Вечные хлопоты. Книга вторая [Евгений Васильевич Кутузов] (fb2) читать постранично, страница - 2

приходимся... — В глазах его таилась усмешка и что-то еще, чему старый Антипов не мог подыскать названия. — Приглядись, приглядись, может, и вспомнишь...

— Нет, не вспоминается что-то.

— Стало быть, состарился. Ну, да это не только твоя беда: я ведь тоже не молод. А вспомнить... Где ж там! — Гость взмахнул рукой. — Столько годов прошло-пролетело... Ты вот как высоко вознесся — тянись не дотянешься, а упасть, тянувшись-то, можно. В депутатах, слышно, ходишь? Вроде как в правительстве. Орденами и почестями разными отмечен. Любят тебя власти наши, любят. А денег, к слову раз оно пришлось, много ли плотят за любовь эту?.. Дом-то отгрохал, что тебе хоромы царские! За большие заслуги в награду получил или как?..

— Денег мне платят столько, сколько заработаю в кузнице, — хмуро ответил старый Антипов. — А дом сами построили.

— Неужто так и работаешь в кузнице?! — удивился гость. — Хоть начальником?

— Нет, не начальником. Кузнецом.

— Интересно... Очень даже интересно! Прямо как в кино. — Он юркнул глазами, прищурился лукаво, отчего лицо его сморщилось еще больше. — Почему не спросишь, кто я такой и за какой надобностью явился к тебе? Ведь стоишь и гадаешь, Захар. Аль спросить гордыня не позволяет?

— Сам пришел, сам и скажешь, зачем.

— Твоя правда: скажу. Может, мне много чего от тебя нужно, от твоей благодати... А может, просто заглянул посмотреть, как мои дорогие сродственнички живут-поживают и какой он на самом-то деле бывает, рай земной... — Он обвел вокруг рукой, но рука не держалась, в бессилии падала на колени. — В раю ты живешь, так тебе скажу, Захар. Вот и верь после этого попам, что человек в рай может попасть только после смерти своей. Или глаза мои меня обманывают?..

— Понравилось, значит, в раю? — теперь и старый Антипов усмехнулся.

— С виду все хорошо и ладно, не спорю. С виду, Захар! А ежели, к примеру, поглубже копнуть, под самый фундамент, на котором и рай, и ад держатся?.. Не так все хорошо в твоем раю. Не думай, что если глазами я слаб... Все вижу, все примечаю. Жизнь и слепого научит видеть, а иной-то раз и зрячий слеп.

Вспомнил Захар Михалыч — Прохор же это, двоюродный брат жены, Прохор Данилов, который был среди тех, кто собирался убить молодого тогда Антипова. «В каком же это было году?.. В двадцать втором или в двадцать третьем?... Давно. А жив, выходит, Прохор. Жив, сукин сын, бродит по земле, коптит небо», — удивленно думал Захар Михалыч, однако злости в себе не слышал.

— Признал, кажись? — Прохор прищурился. — Я и знал сразу, что приглядишься и узнаешь. Сродственники все же! А ты думал, что нет меня на белом-то свете?.. Кончился, думал, Данилов Прохор?..

— Думал.

— А я вот он, живой! Мы, Даниловы, народ крепкий, живучий, нас не просто сковырнуть в сыру земельку, не просто, Захар!.. А почему, к примеру спросить?.. А потому, скажу я тебе, что знаем — в аду страдать вечно. Зачем же спешить в ад? Оно так: у кого голова на плечах имеется, а не котелок пустой и дырявый, тот самого господа бога переживет. Хошь три Голгофы, нам все едино. Вот Галина, сестра моя дорогая... — Он вздохнул и неожиданно перекрестился.

— Не трожь ее! — велел Захар Михалыч строго. — Не смей трогать, слышишь?!

— Не пугай, не боюсь. А ежели болезненно тебе, трогать не буду. — Прохор переложил свой мешок с лавочки на землю, поближе к ногам. — Садись и ты, Захар. В ногах правды нет, а мы потолкуем миром, как родные люди.

— Ничего, постою. У меня ноги крепкие. А насчет правды... Так она или есть, или ее нет. Не в ногах дело.

— И как по-твоему получается, есть правда на свете?

— Для меня — есть. Для тебя не знаю.

— А ведь меня, Захар, тогда под расстрел подвести хотели...

— Знаю.

— Потому и удивляешься, что я живой-здоровый к тебе явился? — Прохор хохотнул и сложил руки на животе, сцепив дрожащие слабые пальцы.

«Чего-чего, а здоровья у тебя кот наплакал», — подумал старый Антипов без сострадания.

Вслух же сказал:

— А какая корысть мне удивляться? Ты остался живой, ты и удивляйся. Мне все равно. Есть ты на свете, нет ли тебя...

— Врешь! — прокричал Прохор. — По глазам твоим вижу, что врешь! Не зыркай, не зыркай подозрительно, словно легавый. Не сбежал я, заменили мне расстрел на десять лет отсидки, потому как власть Советская гуманная и добрая. Ну и рабочая сила опять же была нужна, чтобы каналы строить и шахты рыть.

— Помиловали, что ли?

— Держи карман шире! Меня, к примеру, расстрелять — одни сплошные расходы: патрон истрать, деньги на похороны, на бумагу тоже, чтобы родным сообщить, а так-то, по доброте властей, я всю жизнь задарма вкалывал и помалкивал в тряпочку.

— Почему же всю жизнь, — спросил Захар Михалыч, — если на десять лет расстрел заменили? Ты, выходит, давно на свободе.

— Давно, как же. Отсидеть-то я свое отсидел от звонка до звонка, а свободу, про которую ты толкуешь и про которую не знаешь ничего, в узенькую щелку показали. — Он снова хихикнул злорадно, принужденно и переложил руки на колени. Не давали они ему покоя, мешали. — Я ведь кто?.. Я контрреволюционный элемент с покушением