По следам тунгусской катастрофы [В. Журавлев] (fb2) читать онлайн

По следам тунгусской катастрофы

Памяти

Леонида Алексеевича Кулика —

чело века, ученого, гражданина.

Вместо предисловия

Эта книга — не повесть и не научный отчет. Это — рассказ о буднях в тайге, о нелегкой экспедиционной жизни, о людях, встреченных в пути.

Весьма вероятно, что книга вызовет полемику. Возможно, ее будут критиковать как те, кто «за» космический корабль, так и те, у кого слова «космический корабль» вызывают ироническую улыбку. В споре, идущем между сторонниками этих двух крайних точек зрения, авторы книги стремятся занять объективную позицию и считают правильным исходить из фактов, и только из фактов.

Тунгусский метеорит, столько раз «находимый» на Страницах научных и популярных журналов, не найден до сих пор, и вся проблема в целом ждет еще своего исследователя. Между тем мы вступили в эпоху, когда астрономия в различных своих отраслях из сугубо теоретической дисциплины превращается в руководство человечеству для вторжения в Космос. В таких условиях оставлять нерешенной Тунгусскую загадку — значит грешить перед теми, кто будет жить после нас.

Было бы донкихотством считать, что одним авторам книги, своими силами, удастся довести до конца решение проблемы. Они и не ставят перед собой такой задачи, которая по плечу не группе добровольцев, а хорошо оснащенным научным коллективам. Главная цель, которую авторы ставят перед собой, — пробудить интерес широких кругов общественности к одной из мировых загадок, решение которой может дать человечеству очень многое.

Будущее покажет, в какой степени им удалось справиться с этой задачей. Во всяком случае, они будут искренне благодарны за любую критику и пожелания в свой адрес.

На свете есть тысячи таежных троп. Они тянутся на сотни верст, петляя в таежной чащобе по сваленным стволам, перекидываясь через каменистые речки, пропадая в болотах, обходя сучковатый лесной бурелом.

Охотники говорят, что таежные тропы не зарастают годами. Бывает так, что на иную и год, и два не ступает нога человека, — только сохатый порою протрусит на во; допой, да выйдет на нее бурый медведь. Но тропа жива хотя, может быть, давно уже нет в живых проложившего ее; она все так же вьется между деревьев, взбирается на скалистые кручи, смело спускается по крутые обрывам.

Люди найдут эту тропу. Это будут охотники или рыбаки, или геологи. Они выйдут на нее, продолжая свой трудный маршрут, и разгоняя костром ранние лесные сумерки, добрым словом вспомнят смелого человека, впервые проложившего ее.

На свете много таежных троп. Среди них есть одна о которой знают многие. Много лет назад ее проложил большой сильный человек, один из тех чьими трудам» наука нашей страны стала тем, чем она есть.

Человека нет в живых. Он погиб на войне, не доведя до конца начатого дела.

Эта тропа называется Куликовой тропой.

Этого человека звали — Леонид Алексеевич Кулик.

Страницы истории

Тунгусский метеорит упал на землю рано утром 30 июня 1908 года. Само собой разумеется, что никто из жителей центральной Сибири и не подозревал, что в этот день им придется стать свидетелями чего-то необычайного. По Сибирской железнодорожной магистрали спешили поезда. Ангарские и кежменские крестьяне выехали рано поутру на сенокос. Рыбаки вытягивали сети со дна мелкой, 40 капризной и бурливой Катанги. К северу от Красноярска, в тысячекилометровом разливе дремучей тайги вылеживали зверя следопыты — эвенки. Небо голубело безоблачной синью, под лучами восходящего солнца быстро сохла недолговечная июньская роса.

Внезапно где-то в южной стороне послышался гром, Упоминающий пушечные выстрелы. «Я сразу же выбежал во двор… — пишет по этому поводу очевидец события К. А. Кокорин — … В это время звуки еще продолжались, и я увидел на юго-западе, на высоте приблизительно половины расстояния между зенитом и горизонтом, летящий красный шар, а по бокам и позади него были видны радужные полосы. Шар летел три-четыре секунды и исчез на северо-востоке».

«Земля и стекла в окнах дрожали, в избах на Панолике выбило все окна, а сидевших в одной хате сбросило с лавок на пол», — отмечают ангарские жители Т. И. и Л. Ф. Брюхановы. «Удар был настолько силен, — рассказывает бывший в это время на берегу р. Каны Е. Е. Сарычев, — что один из рабочих упал в воду; с появлением шума в воздухе появилось как бы сияние кругловидной формы, размерами около половины луны, с синеватым оттенком… За сиянием оставался в виде голубоватой полосы след»… «От громовых раскатов падали лошади», — сообщает Е. Рукосуева. Необычайной силы звуки вызвали свежие в памяти воспоминания о русско-японской войне. Испуганные крестьяне бросались с полей и сенокосов к себе домой, одни с мыслью о приближающемся конце света, другие — полагая, что на них снова «пошел войной японец».

Раскаленное тело пересекло весь небосвод и, коснувшись линии горизонта где-то на севере, исчезло. В тол же момент в месте исчезновения метеорита возникла ослепительная огненная вспышка, столб раскаленных газов взметнулся более чем на 20 километров вверх, и раздались один за другим несколько неописуемой силы громовых ударов. На синем фоне неба в этом месте появилось темное облако, имевшее, по свидетельству некоторых, форму гриба.

Вот что рассказывает в этой связи А. С. Косолапова, находившаяся километрах в 60 от предполагаемого места катастрофы. «Вдруг я увидела перед собой на севере, что небо раскрылось до самой земли и пыхнул огонь. Мы испугались, но небо закрылось, и вслед за этим раздались удары, похожие на выстрелы… Подбежав к дому, мы увидели моего отца, С. Б. Семенова, лежащего у амбара без чувств, напротив крыльца дома… Огонь был ярче солнца, земля и избы сильно дрожали, а в избах с потолков сыпалась земля».

В момент падения метеорита эвенки родов Чекарен и Чучанча стояли на среднем течении р. Аваркитты, километрах в 40 от района катастрофы. Они рассказывают, что трудно было держаться на ногах; в северной стороне небосвода тем временем вставало темное дымное облако.

Почти в двухстах километрах от места взрыва, на Ангаре, «воду гнало валом». Громовые раскаты слышались на всем пространстве от Енисея до среднего течения Лепя. Падение метеорита вызвало землетрясение, отзвуки которого докатились до Байкала. Взрывная волна, опрокинув и выкорчевав лес на площади 8000 кв. км, дважды обогнула земной шар со скоростью 318 м/сек и была зарегистрирована многими сейсмическими станциями Европы и Америки. А спустя несколько часов жители городов и сел от Енисея до побережья Атлантического океана стали свидетелями еще одного необычайного явления — исчезла ночь.

«На 18 июня в Кургане была ночь до того светлая, что свободно можно было читать и писать без огня», — писала в эти дни газета «Сибирская жизнь». «Белая ночь в Кургане наблюдалась в первый раз и немало всполошила курганцев».

Живший в Костроме А. А. Полканов заметил, что в ночь на 18 июня старого стиля небо было покрыто густыми тучами, лил дождь, и в то же время было необыкновенно светло. На открытом месте можно было свободно прочесть мелкий шрифт газеты. Тучи были освещены каким-то желто-зеленым, иногда переходящим в розовый, светом. Когда часть туч нижнего слоя разорвалась, был виден высоко расположенный слой тучи золотисто-розового цвета. Такая же ночь наблюдалась с 18 на 19 июня, но освещение было менее интенсивное.

Житель Тамбовской губернии В. П. Россин отметил, что 17 июня 1908 года день длился 18 часов 44 минуты, наступившая вслед за тем ночь была настолько светлая, что можно было свободно читать и даже фотографировать. Белые ночи наблюдались в Московской губернии, в Могилеве, Хиршберге, Аренсбурге, Кракове. Сообщениями о белых ночах пестрели страницы французских изданий. Это удивительное свечение небосвода было связано, по-видимому, с появлением на высоте 82 километров серебристых облаков, которые наблюдались в те ночи и на Черном море, и в Гейдельберге, и во многих других местах.

Светлые ночи сопровождались необычайными зорями. Вон что пишет по этому поводу газета «Сибирская жизнь» от 20 июня 1908 года: «Во вторник, 17 июня, в Томске наблюдался необыкновенно красивый закат солнца. Полнеба было окрашено в яркий красный цвет, внизу, почти около самого горизонта, видна была узкая светло-зеленая полоска, которая отделялась от остального неба длинною темно-свинцовою тучей, все вместе представляло замечательное эффектное зрелище».

Редкое природное явление вызвало многочисленные отклики. В газетах появились описания падения метеорита, причем в ряде случаев сообщения носили совершенно фантастический характер. Так, в газете «Сибирская жизнь» 29 июня 1908 года говорилось о том, что метеорит упал недалеко от Канска, вблизи полотна железной дороги. По этой причине будто бы был остановлен пассажирский поезд, и пассажиры с изумлением толпились вокруг небесного пришельца, имевшего якобы в объеме шесть кубических сажен, и настолько горячего, что к нему нельзя было близко подойти. Все это было чистейшей «уткой» от начала до конца, исключая то, что действительно, невдалеке от Канска был остановлен товарный состав, машинист которого принял грохот от про лета метеорита за взрыв какого-то груза в собственном поезде.

Совершенно очевидно, что в эти дни человечен. во было поставлено перед из ряда вон выходящим явлением. Казалось, что официальная наука мобилизует все силы для его изучения. Однако дремучую тупость в царской России было трудно прошибить даже гигантским метеоритом. Правда, пролет болида вызвал несколько тревожную реакцию и у «властей предержащих». Так, енисейский уездный исправник Соломин в рапорте от 19 июня 1908 года на имя енисейского губернатора доносил, что «17-го минувшего июня, в 7 часов утра, над селом Кежемским (на Ангаре) с юга по направлению к северу, при ясной погоде, высоко в небесном пространстве, пролетел громадных размеров аэролит, который, разрядившись, произвел ряд звуков, подобных выстрелам из орудий, а затем исчез».

Усмотрел ли в этом факте лихой исправник какое-либо потрясение основ, сказать трудно, но достоверно известно, что в тот период «изучения» Тунгусского метеорита фигура исправника вообще играла не последнюю роль. Когда профессор В. А. Обручев, бывший в то время деканом Томского технологического института, пытался навести справки о месте падения метеорита через енисейского губернатора, последний откомандировал с целью проверки имевшихся слухов опять же полицейского исправника. Какова была его компетенция в вопросах космогонии и как выглядели проводимые им расспросы населения, неизвестно, но результат их был, разумеется, отрицательным.

Тем собственно «изучение» Тунгусской загадки в царской России и закончилось. Последние отголоски этого события исчезли со страниц газет. Рассказы со слов очевидцев все больше приобретали характер легенд и фантастики. Где-то в глубине сибирской тайги зарастал молодой порослью многокилометровый лесной бурелом. Казалось, что тайне Тунгусского метеорита суждено навсегда остаться неразгаданной.

Этого, однако, не случилось.

7 ноября 1917 года старая, отжившая свой век дворянско-помещичья Россия рухнула под натиском сил революции. Наша страна вступила в новую эпоху своего существования — эпоху социализма.

То, что было по плечу официальной науке царской России, оказалось под силу науке молодой Советской республики.

В 1921 году, когда еще не отгремели последние выстрелы гражданской войны, в голодную и трудную годину, молодая Советская республика нашла силы и средства для организации первой в истории нашей науки метеоритной экспедиции.

Во главе ее был поставлен Леонид Алексеевич Кулик.

С этим именем связана вся дальнейшая история изучения Тунгусской катастрофы. Сделав более 20000 километров по необъятным просторам нашей страны, Л. А. Кулик натолкнулся на полузабытые следы происшедшей 30 июня 1908 года катастрофы. Интуицией крупного исследователя Л. А. Кулик понял, что речь идет о факте, научное значение которого может быть поразительным.

Собственно говоря, экспедиция натолкнулась не на следы катастрофы в прямом смысле слова, а на многочисленные слухи, которые продолжали распространяться среди населения центральной Сибири. Первой задачей, вставшей перед Л. А. Куликом и его спутниками, было выяснение предполагаемого места падения метеорита.

Путем рассылки анкетных листов и непосредственных опросов населения удалось установить, что метеорит упал в центральной части Красноярского края, где-то в районе фактории Ванавара.

Начиная с 1927 года, Л. А. Кулик предпринимает серию экспедиций в район Подкаменной Тунгуски с целью окончательного установления места падения метеорита и розысков обломков последнего. Это было связано с большими трудностями. Дело в том, что местное население, достаточно хорошо осведомленное о месте взрыва метеорита, с большой неохотой допускало туда посторонних. Это объяснялось широким распространением легенды об огненном боге Огды, сошедшем будто бы с неба в тайгу в наказание за людские грехи. Факт падения метеорита усиленно обыгрывался местными шаманами: один из них, например, некто «Васька», пытаясь нажить на нем моральный капитал, утверждал, что огненный болид был вызван его заклинаниями и что чуть ли не он сам летал в таком виде по небу (справедливости ради следует сказать, что даже на уровне космогонических представлений Эвенкии 1908 года «Васькины» домыслы успеха не имели, и он был жестоко осмеян своими сородичами).

Первоначально Л. А. Кулик полагал, что место падения метеорита находится в верховьях речки Ванаварки. Позднее он отказался от этой точки зрения и перенес центр тяжести поисков на район, расположенный примерно в 60 километрах к северо-западу от фактории Ванавара, на таежной речке Хушме (ниже мы будем говорить о том, был ли Кулик абсолютно прав, поступив таким образом). Зимой 1927 года Л. А. Кулик сделал попытку проникнуть в район падения. Ему удалось добраться до границы бурелома, расположенной в течении реки Макикты.

Л. А. Кулик поднялся на вершину горы Шахорма («Сахарная голова») — двугорбую красавицу, господствующую над всей окружающей местностью.

Картина, открывшаяся здесь перед исследователем, по своей грандиозности не имела равных.

На много километров вокруг дыбились высокие холмы. К югу от Шахормы они были покрыты густым хвойным лесом. Стоял стужный февраль. В долинах между горами лежал снег. Но там, где вершины были покрыты лесом, снега видно не было. Темно-зеленые кроны сосен и елей закрывали от взора поверхность земли. Иная картина открывалась на север, северо-запад и северо-восток. Здесь, до самой линии горизонта, лес был срезан точно гигантской бритвой. Обнаженные вершины гор и холмов блистали под лучами солнца шапками февральского снега. Гигантские лиственницы, сломанные, выкорчеванные, полузаснеженные, но все же хорошо видные, лежали вершинами на юго-запад, в сторону, противоположную той, где взорвался небесный гость.

Нужно было идти вперед, но проводник, охваченный суеверным ужасом, отказался вести дальше, и ученому пришлось вернуться в Ванавару, чтобы повторить свою попытку весной 1928 года.

На этот раз Л. А. Кулик и его спутники двигались по рекам Чамбе и Хушме в период их разлива. «Экспедиция проходила в обстановке романов Майн-Рида и Купера», — писал впоследствии Л. А. Кулик по поводу этого путешествия.

Путь был нелегким. Членам экспедиции приходилось пробираться через многочисленные пороги и мели; дело принимало подчас характер смертельного риска. Члены экспедиции уговаривали Л. А. Кулика не подвергать себя опасности больше, чем другие. Уговоры оказались напрасными: Л. А. Кулик упорно продолжал оставаться на самых опасных местах. Недалеко от впадения Хушмы в Чамбу лодка с грузом, в которой сидел Л. А. Кулик, перевернулась на порогах. Ученого спас лишь пробковый пояс, предусмотрительно надетый заранее.

Спустя еще несколько суток пути караван экспедиции подошел к месту, где в лесную красавицу Хушму вливает свои воды Чургим — «Огненный ручей», образовавшийся, по преданию, после взрыва метеорита. Кругом простирались голые холмы, склоны которых были покрыты поваленным лесом. Л. А. Кулик решил совершить экскурсию на север с целью установить направление вывила леса. Прорубаясь через завалы, несколько суток спустя он вышел в большую котловину, со всех сторон окруженную невысокими холмами. Обойдя ее со всех сторон, ученый убедился, что повал леса носит радиальный характер, причем центр круга примерно совпадает с центром котловины. Л. А. Кулик поднялся на самую высокую гору, усеченный конус которой ограничивал впадину от севера. Низко нависало холодное северное небо. Дул пронзительный сырой ветер. Горизонт тонул в серой дымке туч. У подножья горы начиналось болото, на серовато-буром фоне которого виднелись округлые, точно блюдца, заполненные водой углубления. Их было больше десятка. Дальше на юг виднелась огромная топь с большими пространствами чистой воды.

Обдумав результаты экскурсии, Л. А. Кулик пришел к выводу, что им найден центр катастрофы. Здесь, в этой впадине, думал он, нашел свой конец гость из Космоса: на это указывают радиально поваленные деревья. Круглые болотца и озерки — это не что иное, как метеоритные кратеры, образовавшиеся в результате ударов частей метеорита о заболоченную почву. Именно здесь, на дне этих кратеров, и надо искать остатки гигантского тела, пронесшегося над просторами центральной Сибири 30 июня 1908 года. Так думал Кулик в 1927 году.

Эти предположения и выводы и были доложены Куликом в Академии наук СССР. Доклад, однако, вызвал большие возражения. Далеко не все ученые были убеждены в том, что «метеоритные кратеры» являются таковыми. Раздавались голоса, что такого рода воронки являются естественным следствием болотообразования в условиях вечной мерзлоты. Были люди, которые даже сомневались в том, что гигантский бурелом связан, действительно, с падением метеорита. Некоторые приписывала это опустошительному циклону или лесному пожару.

Тем не менее, программа работ, намеченных Куликом, получила утверждение. В поддержку Кулика выступили академики А. Е. Ферсман и В. И. Вернадский.

Вскоре в районе предполагаемого центра катастрофы закипела работа: сюда прибыла новая экспедиция Л. А. Кулика. Гатили болота. Прорубали многокилометровые просеки для триангуляционной съемки. Устанавливали астропункты на вершинах гор. Строили избы и лабазы. По глухой тайге, без малого за семьсот верст, с Тайшета и Кежмы вьюками перебрасывали многопудовые буровые установки. Вокруг предполагаемых метеоритных кратеров закладывались первые буровые скважины. Работать приходилось вручную, бурить было невероятно трудно, иногда за сутки бур углублялся в грунт на каких-то 1,5–2 сантиметра. Люди не выдерживали чудовищной нагрузки, многие заболевали.

Больше всех рисковал жизнью сам руководитель экспедиции. С той минуты, как он впервые вступил в центр катастрофы, в его жизни было немало опасных моментов.

Однажды ему пришлось остаться в районе работ на значительное время, совсем одному, так как все его спутники, изморенные болезнями и непосильным трудом, вынуждены были вернуться в Ванавару. Вдобавок ко всему, в округе хищничали кулацкие банды, среди участников которых существовало убеждение, что Кулик и его товарищи ищут золото. Был случай, когда в ученого стреляли. Однако все это не пугало энтузиастов науки. Хуже было то, что поиски не приносили желаемых плодов.

Еще в самом начале работ некоторые члены экспедиции (Е. Л. Кринов) высказывали убеждение, что поиски находятся на неправильном пути. Они считали, что, не будучи специалистом-болотоведом, Л. А. Кулик принял за метеоритные воронки обычные ямы, образующиеся нередко в зоне вечной мерзлоты. Однако попытки убедить Л. А. Кулика в необходимости перенесения поисков в район Южного болота привели к острому конфликту среди членов экспедиции. В отстаивании своих научных взглядов Кулик был не просто непримирим, а фанатичен. «Инакомыслящим» пришлось уехать из экспедиции, а работа продолжалась в прежнем направлении.

Усилия исследователя концентрировались теперь вокруг так называемой Сусловской воронки — большого округлого болота, расположенного в северной части Большой котловины. Предполагая, что эта «воронка» является одним из мест падения кусков метеорита, Л. А. Кулик хотел первоначально осушить ее путем дренажа, а затем провести бурение дна. Была проделана поистине египетская работа: прокопан глубокий отводный канал длиной в несколько десятков метров, спущена вода и вычерпан торфяной покров. Предпринятые после этого раскопки привели к совершенно неожиданному результату: на дне воронки оказался пень, стоящий в совершенно естественном положении. Тупик, в который зашли поиски, был очевиден: предполагаемые «воронки» оказались естественными образованиями, не имеющими отношения к падению метеорита.

Позднее Л. А. Кулик был вынужден согласиться с мнением Е. Л. Кринова о том, что действительным центром падения метеорита является топь, расположенная в южной части котловины (так называемое Южное болото). Однако обстоятельства сложились так, что вскоре работы в этом районе были прерваны на длительное время, и снова к ним Кулик возвратился лишь в 1939 году, когда были предприняты попытки изучения рельефа дна Южного болота. Чего-либо определенного эти поиски не дали, метеоритный кратер не был обнаружен и здесь.

Академия наук планировала посылку новой крупной экспедиции в 1941 году, но грозные события Отечественной войны надолго отвлекли внимание от метеоритных дел. 22 июня 1941 года Л. А. Кулик, бывший в то время уже стариком, ушел добровольцем на фронт. В апреле 1942 года он погиб недалеко от Смоленска. Погибли во время войны и некоторые другие члены экспедиций на Подкаменную Тунгуску. После окончания войны планировалось продолжение работ в этом районе, но упавший в 1947 году на Дальнем Востоке Сихотэ-Алиньский метеорит заставил ученых-метеоритологов переключиться на его изучение.

Лишь в 1958 году в район падения Тунгусского метеорита вновь прибыла экспедиция Академии наук СССР под руководством К. П. Флоренского, однако результаты ее деятельности не смогли ответить удовлетворительным образом на волновавшие ученых вопросы. Метеорит найден не был. Не было обнаружено ни одного даже мельчайшего обломка метеоритного вещества, которое можно было бы с уверенностью отнести к Тунгусскому метеориту. Не был обнаружен и кратер, который неизбежно должен был бы образоваться в результате удара метеорита о землю.

Шли годы. Следы катастрофы постепенно стирались. Поросль молодого леса все больше закрывала тела таежных великанов, поверженных наземь полвека назад. Возникавшие то там, то здесь лесные пожары искажали и запутывали и без того сложную картину разрушений.

Тайна «Тунгусского дива» продолжала оставаться тайной.

Немного полемики

Падение Тунгусского метеорита вызвало к жизни множество гипотез, догадок, предположений. Некоторые из них основаны на фактах; другие носят произвольный характер. Теории, которая могла бы осветить все стороны этого явления, до сих пор не существует.

Л. А. Кулик считал, что Тунгусский метеорит был гигантским железным метеоритом, который, рассыпавшись в воздухе на части, упал отдельными кусками в районе Большой котловины. Обломки его, пробив верхние слои болотистой почвы, ушли глубоко в землю, образовав на месте своего падения округлые болота («воронки»). Как мы уже знаем, факты не подтвердили предположений Л. А. Кулика. Еще при его жизни была сделана попытка видоизменить эту теорию, отнеся место падения метеорита в Южное болото.

Наибольшей известностью пользовалась долгое время точка зрения, развивавшаяся. Е. Л. Криновым. Она опирается на работы известного специалиста в области метеоритики И. С. Астановича.

Установлено, что судьба метеоритов, попадающих в сферу притяжения Земли, бывает различной в зависимости от их массы. Если масса метеорита невелика, то он, раскаляясь в результате трения в земной атмосфере, полностью сгорает. Если масса его относительно большая, то метеорит, частично сгорая и оплавляясь, тормозится в атмосфере Земли и затем падает на ее поверхность одной или несколькими глыбами. Характерным примером подобного рода является известный Сихотэ-Алиньский метеорит. В таких случаях удается собрать значительное количество метеоритного вещества.

Если же, однако, масса метеорита исключительно велика, то трения земной атмосферы оказывается недостаточно для того, чтобы резко затормозить его падение. Раскаленная масса пробивает толщу земной атмосферы и врезается в земные породы с космической скоростью, равной 20–40 км/сек. Резкое торможение метеорита в момент удара о землю вызывает переход огромного запаса его кинетической энергии в тепловую, образуя гигантское облако раскаленных газов. Происходит взрыв. На месте падения образуется огромная яма, кратер, по периферии которого разбросаны лишь мелкие уцелевшие обломки метеорита. Подобного рода кратеры найдены в различных местах. На территории нашей страны группа таких кратеров есть на острове Эзель в Балтийском море, несколько кратеров находится в малонаселенных районах Северной Канады, в Австралии, на Аравийском полуострове. Едва ли не самым любопытным из них является так называемый «Каньон Дьявола» в штате Аризона в Северной Америке. Последний представляет собой, по-видимому, результат падения гигантского метеорита несколько тысяч лет назад. Предания об этой катастрофе до сих пор ходят среди местных индейцев, причем они очень похожи на те легенды, которые были сложены эвенками вокруг падения Тунгусского метеорита. Размеры Аризонского кратера огромны — он имеет в диаметре около 1,5 километра и глубину около 300 метров. Предполагают, что некоторые «кратеры» на Луне также являются результатом падения на нее крупных метеоритов.

