиверки никогда не было ни одного близкого человека! Чтобы понять ценность жизни, надо, чтобы было что терять. А у него ничего и никого не было.

— Монетка стала светлой. — Дениска показал на тазик.

В тазике обе монеты лежали одинаковые, светлые. Вот и Валентины не стало. Помолчав, Анна взяла камни и сказала:

— Мне пора, ещё увидимся. Я забираю монеты, Ольга, положи в горит бахлаватку и заговоры, я их тоже заберу, и молохов тоже.

Сакатов с сожалением поглядел на ящериц и сказал:

— Ты всех заберёшь? Жалко, я хотел попросить себе оставить одного. У меня к ним сразу появилось доверие. Оля, а они как выглядят, когда не спят?

— Как маленькие чёрные дракончики, и из пасти у них синее пламя вылетает, каждые несколько секунд. Сиверка сидел посреди круга, который они образовали.

— Я тоже хочу такого-же, — подхватил Дениска — я бы ему каждый день по капле крови давал, лишь бы он жил!

— У тебя в родне уже есть такая, — буркнул Илья — каждый день кровь из меня высасывала.

Эпилог

Наташа прилетела с юга в понедельник ночью, а к обеду уже была в аптеке. Зашла вся такая загоревшая, отдохнувшая, совсем не похожая на ту измученную Наташу, которая десять дней назад уходила из аптеки. Сняла шляпку, откинула её от себя, и растянулась на маленьком диванчике в нашей комнатке отдыха.

— Оля, скажи, ну как можно с таким настроением работать? Я поняла, что я должна жить у моря, каждый вечер провожать солнце, сидя на тёплых круглых камушках. Не хочу видеть больных бабушек!

— Кто-то должен каждый день видеть этих бабушек, выслушивать их. Если все уедут на море, кто тогда будет этим заниматься? Скоро и ты станешь такой же бабушкой, ковыляя в аптеку за лекарствами.

— Я никогда не буду бабушкой! Ни-ког-да! А, кстати, почему ты Бобика не привела домой? Я ему привезла с юга подарки: два комбинезончика прикольных, один с дельфинами, а другой с котиками, полотенце большое, ярко-жёлтое, мягкое, тебе тоже, кстати, такое же привезла.

— Спасибо. Вечером тебе Бобика приведу, сегодня утром некогда было его вести, еле успела открыться вовремя.

Слава богу, Наташка отвлеклась на звонок, и у меня впереди был целый день. Я пошла пораньше на обед, чтобы она не увязалась за мной, сказав, что иду не домой, а по делам. Когда я открыла дверь в квартиру, я поняла, что кое-кто не дотерпел до улицы, и свои дела сделал очень быстро, может даже не один раз. Но я уже готова к этому, принесла этому страдальцу из аптеки средство от диареи, французское, дорогое, я даже себе такое не покупаю, обхожусь дешёвыми аналогами.

Я разжала ему рот, засунула полтаблетки и залила их водой. Он визжал и упирался всеми своими четырьмя лапами, пытаясь ещё и укусить меня за руку. Потом поставила его под душ, намыливая его, между прочим, не самым дешёвым шампунем, приговаривая: «Скоро, Бобик, мы с тобой будем вместе ходить в сауну с одинаковыми полотенцами!» Ещё немного выстригла мазутных сосулек. Больше ничего не сделаешь. Будь, что будет. С обеда я тоже опоздала, но Наташка со своим чудесным настроением, этого даже не заметила. Ничего, вот вечером приведу её любимца, сразу в тонус войдёт. До конца дня я раскладывала лекарства, а Наташа была у кассы. После закрытия она хотела идти за Бобиком ко мне, но я сказала, прости меня, господи, за это враньё, что хочу ещё раз пройтись с ним по улице. Как ни странно, но Наташа поверила. Чудной народ, эти собачники! Ведь любой нормальный человек это бы воспринял как шутку, но она так жалостливо на меня посмотрела и разрешила.

Так как Бобика я не кормила целый день, то выйдя из подъезда, он первым делом сожрал какую- то наклейку от жвачки. Я чуть не взвыла! Ну что за гусеница всеядная! Я, чтобы больше не рисковать, взяла его на руки. В животе у него так урчало, что я подумала, что это мне шампунь понадобится, когда я домой вернусь. Когда я позвонила в дверь, Наташа открыла её моментально, будто караулила под дверью. Сразу же выхватила у меня Бобика, целуя его с навернувшимися от счастья слезами на глазах. Я сказала Наташе:

— Всё, я пошла, у меня дел много.

Я повернулась и чуть ли не бегом стала спускаться по лестнице. Не успела я пройти один пролёт как услышала голос Наташи:

— Чем это от него пахнет? — А потом душераздирающий крик — а что это у него на боку? — И ещё громче — Бобик, ты что делаешь? О боже, на мой новый халат!

Но я уже неслась, перепрыгивая через две ступеньки. Никогда не заведу себе собаку.

Конец.

Оглавление

Глава 1. Северный

Глава 2. Бахлаватка

Глава 3.Шулмусские монеты

Глава 4. Анна

Глава 5. Брат

Эпилог