Флотская Юность [Александр Витальевич Лоза] (fb2) читать постранично, страница - 2

Отсутствовала безработица.

К концу 1970-х годов мы занимали 1-е место в Европе и 2-е в мире (после США) по объемам промышленности и сельского хозяйства. Это было время строительства новых городов и целых промышленных районов. Это было время торжества Большой науки. Это было время могучего Океанского атомного флота…

Время наивысшего созидания, взлета страны, ее расцвета, и вдруг «застой» — смешно!

В этой книге можно найти многое — и смешное, и грустное, но только не «застойное». Время было такое… Для себя эту повесть я считаю неоконченной.

И все же, почему неоконченная повесть? Да потому, что каждый, кто жил в то время, при желании может продолжить повесть или даже закончить ее.

Глава 1

Приморский город. 1967 год

…Актовый зал в бликах искусственных снежинок от вращающегося под потолком зеркального шара наполняли танцующие пары. Школьный вечер, посвященный новому, 1968, году, был в разгаре. Только что закончился твист, и мы, слегка запыхавшись, стояли у эстрады. Я очень любил твист — это мой танец.

В зале приглушили свет, и зазвучала медленная завораживающая мелодия Сальваторе Адамо «Tombe la neige» («Падает снег»). Ко мне подошел приятель из бывшего параллельного класса, он был невысокого роста и, по-моему, несколько комплексовал по этому поводу.

— Слушай, пойди, пригласи вон ту «герлс», а я посмотрю, какая она ростом.

Он перевел взгляд на девушку, стоявшую с подружками недалеко от эстрады.

Я видел ее впервые, хотя проучился в этой школе несколько лет. Мы выпустились летом, но пришли в родную школу на новогодний вечер, потанцевать. В те годы в городе было не так много танцплощадок — одни считались «матросскими», а на других «блистала» в основном городская шпана.

Я кивнул приятелю и пригласил девушку на медленный танец.

Тогда мы много и с удовольствием танцевали… Вообще-то я мог и любил потанцевать и поухаживать. Мне нравился сам процесс. Разговор у меня легкий, для девушек интересный — я был достаточно эрудированным и начитанным молодым человеком.

Школьный актовый зал навеял воспоминания о годах учебы, проведенных в школе.

Наша школа, построенная еще до революции, расположенная на вершине холма и обращенная к бухте большими и высокими окнами, была украшением Северной стороны города.

Казалось, будто вчера, окуная перо в чернильницы-непроливашки, мы писали в тетрадях в косую линейку первые слова… Затем на смену перьевым ручкам пришли ручки шариковые, а на смену фантастики Жюль Верна и Конан Дойля пришло увлечение новыми советскими фантастами и их произведениями: «Двести двадцать дней на звездолете», «Магелланово облако», «Туманность Андромеды»… Как много мы читали тогда! Чтение было повседневной, бытовой нормой. Не читать было примерно так же стыдно, как не чистить зубы.

Мальчишкой я всегда восхищался техническим прогрессом — символом мощи нашей страны. Сначала для меня его олицетворял реактивный самолет «МИГ-15». Стремительные очертания которого — короткая обрубленная спереди сигара фюзеляжа, колпак кабины, откинутые назад крылья и высокий скошенный хвост — я часто рисовал в своих тетрадях. Затем — первый реактивный пассажирский лайнер — красавец «ТУ-104», потом пошли ракеты, спутники и, наконец, взлет человека в космос! Первый человек в космосе наш!

Газеты писали о первом в мире советском атомном ледоколе! Первенство нашей страны в космосе, в атомной энергетике, в авиации было для меня, школьника, естественным и неоспоримым.

А какие замечательные, пронзительные фильмы выходили тогда: «Чистое небо», «Тайна двух океанов», «Человек-амфибия» — с голубыми красками неба и голубыми красками подводных съемок и песенкой про «морского дьявола». Невероятные технические достижения вливались в мою жизнь и становились привычными — атомная энергия, телевидение, электроника, кибернетика, полимеры, полупроводники…

На уроках мы писали сочинения: «Какой я представляю жизнь при коммунизме?» С уверенностью, свойственной безоглядной юности, я писал: «При коммунизме основным смыслом жизни станет наука, познание безграничной и бесконечной Вселенной…»

И вот школа уже позади…

В 1967 году на меня обрушились песни. Обрушились внезапно, как тропический ливень. Сначала Городницкого:

У Геркулесовых Столбов

Лежит моя дорога.

У Геркулесовых Столбов,

Где плавал Одиссей…

Затем Высоцкого, еще альпинистского:

Парня в горы тяни, рискни!

Не бросай одного его.

Пусть он в связке с тобой одной,

Там поймешь, кто такой…

Почему я ничего не знал об этих песнях раньше, объяснить уже трудно. Что-то слышал, конечно, о самодеятельных авторах. Но поглощенный книгами и учебой, не обращал внимания. И вдруг эти песни… Они стали для меня откровением, открытием… Открытием бардовской песни, оказывается, существующей тут, рядом со мной, но какой-то как бы незаконной, вернее живущей по своим, особенным законам.

Ни один походный костер, непременный атрибут туристского палаточного