По мнению Е. Л. Кринова, Тунгусский метеорит был типичным кратерообразующим метеоритом. На влете в атмосферу Земли масса его измерялась миллионами тонн. Пробив с космической скоростью толщу земной атмосферы, метеорит врезался в сухое торфяное болото в южной части Большой котловины и взорвался. Взрывом пробило верхние слои почвы, слой вечной мерзлоты, и подпочвенные грунтовые воды через образовавшиеся проломы хлынули на поверхность, затопив весь этот район. Сухое болото превратилось в топь глубиной до 8 метров, часть торфяного покрова всплыла, образовав на болоте так называемые «острова», кратер был затоплен, обломки метеорита либо сгорели в момент взрыва, либо были разметаны с колоссальной силой по окружающим торфяным болотам, где их найти практически невозможно. Следует отметить, что теория эта весьма логична и привлекает к себе внимание попыткой объяснения всего круга явлений, связанных с падением метеорита.

Действительно, весь комплекс световых и звуковых явлений, сопровождавших пролет тела, чрезвычайно похож на явления, наблюдаемые при пролете крупных болидов (например, Сихотэ-Алиньского). Появлением огромного облака раскаленных газов, образовавшихся вследствие испарения метеоритного вещества и поверхностных слоев почвы в момент удара о Землю, хорошо объясняется ожог деревьев, который можно наблюдать на расстоянии до 15 километров от центра катастрофы, и вывал леса на протяжении десятков километров. Этот взрыв неизбежно должен был вдребезги разнести, распылить метеоритное вещество, так что искать в этом районе какой-либо монолит совершенно бесполезно.

Однако у теории Е. Л. Кринова есть уязвимые места, по которым бьют его научные противники. Резкий тон, каким автор теории реагирует на ее критику, свидетельствует о том, что в данной точке зрения имеются бреши.

Действительно, с точки зрения Е. Л. Кринова трудно объяснить факт наличия так называемого «телеграфного леса» в самом центре катастрофы. Как мы уже говорили в начале своего рассказа, в результате Тунгусской катастрофы, центром которой в настоящее время считается Большая котловина, лес оказался разваленным по радиусам с центром в Большой котловине. Если согласиться с Е. Л. Криновым и принять Южное болото за место образования метеоритного кратера, то надо было бы ожидать, что наибольшие разрушения (повал деревьев, ожог их и т. д.) нужно ожидать именно в окружности Южного болота. Между тем, на склонах сопок, его окружающих, а также по его берегам часть леса стоит на корню, а радиальный вывал начинается значительно дальше. Само собой разумеется, это мертвый лес. Это — высокие обожженные стволы, похожие на телеграфные столбы, но все же они стоят, на многих из них уцелели даже сучья. Все это с трудом вяжется с представлением о Южном болоте, как о центре падения метеорита. Правда, автор теории пытается объяснить это так называемой «мертвой зоной», однако такое объяснение вносит лишь новый термин, не меняя существа дела. Если действительно в районе непосредственной близости от центра наземных больших взрывов может наблюдаться такое явление, то нужно дать соответствующий математический расчет, а не ограничиваться общими фразами.

Пожалуй, самым тяжелым для теории Е. Л. Кринова обстоятельством является отсутствие метеоритного кратера. По расчетам И. С. Астаповича, в момент удара метеорита о землю масса его, грубо ориентировочно, равнялась 50000 тонн. Совершенно очевидно, что удар такого тела должен был привести к образованию огромного кратера, по размерам приближающегося к Аризонскому или к одному из австралийских. Между тем, ничего подобного в районе катастрофы мы не видим: глубина Южного болота, которое, по мнению Е. Л. Кринова, образовалось на месте кратера, измеряется не сотнями и даже не десятками метров, а, как правило, не превышает 4–5 метров, лишь изредка достигая 8 метров. Попытка Е. Л. Кринова выйти из затруднительного положения ссылками на специфику вечномерзлотной полосы неубедительна: если согласиться с автором, то следует допустить, что гигантский кратер был затянут илом и донными отложениями Южного болота за каких-нибудь двадцать-тридцать лет. Между тем, хорошо известно, что рельеф местности в районе Большой котловины за последние тридцать лет (с момента первой экспедиции Л. А. Кулика и по настоящее время) существенно не изменился. С нашей точки зрения, принимать Южное болото за метеоритный кратер оснований нет.

В связи с этим возникают три серьезных вопроса:

1) Падал ли в самом деле на землю Тунгусский метеорит?

2) Если он действительно падал, то в каком именно месте?

3) На правильном ли пути находятся поиски Тунгусского метеорита вообще?

Первый вопрос, звучащий парадоксально, имеет тем не менее под собой определенную основу. В первые годы изучения Тунгусской загадки ряд крупных метеоритоведов, в том числе И. С. Астапович, не исключали возможности того, что метеорит не ударился о Землю, а, пробив ее воздушную оболочку по касательной, ушел обратно в мировое пространство. Разрушения, произведенные им, объясняются действием ударной баллистической волны, сопровождающей, как правило, пролет любого тела со сверхзвуковой скоростью. Если это действительно так, то отсутствие метеоритного кратера становится понятным. Однако серьезного математического обоснования этому до настоящего времени не дано.

Эти обстоятельства заставили некоторых членов экспедиции 1958 года прийти к заключению, что метеорит взорвался не при соприкосновении с Землей, а на некоторой высоте над ее поверхностью. Однако подобное заключение находится в противоречии со всеми данными «классической» метеоритики. Все наблюдавшиеся до сих пор метеориты или сгорали в атмосфере, или, раскалываясь на части, выпадали отдельными кусками, или, наконец, врезались в толщу земной коры, образуя кратеры. Но никто еще не наблюдал случая, чтобы обычный, каменный или железный, метеорит взрывался в воздухе, производя опустошения, удивительно напоминающие взрыв ядерной бомбы.

Нужно сказать, что вообще в обстоятельствах Тунгусской катастрофы много неясных моментов. Хотя все экспедиции, занимавшиеся изучением ее, направлялись в район реки Хушмы, есть веские основания думать о том, что этот район является не единственным и возможно не главным районом взрыва.

В 1911 году известный писатель В. Я. Шишков, работавший в то время начальником геодезической экспедиции, пробирался с Нижней Тунгуски на Ангару. Недалеко от реки Тэтэрэ караван натолкнулся на громадный район поваленного и вываленного леса. Расчеты А. В. Вознесенского, директора Иркутской обсерватории, проведенные на основе сейсмограмм и барограмм 30 июня 1908 года, позволили ему указать координаты центра катастрофы — 60°16′ с. ш. и 103°06′ в. д., что совпадает с этим районом.

Как видно из прилагаемой карты, этот район бурелома лежит километров на 200 к востоку — северо-востоку от реки Хушмы и не может быть отождествлен с районом, обследованным Куликом.

Известный этнограф И. М. Суслов, на основании расспросов большого числа местных жителей эвенков, составил схематическую карту падения метеорита. Согласно его данным, метеорит ударился о вершину хребта Лакуры (см. схему) и раскололся на три части, причем эти части падали порознь друг от друга. Одна глыба упала в месте, обследованном Л. А. Куликом. Места предполагаемого падения двух других не обследованы до сих пор. Любопытно, что одно из этих мест также примерно совпадает с зоной бурелома, обнаруженной экспедицией В. Я. Шишкова.

Маршрут экспедиции В. Я. Шишкова в 1911 г.

Интересные данные были собраны П. Л. Дравертом. По его мнению, Тунгусский метеорит падал тремя глыбами, из коих одна врезалась в землю в районе Ванавары, а две другие упали в Томской области, в Верхне-Кетском районе (одна — в районе Максимкина Яра, другая — где-то близ с. Усть-Озерного).

Схема района падения Тунгусского метеорита по И. М. Суслову.

Условные обозначения:

I — места падения глыб метеорита;

II, III — ближайшие к месту катастрофы эвенкийские стойбища;

IV — район поваленного леса;

V — «Сухая речка».

Не укладывается в рамки привычных представлений и поразительный факт свечения неба, наблюдавшийся ч первые двое-трое суток после Тунгусской катастрофы. До настоящего времени это явление объясняют помутнением прозрачности верхних слоев земной атмосферы в результате распыления в них огромного количества (не менее 1 млн. тонн) метеоритного вещества и продуктов взрыва небесного гостя. Основываясь на данных астрономической станции в Виллеки (Калифорния) — единственного наблюдательного пункта, проводившего в то время систематическое изучение прозрачности атмосферы Земли, — академик В. Г. Фесенков указывает, что примерно с середины июля до середины августа 1908 года наблюдалось резкое понижение прозрачности воздуха, которое он ставит в связь с Тунгусской катастрофой. Однако это утверждение представляется сомнительным.

Во-первых, можно считать установленным, что свечение неба — правда, слабовыраженное — было отмечено в ряде пунктов европейской России и Западной Европы еще в ночь с 29 на 30 июня, а в отдельных местах — даже с 28 на 29 июня (даты даются по новому стилю). Выходит, таким образом, что причина, вызвавшая свечение неба, дала о себе знать еще за 1,5–2 суток, до падения метеорита.

Во-вторых, И. С. Астапович указывает, что если считать серебристые облака принесенными из Сибири восточными течениями верхней атмосферы, то пришлось бы допустить для них невозможную скорость порядка 400 км/час. Попытки устранить эту неувязку допущением о том, что метеорит летел из Европы в Сибирь, теряя по пути часть своего вещества, вступают в вопиющее противоречие с траекторией полета метеорита, описанной Е. Л. Криновым (с юго-востока на северо-запад). Кроме того, серебристые облака не наблюдались над Северной Америкой, в то время как помутнение атмосферы в этом районе было весьма интенсивным. Наконец, совершенно непонятно, почему свечение неба наблюдалось лишь 2–3 суток после падения метеорита, в то время как изменения прозрачности наблюдались более месяца. Это обстоятельство наводит на мысль, что появление серебристых облаков и ночное свечение небосвода были связаны не столько с изменениями прозрачности воздушных слоев, сколько с весьма интенсивными процессами ионизации верхних слоев атмосферы. Следует добавить, что в последнее время Е. Л. Кринов высказывает мнение о том, что появление серебристых облаков вообще не было связано прямым образом с падением Тунгусского метеорита.

Последние выступления Е. Л. Кринова, В. Г. Фесенкова и их сотрудников в печати и по радио свидетельствуют о серьезном пересмотре ими самых основ их теории: во-первых, отрицается защищавшееся длительное время положение о железном составе метеорита; во-вторых, отрицается факт падения его на Землю в районе Южного болота; в-третьих, берется под сомнение самый факт взрыва метеорита.

В модернизированном виде теория Кринова-Фесенкова представляется ныне следующим образом: Тунгусский метеорит, по расчетам Астаповича, обладал при влете в атмосферу космической скоростью порядка 50–60 км/сек. С подобной скоростью могут двигаться лишь тела, летящие навстречу движению Земли. Такой характер движения несвойственен обычным метеоритам, им могут обладать только кометы. Отсюда делается вывод о том, что Тунгусский метеорит представлял собой ядро небольшой кометки; пылевой хвост в момент удара ее головы о Землю был направлен в сторону от Солнца. Он распространился в северо-западном направлении от места падения метеорита и, рассеявшись в верхних слоях атмосферы, вызвал свечение ночного неба.

По современным представлениям, ядра комет состоят из очень хрупкого силикатного вещества или глыб замерзших газов. Понятно поэтому, что при столкновении Тунгусского метеорита с Землей должно было произойти его полное распыление и рассеивание, чем и объясняется тот факт, что на месте катастрофы не обнаружены осколки метеорита. При этом допускается возможность, что в низших, плотных слоях атмосферы, ядро кометы могло превратиться в уплотненное пылевое облако, которое могло при определенных условиях взорваться. Те разрушения, которые имеют место в районе катастрофы, могут быть объяснены не только взрывом, но и мощной баллистической волной. Ввиду того, что Тунгусский метеорит обладал огромной массой и большой скоростью, энергия его баллистической волны могла быть очень большой и привести к тем разрушениям, которые имеют место в районе катастрофы. Следует отметить, что изложенный выше новый вариант теории Кринова-Фесенкова пока что не детализирован на страницах печати, поэтому о нем можно говорить лишь в самых общих чертах.

Как видно из изложенного, исходным пунктом, на который опирается эта теория, является предположение о чрезвычайно высокой начальной скорости метеорита. Однако известно, что расчет Астаповича, на основании которого была вычислена скорость движения тела, был в свое время подвергнут сомнению в результате работы, проведенной В. Ю. Левиным в 1952–1953 годах. По мнению В. Ю. Левина, расчеты элементов орбиты, сделанные И. С. Остаповичем, ошибочны. Сам Е. Л. Кринов опубликовал в 1958 году в одном из зарубежных журналов статью (см. журнал Chemie der Erde, 1958, № 3), в которой на основании расчетов В. Ю. Левина приходил к выводу, что при том положении радианта, который имел Тунгусский метеорит, последний мог обладать как прямым, так и обратным движением по орбите.

Правда, и в этой статье Е. Л. Кринов высказывал мнение, что Тунгусский метеорит двигался навстречу движению Земли, однако это заключение делалось не на основании расчета И. С. Астаповича, а на основании оценки колоссальной величины энергии, выделившейся в момент столкновения метеорита с Землей. Схематично цепь суждений Е. Л. Кринова была примерно такой: энергия, выделявшаяся при столкновении метеорита с Землей, была колоссальна, поэтому колоссальна была его скорость, следовательно, он двигался навстречу направлению движения Земли. При этом нужно, однако, вспомнить справедливое замечание В. Ю. Левина, который говорил о том, что оценка энергии, выделившейся при ударе Тунгусского метеорита, ничего не может дать для суждения о его скорости, поскольку неизвестна его масса.

Таким образом, очевидно, что основное положение, исходный пункт нового варианта теории Кринова-Фесенкова — огромная, близкая к максимально возможной скорость метеорита — является не фактом, а допущением. Следовательно, и вся теория пока что не может быть признана в достаточной степени убедительной.

Что же касается высказываемого некоторыми сотрудниками Комитета по метеоритам мнения о том, что причиной разрушения в районе Тунгусской катастрофы была баллистическая волна, то нужно сказать, что для доказательства или опровержения этой точки зрения нужно точно знать границы района разрушения, которые, к сожалению, до сих пор окончательно не определены.

Таким образом, мы видим, что даже наиболее детализированная и полная теория, развиваемая Е. Л. Криновым и В. Г. Фесенковым, наталкивается на большие затруднения. Еще в большей степени это относится к ряду других гипотез, число которых весьма велико (гипотеза «удара облака космической пыли» Вернадского, «электризованного метеорита» Соляника, гипотеза «каменного дождя» Вронского и ряд других).

Огромная энергия взрыва, необычная картина раз. рушений («телеграфный лес» в центре катастрофы), отсутствие осколков метеорита и метеоритного кратера, свечение неба, примерно совпавшее во времени с катастрофой, — все это заставляло многих лиц, занимающихся Тунгусской загадкой, искать путей объяснения этого явления в обход привычных представлений.

В связи со сказанным нужно остановиться на группе гипотез, которые в той или иной форме исходят из предположения, что взрыв 1908 года на Подкаменной Тунгуске был ядерным взрывом.

В популярной литературе эти теории обычно отождествляются с нашумевшим предположением известного писателя-фантаста А. П. Казанцева об атомном взрыве марсианского корабля (та же гипотеза несколько в ином плане развивается Б. В. Ляпуновым). В настоящее времясуществует, по крайней мере, три гипотезы, допускающие возможность ядерного взрыва в 1908 году: гипотеза Казанцева — Ляпунова (1946 г.), гипотеза Ла Паза (1948 г.), гипотеза Зигеля (1959 г.). Лишь первая из них связывает ядерный взрыв с возможным прилетом на Землю разумных существ с других планет. Поскольку вариант гипотезы ядерного взрыва в интерпретации А. П. Казанцева пользуется значительной известностью в широких кругах читателей и является объектом наиболее острой дискуссии, мы должны остановиться прежде всего на нем.

Прежде чем переходить к рассмотрению точки зрения А. П. Казанцева по существу, необходимо в общих чертах представить себе, как отвечает современная наука на вопрос о распространенности жизни во Вселенной. Для этого нужно найти правильный ответ на два вопроса:

1) Существует ли жизнь на других планетах Солнечной системы?

2) Много ли во Вселенной планетных систем, подобных нашей?

Как известно, вокруг Солнца, являющегося центром нашей планетной системы, вращается девять крупных планет (не считая мелких планет — астероидов): Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун и Плутон. Жизнь, включая ее высшую форму — разумную жизнь, требует для своего существования определенных условий внешней среды, к которым относится наличие кислорода в атмосфере, определенный диапазон температурных колебаний, наличие достаточного количества воды и т. д. С этой точки зрения мы должны сразу же исключить из числа рассматриваемых объектов планеты-гиганты Юпитер и Сатурн, температурные условия на которых исключительно неблагоприятны для развития жизни, а атмосфера которых богата ядовитыми химическими соединениями. Аналогичным образом не могут быть обитаемы Уран, Нептун и Плутон, поверхность которых представляет собой царство вечного холода, и Меркурий, расположенный слишком близко к Солнцу и в силу этого интенсивно им обогреваемый.

Как считают ученые, лишь на двух планетах нашей системы имеются условия для развития жизни — на Венере и Марсе. Однако о строении поверхности Венеры известно пока, что очень немногое. Густые облака, которыми богата ее атмосфера, не позволяют провести хотя, бы ориентировочные наблюдения в этом направлении. Полагают, что физические условия на этой планете таковы, что жизнь могла бы существовать на ней лишь в самой примитивной форме.

Гораздо больше известно о Марсе. Установлено, что эта планета имеет атмосферу, на ней обнаружена вода. Еще в конце прошлого века астроном Лоуэлл, наблюдая Марс во время великого противостояния, нашел и описал на нем темные линии, так называемые «каналы», по поводу природы которых до настоящего времени идут оживленные споры. Советский астроном Г. А. Тихов, изучавший окраску и другие свойства излучения Марса, считал вопрос о наличии растительности на Марсе решенным положительно. Большое внимание привлекли в последнее время выступления академика Шкловского, который, изучая движение спутников Марса, пришел к выводу об их искусственной природе. По его мнению, спутники Марса были запущены разумными существами несколько миллионов лет назад. Однако на вопрос о существовании разумной жизни на Марсе в настоящее время Шкловский отвечает отрицательно.

Наша планетная система не является единственной, так же как и наше Солнце — лишь одна из более чем ста миллиардов звезд, входящих в единую звездную систему — Галактику (систему Млечного Пути). Науке известны в настоящее время более ста миллионов звездных скоплений-галактик, из которых многие значительно больше нашей. Если принять, что лишь одна звезда из ста имеет планетную систему (а именно такая пропорция считается в настоящее время наиболее близкой к действительности), то мы неизбежно придем к выводу, что даже в том уголке Вселенной, который доступен, нашим телескопам, насчитываются миллиарды и миллиарды планетных систем, подобных нашей.

«Даже если предположить, что большинство планетных систем необитаемо… следует заключить, что во Вселенной имеются очень многие планеты, на которых живут существа, достигшие столь же или еще более высокого уровня развития, какого человечество достигло на Земле», — пишет по этому поводу известный французский астроном Лаберенн.

Однако мы должны учитывать при этом, что расстояния, разделяющие планетные системы одну от другой, настолько велики, что их даже трудно представить себе.

Достаточно сказать, что даже самые ближайшие к нам звезды расположены от нас на расстоянии, измеряемом не километрами, а световыми годами.

Таким образом, с принципиальной стороны гипотеза А. П. Казанцева, как об этом писал в свое время доцент Зигель, не может вызвать возражений, хотя вероятность вступления разумной жизни других миров в контакт с населением Земли очень, мала.

Другое дело, в какой степени эта точка зрения соответствует действительному положению вещей. Космическая ракета, в отличие от каменной или железной глыбы, действительно могла взорваться, не ударяясь о поверхность Земли. Если допустить, что ядерный взрыв произошел на высоте нескольких километров над поверхностью Земли, то понятным становится и отсутствие кратера в центре катастрофы, и наличие «телеграфного леса» в окружности Южного болота. Действительно, взрывная волна должна была идти в этом случае в направлении сверху вниз, поэтому характер вывала леса в самом центре катастрофы должен резко отличаться от периферии, где взрывная волна шла уже наклонно к поверхности почвы. Находит свое объяснение и отсутствие каких-либо осколков метеорита: в центре огненного шара температура должна была достигать величины порядка 20 миллионов градусов; в этих условиях любое самое тугоплавкое вещество неизбежно должно было превратиться в плазму. Колоссальный ядерный взрыв, сопровождавшийся выбросом в атмосферу большого количества радиоактивной пыли, мог вызвать интенсивные ионизационные процессы в верхних слоях воздушного океана, которые и привели к свечению ночного неба.

Заслуживает особого внимания тот факт, что после взрывов американских ядерных бомб на большой высоте осенью 1958 года над Южной Атлантикой и в Тихом океане наблюдалось свечение ночного неба, хотя и в более скромных масштабах, чем 30 июня 1908 года.

Мы уже говорили, что существуют точки зрения, согласно которым гипотезу ядерного взрыва вовсе не обязательно связывать с прилетом на Землю космического корабля. Так, доцент Зигель развивает мысль о том, что обычные метеориты при каких-то условиях могут давать ядерную реакцию, приводящую к последствиям, аналогичным взрыву урановой или водородной бомбы.

Правда, Зигель прямо говорит о том, что мы пока что не знаем этих условий, но это вовсе не исключает такую возможность в принципе.

На точке зрения ядерной природы «Тунгусского дива» стоит также Ла Паз. Он утверждает, что среди природных метеоритов, наряду с метеоритами, имеющими обычный состав, имеются тела, состоящие из так называемого «антивещества», возможность существования которого допускается в последнее время ядерной физикой. Подобного рода метеорит при своем соприкосновении с веществом, из которого состоит Земля и ее атмосфера, должен вызвать ядерную реакцию типа аннигиляции, сопровождающуюся выделением колоссального количества энергии.

Доцент Зигель весьма резонно говорит о том, что гипотеза, объясняющая Тунгусскую катастрофу ядерным взрывом, охватывает и объясняет наибольшее число связанных с падением Тунгусского метеорита явлений. Казалось бы, что именно поэтому она заслужила детальной научной проверки. Этого, однако, не случилось. С момента своего рождения гипотеза стала объектом чрезвычайно резкой и не всегда доказательной критики. Главной мишенью огня оказался при этом так называемый «космический корабль», который уничтожался критиками на страницах научной и популярной прессы минимум раз в месяц.

Академик В. Г. Фесенков, Е. Л. Кринов и некоторые, другие отмечали гипотезу «космического корабля» с порога, как совершенно ненаучную и вредную, забывая о том, что гипотеза ядерного взрыва вовсе не обязательно предполагает существование фантастического «звездолета». Авторы этих статей, с другой стороны, как бы исходят из молчаливой предпосылки о том, что разумная жизнь других планет и звездных систем никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не может вступить в соприкосновение с жизнью Земли. Причудливым образом академик В. Г. Фесенков, так много сделавший для популяризации идеи о жизни на других планетах, вступает здесь в противоречие с самим собой.

Никто не собирается утверждать, что Тунгусская катастрофа объясняется именно так, как это считает А. П. Казанцев, но любому непредубежденному человеку очевидно, что гипотеза, допускающая активную роль разумной внеземной жизни в тех или иных процессах, происходящих во Вселенной, не может объявляться ненаучной лишь по причине этой предпосылки, ибо разумная жизнь — это тоже явление природы.

Серьезных научных доводов против варианта «космического корабля» не сделано. Исключить его в принципе можно было бы лишь в том случае, если бы Земля являлась единственным местом во Вселенной, где существует высокоразвитая разумная жизнь. Вряд ли, однако, среди астрономов и даже просто образованных людей всего мира найдется ныне кто-либо, кто бы стал настаивать на этом. Фактических оснований для отбрасывания этой точки зрения в сторону также нет.

Наиболее серьезное возражение было сделано А. Штернфельдом в статье «Метеорит или космический корабль?» («Вокруг света», № 10, 1959). А. Штернфельд привел в этом сообщении весьма любопытный расчет, свидетельствующий о том, что день 30 июня 1908 года являлся с точки зрения законов астронавтики не только возможным, но и наиболее благоприятным днем приземления на нашей планете пришельцев с Венеры. Тут же, однако, Штернфельд оговаривается: «Откуда бы ни прибыл космический корабль, он должен двигаться в том же направлении, как и сама планета, то есть «по течению». Однако, как это неопровержимо установлено советскими учеными, Тунгусский метеорит вторгся в земную атмосферу под некоторым углом навстречу Земле, перемещаясь по небу с юго-востока на северо-запад. Таким образом, соблазнительная гипотеза о том, что Тунгусский метеорит являлся космическим кораблем, летевшим к нам с пришельцами других миров, оказывается несостоятельной».

