Свой человек [Григорий Яковлевич Бакланов] (fb2) читать постранично, страница - 75

не ко времени, не к торжественности печального момента вспомнилось как на грех: отдыхали они с Еленой в чудной соцстране у теплого моря, где золотые песчаные пляжи, и вот как-то вечером за вином корреспондент нашей центральной газеты, который нес там службу, развязно разоткровенничался: будто страна эта добрую половину нефти, которую получала от нас за гроши, тут же, не перегружая, гонит дальше, продает за доллары по вздутым ценам мирового рынка. И при этом еще сумела задолжать нам миллиард. Но приехал Леонид Ильич, был принят с помпой и почитанием, обласкан, его наградили Золотой Звездой Героя Социалистического Труда и этой страны, и миллиард был списан.

Среди полутора сотен с лишним наград покойного и эту Золотую Звезду, воистину бесценную, нес на атласной подушечке генерал, лицу меньшего звания такую почетную роль доверить не могли. «Во всей полноте пришло познание глубины и сложности партийной работы… — звучало над Москвой. — Леонид Ильич был одним из комиссаров Великой Отечественной войны… С его именем связан беспримерный подвиг на Малой земле…»

Присутуленный, в шляпе, Гришин распоряжался на пустой площади перед Колонным залом, будто сгонял кого-то. Бодро, быстро прошли стороной какие-то штатские, офицеры взяли «на караул».

Красный гроб поставили на лафет, бронетранспортер, нацеленный пулеметом вперед, подцепил лафет, построились за гробом, двинулись. И опять вглядывались в экран и Евгений Степанович, и Панчихин: кто впереди, кто рядом с кем — судьбы определялись. Где-то среди родственников, будто и правда из соратников в разряд родственников перейдя, косолапил отторгнутый Кириленко. А по бокам лафета с карабинами на согнутой руке, как неживые, вышагивали, оттягивая носок, задерживая ногу на весу, молодые солдаты с поднятыми вверх, бледными от напряжения лицами.

«Тяжелая утрата постигла нас, партию, народ, все передовое человечество…»

У кремлевской стены, в которой прах и жертв, и палачей и рядом сияют золотом их имена, гроб сняли с лафета, поставили перед Мавзолеем. Настало последнее прощание. По грудь закрытый красным кумачом, он лежал лицом вверх, а с трибуны перед ним, перед многочисленными его портретами, обращенными к Мавзолею, говорили речи по бумажке, сменялись ораторы у микрофонов: голая голова академика Александрова, рабочий, студентка… Геометрически правильно вырытая могила, выложенная внутри кумачом, с черными траурными полотнищами по углам, ждала. И вот на длинных белых шелковых полотенцах начали опускать гроб. Что-то дрогнуло, сорвалось… Удержали. Расставя ноги, напрягши каменные зады, могильщики ждали, удерживая на весу. Ждали салюта. Камера вознеслась — полоскалось на ветру просвеченное солнцем красное знамя, реяло над куполом Кремлевского дворца. Грохнуло в воздухе. И, вспугнутая залпом, косо перед красным знаменем пролетела черная ворона.

— Душа отлетела! — ахнула Елена в суеверном страхе.

А потом, когда бросили в могилу по горсти земли (первым бросил Андропов, за ним все остальные по порядку) и заровняли профессионально быстро, и холмик сделали, и портретом покойного загородили, торжественным маршем двинулась армия. С суровыми лицами, какие бывают у молодых солдат, когда в руках у них оружие, отдавали они воинские почести человеку, который сам себе после войны присвоил звание маршала, сам наградил себя высшим полководческим орденом Победы, при ком растлевалась, разграблялась и распродавалась их страна. Ряд за рядом, повернув лица, отбивая шаг на древней брусчатке, готовые в эту минуту на бой и на подвиг, шли сыны и внуки солдат Великой Отечественной войны, спасших Родину.

А на трибуне Мавзолея в должном порядке стояли вожди, как до них в прежние времена здесь выстраивались, как привык это видеть народ. И не один лишь Евгений Степанович вглядывался, стараясь угадать, что ждет впереди. Длился миг между прошлым и будущим.

 1990 г.