Операция «Кронштадт» [Василий Анатольевич Криптонов] (fb2) читать постранично, страница - 3

наставник повернулся ко мне.

— И где же эта скромная персона, не пожелавшая назваться? — спросил я, мгновенно напрягшись.

— Перед вами, Константин Александрович.

По лицу наставника как будто пробежала волна, и оно изменилось. Я вздрогнул.

В следующую секунду рефлексы, вбитые в меня в этом мире, взяли своё. Я поклонился.

— Ваше величество…

— Оставьте, Константин Александрович, — сказал император. — Я тут инкогнито. Мы с вами не во дворце, свидетелей вокруг нет. Можем поговорить, ни на кого не оглядываясь, как обыкновенные люди.

— Чем обязан честью? — спросил я.

— Действительно, — как будто задумался император. — Вы спасли от позора мою дочь, пресекли заговор против меня… И в самом деле, чем же вы заслужили честь стоять на морозе рядом со мной?

Судя по прищуру, император сдерживал смех. Я тоже улыбнулся и развёл руками:

— Ну… это мой долг, как аристократа и гражданина своей страны.

— И я благодарю вас за то, что вы его исполнили, — кивнул император. — Моя благодарность вас не оставит, поверьте. И вот её часть — я хочу, чтобы вы узнали правду. Узнали её лично от меня.

— О чём же?

— О господине Иванове. Вы ведь читали его дневник?

Я молча посмотрел на императора. Тот снова улыбнулся:

— Если некто прикасался к некоей вещи даже неделю назад — я это почувствую. Немногие маги могут скрывать отпечатки ауры… Впрочем, вы, полагаю, скоро обучитесь этому искусству. Теперь, после моих слов.

Как и в разговорах с Платоном, у меня вдруг возникло ощущение, что император знает всё.

Знает, что я, едва успев дочитать дневник Рабиндраната и услышав в коридоре шаги представителя контрразведки, самым пошлым и дурацким образом сиганул в окно — едва успев прикрыть его за собой. Рассчитывал, что осматривать улицу этому человеку в голову не придёт, и не ошибся.

Я не удивился бы, даже если бы узнал, что император знает, кто я, откуда и как сюда попал. Хотя уж это наверняка было иллюзией.

— Если бы я говорил с чёрным магом, я бы начал с вознаграждения, — продолжил император. — Однако я с большим уважением отношусь к цвету вашей жемчужины. Поэтому начну — с правды. Господин Иванов не был моим сыном.

— Я и не думал, что…

Император покачал головой:

— Думали, Константин Александрович, думали. Верили или нет — дело другое, но мыслям не прикажешь. Я сам ненавидел себя, читая этот дневник.

Император повернулся и пошёл дальше по тропинке. Я двинулся за ним, держась рядом. В свете фонарей блестели, кружась, редкие снежинки.

— Моё знакомство с матерью господина Иванова было коротким и мимолётным, — проговорил император. — Уже тогда мне показалось, что она — женщина крайне неуравновешенная. Был в ней какой-то… надрыв. И, боюсь, знакомство со мной не пошло на пользу. Госпожа Иванова была… раздавлена — вот, пожалуй, правильное слово. Вы ведь знаете, какое впечатление производит моя сила. С вашего позволения, не буду прятаться за ложной скромностью.

— Понимаю, — просто сказал я.

— Я очень быстро забыл об этой женщине, — продолжил император. — Она же, по всей видимости — нет. Что-то повредилось в её голове настолько, что единственная мимолетная встреча — уж поверьте на слово, ни о какой любовной связи и речи идти не могло, — приравнялась в её фантазиях к рождённому от меня ребёнку. Несчастного господина Иванова, который впитал эту фантазию с материнским молоком, обвинять, по сути, не в чем. У него было полное право злиться на своего так называемого отца и считать себя обделённым.

— Всё это не может оправдывать участия господина Иванова в заговоре, — заметил я.

— Не может, — кивнул император. — Однако сложно спорить с тем, что в идеале господин Иванов должен был лечиться у ментальных магов, а не погибнуть в ледяной воде на дне канала.

— Вот это уже — моя вина, — покаялся я.

— Бросьте, Константин Александрович. Это — ничья вина. В том и состоит трагедия большинства жизненных ситуаций: никто ни в чём не виноват, все поступают так, как было должно. Но на душе остаются горечь и тяжесть.

А вот теперь доводы Кости спасовали перед капитаном Чейном. Потому что это у аристократов могли оставаться на душе горечь и тяжесть после того как погиб агрессивный сукин сын, пытавшийся тебя убить. У аристократов слишком много времени на размышления и слишком спокойная жизнь. Капитан Чейн не мог этого понять при всём желании. Вернее, понять-то мог, но от души посочувствовать сукиному сыну — тут уж увольте.

Поэтому я промолчал, опустив голову — надеясь, что это прокатит за сочувствие. Но забыл, с кем имею дело.

— Не нужно притворяться, Константин Александрович, — спокойно сказал император. — Юность всегда жестока. Способность жалеть своих врагов появляется гораздо позже.

Я героически сдержал усмешку. Поднял голову, посмотрел в глаза императору. И вдруг подумал: а как выглядела бы наша встреча в моём мире?

С одной стороны — я, опалённый и изуродованный войной старый злой пёс. С