Не вдаваясь в детальное обсуждение этого высказывания, мы приведем выдержку из статьи Е. Л. Кринова, опубликованной в марте 1958 года: «До последнего времени высказывалось мнение, что Тунгусский метеорит должен был лететь навстречу Земле и благодаря этому должен был иметь весьма большую начальную скорость. Эта скорость, по расчетам И. С. Астаповича, должна была достигать 50–60 км/сек. Это заключение было сделано Астаповичем на основании расположения радианта метеорита вблизи апекса Земли. Однако в 1952 году Левин показал, что из расположения радианта метеорита вблизи апекса Земли далеко еще не вытекает, что метеорит должен был непременно двигаться ей навстречу. При подобном положении радианта Тунгусский метеорит мог быть как навстречу летящим, так и наоборот. Таким образом, он мог иметь как очень большую, так и относительно малую начальную скорость. Однако, принимая во внимание необычайно мощные последствия падения Тунгусского метеорита, можно прийти к наиболее достоверному заключению, что Тунгусский метеорит должен был иметь гигантскую начальную скорость и, следовательно, должен был лететь навстречу Земле». По поводу ошибочности последнего утверждения Е. Л. Кринова мы уже говорили выше: энергия, выделяющаяся в момент столкновения тела с Землей, определяется не только скоростью, но и неизвестной нам массой метеорита. Таким образом, категорическое высказывание А. Штернфельда не имеет достаточных оснований.

Однако мы не должны закрывать глаза и на то, что гипотеза «ядерного взрыва» до сих пор не подкреплена прямыми доказательствами.

Достойно сожаления, что А. П. Казанцев, являющийся наиболее активным ее защитником, не скупящийся на публичные выступления и полемику, до сих пор (а с момента опубликования его первых статей прошло уже 14 лет) не предпринял ни малейшей попытки к ее обоснованию фактами.

К сожалению, в полемике по этому вопросу А. П. Казанцев выступает как фантаст, а не как ученый. Поэтому в его изложении зачастую трудно бывает понять, где кончаются факты и где начинаются домыслы. Но не предпринято достаточно фундаментальной попытки и к опровержению теории «ядерного взрыва» ее противниками, поскольку те спорадические промеры радиоактивности, которые проводились экспедицией 1958 года и которые до сих пор не опубликованы, не могут удовлетворить кого бы то ни было.

Создается впечатление, что обе спорящие стороны, несмотря на взаимную остроту дискуссии, едины в бездейственном отношении к инструментальной проверке гипотезы ядерного взрыва.

Между тем, огромное внимание, с которым относятся к метеоритной проблеме в нашей стране, предельные усилия, уже приложенные к решению Тунгусской загадки при жизни Кулика, диктуют необходимость доведения этого дела до конца.

Сделано уже многое. Собраны уже огромные материалы, проведен громадный комплекс наблюдений, но, как говорят, «конец венчает дело», а конца этого, к сожалению, не видно.

Какова бы ни была природа катастрофы 1908 года, разгадка ее может быть найдена лишь путем дальнейшего накопления фактов, их внимательного и беспристрастного анализа. Совершенно очевидно, что такой объем работы по плечу лишь крупному научному коллективу, оснащенному совершенной техникой. Однако какую-то посильную помощь может оказать и научная общественность. Сказав это, мы не погрешим против славных научных традиций Л. А. Кулика, неизменно опиравшегося в своих работах на широкую общественную поддержку.

Именно поэтому группа научных работников и студентов старших курсов сибирских вузов решила внести свой посильный вклад в дело изучения Тунгусского метеорита. Основной задачей организованной нами экспедиции являлась инструментальная проверка ядерной природы Тунгусской катастрофы 1908 года. Наряду с этим в программу работы было включено исследование общей картины явления и поиски распыленного вещества возможно упавшего тела.

Рождение КСЭ

КСЭ — значит комплексная самодеятельная экспедиция.

Многие члены ее помнят маленькую, насквозь прокуренную комнатушку в студенческом общежитии, где жаром обсуждались и теория относительности, и план Маршалла, и культура острова Пасхи.

Говорили здесь и о Тунгусской загадке. Отзвуки споров, долетавшие со страниц толстых журналов, вызывали бурные диспуты, и бывало, что «криновцы» и «космонавты» расходились по домам, когда над спящим городом уже начинало светать. Тогда-то и появилась впервые мысль о том, что неплохо было бы, не ограничиваясь длинными разговорами, съездить на Подкаменную Tyнгуску самим и посмотреть все своими глазами.

Вначале это представлялось в виде туристского похода повышенной трудности. Но к весне 1959 года выкристаллизовалась идея о том, что нужно готовиться не к туристскому походу, а к настоящей экспедиции.

Первое время подготовкой к ней занималась небольшая группа энтузиастов в Томском медицинском институте. Организационная сторона оказалась сложной. Штаб подготовки находился в бетатронной лаборатории мединститута, где работал Г. Плеханов. Первоначально предполагалось создать группу в составе 6–8 человек. Среди них должны быть радиологи, географы, врачи. Однако вскоре неожиданно обнаружилось, что по соседству, в университете, также формируется экспедиционная группа с такими же целями. Было решено объединиться. Товарищи из университета к тому времени успели вступить в контакт с Комитетом по метеоритам при Академии наук СССР. Виктор Журавлев, будучи в Москве, побывал у Е. Л. Кринова и И. Т. Зоткина. Идея самодеятельной экспедиции ими одобрялась, но к мысли о необходимости проведения радиометрии в районе катастрофы Е. Л. Кринов отнесся отрицательно. Увеличение численного состава экспедиции значительно усложнило подготовительный период. Отдаленность района катастрофы, сложные климатические и природные условия и бездорожье заставили относиться к подготовке с большой тщательностью.

Прежде всего, нужно было продумать программу научной деятельности. Она была составлена после ряда консультаций с научными учреждениями Москвы, Ленинграда и Томска.

Главной задачей экспедиции был забор проб почв из района центра катастрофы и с периферии в радиусе до 50 километров. Вне зависимости от того, какой природы взрыв произошел 30 июня 1908 года, исследование этих проб может дать очень многое. Если это был железный метеорит, то спектроскопия почвенных образцов покажет повышенный процент содержания никеля и кобальта в центре взрыва. Если это был космический корабль, то те химические элементы, из которых состояла его оболочка, должны в наибольших количествах сохраниться также в центральных образцах. Если это было любое другое космическое тело, то все равно анализ химического состава проб центра и сравнение его с периферией может дать многое. Для того, чтобы получить этот ответ, нужно произвести спектральный анализ проб на содержание тридцати — сорока элементов таблицы Менделеева.

Второй задачей, поставленной перед экспедицией, являлась радиометрия. Необходимо было буквально обшарить радиометрами центр катастрофы (Большую котловину), а также изучить радиоактивность всего окружающего района в радиусе километров на сорок. Число необходимых замеров исчислялось тысячами. Для этого нужны были точные и портативные радиометры с большим запасом питания.

Карта-схема района работ КСЭ-1

Однако сама по себе полевая радиометрия не могла дать ответ на вопрос о характере катастрофы. Даже в том случае, если радиоактивность в центре катастрофы действительно повышена, это еще не дает оснований говорить о ядерной природе взрыва, так как это повышение может быть связано с выходами радиоактивных руд или с выпадением радиоактивных осадков после испытаний ядерного оружия.

Полевые измерения радиоактивности могли дать ответ только о ее величине, оставляя открытым вопрос о ее причине. Только точное установление изотопного состава элементов могло выявить причину повышения радиоактивности. Если, например, в растительности или в верхних слоях почвы было бы повышено содержание радиоактивного калия или углерода, это свидетельствовало бы о том, что в этом районе когда-то был взрыв типа взрыва водородной бомбы; если обнаруживается радиоактивный иод, это говорит о выпадении в этом районе осадков, связанных с испытаниями ядерных бомб. Для этих исследований нужно было взять достаточное количестве образцов с целью их лабораторного исследования.

Еще в годы первых экспедиций Л. А. Кулика эвенки рассказывали, что будто бы в первое время после катастрофы охотники находили в Южной котловине куски белого серебристого металла, цветом светлее ножа. Ни один из этих кусков, которые, возможно, были обломками метеорита, не попал в руки экспедиций. Поиски с помощью магнитных приборов, проведенные экспедициями Академии наук СССР, также не дали положительных результатов. Однако нельзя исключить мысль о том, что упавшее космическое тело могло состоять из немагнитного материала, поэтому в программу работы была включена индуктометрия — поиски металлических обломков приборами типа миноискателей. Эти приборы нужно было доставать или конструировать самим.

Были и другие трудности. Нужны были подробные карты. Их у нас не было. Нужны были палатки, компасы обычные и горные, болотные буры, саперные лопаты. Наконец, нужны были средства. С самого начала стало ясно, что осуществить программу экспедиции можно лишь при широкой поддержке общественности.

Скажем прямо: общественная поддержка явилась главным условием, благодаря которому состоялась КСЭ. В нескольких словах трудно перечислить все организации и всех людей, к которым члены КСЭ обращались за помощью, и не было случая, чтобы им не было оказано содействие, если только это находилось в пределах возможного. У тех товарищей, к кому мы обращались, были свои дела, свои ответственные и сложные обязанности; помощь, оказываемая ими была не от избытка доступных средств и свободного времени, и все же они шли на определенные жертвы, потому что тунгусская проблема волнует всех.

Проще всего решили вопрос с радиометрами: часть из них предоставил медицинский, часть — политехнический институты, кое-что достал в Сталинске Юра Кандыба. Томский и Новосибирский областные комитеты комсомола помогли обеспечить радиометры питанием. Удалось получить, хотя и с некоторыми приключениями, и индуктометры.

Г. Ф. Плеханов, избранный начальником самодеятельной экспедиции, только покряхтывал, подписывая то один, то другой грозный финансовый документ с обязательством «возместить стоимость означенных приборов в случае их потери или поломки». С картами дело обстояло скверно. К концу июня в распоряжении экспедиции была лишь карта-десятиверстка да примитивно выполненный аэрофотоснимок эпицентра катастрофы. Отсутствие надежной карты явилось причиной многих мучительных раздумий в тайге.

Финансирование экспедиции шло главным образом за счет средств ее участников в период их летних отпусков. Однако это не столь уж важно, так как помощь в обеспечении экспедиции приборами, оборудованием, энергопитанием позволила при сравнительно ограниченной смете запланировать большой объем исследований.

Параллельно с подготовкой материальной части экспедиции отбирался ее личный состав. Каждую пятницу рабочая комната Г. Ф. Плеханова превращалась в своеобразный штаб, где собирались все, кого волновала проблема метеорита. Кого здесь только не бывало, в этой маленькой квадратной комнатушке на втором этаже Анатомического корпуса! Далеко не все из них приняли в дальнейшем участие в экспедиции. Некоторым не позволили вырваться на Подкаменную Тунгуску дела, связанные с их непосредственной работой, попадались среди посетителей и фигуры, которые, помахав руками и поговорив о Космосе денек — другой, бесследно исчезали с горизонта.

К концу апреля состав экспедиции определился. Кроме врача-инженера Г. Ф. Плеханова, в нее вошли ассистент Томского медицинскою института Н. В. Васильев, аспирант Томского университета В. К. Журавлев, конструктор В. Кувшинников, лаборант Томского политехнического института В. П. Краснов, инженер-электрик Л. Шикалов, географ Г. Колобкова, студентка географического факультета университета Р Журавлева и студент металлургического института в Сталинске Юра Кандыба. Впоследствии, уже когда экспедиция была в пути, ее нагнали физик Д. Демин и студент университета Володя Матушевский. Кроме того, в Красноярске к экспедиции присоединился молодой журналист Саша Ероховец.

Еженедельно устраивались тренировочные выходы за город. Тренировки дали многое, хотя и нельзя сказать, чтобы они были очень насыщенным.

Каждому предполагаемому участнику работы предъявлялись два условия: «не пищать» ни при каких обстоятельствах и не нарушать дисциплину в походе.

В подготовительной работе каждый из нас имел определенный круг обязанностей. На совести Валерия Кувшинникова лежала подготовка приборов. Галя Колобкова и Руфа Журавлева шили мешки для образцов почв и марлевые пологи к палаткам. Леня Шикалов доставал индуктометры. На Николая Васильева, как на человека «писучего»; была возложена деловая переписка, «дипломатические» визиты в различные организации, а также подготовка походной аптечки. Виктор Краснов был избран завхозом экспедиции. Каждый день приносил новые заботы: нужно было доставать тюль для накомарников и лопаты для забора проб, походные топоры и ремонтный набор, готовить неприкосновенный запас и градуировать приборы.

Лопатки достал Виктор Журавлев на одной из кафедр университета. Дали их ему со строжайшим наказом не потерять, и все время работы в экспедиции Виктор их оберегал так, как будто они были сделаны из чистого золота.

Лейб-егерем экспедиции считался Леня Шикалов. На вооружении у него был огромный «Зауэр». Леня рассчитывал на встречу с медведем. К медведям вообще члены экспедиции относились по-разному. Одни считали, что с медведями лучше не встречаться, другие отрицали самую возможность встречи. Леня жаждал медведей: он набивал патроны, лил пули и оттачивал самодельный охотничий кинжал.

Убедить Леню в необходимости оставления хотя бы пары медведей «на разводку» оказалось невозможным. Медвежьему поголовью Эвенкии угрожало полное истребление.

Большие заботы вызвал объем аптеки, заготовленной Николаем Васильевым. Количество взятых медикаментов было столь велико, что Плеханов осведомился у него, не собирается ли он открывать в Ванаваре полевой госпиталь. Плеханов держался того мнения, что «в тайге никакая инфекция не пристанет», и со своей стороны рекомендовал лечить все болезни марганцовкой. Дискуссия между эскулапами окончилась тем, что аптека была оставлена в прежнем виде, с условием, что таскать ее, в наказание за строптивость, будет Васильев…

Числа 20 июня был окончательно выработан план действий. 30 июня в Красноярск должны были выехать в качестве разведчиков и квартирьеров Плеханов и Васильев. Остальные должны были отправиться в путь 5 июля. В Красноярске наши «разведчики» должны были установить контакт с краевыми общественными организациями, попытаться разыскать очевидцев пролета метеорита, познакомиться с материалами краеведческого музея, а также попытаться привлечь к работе местных краеведов.

Стоял погожий летний денек, когда 30 июня близ вокзала Томск-1 собрались члены КСЭ. Светило солнце. На подъездных путях весело пыхтел бийский поезд. Толпы людей провожали родственников, друзей и знакомых, уезжавших в летние отпуска. Призывно гудели паровозы. Геннадий и Николай поднялись в вагон. Мимо окон медленно плыли станционные постройки.

КСЭ-1 началась…

От Томска до изб Кулика

(Из дневника И. Васильева)

1 июля

Итак, можно считать, что экспедиция началась. Мы в Красноярске. Прежде всего пошли к первому секретарю крайкома ВЛКСМ тов. Ратановой. Оказывается, мы приехали как раз вовремя: на днях открывается пленум крайкома комсомола. Товарищи из Эвенкии уже прилетели, и не прошло и десяти минут, как мы уже разговаривали с двумя Сашами: Сашей Шадриным — секретарем Эвенкийского окружкома ВЛКСМ и Сашей Мочаловым— секретарем Тунгусско-Чунского райкома.

Обстоятельства складываются так: нам надо лететь до Кежмы, сделать там пересадку и следовать дальше до Ванавары. В Ванаваре придется провести дня три-четыре: закупить продукты, договориться с проводником, организовать караван оленей. Саша Мочалов обещает помочь все это сделать. Разговор в крайкоме нас окрылил.

После разговоров в крайкоме были в краеведческом музее. К сожалению, никаких новых для нас материалов о метеорите в музее не оказалось, как это ни удивительно. Однако визит был не бесполезным: нам дали адреса красноярских старожилов: бывшего директора музея Яворского и старейшего врача Эвенкии — Симонова.

Вечером, когда уже стемнело, мы долго бродили по городу. Это типичный город новой Сибири, и если Новосибирск — ее столица, то Красноярск — ворота Севера.

Бросается в глаза, что в городе много приезжих. Встречаются усталые, загорелые люди, видимо, геологи или геофизики, только что вернувшиеся из маршрута откуда-нибудь с Саян, парни и девчата, едущие в Братск, Ангарск, учителя, ожидающие самолета на Норильск, врачи, получившие назначение в далекий Диксон.

Первые трудности

3 июля

Много времени пришлось потратить в крайздраве. Ведь если допустить, что в 1908 году на Подкаменной Тунгуске был атомный взрыв, то это могло отразиться на состоянии здоровья местного населения. Можно ожидать, например, повышения заболеваемости раком, болезнями крови, увеличения мертворождаемости и врожденных уродств. Мы думали, что кое-какие данные такого рода можно обнаружить в статистике органов здравоохранения. Пришли в крайздрав, договорились с его руководителями, подняли архивные материалы, но — увы! — оказалось, что систематическая врачебная помощь в Ванаваре была введена лишь с 1936 года, т. е спустя почти тридцать лет с момента катастрофы. Конечно, обнаружить что-либо в таких условиях затруднительно. К тому же анализ заболеваемости стал приводиться в отчетах районной больницы лишь в последние годы. Решили попытать счастья в краевом онкодиспансере. На наши вопросы врачи диспансера дали категорический ответ: никаких особенностей в заболеваемости раком в Тунгусско-Чунском районе нет. Ответ, очень для нас важный, но, к несчастью, данные по раку в этом районе есть лишь начиная с 1953 года. Что там было во времена, близкие к Тунгусской катастрофе — никто не знает. В общем, придется многое уточнять на месте, в Ванаваре. Ну что же — поживем, увидим, день моего отлета туда уже не за горами.

5 июля

Я уже писал, что в краеведческом музее нам дали адрес доктора Симонова — старейшего медицинского работника и большого знатока прошлого Эвенкии. Сегодня утром мы с Геннадием познакомились с этим человеком, и мне кажется, что о нем стоит написать подробнее.

Живет Леонид Александрович Симонов в небольшом домике на краю города. Лет ему — около семидесяти, он невысок ростом, худощав, седобород и по внешности своей напоминает не то старого врача-земца, не то интеллигента-народника. Всю свою жизнь он проработал в Сибири, а точнее — в Эвенкии, куда уехал после окончания университета в 1916 году.

Не стяжательство и не склонность к приключениям привели его в невылазную глушь дореволюционного Севера. Хороший, знающий врач, он без труда смог бы составить частную практику в любом сибирском городе. В 1916 году, когда Леонид Александрович приехал в Эвенкию, никакого медицинского обслуживания в этом районе не существовало. А район был приличного размера, любое европейское государство могло бы в нем уложиться без особого труда. На тысячи верст — тайга, гари, буреломы да мочажины, отдельные фактории, связанные друг с другом тонкой ниточкой полузаросших троп. Купец, урядник, шаман составляли «интеллигенцию» этого мира. Нужно было обладать большой решимостью, ясностью цели и твердой волей, чтобы пойти на такой шаг. И Симонов пошел на него. Пошел спокойно, без фразы, без позы, не рассчитывая на какую-то личную выгоду или прославление.

Шли годы. Сверстники Симонова изобретали новые виды хирургических операций, писали ученые труды, выступали на научных конференциях.

Симонов кочевал от стойбища к стойбищу, лечил трахому и сифилис и показывал первым оседлым эвенкам, как надо белить избу. Никто не знает, какой мерой может быть измерен его труд, но думается, что в Эвенкии 1916 года научить людей мыться в бане было не меньшей заслугой, чем сделать в других условиях научное открытие.

Этот человек видел на своем веку многое и многих. Он отлично помнит, с каким трудом приходилось пробивать на первых порах вековое невежество и дикость. Он помнил, как организовывались первые школы, как за буквари садились парни в шестнадцать — семнадцать лет, как родители отказывались обучать детей грамоте, говоря; «На что она охотнику? Белку и без грамоты добывать можно».

Симонов — один из тех, чьими руками создается новая жизнь на Севере. Симонов, этнограф Суслов и многие другие геологи и этнографы, врачи и педагоги, инженеры и ученые ехали в эти края не за длинным рублем, не в сибирский Клондайк, а шли согретые мечтой о счастливом и светлом будущем. И разговаривая с Симоновым, мы невольно думали, хорошо было бы почаще и побольше показывать таких людей нашей молодежи — у них есть чему поучиться. Ведь, что греха таить, иной молодой человек или девушка, окончив институт, пускают в ход все правды и неправды, нажимают на любые доступные рычаги, чтобы только не выезжать за пределы трамвайного маршрута. Мне бы очень хотелось, чтобы с Симоновым поговорили и девушка-архитектор, не желающая ехать по направлению из Москвы в Кулунду и считающая Пензу «глухой периферией», и молодой режиссер телестудии, чья карьера в некоем сибирском городе закончилась в течение недели, и тот выпускник мединститута, который полагает, что Крым всегда лучше, чем Нарым.

Эвенкию Симонов знает прекрасно. И не только оттого, что он проработал там много лет, но и потому, что даже сейчас, когда он на пенсии, каждый день к нему в дом приезжают из Эвенкии. Все, кто проезжает через Красноярск — едут ли они на учебу, просто ли приехали по делам, — идут к «дедушке Симонову». Иногда это его хорошие знакомые или бывшие пациенты, а чаще всего — люди, которых он лично не знает, но которые всегда могут найти в его доме приют, ночлег и теплое дружеское участие. Ежедневно почтальон приносит ему толстую пачку писем. Ему пишут из разных концов Союза; пишут его воспитанники и друзья, где бы они ни находились.

Я не буду говорить о том, что в его доме мы встретили самый радушный прием. Леонид Александрович долго рассказывал нам о своей жизни в Эвенкии, о быте и нравах эвенков, называл адреса людей, к которым мы могли бы обратиться в связи с работой экспедиции. Но о заболеваниях людей, которые можно было бы поставить в связь с падением метеорита, он ничего сказать не мог. Думаю, что это очень важное свидетельство в пользу того, что если такие заболевания и были, то только в отдельных случаях, и поэтому они могли быть не замечены. Интересно было бы знать, откуда у А. П. Казанцева сведения о том, что люди, бывавшие в первое время на месте катастрофы, заболевали и умирали. Пока что никаких указаний на этот счет нет.

7 июля

В полете… Под крылом самолета проплывает наша родная Сибирь. Видны поля, похожие на пестрое одеяло, пыльные ленты проселочных дорог, с ползущими по ним букашками — автомашинами, зеленые массивы лесов. Чем дальше на север, тем их становится все больше и больше. Пересекли серебристую полосу Енисея. За ним полей почти не видно, кругом, насколько хватает глаз, тайга. Местность здесь холмистая, и кажется, что летишь над застывшим зеленым морем. Порой мелькают причудливо извитые таежные речки с низкими заболоченными берегами. Пустынно, но все же эти леса уже обжиты человеком: нет-нет, да и промелькнут, словно спичечные коробки, постройки леспромхозов, от них — песчаными змейками разбегаются лесные дороги. Деловитыми жуками копошатся в чаще трелевочные тракторы.

Самолет идет плавно, почти не качаясь. Ощущения скорости нет; с трудом веришь, что каждую минуту на несколько километров приближаешься к тому таинственному пока для нас кружочку на карте, который называется Ванаварой.

Короткая посадка, и мы снова в воздухе. Леса идут теперь, не прерываясь, сплошным массивом. Леспромхозов уже почти не попадается, исчезли проезжие дороги.

Кругом стоит могучая вековая тайга, в зеленом мареве которой неопытный человек теряется, как иголка в стоге сена. Погода сегодня ясная, лишь кое-где видны кудрявые июльские облака. Жарко. Включены вентиляторы, но все же духота дает себя знать… Идем на посадку. Справа виднеется голубая гладь — Ангара. Вот, она, оказывается, какая! Что же, о такой реке и в самом деле можно складывать песни. Делаем круг над Кежмой. Несколько минут тряски по летному полю, и самолет останавливается. Беру рюкзак, выхожу. В ушах еще звенит от гула моторов. Бросается в глаза, что многие встречающие в черных сетках, закрывающих лица от мошкары.

В аэропорту много народу, но мне везет, я сходу попадаю на самолет, следующий в Ванавару. И вновь лес; и леса без конца. Ровно работает мотор. И этот гул, и легкое покачивание, и волнующее ощущение полета к долгожданной цели — все это приводит в то состояние, когда хорошо, мечтается и думается. Мысль невольно снова возвращается к виновнику нашего путешествия — к Тунгусскому метеориту. Что же, все-таки, это такое было. Признаться, гипотеза А. П. Казанцева не кажется мне вероятной. Успех, который она имеет в широких кругах, — это не успех научной теории, а скорее успех красивой фантазии, психологически созвучной нашей эпохе, эпохе начала покорения космоса. Но, с другой стороны — как говорится, чем черт не шутит. Без сомнения, существуют уголки Вселенной — и, может быть, даже нашей Галактики, — где уже давным-давно звездолеты и планетолеты неведомых нам миров бороздят бескрайние межзвездные просторы. Но расстояния, разделяющие один центр разумной жизни от другого; колоссальны, они так велики, что их не может себе реально представить даже самое пылкое воображение.

Но ведь даже сами расстояния — вещь весьма относительная! Когда наши бабушки семьдесят лет назад на перекладных добирались из Томска в Петербург, им приходилось тратить на это почти три месяца. А сейчас на реактивном самолете тот же путь мы можем проделать за несколько часов. Конечно, скорость света — это такой рубеж, который перешагнуть принципиально невозможно (если верить теории относительности), но с другой стороны, мы сейчас не можем ничего сказать о продолжительности жизни разумных существ других миров. Почем знать, может быть, она гораздо больше нашей, а может быть, «там» давно найдены способы удлинения жизни (мечтаем же мы, врачи, увеличить продолжительность человеческой жизни до полутораста лет, и вряд ли это предел). И — как знать, — может быть, в предположениях фантастов есть все-таки доля истины!

Дух захватывает при одной мысли о том, что, может быть, вот эти вздыбленные холмы, петляющие в заболоченных долинах речки, эти красноватые скалы видели в иллюминаторы космического корабля пришельцы «оттуда» — в последние мгновенья своего существования.

И если так, то, что случилось с ними, понятно нам, людям. Пройдут годы, и в иллюминаторы наших земных космических кораблей заглянут каналы Марса, грозовые облака Венеры, ледяные бездны Юпитера. Человечество, запустившее спутники, пойдет на штурм других планет. Колумбы, спящие сейчас в колыбелях, поведут могучие корабли к звездам. Этот путь не будет легким. Будут и неудачи, будут и жертвы. Но ничто не сможет остановить человека, стремящегося все познать.

Самолет сильно встряхивает Лес расступился, внизу видна широкая, кое-где морщинистая лента реки, на ее крутом скалистом берегу разбросаны, точно спичечные коробки, сотни две домиков. Снижаемся.

Здравствуй, Ванавара!

9 июля

Ванавара — не глушь и не медвежий угол. Я всерьез начинаю сомневаться, существуют ли у нас на севере «медвежьи углы», о которых с таким упоением пишут любители ложной романтики. Ванавара — это, прежде всего, советский райцентр. Здесь есть все необходимое для культурной жизни: клуб, газета, радио, с любовью подобранная библиотека, школа-десятилетка, великолепный интернат для детей эвенков, больница, санаторий. На улицах — много детворы. Бросается в глаза, что поселок интенсивно строится. По направлению к лесу вытянулась целая улица свежих срубов.

Нет, не глухомань здесь, не медвежий угол, а форпост, где человек всегда может организовать свою жизнь так, чтобы она была насыщенной, полной и интересной.

Когда я прохожу по улицам поселка, слышу рев трелевочных тракторов на ближней просеке, стук моторных лодок на Подкаменной, веселое пение пионерского горна близ эвенкийского интерната, мне вновь приходят на ум очерки Смирнова, написанные тридцать с лишним лет назад.

«Число анаварцев, — писал он, — невелико: кроме заведующего — два человека… При слове «фактория» в вашем воображении, вероятно, рисуется ряд больших построек, магазины, склады, десятки служащих… Нет, в данном случае это нечто гораздо более скромное. Две маленьких бревенчатых избы, три покосившихся сарая, человек с цыганской бородой, именующийся заведующим, человек с повязанной щекой, исполняющий хозяйственные обязанности, и маленькая женщина в огромных пимах, стряпающая обеды и ужины — вот что носит название фактории Анавар…». Всего 30 лет прошло с той поры, а как неузнаваемо изменилась жизнь.

Сразу с аэродрома я направился в райком комсомола. Зная, что Саша Мочалов задержался в Красноярске, разыскал второго секретаря — Николая Брюханова. Он невысокого роста, коренаст, плечист и, как большинство жителей здешних мест, немногословен. Познакомились, разговорились. К нашему разговору с видимым интересом прислушивалась сидевшая за соседним столом худенькая скуластая черноглазая девушка, Зина Первушина, инструктор райкома по пионерской работе. Рассказал о нашей экспедиции, — кто, что, откуда и зачем. Меня интересует ряд прозаических вопросов: проводники, олени, закупка продовольствия. Узнаю, что закупка продуктов никакого труда не составляет, но что касается проводников и оленей, то, во-первых, время страдное — скоро сенокос, во-вторых, всех свободных людей и оленей уже взяли геологические партии. Что же делать? Один за другим рассматриваем и отвергаем несколько вариантов. Не придя ни к чему, резонно заключаем, что «утро вечера мудренее», и прощаемся до утра.

…В дверь постучали, и в комнату вошел средних лет седоватый мужчина с умными серыми глазами на загорелом лице. Это был Геннадий Иванович Расторгуев, первый секретарь райкома партии. Допоздна просидели мы с ним, снова и снова обсуждая различные варианты работы экспедиции. Хотя в каждом его слове видно искреннее желание нам помочь, совершенно ясно, что ни проводников, ни оленей достать в Ванаваре невозможно. Лошади же по Куликовой тропе не пройдут. В связи с этим предлагается «водный вариант» маршрута: добираться лодками по Подкаменной, по Чамбе и далее вверх по Хушме, насколько только будет возможно (к несчастью, лето сухое, и река здорово обмелела).

Райком партии собрал совещание руководителей районных организаций об оказании помощи нашей экспедиции. Этим делом непосредственно занимаются секретари райкома партии Расторгуев и Быков и предрайисполкома Михненко. Даже как-то неловко, что мы доставляем столько хлопот.

Во второй половине дня встретился с Зиной Первушиной и начал розыски и расспросы ванаварских старожилов. Их оказывается, не так уж мало, но без Зины я, наверное, ничего бы от них не добился, так как по-русски они говорят неважно. Зина — самаэвенка и служит мне одновременно переводчиком и консультантом по части местных обычаев и нравов.

Падение метеорита хорошо помнит бабушка Зины, но разговаривать с ней трудно, так как ей уже около ста лет и она ничего не слышит. Ее сын, Егор Данилович Шигильдичин, Зинин дядя, рассказывает со слов матери, как все это произошло. Чум их стоял в то время на Тэтэрэ (это — километров сорок к востоку от Ванавары). Дело было рано утром, все спали. Внезапно послышались звуки, напоминающие выстрелы из винтовки. Тем, кто был в этот момент на улице, показалось, что «небо раскололось надвое» и через него прошла с востока на запад светлая полоса. В народе говорили потом, что при падении метеорита многие теряли сознание, а некоторые — оглохли.

Побывали у старых эвенков Будушкиной, Анучиной, Данилиной. Как и все эвенки сейчас, они давно уже живут оседло, в избе, но во дворе дома стоит чум. Летом старики почти все время проводят в нем, жалуясь на то, что в избе слишком душно. Когда мы зашли в избу, все трое, сидя на высоких лавках, вышивали мелким цветным бисером какие-то узоры на плотной матерчатой основе. Позднее Зина объяснила мне, что вышивание узоров бисером — старинное эвенкийское народное искусство, в котором некоторые эвенки достигают изумительного мастерства. На наши вопросы старушки прореагировали очень бурно, оживленно заговорив между собою по-эвенкийски. Ничего не поняв из их разговора, я все же уловил несколько раз повторенное слово «Огды». Зина перевела мне, что в момент катастрофы их чумы, оказывается, стояли севернее реки Чуни. Так как дело было рано утром, то они слышали только звуки. Интересно, что все опрашиваемые сравнивают их с винтовочными выстрелами. На место падения метеорита ходить боялись, так как полагали, что туда сошел с неба огненный бог Огды.

Вечером зашли к Е. С. Даоновой и Д. Пикуновой. Как и Шигильдичины, они находились 30 июня 1908 года на эвенкийском стойбище в районе Тэтэрэ. Их разбудили сильные звуки, напоминающие винтовочные выстрелы, а затем раздался невероятный грохот. Крышу юрты у них снесло, два дня после этого вся семья лежала без сознания (любопытно, что Тэтэрэ расположено от места взрыва больше чем на сто километров). Отец Е. С. Дао новой был в это время всего в тридцати километрах от Хушмы. Позднее он рассказывал, что сперва слышались как бы выстрелы, а потом загремел гром. Было страшно, кругом падали деревья. Два дня после этого он лежал в обмороке. Говорят, что при этом погибло более тысячи оленей. Ходить в этот район боялись: опасались гнева Огды. Отец все же нарушил этот запрет, и в августе 1908 года решил осмотреть лабазы, бывшие в районе катастрофы. Приехал и увидел, что «все пусто, все сгорело, и стало много воды». На месте взрыва будто бы образовалось болото.

Примерно такой же рассказ мы услышали от бабушки Кайначенок, к которой зашли после посещения Даоновых. На вид ей лет 80. 30 июня в момент катастрофы она находилась на Южной Чуне. Проснулись все от ужасного грохота, земля кругом тряслась. Как и другие эвенки, она пролежала длительное время в чуме ничком, завернувшись с головой в оленьи шкуры. У всех, с кем приходилось разговаривать, я спрашивал по поводу заболевания людей и животных, которые могли бы быть связаны с падением метеорита. Но пока ничего определенного установить не удалось.

Лесной пожар

10 июля

С утра было жарко и солнечно, но к полудню в воздухе появилась негустая дымка. Я ее не заметил, так как сидел в райздраве и разбирал архивы за последние семь лет (более ранних материалов достать не удалось). Дело спорилось, и я рассчитывал за день закончить просмотр материалов за 1956–1957 годы. Выйдя около трех часов на улицу, я увидел кучку людей, толпившихся возле райисполкома. Вид у них был возбужденный, и я хотел было подойти к ним и спросить, что случилось, когда неожиданно заговорил радиорепродуктор. Спокойным, глуховатым голосом диктор местного радиоузла сообщил, что в непосредственной близости от Ванавары возник очаг лесного пожара, что огонь угрожает поселку и его окрестностям и что всем гражданам Ванавары необходимо захватить с собой лопаты и топоры и собраться возле райисполкома.

В том, что в тайге временами вспыхивают пожары, нет ничего удивительного. Огромное количество бурелома, сухостоя, толстый слой листьев и хвои, смолистые лапы лиственниц и елей — все это представляет собой настоящий пороховой погреб, готовый вспыхнуть от малейшей искры. И немудрено, что сплошь да рядом гроза — а грозы здесь бывают часто — приводит к лесному пожару. На этот раз очаг находился километрах в четырех от Ванавары, заметили его случайно с самолета, летевшего из Кежмы. Где горит и какова площадь пожара — никто телком не знает.

Подходящих к райисполкому разбивают на десятки и отправляют к месту происшествия. Бригада работников райкома партии и комсомола уже ушла. В ее числе — Мочалов и Брюханов. Я присоединяюсь к следующей десятке, составленной из работников редакции районной газеты и местной милиции. Пересекаем кладбище и сразу, в каких-нибудь трех минутах ходьбы от поселка, буквально окунаемся в тайгу.

Тайгу я видел в Томской области, и должен сказать, что она не уступает здешней, пожалуй, даже мрачнее ее, но все же и по здешнему лесу идти в быстром темпе трудно. Поминутно попадаются поваленные, полусгнившие стволы деревьев, ноги вязнут в глубоком мху, путаются в низкорослом кустарнике. Вокруг нас гудят и звенят на разные голоса сотни оводов. Пока идешь, еще более или менее терпимо, но стоит остановиться на секунду, как мерзкие насекомые прямо-таки облепляют тебя. Большинство из нас — в сетках, у меня накомарника нет, поэтому приходится непрерывно отмахиваться. Идем быстро, почти бежим. Проходит двадцать, тридцать, сорок минут. По времени мы должны уже выйти в район пожара, а его все нет и нет. Идем дальше. Огня по-прежнему не видно, но дымка заметно густеет.

Неожиданно перед нами открывается поляна, а за нею над лесом видно расплывающееся густое облако сизого дыма. Бежим туда. В воздухе пахнет гарью, лица у моих спутников напряженные и озабоченные. Впереди уже видны языки пламени. Огонь идет пока по низу, он жадно лижет сухой валежник, дымной змеей ползет по сухой листве. Молодые елки горят с треском, разбрасывая вокруг себя снопы искр, словно бенгальские свечки.

Пожар серьезный: линия огня и направо, и налево уходит вдаль, насколько хватает глаз. К несчастью, остальные десятки, посланные на тушение, отстали где-то в пути.

Быстро делимся на две группы по пять человек в каждой, и расходимся — одни вправо, другие — влево. Прежде всего нужно определить границы очага и преградить путь огню к дальнейшему распространению. Пробегаем двести, триста метров в клубах дыма — границы очага не видно. Она обнаруживается невдалеке от заболоченного русла неглубокого ручья. Срубаем топорами молодые сосенки и, взяв их в руки, начинаем сбивать пламя. Работать трудно: ветер на нас, и все время приходится работать в дыму. Помахаешь так минут пять, и перед глазами начинают ходить полосатые круги. Сказывается привычка к кабинетной работе: физическое напряжение дается с трудом. Мои соседи работают бодро, с шутками, но видно, что и им приходится нелегко. Секретарь редакции районной газеты, в мокрой от пота, прилипшей к лопаткам гимнастерке, с лицом, испачканным сажей, с ожесточением орудует целым деревом. Я с завистью смотрю на тугие желваки его мускулов, перекатывающиеся под рубахой. Временами он отирает пот и кричит остальным: «Эй, гляди в оба, а то тут»… Что «а то тут» — понятно и так. Он поворачивает ко мне свое широкое улыбчивое лицо и, посверкивая зубами, говорит: «Хорошо еще, что понизу идет, а как пойдет пластать верхом, — тогда уже не до тушения. Тогда — только самим уйти, да и то трудно».

Я не помню, сколько времени длилось все это. Временами мы отбегали в сторону, чтобы глотнуть свежего воздуха или срубить молодое дерево, а затем снова окунались в клубы дыма. Справа и слева от нас в сизом тумане мелькали неясные силуэты людей: все новые и новые группы подходили в зону пожара. Сбивая пламя, расчищая почву от сухих ветвей и бурелома, люди поспешно двигались вдоль границы огня, стремясь охватить живым кольцом пожар и не дать ему ползти дальше. Как назло, легкий ветерок, дувший в нашу сторону, усилился, в воздух полетели снопы искр, а на обожженных, уже, казалось бы, затушенных участках вновь то там, то здесь замелькали зловещие огоньки. Их добивали специальные «контролеры», в обязанности которых входила окончательная ликвидация очага. Тем временем кольцо удалось сомкнуть. Уже не десятки, а сотни людей со всех сторон наступали на пожарище, хлестали пламя ветками, окапывали его, засыпали землей, рубили горящие стволы деревьев.

Старинное эвенкийское захоронение

К шести часам вечера все было кончено. Пламя погасло. Смрадно дымила обожженная тайга. Усталые, вымазанные, мы собрались на небольшом торфяном болотце близ ручья. Настроение у людей приподнятое: все довольны, что удалось усмирить страшного зверя, что не пришлось ему гулять на воле, опустошая все вокруг, уничтожая и распугивая зверей и птицу, нанося тяжелые раны тайге.

Умывшись и отдохнув, бодро двинулись в обратный путь. Он показался коротким и легким: может быть, потому, что шли на сей раз не напрямик, а по так называемой Чамбинской дороге. Собственно, название «дорога» звучит слишком громко для узенькой тропки, поминутно теряющейся в болотах и торфяниках. Но все же это — тропа, натоптанная человеком, а не лесное бездорожье. Когда мы прошли в направлении Ванавары километра три, шедший впереди эвенк неожиданно остановился и, вынув изо рта неизменную трубочку, показал ею куда-то в сторону. «Куликова тропа», — сказал он. Я посмотрел в том направлении, куда он показывал. Метрах в сорока от нас от Чамбинской дороги отходила широкая тропка. Петляя между деревьями, она уходила на северо-запад. Несколько секунд в раздумье я смотрел на нее: вот по этой тропе и пошагаем мы через несколько дней.

Дела текущие

13 июля

С архивами больницы и райздрава работа закончена. Первые впечатления, полученные в Красноярске, оказались правильными: никакого влияния катастрофы 1908 года на современное состояние здоровья населения обнаружить не удается. Но вся беда в том, что архивы сохранились за последние годы, а о том, что здесь было лет двадцать — тридцать назад, приходится лишь догадываться.

14 июля

Наши прилетели сегодня утром.

Я выложил «командору», как обстоят дела. Отсутствие проводника его мало смутило, но при известии о плачевней судьбе предполагавшегося каравана «командор» нахмурился. Спрашиваю, где все остальные. Оказывается, сидят в Кежме в ожидании следующего рейса. Там они встретились с группой туристов Московского спортклуба, которые тоже идут в район падения метеорита. Женя Арцис, прилетевший вместе с Геннадием студент-химик пятого курса одного из московских институтов, — один из них Все вместе мы отправляемся в поселок к геологам, которые приютили нас в Ванаваре. Владимир Цветков, средних лет коренастый мужчина с волевым, энергичным лицом, вручает нам ключ от дома, и мы начинаем готовиться к приему остальных товарищей.

Наконец-то мы все вместе! Впрочем, нет, не все — нет Виктора Журавлева: он и большинство москвичей остались в Кежме до утра. Ну, ничего, прилетят завтра.

15 июля

Ночью погода испортилась, и Виктор вкупе с москвичами, видимо, намертво застрял в Кежме. Выражение «погода испортилась» лишь в малой степени отражает то, что происходит вокруг. С утра над Ванаварой, над рекой и над всеми окрестностями повис густой, плотный туман. В двадцати шагах ничего не видно, плаваем, как мухи в молоке. На метеостанции нас — «утешили»: туман в здешних местах держится неделями, пока не поднимется ветер. Как назло, — полный штиль, в природе как будто все замерло. Метеорологи добавляют, что это объясняется тем, что мы попали в устойчивый центр антициклона.

Времени, однако, не теряем. Все заняты подготовкой к выходу. Саша Мочалов с самого утра возится на берегу с моторными лодками: он сам повезет нас по Подкаменной и дальше вверх по Чамбе до пересечения ее с тропой Кулика. Галина с Руфиной сидят в копировальной у геологов и готовят маршрутные карты. Кипучую деятельность развил Валера: половина избы переоборудована им в походную мастерскую, на полу в изобилии разбросаны батареи, мотки проволоки, изоляционная лента, какие-то хитроумные детали. Валера пыхтит, ворчит и выгоняет за двери «посторонних, которые не дают ему работать». Леня Шикалов льет пули и заканчивает последние приготовления к тотальному истреблению медведей. Геннадий с Виктором Красновым заняты закупкой продуктов, им помогает Юра Кандыба. Саша Ероховец ловит на лету в блокнот жанровые картинки из жизни экспедиции.

Воспользовавшись тем, что Плеханов с Красновым удалились, я занимаюсь экспедиционной аптекой. Валера, прочищая что-то в индуктометрах, которые, по его выражению, «опять барахлят», подробно развивает мне теорию звездоплавания и собственный взгляд на конструкцию звездолетных двигателей. Увлекшись спором, не замечаем, как вырастает фигура «командора» с огромным мешком муки. Прервав нас на самом интересном месте (Валера закончил рассмотрение ионных двигателей и начал беглый обзор теории антигравитации), «командор» безжалостно отсылает нас таскать сушеную картошку.

Выходим на улицу. Во дворе свалена огромная груда мешков с продуктами, возле них Виктор Краснов произносит пылкую речь в защиту сушеной капусты. Большинство членов КСЭ высказывает мнение, что сушеная капуста — дрянь. Взгляд завхоза на сей предмет диаметрально противоположен. Если верить Краснову, сушеная капуста обладает поразительными свойствами и по своим вкусовым качествам равноценна чуть ли не торту «Наполеон». «Космонавты» обещают кормить капустой в первую очередь завхоза.

За шутками незаметно спорится работа. Продукты все сложены по местам, и мы снова заняты каждый своим делом. Над Ванаварой спускается сырой душный вечер. Мгла, окружающая нас, сгущается еще больше.

Вечером, после ужина, принимаем решение — выходить в путь послезавтра днем.

16 июля

День трагических для меня переживаний. Дневалил по кухне и испортил суп. «Космонавты» встали из-за стола голодные. Краснов грозится прописать три наряда вне очереди.

В путь!..

17 июля

Пишу при свете костра. Мы уже в пути, в тридцати километрах от Ванавары. Выехали, как и предполагали, днем. С утра погода, казалось, портится еще больше. Геологи вчера вечером чуть было не попали в беду из-за тумана: ехали вверх по реке на моторной лодке, потеряли ориентировку и не заметили, как, описав по реке дугу, направились, что называется, к черту в лапы, прямо на Чамбинские пороги. По счастью, вовремя услышали грохот и, сообразив, что дело принимает скверный оборот, успели (всего метрах в ста) пристать к берегу.

Настроение утром у нас было невеселое: кругом мгла, сквозь нее едва проглядывает зловещее багровое солнце, на котором отчетливо видны крупные темные пятна. Кто-то пошутил, что обстановка напоминает пролог к опере «Князь Игорь». Тем не менее, начали погрузку в лодки. Караван получился солидный: четыре моторных лодки и четыре прицепных. Пока мы с помощью Цветкова перевозили груз на пристань, пока мотористы заливали горючее и проверяли моторы, подул легкий ветерок, и спустя каких-нибудь полчаса сизо-серая мгла раздернулась, в просветах появилось голубое небо, и весь пейзаж приобрел совсем иной, теплый и ласковый колорит. Провожать нас собралось много народу. Особое удовольствие, кажется, мы доставили ванаварской детворе: подрастающее поколение бегало по берегу и наперебой подавало «большим дядям» различного рода советы. А «дяди», сидевшие в лодках, являли собой зрелище величественное и живописное. Впереди каравана шла моторка Саши Мочалова, тянувшая на прицепе «командора» и Валерия Кувшинникова.

Г. Плеханов смотрел по сторонам с грозным и нахмуренным видом, Валерий одной рукой поминутно поправлял очки, а другой — непрерывно вычерпывал воду (лодка протекала).

За ними на некотором отдалении двигался «дредноут» под командованием моториста Вани. Огромная лодка представляет собой резкий контраст с фигурой ее капитана: на вид Ване лет пятнадцать, и роста он небольшого, но держится заправски, «морским волком». К его лодке прицеплен огромный баркас, груженный аппаратурой и провиантом. Как ангелы-хранители продовольственных запасов, сидят в лодке Галина с Руфиной. Юра Кандыба с видом профессионала сидит на руле. Мотор у лодки обладает свойством «барахлить» в среднем раз в пятнадцать минут. Ваня чешет в раздумье затылок, надвигает на лоб большую не по росту (верно, отцовскую) кепку и начинает ковыряться в своей хитрой машине. Машина чихает, кашляет и выбрасывает из себя черные клубы вонючего дыма.

Наши мотористы: Усольцев, Мочалов, Ваня и Брюханов

Затем следует прицепная лодка, в которой, сияя целым спектром скептических улыбок (от легчайшей иронии до уничтожающего сарказма), сидит на мешке с сушеной капустой Виктор Краснов. Караван замыкает баркас, экипаж коего составляем мы с Леней, сопровождаемые собачьей сворой, следующей по берегу. Леня категорически утверждал, что собаки эти «приблудные» и «бездомные», и потому мы можем их зачислить в свой штат безо всякого риска.

Вниз по Подкаменной мы спускались часа три, расстояние до устья Чамбы можно было бы покрыть и быстрее, но невдалеке от него находится так называемый «Чамбинский порожек». Собственно, назвать это место настоящим порогом нельзя, но если лезть на него очертя голову, то, употребляя излюбленное выражение наших провожатых, может случиться так, что никакая больница не поможет. Около порога возились больше часа, и уже в сумерках подошли к устью Чамбы, где расположено небольшое зимовье. Это — последний населенный пункт на нашем пути. Постоянных жителей здесь нет, но избы, стоящие невдалеке от берега реки, редко пустуют: раньше здесь гостевали оленеводы, теперь часто наезжают рыбаки и охотники.

На песке близ берега горит костер, около него — двое взрослых, девочка лет шести и огромная лайка. Синеватый дым стелется по траве, смешиваясь с речным туманом. За лесом догорают последние трепетные отсветы вечерней зари, предвещая назавтра ведро.

Лагерь затихает. «Космонавты» располагаются по местам и засыпают беспокойным дорожным сном.

17 июля

Весь день — в пути, и весь день не столько на воде, сколько в воде. Каждые двадцать минут приходится засучивать штаны, стаскивать сапоги и лезть в воду. Лодки то и дело начинают скрестись по дну, особенно достается «дредноуту», несмотря на мужественные усилия его экипажа. Чем дальше вверх по реке, тем местность становится все более дикой. Места красивые, нехоженые.

Начинает донимать гнус. Усиленно мажемся репудином, одеваем сетки. Жарко, но терпимо.

В работе незаметно проходит день. Гребем, толкаемся, вылезаем, тянем, мокнем, гребем, сохнем и опять мокнем. Этот цикл повторяется бесчисленное количество раз. Охотники жаждут увидеть лося, но он нам не попадается. Дикого оленя, правда, видели. Он бежал метров двести вдоль берега Чамбы, довольно спокойно относясь к нашему присутствию. Хотя почти у всех были ружья, ни у кого не поднялась рука на красивое, гордое и доверчивое животное.

Ночуем на песчаной косе километрах в тридцати от устья Чамбы. Завтра днем, видимо, будем на тропе Кулика.

18 июля

Часа в два дня, после бесконечных блужданий по чамбинским мелям и шиверам, мы вышли в предполагаемый район пересечения реки с тропой. Где-то здесь должны быть затесы, о которых говорили наши провожатые. Поиски заняли несколько часов. Затесы обнаружились совершенно неожиданно шагах в тридцати от места высадки. Здесь, на высоком берегу, у брошенного эвенкийского стойбища, мы вышли впервые на тропу Кулика.

Тихо шумели высокие сосны. Узкой лентой уходила на север тропа. Несколько минут мы стояли молча. Тяжелая, трудная, полная героизма и разочарований история поисков Тунгусского метеорита проходила перед нашими глазами. По этой тропе, сквозь дебри и топи, изнемогая от жары и усталости, шли на север первооткрыватели Тунгусского дива. Их руками сделаны эти старые, с наплывом коры, затесы. Вот здесь, на утоптанной прибрежной поляне, горели их костры. Здесь сидели они после трудного дня, делясь надеждами и сомнениями, и отсюда ушел двадцать лет назад Леонид Алексеевич Кулик, чтобы уже никогда больше не вернуться в эти края.

Нас возвращает в мир действительности голос Краснова. Стоя на носу лодки, обвешанный приборами, он зовет нас помочь переносить вещи. Начинается разгрузка. Мешки с мукой и сахаром, сухим молоком и сушеной картошкой, консервы и контейнеры с сухарями, ружья и радиометры, патроны, палатки, одеяла и фотоаппараты — все это в беспорядке стаскивается на небольшую прибрежную поляну. Как мы ни старались, груза все же оказалось много, больше чем по сорок килограммов на душу. Оленей нет, и все это придется тащить на себе.

Когда содержимое восьми лодок оказывается на берегу, Геннадий с Виктором начинают сортировать и раскладывать по рюкзакам продукты и снаряжение. Рюкзаки пухнут на глазах, кажется, что они вот-вот затрещат по швам, но укладчики находят свободные места, чтобы затолкнуть в них еще две консервных банки.

Незаметно спускается вечер, в блеклом небе загораются неяркие северные звезды. Весело трещит костер, разбрасывая по сторонам багровые сполохи. На нем кипит и пенится огромный котел с кашей. Все в сборе, кроме Виктора и Лени. Виктор ловит блесной щук в заливе, Леня, кажется, отправился добывать лося. Пальба из двустволки и возгласы «Капа, ко мне!» доносятся к нам из вечерних, сумерек. Виктор приходит минут через двадцать, сияющий, как начищенный пятак: в руках у него— две щуки, килограмма по четыре каждая. Через некоторое время из тьмы выныривает и Лёнина фигура. У его ног юлит и вертится черномазая дворняга с умными плутоватыми глазами. Это и есть Лёнина любимица, Капа, увезенная нами из Ванавары. Лёнины охотничьи успехи пока что скромны: два бурундука, которых тут же с аппетитом поедает Капа. Другие собаки — а их у нас четыре — лежат тут же, греясь у костра и умильно поглядывая в сторону охотников. Исключение составляет красавец Акбар, породистая северная лайка. Бурундуков он принципиально не ест и питается, кажется, только внутренними запасами.

Немного погодя к костру подходят наши провожатые: Саша Мочалов и мотористы. Они тоже ходили удить рыбу, и улов у них побогаче, чем у Краснова. В воздухе аппетитно пахнет свежей ухой, и руки сами тянутся к котелкам и ложкам.

Говорим о завтрашнем дне. Завтра мы расстаемся: наши провожатые, оставив нам две лодки для обратного пути, возвращаются в Ванавару. Геннадий, Валерий, Галя Колобкова и Саша Ероховец идут на Лакуру в двенадцатидневный маршрут, Виктор Краснов, Юра Кандыба и я — начинаем первый рейд до Куликовых изб, а Руфа Журавлева и Леня Шикалов остаются в лагере на Чамбе кончать кое-какие хозяйственные дела и дожидаться подхода Виктора Журавлева и московской группы, которые, вероятно, дня через два должны уже прибыть сюда.

У костра

Далеко в небе, между кронами сосен, мерцают звезды, тихо шепчутся великаны-сосны и негромко звучит старая песня геологов, и туристов:

19 июля

День проходит в бесчисленных хлопотах: распределяем и перераспределяем приборы, продукты, снаряжение, снова и снова набиваем и без того пузатые рюкзаки, проверяем оборудование. Вообще о рюкзаке можно писать поэмы. Этот примитивный на вид брезентовый мешок таит в себе тысячи различных сюрпризов.

Помню, еще в Ванаваре я как-то очень тщательно уложил свой рюкзак и предложил освидетельствовать мое мастерство в этой части Юре Кандыбе — заядлому туристу. Юра подошел к рюкзаку, пнул непочтительно его сапогом и в ответ на мой немой вопрос произнес только одно слово — «могила». Смысл этой оценки я понял двумя часами позднее, когда, перетаскивая рюкзак на пристань, сумел набить себе на спине здоровый синяк на каком-нибудь полукилометре пути.

Снова в путь

Сейчас укладывает свой рюкзак Валерий. Однако слово «укладывает» слишком бледно отражает специфику этого процесса. Глядя издали на его мимику и жестикуляцию, можно подумать, что он ведет жестокую борьбу с коварным противником. Валера то приподнимает рюкзак, то с силой опускает его на землю, то становится перед ним на колени, то начинает колотить его с таким остервенением, как будто он поражает своего злейшего врага. Мы предлагаем ему свою помощь, но он отнекивается, ссылаясь на то, что рюкзак уложен совсем хорошо, только сбоку выпирает какая-то «распроклятая штука». Но это ничего, он ее все равно умнет! Процесс уминания длится еще минут пятнадцать, пока, наконец, Валера не сообщает, что теперь вроде бы все в порядке. Каково же было его огорчение, когда спустя полчаса выяснилось, что «распроклятой штукой» был не что иное, как его собственный электрический фонарь, вещь, рассчитанная на более деликатное обращение.

К вечеру все приготовления заканчиваются. Заводим лодки в залив и затопляем их. «Мосты сожжены».

Трудный путь

20 июля

Ушла лакурская группа. Четыре согнувшиеся под тяжестью рюкзаков фигуры исчезли вдали за поворотом Чамбы. Пора в дорогу и нам. Прощаемся с товарищами, трогаемся. Впереди идет Виктор Краснов, за ним — я, замыкает шествие Юра Кандыба.

День ясный, безоблачный, солнце палит безжалостно. Хорошо бы сейчас снять лыжный костюм, остаться в одной майке, подставить вспотевшее лицо освежающим струям ветерка. Куда там! Не то что рубашку, рукавицы снять невозможно без того, чтобы тебя не облепили желтые, с полосатым брюхом, оводы. Комары и мошкара — игрушка по сравнению с этим насекомым. Овод лезет нахально и бесстрашно, на месте его укусов выступают алые капельки крови. Репудина он не боится, похоже даже, что это зелье лишь приятно щекочет ему «нервы».

На тропе Кулика

Идти трудно. Поминутно приходится обходить завалы, к тому же во многих местах тропу пересекают болота. Правда, болота эти не топкие — лето жаркое, и только кое-где вода доходит до щиколотки, но прыгать с кочки на кочку, имея за плечами сорок килограммов — удовольствие сомнительное. Груз дает себя чувствовать. Виктор идет шагов на восемь впереди меня, я вижу, как его промокнувшую от пота куртку облепляют десятки оводов. В темно-сером лыжном костюме, в огромном накомарнике из черного тюля Виктор напоминает злого духа из рубинштейновского «Демона».

Проходит десять, двенадцать, пятнадцать минут. Душно, с лица стекает соленый пот, смешанный с репудином. Рюкзак кажется неимоверно тяжелым. У меня в нем почти весь экспедиционный запас сахара, консервы и еще несколько каких-то мешков и мешочков. Когда кажется, что идти уже нет никакой физической возможности, Виктор останавливается, с усилием сбрасывает на кочку рюкзак и плюхается на землю. Мы с Юрой следуем его примеру. Молчим, слышно только учащенное дыхание. Потом Юра достает махорку и спички. Молча закуриваем.

Перекидываемся несколькими словами. Отдышавшись, вновь взваливаем рюкзаки и отправляемся в дальнейший путь. Одеть рюкзак, когда в нем два с половиной пуда веса, — задача нелегкая. Взбросить его на себя не удается, приходится сидя одевать на себя лямки, а потом проделывать ряд сложных и нелепых манипуляций: ложиться под рюкзак, потом вставать на одно колено, потом, держась правой рукой за дерево, за куст или просто за кочку, а левой упираясь в землю, рывком подниматься на ноги.

Минут через пятнадцать выходим к берегу ручейка. Ручей воробью по колено, но дно у него вязкое. Переходить его надо по сваленному дереву. Первым преодолевает препятствие Виктор, я следую за ним, но не дойдя до половины, гулко плюхаюсь в ручей. Убедившись, что хождение по буму — не мое призвание, перехожу ручей вброд.

Снова привал. Юра достает радиометр и проводит замер (вообще замеры мы начали делать от устья Чамбы). Виктор что-то колдует над картой, временами поглядывая на солнышко и на компас, я тем временем составляю географическое описание местности.

Потом снова идем. Время и даже, кажется, пространство перестают существовать. Существует взмокшая спина, рюкзак, давящий на плечи, тяжелые шаги Юрия, идущего сзади. Стараемся глядеть по сторонам, чтобы хотя бы в общих чертах характеризовать местность. Пейзаж однообразный: негустой смешанный лес, пологие холмы с облесенными вершинами, торфяники, густо поросшие ягелем. Голубой купол неба безоблачен, и если бы не гнус, да не бурелом, можно было бы подумать, что находишься не на Подкаменной Тунгуске, а где-нибудь неподалеку от Казани или Вологды.

Скоро уже должна быть река Макикта. Медленно и трудно ползем через обширное болото. В поперечнике оно имеет метров семьсот, но переход через него занимает более сорока минут: приходится прыгать с кочки на кочку.

Макикты все нет. Виктор начинает беспокоиться. Раскладываем карту, сверяемся с компасом. Нет, как будто бы все правильно. Она должна быть где-то рядом. Снова идем десять, двадцать, тридцать минут — Макикта как сквозь землю провалилась. По времени и по расстоянию, как казалось нам, мы должны были бы давно на нее выйти. Уже потом мы поняли, что во второй половине дня, когда ноги отказываются идти, трудно составить себе объективное представление о том, сколько прошел. Каждые двести метров невольно принимаешь за километр.

Макикта выныривает из кустов совсем рядом, когда мы уже теряем всякую надежду ее найти. Сперва мы слышим ее негромкое журчание по каменистому ложу, а спустя минуты две выходим к ее берегу. Место живописное. Небольшая таежная речка течет здесь зажатая невысокими, но довольно крутыми склонами поросших лесом холмов. Круто поворачивая на восток, в излучине она образует глубокую заводь, вода в которой почти неподвижна. Достав кружки, жадно пьем холодную, как лед, кристально чистую воду. Раскидываем палатку, зажигаем костер. Подводим итоги дня. Программу на сегодня мы выполнили честно. Если и дальше все пойдет так же хорошо, послезавтра будем в избах Кулика.

Тревожные версты

21 июля

Наши радужные прогнозы лопнули, как мыльный пузырь. В данный момент сидим у костра, рассматриваем карту и гадаем: где мы находимся?

К полудню мы вышли к отрогам хребта Вернадского. До обеда прошли на север еще километра четыре, а дальше началось какое-то наваждение. Если верить карте, тропа должна идти прямо на север и пересекать в районе, где мы находимся, Макикту. Вместо этого она круто повернула на северо-запад и повела нас куда-то в сторону. Сперва мы думали, что это небольшой, не обозначенный на карте путь в обход торфяников. Но прошел час, другой, третий, мы все идем и идем, а Макикты все нет, как нет. Еще в Ванаваре нас предупреждали, что где-то в этом районе от Куликовой тропы отходит дорога на факторию Муторай. Не свернули ли мы случайно в болоте с тропы?

Уже смеркалось, когда мы вышли к небольшой долинке, заросшей густым кустарником. «Ну, вот, это, наверное, и есть Макикта», — удовлетворенно сказал Виктор, когда у нас под ногами захлюпала вода. Сбросили рюкзаки, и Юра, ломая кусты, полез вперед на разведку искать русло речки. Ходил он минут двадцать. Когда он вернулся назад, мы сразу поняли по его виду, что никакой Макикты в долине нет.

Обсудив положение, пришли к невеселому выводу, что идти дальше с грузом бессмысленно. Порешили на том, что завтра утром перетащим груз в то место на тропе, которое достоверно совпадает с картой, оставим там рюкзаки, а сами пойдем назад, на Чамбу, заберем Леню и Руфу, перетащим всю кладь в промежуточный лагерь и оттуда начнем разведку в поисках правильного пути.

22 июля

Снова на Чамбе. Весь день шли назад по тропе, приглядываясь внимательно к малейшей развилке, к каждому свертку.

Юра Кандыба, кажется, чуть не налетел сегодня на охотничье приключение, которое могло кончиться печально. Отправляясь на очередную рекогносцировку, мы отошли друг от друга так, что перестали слышать голоса. Когда, спустя час, мы встретились, Юра был встревожен. Отойдя от нас метров на пятьсот, он присел отдохнуть на берегу реки. Неожиданно в зарослях на противоположном берегу что-то затрещало. Юра решил, что это возвращаемся мы с Виктором. Треск повторился. Казалось, что сквозь кустарник пробирается кто-то большой и тяжелый. Юра окликнул нас, но ответа не получил. Тогда он забеспокоился всерьез, и было отчего: единственное ружье осталось у Виктора. Юра стал громко кричать и свистеть, в кустах близ реки что-то затрещало, зашумело, мелькнули неясные контуры какого-то крупного животного, и звуки стали удаляться. Вскоре все стихло. Мы так и не узнали, с кем пересеклась наша тропа, но ясно одно, что это был какой-то крупный зверь, может быть, лось, а может, и медведь. Во всяком случае, это лишний раз напомнило о том, что тайга есть тайга, и шутки с ней плохие.

В Чамбинский лагерь мы пришли поздно вечером. Леня и Руфа встретили нас радостными возгласами — Леня даже палил из ружья — полагая, что мы уже дошли до изб Кулика и успели вернуться обратно. Пришлось их разочаровать. Настроение у всех невеселое, но убитого по пути глухаря все же ели с большим аппетитом.

Река Чамба

Дорога найдена

22 июля

Сегодня утром, когда мы собирались в очередной рейс по тропе, со стороны излучины Чамбы неожиданно донеслись звуки человеческого голоса. Мы выскочили на берег. Метрах в шестистах от нас, на противоположном берегу Чамбы, виднелась весьма живописная фигура, в которой лишь с большой долей фантазии угадывались контуры Виктора Журавлева. Поодаль от него виднелись еще двое мужчин с рюкзаками. Побросав все дела, бросились встречать вновь прибывших. Это был на самом деле Виктор Журавлев, похудевший, загоревший, с устрашающей рыжей бородой. Двое других — Дима Демин и Володя Матушевский. Сначала они собирались ехать с нами, потом обстоятельства сложились так, что им пришлось остаться на лето в Томске, но в последний момент вновь все изменилось, и они решили догонять экспедицию уже в пути.

Похождения Виктора Журавлева с того момента, как он отстал в Кежме, достойны пера летописца. Просидев несколько дней в тщетном ожидании летной погоды в Кежме, он пришел к выводу, что даже в век цивилизации наиболее надежным видом транспорта являются добрые ноги. Вместе с москвичами, столь же плотно застрявшими в дороге, он договорился с проводником и двинулся за сто с лишним километров пешком по тайге в Чемдальск, расположенный километрах в восьмидесяти от Ванавары вверх по Подкаменной Тунгуске (оттуда собирались сплавляться лодками).

Путешествие было насыщено духом романтики: помимо гнуса и прочих таежных «прелестей», нарвались на лесной пожар, от которого, впрочем, благополучно ушли. Придя в Чемдальск, обнаружили, что надобность в лодках отпадает, так как погода прояснилась и можно ожидать самолета. Самолет прилетел на следующее утро, и, хотя летчики не хотели брать всю компанию, «компания» так слезно упрашивала их, приводила такие веские аргументы и так судорожно хваталась за шасси и пропеллер, что экипаж безоговорочно капитулировал. В Ванаваре Виктор встретился с Деминым и Матушевским и, не теряя времени, они пошли по тропе догонять ушедшую экспедицию.

Охотничья избушка Кулика близ р. Чамбы.

Свет, говорят, не без добрых людей, и мы уже не раз убеждались в этом. Нашелся добровольный проводник, который вывел их на тропу, указал дорогу и проводил, не взяв при этом с них ни копейки. Мало того, увидев, что они отправляются в лес без оружия, он отдал им свое ружье. Когда миновали первые минуты встречи, мы рассказали ребятам, как идут дела. Раздумывать долго было некогда.

Через час мы снова шли уже знакомой нам дорогой. Юра Кандыба и Руфа Журавлева остались ждать нас на Чамбе.

23 июля

Журавлев с Красновым ушли искать путь к Избам, все остальные завтра во второй раз вернутся на Чамбу, чтобы забрать весь оставшийся груз.

Где-то сейчас лакурцы? За них неспокойно. В тайге ведь всякое может быть.

25 июля

Еще одна ходка на Чамбу и обратно. Груз переброшен в промежуточный лагерь полностью. Все порядочно устали и измотались, а впереди еще полпути.

26 июля

Оба Виктора вернулись живые, целые и невредимые. Дав им отдышаться, мы набросились на них с вопросами. «Были в Избах», — коротко ответил Краснов, жадно затягиваясь толстенной самокруткой. «Тропа идет как надо, — добавил Журавлев, — но карта врет». «Здесь, — и он ткнул пальцем в то место на карте, где показан переход тропы через Макикту, — перехода нет, он находится севернее километров на шесть, а перед этим тропа довольно круто обходит хребет с запада и северо-запада».

Мы рассказываем свои новости. Во время всех ходок мы все время работали с радиометром, вели промеры через каждые 500 метров пути. В первых двух ходках этим делом занимался Юра Кандыба, в последней ходке радиологические обязанности приняли на себя Демин и Матушевский. Результаты пока что однообразные, цифры на всем нашем пути не превышали 23 делений РП-1. Ни о каком повышении радиоактивности говорить пока не приходится.

Судя по всему, мы уже вступили в зону частичного вывала леса. Во всяком случае, начиная от того места, где тропа впервые выходит на берег Макикты, на вершинах и склонах сопок видны вывороченные с корнем и поломанные деревья, вершины которых обращены на юг, а корни — на север. Журавлев говорит, что классическая картина вывала развертывается немного севернее, за Макиктой, и что картина разрушений даже сейчас, пятьдесят лет спустя после катастрофы, производит сильное впечатление.

Типичная картина Куликовского вывала в настоящее время

Теперь, кажется, все встало па свои места. Нужно только форсировать темпы: ведь уже 26 июля, к первому августа все работы по транспортировке должны быть закончены, а у нас еще полдела впереди.

На пристани

28 июля

Первый этап нашей работы закончен: мы на Пристани. Нельзя сказать, чтобы последние два дня нашего пути оставили о себе приятное воспоминание, но сейчас это все позади. Мы лежим на нарах в избе, снаружи горит костер, варится ужин. За столом Виктор Краснов с Журавлевым разбираются в топографических картах.

Когда мы приедем домой, наверное, найдутся люди, которые будут спрашивать, видели ли мы медведя, тонули ли в болоте и были ли у нас приключения. А по-моему, самое большое приключение — это тяжелые рюкзаки. Оценить их по достоинству можно, лишь прошагав с ними километров 80–90. Вторую половину пути до Куликовской пристани мы прошли быстро (за полтора суток), но далась она нам труднее, чем первая. Видно, сказываются пройденные перед этим километры.

Переход через болото

В зону сплошного повала леса мы вступили вскоре после перехода Макикты. Полсотни лет прошло с момента взрыва, но и сейчас еще оторопь берет, когда видишь эти бесчисленные ряды поваленных, вырванных с корнем, поломанных могучих лиственниц. И точно кто-то огромный нарочно разложил их в строгом порядке, вершины стволов везде лежат на юг, а корни — на север.

Цифры радиоактивности прежние.

К полудню стало жарко, появился гнус. Всех подгоняла мысль о том, что желанная цель близка. Виктор Журавлев, идущий шагов на десять впереди меня, неожиданно остановился, подтянул лямку рюкзака и торжественно объявил, что до Пристани остаются сущие пустяки. «Вот пройдем лесок — совсем небольшой, затем торфяник, а за ним уже рукой подать и до Кражуркана».

Сообщение Журавлева вызвало всеобщий энтузиазм. Решили идти до Кражуркана не останавливаясь, форсированным маршем, безо всяких привалов, и отдыхать не раньше, чем вдали покажется лес, окаймляющий пойму Хушмы. И мы пошли. Мы шли десять, двенадцать, пятнадцать минут, мы прошли и лесок, ложок и болотце, и еще одно болотце, за которым начался непредвиденный Журавлевым лес, мы шли тридцать, тридцать пять, сорок минут без отдыха, а долгожданного Кражуркана все не было. Виктор, наверное, в душе уже не раз покаялся в том, что вознамерился быть экспедиционным пророком. Испытывая наравне со всеми большое физическое напряжение, он терзался еще и морально: его сестра — Руфина — шла на пять шагов позади него и немелодичным голосом читала ему нотацию.

Первые пятьдесят минут мы шли, имея определенный запас мускульной энергии, с пятьдесят первой минуты основным движущим рычагом являлось упрямство. Виктор Краснов, пыхтя и отдуваясь, вдруг без всякой видимой надобности стал утверждать, что он ни чуточки не устал и что, ежели надо, он еще не столько пройдет. Демин совершенно взмок от пота. Леня Шикалов неожиданно вспомнил, что ему нужно переложить рюкзак и уселся на кочке вблизи тропы. Только Юра Кандыба продолжал отмеривать метры, беззаботно посвистывая, потряхивая огромным рюкзаком и посверкивая из-под широкой фетровой шляпы добродушным серым глазом. На шестьдесят пятой минуте беспрерывной ходьбы стало ясно, что Кражуркан провалился сквозь землю. Время остановилось. Как в первый день после нашего выхода с Чамбы, остались только рюкзак на плечах, взмокшая, облепленная гнусом спина впереди идущего и стволы поваленных деревьев под ногами.

К Кражуркану вышли на семьдесят восьмой минуте непрерывного марша. Кроме Юры Кандыбы, все так устали, что даже не в состоянии были ругать виновника происшествия.

Хотя до Хушмы оставалось километра три, это расстояние мы ползли более двух часов. Перешли реку, углубились в густое мелколесье…

Взрывом повалены могучие лиственницы

Ноет спина, болят ноги, кажется, что идти больше нет никакой возможности. И как раз в эту минуту раздается голос Журавлева: «Внимание! Впереди — Пристань!». Через три минуты мы сбрасываем свои рюкзаки у порога избы Кулика.

Груз переброшен. Мы у цели. Остается только ждать. лакурскую группу, которая вот-вот должна подойти, а там снова начнутся разлука и скитания маршрутными группами. Строим планы на ближайшие дни. Приходим к заключению, что терять время нечего и что назавтра трое из нас — Краснов, Демин и я — пойдем в центр катастрофы, в район Южного болота и Метеоритной заимки и проведем первую радиологическую разведку в этом районе. Пока что наши радиометры молчат, говоря точнее, они показывают обычные фоновые цифры, которые мы видели и в Ванаваре, и на Чамбе, и на всем пути до Пристани.

Редкий случай, когда мы собрались все вместе. Со стороны, наверное, наша компания имеет диковинный вид: все загорели, исхудали, изрядно оборвались, многих украшают бороды. Особенно пышная борода у Краснова. Каждое утро, достав крошечный осколок зеркала, Виктор любуется на себя и удовлетворенно сообщает, что его борода увеличилась на несколько миллиметров. До Черномора, правда, ему еще далеко, но детей пугать можно. Виктор Журавлев бороду сбрил под натиском Руфины. Странная эволюция произошла с Димой Деминым и Володей Матушевским. Надо сказать, что оба являются убежденными поклонниками системы йогов. С этой системой я не знаком, и немалым было мое изумление, когда я как-то рано утром на Чамбе, вылезши из палатки, увидел Демина с Матушевским стоящими на одной ноге с выражением величайшего блаженства на лицах. Вначале мне пришла в голову дикая мысль, что оба приятеля слегка повредились от обилия путевых впечатлений. Однако из краткого опроса удалось установить, что они в твердом уме и здравой памяти, а их странные позы объясняются тем, что они проделывают гимнастику по системе йогов.

Насколько я мог уразуметь, помимо стояния на одной ноге, эта система включала в себя также периодическое продувание ноздрей. Дима утверждал, что таким путем ему удалось вылечить гастрит, чему я не смею не верить. Система йогов распространялась также и на принятие пищи. Особое внимание Дима уделял двум положениям: во-первых, пища должна мелко пережевываться, во-вторых, настоящий йог после еды должен ощущать «приятное чувство голода». Надо сказать, что с момента начала работы «приятное чувство голода» редко покидало нас, и в этом смысле мы все в какой-то степени стали йогами. Но, боюсь, что Дима с Володей испытывали это удовольствие чаще, чем другие, так как мелкое пережевывание пищи приводило к тому, что котел оказывался пуст раньше, чем того желали йоги (ели мы все из одного котла).

Река Хушма

Йоги держались дня три. На четвертый день они перестали мелко пережевывать пищу, на шестой — было отменено стояние на одной ноге, а на восьмой день — йог Дима забыл умыться, хотя и продолжал периодически продувать ноздри.

Думаю, что и я со стороны выгляжу не лучше, чем все остальные, хотя бороду и не отрастил.

Сейчас вечер. Кругом необычайная тишина, только чуть слышно шепчутся вершины сосен да вдали журчит на камнях беспокойная Хушма. Мы сидим у большого костра, разложенного вблизи стоянки. Кругом разбросаны рюкзаки, сушится одежда, уткнув носы в передние лапы, чутко спят густошерстые лайки. В такие вечера хорошо думается и еще лучше — поется. Чаще других заводит песню Дима. У него приятный грудной баритон, и поет он, задумчиво глядя на меркнущие огоньки костра большими, чуть мрачноватыми, глазами.

Никто не знает, кем и когда сложена эта песня. Но уж, конечно, родилась она не в уютной квартире и не за семейным столом. Ее, верно, сложил человек, который вот так же, устав после трудной работы, сидел у догорающего костра и, глядя на подернутые седым пеплом рубины огня, вспоминал что-то свое, далекое, близкое.

Тихо потрескивали сухие ветки, одинокие искры взлетали ввысь, и далеко в дебрях слышался человеческий голос, поющий о любви, о разлуке, о верности.

Первые ласточки

31 июля

Сквозь марлевый полог, заменяющий нам дверь, вползает холодная сырость раннего утра. «Космонавты» спят. Осторожно, стараясь не будить их, одеваемся и выходим на улицу. Небо ясное, над Хушмой стелется парок. Солнце еще низко, и его косые лучи с трудом пробиваются сквозь лесную чащу, перевитую Лохматыми космами утреннего тумана. Свежо, но мы знаем, как обманчива эта недолговечная прохлада: взойдет солнце, развеется туман, и через каких-нибудь два часа мы будем маяться в наших лыжных костюмах уже не от холода, а от жары.

От Пристани до Метеоритной заимки — семь километров. Тропа хорошая, натоптанная, почти прямая, видно, немало хаживал по ней хозяин здешних мест, Леонид Алексеевич Кулик, следы деятельности которого видны на каждом шагу. Перевалив через невысокий холм, спускаемся в глубокую котловину. Невысокие угрюмые скалы, сложенные из серых траппов, почти вплотную подходят к руслу Чургима. С этих скал должен быть неплохой обзор. Оставляем у подножья рюкзаки, берем с собой радиометр и карабкаемся на вершину.

На юг, восток и запад с нее открывается такой вид, что захватывает дух. Пока Виктор фотографирует, а Дима лазает по склону с радиометром, я, присевши на камень возле пирамидки триангуляционного пункта, делаю зарисовки. Куда ни глянь — везде холмы да лес, и есть в этом однообразии своя дикая, простая, суровая красота. На самом горизонте, на юге, виднеется двугорбая Шахорма. Отсюда до нее километров двадцать. Километрах в пятнадцати от нас на юго-западе под лучами солнца блестит водная гладь.

Развернув карту, долго гадаем, что это такое. Виктор утверждает, что это Хушма, но мне кажется, что это — обширная топь, которая выделена на карте синей краской. Тем временем к нам подходит Дима. Он говорит, что склон сопки, обращенный к Южному болоту, дает более высокие цифры радиоактивности, чем противоположный, южный склон. Правда, разница невелика — на 3–4 деления радиометра. В остальном пока что все по-прежнему.

Спустившись с горы, выходим к изумительно красивому водопаду. В здешней, скупой на краски тайге с ее однообразным мелколесьем, с унылыми торфяниками и заболоченными руслами неглубоких речушек этот уголок природы кажется заброшенным сюда игрою случая откуда-нибудь с Алтая или отрогов Северного Кавказа. Тесно сходятся высокие красноватые скалы, образуя узкий каньон. Крупные каменные глыбы, готовые сорваться в любую минуту, нависают над ущельем. С почти отвесной десятиметровой стены, разбиваясь в мелкие брызги на естественных ступенях, узкой пенистой струей низвергается в глубокую каменную чашу Чургим. Неизвестно как попавшая в эти места, живет в нем форель. Берега покрыты огромными зарослями черной смородины и крыжовника. Движемся напрямик, прямо по руслу ручья. Неожиданно я замечаю в скале над водопадом небольшой грот, в котором стоит запечатанная бутылка. Не записка ли в ней? Добираюсь до грота, распечатываю сосуд и в самом деле нахожу в нем сложенный вчетверо листок бумаги. На нем — подписи, среди других мелькают знакомые имена Флоренского, Вронского, Зоткина. Ставим бутылку на место и идем дальше.

Телеграфный лес в центре катастрофы

Сразу от водопада начинается прямая, как стрела, просека. Тропа идет по ней, углубляясь вскоре в знаменитый телеграфный лес. Сейчас он, правда, поредел, многие стволы, подгнив, упали на землю, но большая часть стоит на корню. Унылое впечатление производят эти голые, мертвые стволы, поднявшие к небу свои обожженные тела. А жизнь берет своё: это немое древесное кладбище густо поросло юными деревцами, и тридцати-сорокалетние березки и осины радостно шелестят листьями, согретые лаской жаркого июльского ветра. Кое-где стволы перегораживают дорогу.

Перебираемся через них, невольно ускоряя шаг: всем хочется поскорее выйти к знаменитому Южному болоту.

Вот, наконец, лес кончается, и под ногами попадаются первые кочки. Собственно, это еще не самое болото, а лишь юго-западный его «отросток», но за купами невысоких деревьев, загораживающих обзор на восток, угадывается уже гладь знаменитой топи. Метров через пятьсот тропа снова выходит на твердый грунт. Останавливаемся и, покамест Дима возится с радиометром, осматриваем остатки огромной — метров 15 в длину — полусгнившей лестницы, лежащей здесь, верно, еще со времен Кулика.

Пока мы с Виктором гадаем, для чего такое сооружение могло понадобиться, Дима что-то колдует возле прибора, а затем, забрав его, отходит от нас в сторону метров на двадцать. «Ну, что там у тебя? Скоро ли ты кончишь?» — нетерпеливо спрашиваем мы. «Обождите, на мешайте», — после недолгой паузы объявляет Дима. В ожидании проходит минут десять. Наконец, Дима под ходит к нам и говорит, что прибор дает цифры выше обычного. До сих пор у нас не было случая, чтобы показания радиометра превышали 23 деления на первом диапазоне. Здесь же стрелка прибора лезет за тридцать.

Обычная гарь резко отличается от телеграфного леса

Эта находка нас всколыхнула; в ускоренном темпе двигаемся дальше, делая замеры через каждые пятьсот шагов. Картина пестрая: попадаются участки, на которых радиометр показывает такой же фон, какой мы видели на Чамбе или Ванаваре, но есть места, где цифры замеров заметно превышают полученные до сих пор.

Молодая поросль в районе телеграфного леса

Еще двадцать минут марша. Сквозь поросль молодой лиственницы виднеется обширное безлесье. Сворачиваем вправо, и вот оно, Южное болото! Взобравшись на высокий торфяной вал, окаймляющий топь, несколько минут молча осматриваемся по сторонам. Вот оно, это место! Сколько раз мы искали его на картах, сколько раз каждый из нас во сне и наяву пытался представить себе нехоженую глушь, где нашел свой конец гость из Вселенной. Сколько раз мы сомневались в том, хватит ли сил и возможности добраться сюда!

И вот — дошли. «Дошли! — говорит Виктор Краснов, откидывая накомарник и доставая из футляра походную кинокамеру. — Теперь, считай, полдела сделано».

Поставив меня таким образом, чтобы тень от моей фигуры заслоняла солнце, Виктор начинает киносъемку. Перед объективом киноаппарата медленно проплывает огромная, несколько километров в поперечнике, заросшая высокой болотной травой топь, на гладкой, как блин, поверхности которой там и сям торчат чахлые кустики карликовой березы. На востоке она доходит почти до подножья синеватых конусов холмов, на севере — окаймляется морщинистыми валами торфяников, на юге — уходит куда-то вдаль и теряется за густым частоколом мелколесья. Съемка кончена. Освободившись, я спускаюсь с вала и пытаюсь определить, действительно ли эта топь такая топкая, как об этом говорят. Осторожно, почти ощупью, прохожу десять, пятнадцать шагов… Под ногами начинает хлюпать вода, грунт зыбко колеблется… Нет, ну его к богу, такое удовольствие. Выбираюсь назад на берег и вижу, что Виктор с Димой уже надевают рюкзаки.

Центр катастрофы. Видны округлые кратерообразные образования, принятые Куликом за метеоритные кратеры. Вид с горы Фаррингтон

Снова на тропе. Все чаще и чаще попадаются следы работ экспедиций Кулика. То на нашем пути окажется раскопанная воронка, то обширная, наполовину утонувшая в болоте гать, то встретится пень со следами ударов топора. Где-то вблизи должны быть Избы. Перейдя по гати топкое болото, выходим на высокие красноватые бугры сухого торфяника. Виктор опускается на землю, вытаскивает карту, водит по ней пальцем и приходит к неожиданному выводу, что Избы мы уже прошли. «Не иначе, как на озеро Чеко порем», — заключает Виктор свой оптимистический прогноз. Решаем: идем вперед еще полкилометра. Если Изб не будет, поворачиваем назад, к Южному болоту, и начинаем поиск сначала. Спускаемся с холма, переходим гать, вступаем в густой смешанный лес. Но что это темнеет там, в стороне, среди стволов сорокалетних крепышей?

«Дошли!» — вторично раздается дружный возглас, и винтовочный выстрел, разрывая дремотную тишину июльского полудня, вспугивает полусонную птицу, нахохлившуюся на крыше избы Кулика.

Открываем дверь, входим в крайнюю избу. Пусто. Сквозь небольшое застекленное оконце скупо пробиваются лучи дневного света. Посредине — массивный, грубо сколоченный стол, несколько табуреток, в глубине комнаты дощатые нары, у окна — небольшое сооружение, напоминающее письменный столик. Над окном — плакат конца двадцатых годов «Добыча торфа ручным способом»: благообразные и чинные крестьяне, в посконных рубахах с цветным пояском, в фетровых шляпах и в лаптях, лопатами режут торф. Заходим в соседнюю избу. Здесь, видимо, была лаборатория: полки, заставленные пузырьками с реактивами, на стене календарь; если верить ему, — сегодня 31 августа 1930 года.

1930 год… Я тогда учился ходить. Димы Демина не было еще на свете и вряд ли даже Плеханов помышлял о метеоритах. А люди уже работали здесь.

Лабаз Кулика на Метеоритной заимке

О Кулике написано много, но для того, чтобы понять, кем он был, нужно побывать здесь. Надо увидеть просеки, прорубленные в тайге, проложенные через болота гати, астропункты, установленные на вершинах гор, избы и лабазы, построенные в дебрях, посмотреть своими глазами буровые установки, водоотливные помпы, груды шанцевого инструмента — все то, что везли и тащили сюда за восемь с лишним сот верст с Тайшета и Кежмы. И все это, аккуратно смазанное, законсервированное, уложенное в просторном крытом помещении, терпеливо ждет своего хозяина.

Но давно погасли угли в железной печурке, и на дворе не 1930-й год, а пятьдесят девятый год, и слишком далеко уехал Леонид Алексеевич Кулик, чтобы когда-нибудь снова вернуться назад.

На столе находим записку. Два месяца назад здесь были геологи. По старому путевому обычаю, они бесхитростно пишут о себе, о своем трудном пути, о том, что им предстоит еще быть в ходке вплоть до 15 октября, и желают тем, кто прочтет это письмо, попутного ветра и короткого маршрута.

Прочитав, оставляем записку на столе, там же кладем свою и трогаемся в обратный путь. Теперь идем медленно: Дима держит радиометр все время включенным и взволнованным голосом время от времени сообщает его показания. Цифры идут повышенные.

Первоначально мы думали в тот же день вернуться на Пристань, но не успели пересечь Южное болото, как небо обложило тучами, загремел гром, и дождь полил, как из ведра. Пришлось ставить палатку и, наспех поужинав колбасным фаршем, расположиться на ночлег.

3 августа

Утром обратный путь на Пристань. Первый, кто нас встретил в нашем лагере на Хушме, был пес Буська — верный страж лакурской группы. Вслед за ним мы увидели Галину Колобкову, а затем и всех остальных «лакурян» — загоревших, похудевших, измотанных, но целых и относительно невредимых.

На таежный хребет

(Путевые записи А. Ероховца)

Дорога уходит вдаль

Дав возможность Лене Шикалову запечатлеть на снимке «исторический» момент прощания с основной группой, мы выступили в путь ровно в полдень 20 июля.

Двадцатикилометровое расстояние до Верхней Лакуры мы рассчитывали покрыть в два дня. Но тайга готовила нам много сюрпризов.

После эвенкийского чумовья, сразу же за болотистой низинкой, началась сопка с мрачными обомшелыми деревьями. Земля сплошь затянута зеленым, с ржавыми подпалинами мхом, напоминающим мягкие подушки, под которыми скрываются многочисленные колодины и валежник. При ходьбе нога то и дело срывается с их скользкой поверхности и по самое колено проваливается в пышную зелень.

Все дальше, шаг за шагом, мы углублялись в тайгу. Впереди шел Геннадий с перекинутым через шею ружьем. За ним гуськом двигались Валерий и Галина, вооруженные приборами, я замыкал шествие, делая затесы на деревьях.

Вскоре мы уткнулись в болото, покрытое низкими кустами и моховыми кочками. Вдали вставал рослый сосновый борок. За ним, изгибаясь в обход болота, тянулась сопка, ощетинившаяся острыми верхушками деревьев. Жарко. Толстым темным слоем пауты облепляют всю одежду и рюкзаки. Воздух буквально кишит гнусом.

На одном из привалов мы устроили совещание. А что если от заданного курса отклониться немного к юго-западу, где протекает большой ручей?

— Давайте так и сделаем, — сказал Плеханов. — Выйдем на речку и поточней привяжемся к месту. Там у воды остановимся на ночлег.

— А если речка пересохла? — спросил я.

— Тогда придется или вперед идти до тех пор, пока не встретим воду, или возвращаться назад к Чамбе.

— Нет, уж лучше топать без воды до самой Лакуры, чем возвращаться, — решительно заявил Валерий.

Мы согласились с ним.

…Высоко вверх взлетает пламя, со всех сторон охватывая висящие над костром котелки. Огненные языки расползаются по земле. Загорается сухая трава, темнеют ветки кустов.

А Валерий кухарничает у костра, не снимая с лица тюлевой сетки. Вдруг он с беспокойством оглядывается вокруг, шумно втягивает носом воздух.

— Где-то что-то горит. Слышишь, горелым пахнет?

Осматриваюсь, но ничего подозрительного не вижу.

Причина выясняется через несколько минут, когда раздается истошный крик Валеры:

— Горю!

Отбросив в сторону ложку и схватившись за лицо руками, он торопливо срывает с головы дымящийся накомарник. В тюлевой сетке, выгорев, зияет большая дыра.

Глядя на Кувшинникова, мы покатились со смеху.

…Над тайгой стоят светлые сумерки. Красноватые полоски углей постепенно тускнеют и подергиваются чернью. Над грудой цветных углей попыхивает дымок, спрятались в траву комары, весь вечер точившие воздух звоном тонких струн. Таежная тишина ночи разлилась вокруг. И стало слышно, как за узкоплечими елками и лиственницами, у обрывистого обомшелого берега, журчит на перекатах река, точно ссыпая в сосуд мелкие звонкие камешки.

Назавтра утренний туман над речкой не рассеялся. С севера потянуло дымкой. К полудню синеватой завесой подернулась вся долина. Где-то горела тайга.

Мы спешили уйти подальше отсюда. Вдоль речки, держась западного направления, шла торная тропа. Мы двинулись по ней, преодолевая болота с коричневой, чавкающей под ногами, почвой, перебираясь через навороченные в низинках буреломы, плотно забитые высокой травой и кипрейником. Тропа все упорней поворачивала на северо-запад, и мы начали подозревать, что она проложена к озеру Пеюнга.

Где же ты, Лакура?

Под вечер мы поднялись на выгоревшую сопку.

На северо-западе, опускаясь над тайгой, пылал в малиновом накале солнечный шар. Прямо перед нами должна быть река Лакура. Решили выйти к реке напрямик, без тропы, но не пройдя и полкилометра, увязли в болоте. Пришлось идти в обход.

Мы шли да шли, а река все не появлялась. Углубились в болото, где под кустами тальника стояли лужи воды. За топью поднималась стена темных лиственниц. Из тайги крались вечерние сумерки.

Захватив ружье и кликнув с собой собаку, Плеханов ушел на разведку. Он долго не возвращался. Обеспокоившись, мы принялись кричать его. Издали донесся слабый ответ. В кустах послышался шум, из них выскочил наш пес Буська. Узкие глаза его, изъеденные мошкой, слезливо щурились. Пес подбежал ко мне и стал тыкаться мордой в колени. Потом улегся у куста.

Вскоре появился Геннадий.

— Прошел по тропе километра полтора, — сказал он. — Реки нет. Метрах в тридцати отсюда — чумовье, там и заночуем.

За болотом, на расчищенном от лиственниц месте, по обе стороны от тропы, находилось заброшенное эвенкийское стойбище. Над землей поднимался настил невысокого лабаза. На месте старого кострища — глубоко выгоревшая в торфянике яма. Рядом сложена поленница сухих колотых дров.

Здесь мы разожгли костер и натянули палатку.

Ночь наступила быстро. Мы уже засыпали, когда Буська, прилегший у лиственницы, вскочил и залился хриплым лаем… Мы тоже поднялись и насторожились.

Заброшенное эвенкийское стойбище в тайге

Костер прогорал. За сгрудившимися лиственницами стояла непроглядная темь. Казалось, что она, теснее сдвигаясь вокруг нас, таит в своих недрах что-то тревожное, недоброе.

Плеханов взял ружье и направился за бросившейся в тайгу собакой. Темнота сразу же поглотила их. Мы напряженно ждали, прислушиваясь к треску сучьев.

Вернувшись, Геннадий сказал, что поблизости проходил какой-то зверь. В палатку рядом с собой он положил заряженное ружье.

Ночь была беспокойная. Я просыпался несколько раз, разбуженный лаем. Буську что-то тревожило. Он буквально бесновался за палаткой.

Наутро пораньше отправились в путь. Мы предполагали, что Верхняя Лакура находится от нас не более как в трех километрах, и хотели поскорей добраться до нее.

Тропа кругами металась по тайге. Она шла то на запад, то на северо-запад, все дальше уводя нас от ранее намеченного маршрута. Мы попробовали пойти по компасу и вскоре уперлись в болото. Обходя его, вышли на прежнюю тропу. Она в свою очередь уткнулась в непролазную топь. С трудом пробравшись сквозь цепкую стену кустарника, вышли в сосняк, к пустующему чумовью. Здесь мы бросили тропу и пошли на запад.

Перед нами круто встала высокая сопка. Мы полезли на вершину. Тайга окружила высокими деревьями, сплошь закрыла небо хвойными лапами. Местами на поверхность горы выходили каменные обнажения. Шаг за шагом, от дерева к дереву, цепляясь за камни и кусты, взбирались мы по склону. И вот вверху, между стволов, пробились просветы. Мы огляделись вокруг.

Внизу, за деревьями, курчавились болотные кусты.

Вдруг Галя крикнула:

— Вода!

Оставив рюкзаки под лиственницей, с ветвей которой свешивались коричневые нечесаные бороды, через непролазные заросли мы выбрались к небольшому озеру.

Высокая пышная трава окаймляла его. У самой воды чернела земляная полоска. С противоположной столоны к воде выходили каменные россыпи. Через озеро протекала узкая, около четырех метров шириной, речка. Схваченная в горловине каменной перегородкой, она разбивалась на несколько рукавчиков, клокочущими струями перекатывалась через камни. Около них из шумящей воды подымались на длинных стеблях широкие полукруглые, похожие на лопухи, листья.

По камням мы перебрались на противоположный берег речки и за кустами кислицы обнаружили высохшее русло с навороченными друг на друга глыбами курумника.

Вернулись к речке и долго гадали, куда же все-таки мы вышли.

— Неужели Лакура такая маленькая? Даже просто не верится!

— И почему она течет с запада на восток? Ведь Лакура должна течь на юг.

— Может быть, это излучина?

— А почему тогда ее нет на карте?

Посовещавшись, решили устраиваться здесь лагерем, а потом, обследовав речку, уточнить наше местонахождение.

Стемнело быстро. Сырые потемки заполнили глухо шумевшую тайгу. На крышу палатки дробью брызнуло несколько капель. Под порывами ветра надоедливо скрипели сухие деревья.

Утром по небу ползали лохматые облака. Лишь часам к одиннадцати сквозь них прорвалось ослепительно яркое солнце, небо залилось нежной голубизной. В долине исчезала хмарная дымка.

После завтрака Плеханов и Кувшинников отправились обследовать местность, чтобы узнать точнее, где мы находимся. Я с Галиной остался в лагере обрабатывать материалы первых дней похода.

После обеда снова, перегоняя друг друга, над тайгой побежали тучи. Пошел дождь, мы залезли в палатку.

С противоположной стороны реки донесся протяжный крик. По голосу мы узнали Валерия. Я выглянул из палатки.

— Возвращаетесь?

— Нет, еще вниз по реке пройдемся!

— Определили, что за река?

— Лакура…

— Значит, привязались к месту?

— Пока еще не вполне.

Голоса смолкли. Ребята ушли дальше.

Вернулись они часа через три, насквозь промокшие.

— Ну, теперь можно точно показать, где мы находимся, — сказал Плеханов, доставая карту.

Он ткнул карандашом в еле приметную излучину Лакуры в двух-трех километрах севернее сердцевидного озера, к которому намечалось выйти по маршруту.

— Видно, мы попали на тропу, идущую на озеро Пеюнга. Вот и дали лишний круг.

Решили назавтра налегке отправляться на Лакурский хребет. Долго разглядывали на карте его изображение.

— Совсем небольшой район, — делился своими мыслями Плеханов. — Но тот ли это хребет, о котором эвенки говорили Суслову? Неизвестно… По описаниям Суслова, Сухая речка находится на северо-восточном склоне Лакурского хребта, вблизи верховья какой-то реки Маркитты. Может быть, это Макикта? Но ведь ее верховье расположено далеко отсюда. Причем, она вытекает из болота и там нет никакого хребта. Ну что ж, излазим весь Лакурский хребет, будем искать Сухую речку.

— Как думаешь, найдем ее или нет? — спросил я.

Геннадий пожал плечами.

— Ты забываешь, что мы идем искать жар-птицу. Смешно? Может быть. Однако раз об этом говорят очевидцы, нам нужно отнестись к их разговорам серьезно и тщательным образом проверить все на месте.

В поисках жар-птицы

Утром 25 июля мы стали собираться в дальнейший путь. Весь груз разделили на две части. Остающиеся продукты и вещи, сложив в клеенчатый узел, втащили на толстую ель и замаскировали ветвями.

Перебравшись на противоположную сторону реки, нашли впадающий в нее ручей, вдоль которого и направились к хребту. До нашей цели оставалось километров десять.

По-прежнему, как и раньше, через каждый километр берем пробы почвы, рюкзак Геннадия становится все тяжелее.

Галя делает в своем блокноте географическое описание местности и заносит туда данные радиометрии. А Валерий упорно шарит вокруг индуктометром. На всем пути он не расстается с аппаратом, упорно и тщательно обследуя встречающиеся камни, ямы, даже муравейники. Увлекшись, он часто забредает куда-нибудь в сторону, и тогда приходится громко окликать его, так как непрерывный писк в наушниках не позволяет ему ничего слышать вокруг.

Поднявшись на сопку, сквозь просветы в деревьях увидели волнообразные контуры высокого хребта.

— Это Лакурский хребет! — протянув руку вперед, взволнованно сказал Плеханов.

Мы всматривались в очертания хребта. Казалось, он был близок. Но путь к нему преграждало болото. Посредине травянистого ковра темнела расщелина топи.

Стоя на моховой террасе, мы смотрели на низменное пространство, отделяющее нас от противоположного берега, где росли высокие деревья.

Вырубив палку, Плеханов пошел прокладывать путь. Двигался он медленно, прыгал с кочки на кочку, придерживаясь редких кустов и березок, поднимающихся кое-где среди высокой травы. Вот он остановился, потоптался на месте и позвал меня. Захватив топор, я стал пробираться к нему. Между кочек хлюпала вода, топкая жижа засасывала ноги.

Геннадий стоял на краю зеленой лужайки, не решаясь ступить дальше. Я подошел к нему. Под нашей тяжестью трепетно зыбилась затканная травянистым ковром почва, готовая вот-вот прорваться. Геннадий воткнул в траву палку, которая скрылась почти вся; он с трудом вытащил ее обратно.

— Видишь?

— Трясина…

— Будем гатить?

— Больше ничего не остается делать.

Мы принялись рубить березки и бросать их в топь. Через час гать была готова. Взяв рюкзаки, стали перебираться через трясину, под ногами прогибались тонкие березки, в воде колыхалась зеленая трава.

Лишь к вечеру мы достигли вершины хребта. Вокруг нас неподвижно стояли березки и елки, опутанные снизу низкорослыми кустами голубики. В центре поляны находился, словно выложенный кем-то нарочно, кружок из камней. Темные, с белой окраской лишайников, своей холодностью они напоминали змеиные черепа. Усевшись на них, отмахиваясь от комаров и мошки, Геннадий вспоминал прошлое.

— Сколько раз в Томске мы смотрели на карту, сколько раз мечтали о том времени, когда поднимемся на хребет Лакуры? Ты помнишь, Валерий?

— Конечно.

— И вот мы здесь. И знаете, как будто бы ничего особенного: хребет, как хребет. Правда? Интересно, что же он нам покажет завтра?

Мы вернулись к болоту, от которого начиналась Нижняя Лакура. На склоне сопки мы стали лагерем. В болоте разлилось несколько грязных луж. Кое-как начерпали из них коричневую воду в котелки.

В эту ночь мы долго сидели у костра, обсуждая завтрашний маршрут.

Реки Верхняя и Нижняя Лакуры текут с севера на юг параллельно друг другу. Они несут свои воды в голубую ширь Подкаменной Тунгуски. Километрах в сорока от впадения, между узкими лентами Лакур, горбясь сопками, поднимается горный хребет. На карте он напоминает перевернутый вопросительный знак, растянувшийся на восемь километров. Мне даже показалось, что на листе кальки начерчена извилистая подкова, сплюснутая с боков, от концов которой оторвались, завернувшись наружу, зубчатые завитки.

Внутри этой подковы длинная впадина. Ее сплошь забивают высокие обомшелые ели с хрупкими сухими ветвями. Иногда встречаются рослые, в несколько обхватов, сосны. На земле, в высокой траве, кочках и стланниковых березках, валяются рухнувшие лесные гиганты Здесь, внизу, среди мертвых колод, всегда, даже в солнечные дни, таится редкий настороженный полумрак Под ногами путается болотная трава с широкими листьями. Задень ее, и в нос ударит тягучий пьянящий запах дурмана, закружит голову хмелем. И почти везде, раскрывая над травой легкие парашютики из розовых лепестков, тянется вверх долговязый Иван-чай.

Обследовать хребет Лакуры мы начали 26 июля. Впадина между отрогами настолько не походила на те места, в которых могла скрываться Сухая речка, что мы даже не стали зря терять время на ее поиски. Наш путь лежал по восточной части горной подковы.

Начались крутые подъемы к вершинам, беспрерывно лазание по склонам сопок. Через несколько часов мы вновь вышли на полянку, где еще утром взяли пробу почвы, и здесь во время привала попали под проливной дождь, который навряд ли пришелся бы нам по сердцу другое время, но сейчас был как нельзя более кстати: вода в наших флягах кончилась, а пить коричневую жижу из болота было противно.

Дождь полоскал траву, шумел в листве березок и ольхи. Трепетно вздрагивала на ветках сосен хвоя. Тусклые градинки, лежавшие узкой полоской у стены па латки, напоминали рассыпанные белые бусы.

Постепенно натиск дождя ослабел. На востоке затихали надтреснутые раскаты грома.

Перелив в котелки воду и дождавшись окончания дождя, мы продолжили поиск Сухой речки.

Отправились вдвоем с Плехановым. Пообещав вернуться в 9 часов вечера, мы бодро зашагали по росистой траве. Геннадий посоветовал мне делать на деревьях двухсторонние затесы, чтобы легче было найти дорогу назад. Следуя за ним, я усердно работал топориком направо и налево. При каждом ударе с листвы брызгал град дождинок. Капли сыпались за шиворот, словно ртутью смочили сетку накомарника. Вскоре мы промокли.

Хорошо в тайге после грозы. В воздухе разлита молодая свежесть. Кажется, что все кругом пропиталось густым настоем пихтовой хвои и можжевельника. Стоит лишь прикоснуться лезвием топора к гладкой коричневой коре кедра, как из-под нее в нос бьет острый, бодрящий запах…

Уже начинало смеркаться, когда Геннадий остановился.

— Стоп! Дальше идти нечего — там спуск. Можно считать, что западную часть хребта прошли до конца.

Чтобы лучше обследовать местность, назад шли другим путем. Потом Геннадий заметил:

— Давай-ка поищем твои затесы. Посмотрим, как по ним можно следовать.

Свернули в сторону. Затесы долго не попадались. Наконец на сухой березе забелела свежестесанная полоска.

— Есть! — бросаясь вперед, крикнул я.

Подошел Геннадий.

— Где затесы?

— Да вот, смотри.

— Да разве это двухсторонние?

— А какие же? — удивился я.

Плеханов покачал головой.

— Твои затесы можно заметить только сбоку. А если прямо идешь? Видно что? Ничего не видно. Двухсторонние затесы делаются по ходу с обеих сторон. Дай-ка мне топорик!

Взяв у меня топорик, он несколько раз взмахнул им. На землю полетели березовые щепки. Ствол был затесан с двух сторон.

— Ну как теперь? — спросил Плеханов. — Сюда идешь, видно. И обратно. — тоже видно.

Мы отошли от этого места уже на порядочное расстояние, когда он вдруг спохватился:

— Ну что за дьявольское наваждение!

Я остановился.

— В чем дело?

— Компас потерял. Наверное, выронил у березы, где затес делал, — он у меня в рукавице был.

— Вернемся, поищем.

— Да нет, спешить нужно, уже девять часов. Заждутся нас…

Как на грех, я не захватил с собой своего компаса. Делать было нечего, и мы двинулись дальше. Шли зигзагами. Время от времени натыкались на сделанные мной затесы и снова теряли их.

Сгущались сумерки. Легкой пеленой они заволакивали редкий березняк и лиственник. Мы внимательно осматривались вокруг, боясь пройти мимо палатки. Она должна была находиться где-то поблизости. Закрадывалось беспокойное сомнение. Правильно ли идем? Не сбились ли в сторону?

Вдруг за кустами что-то затрещало. «Буська»! — мелькнула мысль. Я окликнул собаку и тут же в просвете между деревьев увидел белую палатку. Рядом с ней весело потрескивал костер, подбрасывая вверх легкие искры. У костра копошился Кувшинников.

Когда мы подошли к нему, он встретил нас хитрой улыбкой.

— Что это вы с другой стороны появились?

— Разведку вели вокруг бивуака, — ответили мы.

— А я подумал, что вы уже заблудились.

— Ну, разве можно в такой тайге! Она что городской парк…

Примостившись к костру, стали сушить мокрую одежду. Плеханов вытащил из сумки карты и начал их просматривать.

— Оказывается, — сказал он, — мы так и не дошли до конца хребта.

— Не может быть! — потянулся я к нему.

— Да вот, смотри сам. Видишь низинку? Мы ее за спуск посчитали, а это совсем не так.

— Значит, завтра снова по этому маршруту?

— Обязательно…

После ночного дождя тайга кажется чисто вымытом принаряженной. Высоко в небе, над вершинами деревьев, стоит белое, слепящее глаза солнце. Трава свежая, и в ней острыми искорками вспыхивают капельки росы.

С утра начали обследование западной части хребта, до которого мы с Геннадием так и не дошли вчера.

На юге, там, где горные отроги раздвигаются впадиной, наткнулись на круглое заболоченное озеро, около полутораста метров в диаметре. Озеро заросло высокой травой, посредине остались чистые «окна» — в них поблескивает вода. Она стоит и у берегов, между травянистых кочек. Озеро стиснуто тонким кольцом из берез, за которыми идут, влезая с восточной стороны на бугор, толстые пихты и ели. Глубоко в землю впечатаны следы пересохших, с гладкими камешками на дне, извилистых ручьев.

Обходя вокруг озера, набрели на поваленные деревья. Они лежали, опершись о землю узловатыми сухими корнями и откинув к югу трухлявые истлевшие верхушки. Плеханов взялся за фотоаппарат.

— Не напоминает ли это озеро метеоритный кратер? А? — обратился он к нам. — Только где же тогда вал, образованный взрывом?

— Может быть, вот этот бугор и есть вал?

— Почему же здесь растут толстые деревья? — возразил Кувшинников. — При взрыве их бы сразу начисто смело. А новые за полвека не смогут такими большими вырасти. Нет, это озеро естественного происхождения.

Строя различные догадки, мы жалели, что с нами в экспедиции нет болотоведа.

Дальше мы отправились через долину на северо-восточную сторону горного кряжа, долго ходили по крутым склонам, лазили по вершинам, устали, а Сухой речки так и не обнаружили.

— Может быть, она все-таки находится у верховьев Макикты, — высказал я предположение, к которому начал склоняться все больше и больше. — Смотрите, на карте здесь обозначены какие-то возвышенности. По пути к Пристани нужно будет завернуть туда и обследовать их.

После короткого совещания решили возвращаться к месту лагеря на Лакуре. Этот переход оказался для меня самым трудным.

Спуск с Лакурского хребта продолжался долго. Тайга делалась все гуще и гуще. Пошел сырой ельник в бородатых ветках — настоящая медвежья глухомань. На пути без конца попадались возвышенности. Трудные подъемы и спуски измотали меня, и ко мне все настойчивей стала подкрадываться усталость. Ноги отяжелели, точно на сапоги налипли пудовые комья грязи.

Я плетусь последним, все реже оставляя на деревьях отметки. Мысль о воде преследует меня. Долгий путь начинает беспокоить и моих товарищей.

— Опять эта Лакурушка крутит с нами! — возмущались мы. — Ну куда же она подевалась?

Наткнулись на олений загон. Это придало мне силы. Значит, скоро река. И, вправду, через полкилометра тайга расступилась, и мы спустились к какому-то ручью, впадавшему в небольшое озерцо.

Мы обрадовались.

— Лакура!

После короткого отдыха пошли вверх по ручью, рассчитывая через часок добраться до лагеря. Вдруг тропа круто повернула на запад. Чем дальше, тем больше чувствовалось, что идем не туда, куда надо. Перешли ручей, поднялись на сопку, остановились. Надвигалась ночь, и мы не знали, что предпринимать.

— Наверное, мы вышли выше нашего лагеря и теперь чешем прямо к озеру Пеюнга, — предположил я.

— Может быть, — согласился Геннадий. — Еще раз попробую сходить на разведку. Если не привяжусь к местности, заночуем здесь.

Галя ушла с Геной. Мы остались с Валерием. Страшная усталость овладела мной. Горели сбитые подошвы ног, казалось, что я не смогу уже больше двигаться. Потный, изнуренный переходом, привалившись к рюкзаку, я равнодушно смотрел вверх, где надо мной недвижно застыли мохнатые лапки лиственниц.

Вернулись разведчики. Оказывается, они все-таки нашли тропу и определили наше местонахождение. Впереди было сердцеобразное озеро.

— И далеко отсюда до него?

— Около километра.

— Значит, до лагеря осталось еще четыре километра?

Я ужаснулся. С земли поднялся еле-еле.

Спустились к подножию сопки. И опять вступили на тропу, выскользнувшую из хвойника. Справа открывалась водная гладь. Темный каменистый полуостров, словно старинный бастион, прилег на воду, выдвинувшись далеко к середине озера.

Тайга окунулась в сумеречные потемки. Тропу стало плохо видно. Корни деревьев, сухие и узловатые, переплетают ее, словно канаты. Я часто спотыкаюсь о них…

Я уже давно потерял всякое представление о том, где мы двигаемся. Мысли в голове шевелятся медленно, незначительные, ленивые.

Наконец, Плеханов возвестил:

— Вот и знакомые места. Там — наша горка.

И указал рукой на смытую темнотой, в неясных очертаниях, сопку.

Свернули с тропы. Присмотревшись внимательней, я узнаю местность: вот курумник пересохшего ручья, за ним в кустах плещется Лакура.

Было уже далеко за полночь, когда мы подошли к старому лагерю. Мрачно стоят здесь дикие лиственницы. Стынет в кострище холодный пепел. И все-таки этот уголок, с пряслами оленьего загона, со срубленным на дрова сухостоем, с белым, завернутым в клеенку, узлом, который висит на ели среди темных веток, кажется сейчас обжитым и родным.

Наступило 31 июля. Позади осталось озеро Пеюнга и многие километры трудного пути.

Утром мы натолкнулись на гарь, напоминавшую побоище лесных богатырей. Лишь кое-где среди погибшего леса, вздымая вверх густые шапки веток, сохранились могучие сосны с корой, прожженной насквозь чернью. Внизу между покалеченными гигантами уже разрастался молодой подлесок из сосняка. Нежным розовым цветом был вкраплен в траву кипрейник, синели продолговатые ягоды голубики, к самой земле прилегла начинающая краснеть брусника.

На севере, над низкой щеткой подлеска, встала лысая гора, вся в каменных обнажениях.

Мы взобрались на вершину.

Кругом во все стороны размахнулась тайга. С запада на север тянулись горбатые хребты. Зелеными волнами застыли таежные отроги. А над ними, заволакивая все небо, бежали серые облака.

Мы долго не могли определить, где находимся.

Вид окрестностей мало напоминал знакомые очертания на карте. Тогда Плеханов достал блокнот и принялся наносить в него штрихами план местности. Потом свой рисунок он сравнил с картой.

— Боюсь, что мы вышли далеко к северу, — покачал он головой.

— Куда же все-таки запоролись?

— Где-то тут, в районе этого квадрата.

Потратив часа полтора, кое-как сориентировались. И все-таки мы были не слишком уверены в том, что точно определили свое местонахождение.

Назавтра целый день шли курсом на норд-ост. Встречались бесконечные болота, глухая чащоба. Наконец, после полудня наткнулись на вываленный лес. Сплошняком лежали деревья, полусгнившие, без коры. Верхушки стволов всюду указывали на юг. Начинались места опустошенные смертоносным вихрем Тунгусской катастрофы.

Мы повернули к северу.

Несколько раз влезали на деревья, стараясь определиться на местности. Но все было напрасно. Кругом расстилалась непроглядная тайга, чужая, однообразная.

— Впереди, на севере, — кричал с дерева Геннадий, — виднеется какой-то хребет. Может быть, это на том берегу Хушмы?

— Посмотри-ка, что там Краснов делает на Пристани!

— Ест кашу и папиросы курит.

— А еще что видно?

— Больше ничего. Лес, лес и лес.

Мы начинаем волноваться. Куда идти? Где мы находимся? Может быть, не заметив тропы на Муторай, прошли мимо болот, из которых вытекает река Макикта? Может, где-то рядом от нас Пристань на Хушме? Разное гадали.

Неприятное происшествие, или все хорошо, что хорошо кончается

Утром 2 августа, через час после выхода с ночлега, перед нами открылось обширное болото, вытянутое с запада на восток. Мшистые бугры, словно волны, залила его рыжим,красным, белым и зеленым цветом. Яркость болота поражала. Казалось, что мы очутились в марсианской пустыне, знакомой по фантастическим романам. Низко стлались кустики карликовой березки, да кое-где поднимались одинокие деревца. Вдали, по краям болота, темнели худосочные елки.

…Затем снова лес. Мы часто влезаем на деревья, осматриваемся, стараясь найти ориентиры, по которым можно было бы определиться. Но ничего приметного не видно. Только на земле, указывая корнями северное направление, лежат стволы вываленных деревьев. Путь все время преграждают чащи молодого подлеска.

Споткнувшись о ствол, не удержав равновесия, я растянулся на земле. Острие топорика, прорубив на правой ноге штанину, ударило по чашечке колена. Поднявшись, я не ощутил никакой боли, но пройдя метров двести, почувствовал, что по ноге бежит кровь. Штанина окрасилась в бурый цвет.

На остановке разорвал индивидуальный пакет и перевязал рану бинтом. Это не помогло, бинт промок насквозь. Тогда перевязкой на правах врача занялся Геннадий. Кровь не унималась. Пробив толстый марлевый слой, она ползла в сапог, смачивая лыжник и портянки. Я с трудом тащил ногу.

Ребята обеспокоились, взяли у меня часть груза.

— Сможешь добраться до Хушмы? — спросил Геннадий.

— Дойду.

— Там мы тебя с кем-нибудь оставим, а двое налегке сбегают на Пристань за помощью.

Буська, бежавший стороной по кустам, вдруг залился громким лаем. Мне почудилось, что ему откуда-то издалека глухо откликнулись собаки.

— Слышите? Слышите? — заволновался я. За сопкой гулко ударили два выстрела.

— Это наши!

— А ну-ка, сколько сейчас времени?

— Почти девять.

— Ну, конечно, это сигналы нам дают. Как мы условились. Дадим ответный?

Плеханов поднял ружье и выстрелил в воздух, раз, еще раз. Из затвора пополз угарный дымок. Мы стояли прислушиваясь. Таежная тишина сомкнулась вновь.

— По-хорошему, должны были бы ответить, — сказал Плеханов, перекидывая через шею ружье.

Идем дальше.

Откуда-то потянуло речным холодком. Сквозь стволы деревьев пробились голубые дымки тумана… Что это, крики? Или лес шумит? Громко зовем, но тайга по-прежнему безмолвствует.

Впереди — глубокий распадок. Пробравшись через чащу деревьев, лезем вверх по крутому, почти отвесному песчаному обрыву. Из-под ног сыпятся мелкие камешки, пот заливает глаза.

Вершина! Подхожу к сосне и заглядываю вниз… Неужели опять ничего?..

Под обрывом, подмывая глиняный берег, текла река. Лакурский поход был закончен: это была Хушма.

В дебрях

Недолго нам довелось побыть вместе. Работы был еще непочатый край. Плеханов любил повторять присказку о том, что главное в наших условиях — металлометрия. «Металлометрия, — говорил он, — это синица в руках, радиометрия — журавль в небе, а поиски осколков индуктометром — жар-птица. Конечно, каждому лестно заполучить в руки жар-птицу, но делать основную ставку на ее поимку просто глупо».

Между тем, время шло, а поимка долгожданной синицы, по существу, все еще была в проекте. Пробы были взяты покамест только с Лакурского профиля, предстояло проделать то же самое на западе, востоке, севере и юге.

Первая проверка Диминых данных дала обнадеживающие результаты. Действительно, в Котловине имелось мозаичное и пестрое повышение радиоактивности. Но общая картина представлялась сложной, и оценивать ее можно было только после детального изучения. Именно поэтому план наших дальнейших действий был перестроен следующим образом: основные силы экспедиции (6 человек) были оставлены обследовать Большую котловину. Трое — Журавлев, Матушевский и Кандыба — должны были идти на восток, через отроги хребта Сильгами, до реки Нижняя Дулюшма. Они должны были определить восточную границу повала леса, провести радиометрию в радиусе на 50 километров от изб Кулика и взять пробы почвы на металлометрию. Такая же задача стояла перед Васильевым, Красновым и Журавлевой, только их путь лежал на запад, до речки Кимчукан, что в сорока километрах от Метеоритной заимки.

Было прохладное, по-осеннему грустно-ласковое утро, когда мы, укомплектовав «собачьи штаты» каждой из групп и сфотографировавшись в последний раз на фоне избы, пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. В 12 часов 07 минут двинулась в путь группа Журавлева, пятью минутами позже исчезли за деревьями согнутые спины «западников». Шестеро остались работать в центре.

Члены КСЭ-1 у избы Кулика. Стоят (слева направо): В. Кувшинников В. Краснов, В. Журавлев, Н. Васильев, Д. Демин. В. Матушевский, Л. Шикалов. Сидят: Ю. Кандыба. А. Ероховец, Р. Журавлева, Г. Колобкова, Г. Плеханов

Журавлеву, Матушевскому и Кандыбе предстояло пересечь одно из белых пятен на карте Тунгусской катастрофы— междуречье Укагита и Ямоки. Это задание было получено нами от Комитета по метеоритам АН СССР. Маршрут проходил по дикой, безлюдной, сильно пересеченной местности, где не было ни просек, ни троп, ни, тем более, дорог.

Уже через час после выхода группа любовалась великолепной панорамой, открывшейся с горы Фаррингтон. Здесь, возле триангуляционного пункта, издали похожего на фигуру марсианина из уэллсовской «Борьбы миров», была найдена записка, оставленная членами экспедиции Флоренского. Прочли, положили на место вкупе со своей «визитной карточкой» и долго вглядывались вдаль, туда, куда предстояло идти. Невысокие горы громоздились там вплоть до самого горизонта. Где-то, далеко на юге, с трудом угадывался двугорбый верблюд — Шахорма.

«И везде — на север и на юг, на запад и восток — зеленый океан деревьев — тайга, — рассказывал потом Журавлев. — Мы видели ее сверху, как видят птицы. Вокруг нас не было ничего, кроме синего купола неба, с слепящим диском желтого солнца и бесконечного океана тайги. И через час мы уже спустились на дно этого океана и медленно шли, перешагивая через бурелом, царапая рюкзаками стволы, спотыкаясь на кочках, пробираясь через кустарник. Если птицы и видели нас сверху, то только в виде маленьких черных точек, с непонятным упорством ползущих строго в одном направлении».

Через шесть дней пути группа должна была быть далеко на востоке — на берегу Нижней Дулюшмы. Никто, кроме охотников, в этих местах раньше не бывал. Впрочем, Журавлев и его товарищи не ожидали встретить что-либо необычайное. Впереди — просто тайга, ни больше, ни меньше, и дни утомительной, однообразной работы. Пятьсот шагов — замер, еще пятьсот — проба, снова замер, проба, проба, замер и так до бесконечности.

В районе Фаррингтона счетчик заметно частил, но когда группа удалилась от Котловины километра на четыре, пошел обычный, хорошо знакомый, естественный фон.

В. Журавлев и В. Матушевский у астропункта на горе Фаррингтон

При спуске с Фаррингтона группа пересекла несколько необычный для здешней тайги лес — хвойных деревьев почти нет, со всех сторон белеют стволы какой-то разновидности осины. Но вот светлая роща кончилась, и опять потянулся лиственнично-сосновый лес, кое-где с примесью березы. И всюду — знакомые мертвые стволы без коры и сучьев, ориентированные строго на северо-восток.

Движение наших групп сильно отличалось от темпа обычного туристского марша. Через каждые 20–30 минут раздается сигнал «Проба!». Сбрасываются с плеч рюкзаки, радиометрист быстро снимает гильзу со счетчика и, усевшись на поваленный ствол, делает десять замеров фона, записывает результат, подсчитывает среднее, потом повторяет те же замеры со счетчиком в гильзе. Тем временем саперной лопаткой берутся пробы грунта, завязываются мешочки с землей, делаются записи в дневнике.

Полномочным радиометристом восточного отряда являлся Володя Матушевский.

Володя, во-первых, «йог», во-вторых, скептик. В исследование радиоактивности он не верит ни на грош и даже на стрелку радиометра, когда она показывает повышенные цифры, смотрит с великой подозрительностью.

Пока Володя работал с радиометром, Кандыба, вооружившись охотничьим топориком, размашистыми движениями делал затес на ближайшем дереве и оставлял на нем жирную надпись: «КСЭ № 9 А, Б», что обозначало: комплексная самодеятельная экспедиция, проба № 2 (или 3, 10) с поверхности и с глубины 30 см…

После того, как все эти процедуры были закончены, лопаты снова засовывались в чехлы, пузатые рюкзаки занимали свою обычную позицию на плечах и три маленьких черных муравья час за часом, день за днем, терпеливо ползли дальше на восток. Скорость невелика — 8-10 километров за сутки, да это и не мудрено: бурелом и густое мелколесье делали передвижение крайне затруднительным.

Затес экспедиции 1959 г.

Судя по времени и по карте, группа должна была скоро пересечь долину Укагита.

Но как она выглядит? Ведь в истоках здешних речушек так называемая «долина» может иметь вид простого распадка, какие встречаются не так уж редко. Размышления о таинственном Укатите были прерваны надсадным лаем Джека.

Незнакомый с цивилизацией глухарь сидел, наклонив набок голову, на самом конце березовой ветки и с явным интересом рассматривал незнакомое ему четвероногое, находившееся в состоянии собачьей истерики.

Утро следующего дня было тихим и ясным. Тайга проснулась, но все так же угрюма она, угрюма даже в самые теплые летние дни.

Завтрак, сборы и опять под ногами трещит сушняк.

— Азимут! — Поминутно слышится голос Журавлева. (Определение азимутов поваленных деревьев входило в программу работ).

— 45, 60, 58, — отвечает ему Юра.

Если верить карте Комитета по метеоритам, этот район тайги считается уже за пределами зоны сплошного вывала леса. Однако вывал в действительности там есть.

Перевалив через сопку, что между ручьями Укагит и Альфа, группа увидела непередаваемую картину. Весь склон противоположного берега ручья был завален деревьями. Через несколько минут Виктор, Володя и Юра уже лазили с компасами в руках в этом мире вывороченных, искалеченных великанов, пробираясь сквозь хитросплетения поваленных деревьев, кустов и травы. Характерным направлением повала был ССВ, азимут 60°.

Дальше к востоку панорама вывала стала, как будто бы более бледной.

— Замечаешь? — сказал Кандыбе Журавлев, останавливаясь на минуту, чтобы подтянуть ремни рюкзака.

— Подожди еще, посмотрим, что будет дальше, — ответил ему Юра.

Замеры азимутов входили в программу работ

Юра оказался прав: на следующем склоне перед ними возник еще более грандиозный хаос вывала.

В 3 часа 30 минут восточный отряд вышел к долине реки Ямока. Но какое разочарование — река полностью высохла, от нее осталось только сухое песчаное русло.

Вдруг радостный крик: «Вода»! Оказывается, небольшое озерко все же сохранилось. Особенно обрадовался этому обстоятельству Джек: он с восторгом залез в воду и осуществил полный ритуал собачьего омовения, невзирая на далеко не восторженные вопли Виктора и Юры. В густых зарослях карликовой березки на левом берегу Ямоки был разбит второй лагерь восточного маршрута. Левый берег реки снова поразил путешественников своим вывалом. Хотя участок находится в двадцати километрах от эпицентра взрыва — создается впечатление, что это расстояние ударная волна прошла без заметного ослабления. Во всяком случае долина реки Ямока по интенсивности разрушений очень напоминает участки на тропе Кулика к северу, от Макикты.

Особых признаков экранирования, т. е. ослабления действия ударной волны естественными препятствиями, тоже нет. Что-то похожее на это кое-где намечается на восточных склонах долин, протянувшихся с севера на юг. Здесь вывал особенно ярко заметен, но поваленные деревья есть и на западных склонах, и на гребнях хребтов. Возможно, что просто левый берег долины более крут и открыт, и впечатление интенсивного вывала возникает лишь благодаря большему обзору местности при выходе в долину из леса.

Следующим утром со всех сторон в долину пополз дым. В воздухе почувствовался запах гари. Полный штиль, где горит — определить трудно. Может быть, пожар за десятки километров, а может — совсем рядом. После небольшого совещания группа пришла к выводу, что особых оснований для тревоги пока нет, и пошла дальше на восток, внимательно следя за изменениями в характере вывала.

Отгоняя осатаневший гнус, держа огрызок карандаша липкими от репудина пальцами, Журавлев заносил в блокнот результаты наблюдений. Запись, сделанная им в 5 километрах к востоку от реки Ямоки, гласила: «Идем под уклон. Вывал с началом склона пропал, потом появился снова. Повалены в основном небольшие деревья до десяти сантиметров в диаметре. Больших стволов среди вывала нет. Спустились в долину, которая тянется с севера на юг. На восточном склоне повалены мощные лиственницы. Вот два рядом стоящих дерева. Первое сломано на высоте около полуметра. Его полуистлевший ствол указывает на северо-восток. Второе, по-видимому, тех же лет, растет. С юго-западной его стороны на высоте около полуметра на стволе сохранились следы какого-то повреждения. На этом месте выросла огромная шишка. Может быть, это «залеченный» надлом дерева? Значит, здесь уже не все деревья поддавались натиску воздушной волны — некоторые уцелели.

Значит, впереди надо ждать заметного ослабления вывала.

Поднимаемся на гребень, идем дальше. Вывала нет. Однако немного погодя встречаем большое число знакомых стволов, указывающих на северо-восток. Интересно, что здесь преобладают сломанные, а не вывороченные деревья. День клонится к вечеру. Проходим болотную долину, вытянувшуюся снова поперек нашего пути. Новый склон — и опять мощный вывал. Надежды на ослабление не оправдались. Дыхание катастрофы здесь было, пожалуй, не слабее, чем в долине Укагита».

Невольно возникали споры: где же все-таки находится восточная граница сплошного вывала? Ведь зона «несплошного» бурелома ничем не отличается от зоны «сплошного» бурелома ни по размерам повергнутых деревьев, ни по их количеству. Конечно, оценивать число поваленных стволов можно было только на глаз. Однако картина вывала на восток от Фаррингтона никак не вписывалась в эллипс «сплошного вывала», намеченный на карте.

Продвижение вперед продолжалось, хотя и с большим трудом.

Наступил момент, когда тайга, видимо, решила, что хватит потакать незваным гостям — слишком уж далеко они забрались в ее нутро, — и спустила на них всех своих злых духов. Мошкара и комарье работали в этот день с удвоенной энергией. Диметилфталат совершенно не держался на пропотевшей коже. Рубашки хоть выжимай от пота — карабкаться приходилось куда-то вверх, возможно, прямо на небо. Под треск разрываемых от сучков сапог и брюк группа упорно шла сквозь настоящие таежные джунгли. Этому месту вполне можно было дать алтайское название «Аю-кепчет» — «Медведь не пройдет» («Пожалуй, даже и бегемот не пролезет», — тяжело дыша, добавлял Юрий). И эти джунгли, находящиеся без малого на двадцать километров к востоку от центра, скрывают под своим покровом громадные полуистлевшие лиственницы, затягивающиеся мхом, вытянутые к северо-востоку. Дыхание катастрофы долетело и сюда.

Наконец, тайга стала немного чище. В этот день шли долго, до полной темноты, надеясь добраться до воды. Эта надежда не сбылась, и ребята, разбив палатку на ровной полянке, поросшей ягелем, остановились на ночлег. На каждого — кружка воды из фляги. Утром — снова порция «сухого пайка» (две лепешки на тройку) и сразу же — дальше в путь, пересекая звериные тропы и упорно штурмуя заградительные полосы карликовой березки.

Вываленные деревья встречались и здесь, но их было не очень много и, как правило, они небольшие… Около часа дня группа пересекла долину, в которой встретила мощную лиственницу, вывернутую с корнем, ориентире ванную на северо-восток, как потом оказалось, — последнюю. Вывал кончился километрах в двух к западу от Укикиткона — неширокой прозрачной речки, перегороженной упавшими деревьями. Целых три часа, измученные переходом, три друга отдыхали на берегу ручья, стреляя бурундуков и любуясь живописным ландшафтом.

И, конечно, они не подозревали, что примерно в шестидесяти километрах от них в этот момент разыгрывалась такая сценка: в ветвях высокой, размашистой сосны, в позе моряка, ожидающего появления на горизонте долгожданного берега, сидел, вглядываясь в сизую даль, Виктор Краснов. Внизу, откинув накомарники и задрав головы, ожидали его Николай Васильев и Руфина Журавлева.

Западная группа была в пути уже три дня, двигаясь вперед по солнцу, но к исходу третьих суток горизонт заволокло синим дымом, запахло гарью, и группа предприняла отчаянную попытку точно определить свое местонахождение.

Гвоздь вопроса заключался в Хушме. Если верить сквернейшей десятиверстке, бывшей в распоряжении Краснова и его друзей, Хушма протекала в 23 километрах от Метеоритной заимки, и они должны были пересечь ее вот-вот. Но с Хушмой произошла та же самая загадочная история, как и некогда с Макиктой: она провалилась сквозь землю. Двигаясь на запад, группа уже три или четыре раза пересекала высохшие русла ручьев, и каждый раз Виктор терзался гамлетовскими раздумьями: Хушма это или не Хушма? Если это Хушма, го почему она сухая, и если не Хушма, то где же Хушма?

Постепенно росла тревога, которую усугубляла усилившаяся дымка. Тем не менее, работать продолжали. Каждые пятьсот метров щелкал радиометр в руках Руфины, Виктор рыл землю и забирал почвенные образцы, а Николай, сидя на рюкзаке или сваленном дереве, делал пометки в путевом блокноте. И потом шли дальше, с холма на холм, сквозь частокол мелколесья, пересекая неглубокие долинки и карабкаясь на крутые склоны.

Попытка ориентировки с дерева ни к чему путному, кроме потери времени, не привела. Сквозь зловещую дымную пелену были видны лишь близлежащие цепи холмов, а что там за ними и где знаменитая Хушма, было в буквальном смысле подернуто мраком.

Остановившись на ночевку у небольшого, необычайно дикого лесного озера, вокруг которого все было истоптано лосиными копытами, группа обсудила положение. Дело принимало неприятный оборот, но возвращаться не имело никакого смысла, и потому решили идти вперед до победного конца.

Все утро следующего дня члены западного маршрутного отряда медленно двигались в закатную сторону, безуспешно пытаясь восстановить потерянную ориентировку. Настроение у всех троих было мрачное, и казалось, что всякая надежда отыскания Хушмы потеряна. Но, видимо, Хушма как раз и дожидалась этого момента, потому что журчащая струя неширокой речки открылась перед ними именно тогда, когда уже казалось, что группа окончательно сбилась с пути.

Здесь, во время привала в долине веселой и гостеприимной речушки, удалось довольно точно «привязаться» к местности. Отряд находился у самых истоков Хушмы, километрах в четырех от так называемой высоты 593-й, лесистый купол которой темнел на горизонте. Великое дело вовремя подбодрить дух. Сил как будто прибыло вдвое, рюкзаки полегчали, и красновская группа, перейдя русло по перекинутому через него бревну, довольно резво двинулась по направлению к высоте 593-й. Вскоре местность стала полого подниматься по направлению на северо-запад. Вывала уже давно не было — он кончился еще километрах в пяти от Хушмы. Кругом высился старый лиственничный лес, которым густо поросла восточная окраина подошвы высоты 593-й.

И вдруг ландшафт местности резко изменился. Восточный склон высоты был довольно крутым, и здесь, на этом склоне, группа вновь вступила в зону вывала, да еще какого! Такой картины никто из троих не видел ни на Макикте, ни к югу от Хушмы, ни на тропе Кулика. Пейзаж казался фантастическим: огромные деревья, без малого до метра в поперечнике, были выворочены с корнем, набросаны друг на друга, расщеплены, словно спички. Все это, лежащее вперемешку с рыжими глыбами покрытого лишайниками камня, казалось, было следом какого-то опустошительного вихря, смерча, тайфуна. Сперва вывал носил совершенно беспорядочный характер; затем — ближе к вершине стволы стали располагаться знакомым уже образом — вершинами в одну сторону, корнями — в другую, но направление падения стволов было прямо противоположным тому, что наблюдается в районе, исследованном Куликом: вершины указывали здесь на восток, а корни — на запад. Создавалось впечатление, что группа натолкнулась на новый центр катастрофы, лежащий километров на тридцать к западу от изб Кулика.

Километра три двигалась группа, преодолевая завалы из полуистлевших стволов лиственниц, корни которых были повернуты на запад. Местами вывал прерывался каменистыми кручами, усеянными огромными — тонны в три, а то и в пять каждая — глыбами курумника. Кое-где попадались невысокие скалы, причудливые очертания которых напоминали хорошо знакомые контуры Красноярских столбов.

Начался спуск. Склон покрыт поваленными деревьями, ориентировка их — прежняя. Старинный бурелом зарос молодым — на вид пятидесятилетним — смешанным лесом. У подножья горы вывал изменил свой характер, стали попадаться картины, напоминающие «телеграфный лес» у Южного болота. Еще дальше, в долине, вывал кончился. «Западники» долго размышляли над тем, что может означать этот вывал, и решили на обратном пути задержаться в этом районе для полевой разведки.

Ночь застала группу на краю обширной поймы, заросшей мелким кустарником и исхоженной вдоль и поперек различным зверьем. Спать легли, положив рядом с собой заряженное ружье.

Наступившее вслед за тем утро «порадовало» путешественников усилившейся дымкой. Вновь вспыхнули споры: что делать дальше. Голоса разделились. Руфа Журавлева считала, что непосредственной угрозы нет и что нужно сделать еще бросок километров на десять вперед, чтобы дойти до контрольной точки. Краснов же и Васильев опасались, что пожар может отрезать обратный путь, а в таком случае дело может принять нехороший оборот, потому что ближайший населенный пункт— Муторай, а до него больше ста километров пути. Проголосовали и большинством голосов (два против одного) решили вернуться к Хушме.

К Хушме, впрочем, вышли только поздно вечером: весь день пришлось посвятить замерам азимутов поваленных деревьев на западном скате горы 593-й. Результат был почти однозначным: основная масса (90 процентов) стволов повернута вершинами в восточном, а корнями — в западном направлении. Правда, азимуты получались не всегда одинаковыми: некоторые деревья лежали вершинами на северо-восток, другие — просто на восток, но общая закономерность совершенно отчетлива: какой-то воздушный вал, может быть, ураган, а может быть, ударная волна, двигаясь здесь с запада на восток, ударил по западному склону сопки и выворотил лес, которым он был покрыт.

Пока западная группа лазила по глыбам курумника, замеряла азимуты деревьев и размышляла о дымке, дела восточного отряда шли своим чередом.

Продуктов в рюкзаках стало заметно меньше, но вес их скорее увеличивался, чем уменьшался, — в них складывались пробы, число которых уже приближалось к полусотне. Нарастал и километраж. Остался позади обширный сосновый бор, точно сошедший с картины Шишкина, миновали мрачную, хранящую следы недавнего лесного пожара гарь и к утру 10 августа вышли к высохшему кочковатому торфяному болоту.

Работа с радиометром на восточном маршруте

Сухая растрескавшаяся почва, покрытая мхом и голубикой, сменялась здесь высокими кочками. Идти становилось все труднее. Болото тоже носило следы пожара. Только немногие деревья пережили эту трудную пору и сейчас, выделяясь отдельными зелеными пятнами, оживляли немного мрачную картину мертвого заболоченного леса. Но пройдет еще несколько лет, и молодой березняк, наступающий отовсюду на гарь, навсегда скроет под своими кронами это природное кладбище.

10 августа в 14 часов 35 минут шедший впереди товарищей Юра Кандыба неожиданно сорвал с плеча ружье и выстрелил в воздух. Что там — глухарь? Товарищи бросились на выстрел и издали торжествующий крик — перед нами открылся изгиб быстрой, блестящей, как сталь, реки с крутыми берегами. «Дулюшма»! Грохнули еще два гулких залпа — салют в честь конца пути. Свежий ветерок, пахнув в потные лица, зашелестел в ветвях могучих лиственниц. Подошли к реке… Хорошо!

В прозрачной, как горный хрусталь, воде, мелькают тени огромных рыбин. На прибрежном песке — следы лосей и козуль. Да, здесь стоит побывать хотя бы только затем, чтобы увидеть Дулюшму.

На крайней точке восточного маршрута

С наслаждением ребята сбросили с себя рюкзаки и потные рубашки и залезли в воду, невзирая на мошкариный звон. Правда, долго полоскаться не пришлось — вода очень холодная: здешний август — почти то же, что конец сентября в средней полосе.

Приготовив обед, забрав последнюю пробу грунта и сделав последний затес, путешественники разбрелись по берегу реки кто куда: Юрий — собирать камни для геологической коллекции, Володя — охотиться, а Виктор — рыбачить.

Здесь-то и произошел с ним эпизод, вошедший в летопись КСЭ, как разговор «космонавта» с дикой уткой. Надо сказать, что единственным видом оружия у Виктора была удочка. Забравшись в укромный уголок над заводью и вырубив в кустах длинное удилище, Виктор закинул крючок в воду и погрузился в созерцание поплавка. Рыба плескалась обильно, но клевать упорно не хотела. Виктор хотел уже вытянуть леску, чтобы сменить приманку, как вдруг невдалеке раздался громкий лай неугомонного Джека, и вспугнутая им утка, тяжело пролетев несколько метров над рекой, плюхнулась в воду метрах в десяти от рыболова.

Виктор окаменел. То ли от того, что на лице у него был накомарник, то ли по какой другой причине, глупая птица не заметила человека и поплыла прямо к тому месту, где сидел незадачливый рыболов. При этом она плескалась, ныряла, ловила что-то в воде и вообще чувствовала себя вполне непринужденно. И вот тут-то Журавлев и вступил с ней в переговоры. «Утка, а утка — поди сюда!» — произнес он самым умильным тоном, на какой только был способен. Однако птица продолжала игнорировать его присутствие. Ее нахальство становилось нестерпимым. Вот положение! Ни ружья, ни фотоаппарата! Чтобы как-то разрешить конфликт, Журавлев набрал побольше воздуха в легкие и гаркнул на всю Дулюшму: «Эй, утка! Куда плывешь?» Птица испуганно шарахнулась и, видимо, оправилась от нервного потрясения только тогда, когда водная гладь Дулюшмы скрылась от нее за кронами развесистых деревьев.

На следующий день, оставив в бутылке, спрятанной у ствола дерева, записку, группа тронулась в обратный путь.

Вид на реку Ямока

К Укикиткону вышли «восточники» точно в том же месте, где пересекли его на прямом пути. Здесь их застигла непогода. Целый день сидели они в сырой палатке, чиня порванные брюки и рюкзаки, пытаясь складывать стихи и курить от скуки сушеную капусту (за отсутствием махорки), слушая унылый стук дождя по крыше палатки.

Пожалуй, что это было самым благоразумным занятием, потому что если бы Виктор обладал даром ясновидения, он непременно увидел бы, как в полусотне верст от лагеря восточной группы, спотыкаясь о камни, лезла в гору мокрая с ног до головы Руфина — его сестра, за которой на некотором расстоянии следовали Васильев с Красновым. Как и восточная группа, «западники» шли назад, к Метеоритной заимке. Не желая пережидать непогоду, Краснов, Васильев и Журавлева медленно ползли на восток, поочередно выполняя обязанности ведущего. Часа в два дня обнаружилось неожиданное осложнение: отказал компас у Виктора. Влага проникла внутрь коробки, и конец иглы, цепляясь за отпотевшее стекло, показывал различные, самые фантастические направления.

К сведению товарищей; выпускающих компасы: проверяя готовую продукцию, не забывайте, что вы делаете не футбольные мячи и не детскую игрушку: компас в тайге, в пустыне, в степи — все равно, что маяк в море, и нередко от правильности его показаний зависит жизнь человека.

Компас Виктора пришлось положить в задний карман, Николай отдал Краснову свой. Пошли дальше, под мелкими брызгами нудного осеннего дождя, и километрах в двух от этого места попали в зону магнитной аномалии. Куда бы они ни поворачивали, стрелка компаса упорно лезла куда-то в сторону. «Петляние» и «кружение» продолжалось до тех пор, пока Виктор Краснов не плюнул и не пошел дальше, ориентируясь не на компас, а на интуицию. Интуиция в тайге — штука ненадежная, мы в этом убеждались не раз, но здесь другого выхода не было. Отойдя на километр в сторону, посмотрели на компас: он вел себя нормально. Взяли азимут и, мокрые по пояс, потащились дальше, отмеряя один таежный километр за другим. Проб на обратном пути уже не брали, но замеры радиометром проводили снова.

Остальной путь до изб Кулика был пройден группами за полтора дня.

Восточная группа немного задержалась на Ямоке, отклонившись от первоначального пути и выйдя километров на пять южнее своего первого лагеря.

В этом месте Ямока — уже не сухое русло, заросшее карликовой березкой, а неширокая быстрая речка необычайной красоты. Она петляет в широкой долине с зелеными берегами, местами обрывистыми, местами отлогими, поросшими лиственницей, сосной, елью, разделяясь кое-где на протоки, которые вскоре снова сливаются в единую струю. Вдоль реки, прижимаясь к крутому левому склону долины, идет натоптанная звериная тропа. И на всем протяжении долины — там, где была восточная группа, всюду лежат огромные полуистлевшие отводы, подняв вверх разорванные корни, напоминая людям о небывалом космическом урагане, пронесшемся над тайгой, о неразгаданной тайне «Тунгусского дива»…

На следующий день с рюкзаком, набитым пробами, почти пустыми мешками из-под продуктов, с богатыми охотничьими трофеями (две тетерки и три утки) восточная группа поднялась на последнюю вершину — гору Стойкович и в 15 часов 40 минут 14 августа Журавлев, Кандыба и Матушевский встретились с товарищами у долгожданных изб Кулика.

Западная группа вернулась на сутки раньше их, поплутав немного у возвышенностей, окаймляющих котловину с запада, и подтвердив на обратном пути отмеченное ранее повышение радиоактивности в районе кромки Котловины.

Дела центральные

Стояли тихие, ясные августовские дни. Днем было жарко, но желтый лист, появившийся на деревьях, и холодные темные ночи напоминали о приближении осени.

В распоряжении экспедиции оставались считанные дни, а основная работа ее по существу еще не начиналась.

Простившись утром 7 августа с шестью товарищами, ушедшими, на запад и на восток, центральная группа окунулась в гущу текущих дел. Остаток дня прошел в составлении конкретных наметок на ближайшую неделю и в заготовке дров: их решили запасти вперед дней на десять. В ход пошла двуручная пила, которую Юра Кандыба бессменно таскал с собой; по сухим стволам застучали походные топоры, и возле старого, куликовских времен, каменного очага, выложенного шагах в пятнадцати от избы, стала быстро вырастать поленница сухих смолистых чурок.

Ближе к вечеру произошло событие, которого мы долго ждали: пришла московская группа: Борис Смирнов. Женя Арцис и их товарищи. Двигались они в стремительном темпе, стремясь наверстать время, потерянное в результате ванаварского сидения и подъема в байдарках вверх по Хушме.

Уже три недели мы были одни, и поэтому встреча с москвичами была для нас вдвойне приятной. Жаль только, что пришли они слишком поздно, когда половина наших товарищей уже ушла в маршруты. Присев около костра, ведем шумный, пестрый разговор о работе, о том, что уже сделано, что предстоит сделать, о том, что лето уже идет к концу, а впереди еще сотни километров нехоженых дорог. Но не зря говорит мудрая китайская поговорка, что новая встреча — начало новой разлуки: пообедав с нами, перекурив и отдохнув, ребята снова укладывают рюкзаки и, крепко пожав на прощание руки, скрываются за деревьями: им надо спешить на север, к Кимчу.

Часам к семи вечера топоры и пилы умолкают, и вся шестерка собирается в избе для окончательного уточнения намерений.

— Ну что ж, друзья, — говорит, опершись локтями на стол, Геннадий, — можно считать, что подготовительный период полностью закончен. Теперь за две недели нам предстоит как следует повозиться в центре. Задачи, которые стоят перед западной и восточной группой, вы знаете: они соответствуют, в основной, тому, что делала наша группа во время похода на Лакуру. Задача нашей центральной группы намного сложнее. За четырнадцать дней, которые имеются в нашем распоряжении, мы должны обшарить радиометрами буквально каждый квадратный метр Большой котловины, включая Северное болото, взять большое число проб, не говоря уже об индуктометрической разведке. Мы должны учитывать также, что каждый день работы может существенно изменить первоначальные наметки, потому что мы не знаем, с чем нам придется столкнуться. То, что тут говорили Дима, Виктор и Николай о повышенной радиоактивности в Котловине, — пока что нельзя считать фактом. Эти наблюдения нужно повторить еще, еще и еще, прежде чем они будут иметь достоверный характер. Если они подтвердятся, — их нужно будет значительно расширить. Работать придется небольшими группами, по 2–3 человека, базируясь на Избы. Вечерами будем собираться и обсуждать наши результаты. Первое, что мы должны сделать, — провести радиометрию кромки Южного болота и сделать выход в район Северного болота. Этим займемся завтра же. Валера, приборы в порядке?

— В порядке, — меланхолически отвечает Валера, отмахиваясь от комаров, которые даже здесь, в избе, не дают покоя.

— А как с питанием к ним?

— Хватит на полгода работы. Взяли явно с избытком;

— Ну, это ничего, избыток не недостаток. А индуктометры проверил?

— Проверил.

— Ну, что же, хорошо. Давайте тогда разбиваться.

Тут же создаются две маршрутные подгруппы, и разговор принимает иное направление.

— А все-таки, как хотите, — с мрачной убежденностью говорит Дима, — повышение радиоактивности — это факт.

— Ты что, можешь дать гарантию, что это не случайное колебание фона? Тем более, что это повышение всего на какой-то десяток делений, — вступает в разговор Валерий.

— А ты что думаешь, — горячится Дима, — что через пятьдесят лет после атомного взрыва радиоактивность может быть повышена в десятки раз? Не забывай, что большинство образующихся в момент взрыва изотопов обладает коротким периодом полураспада, а из долгоживущих многие дают хорошо растворимые в воде соединения, которые неизбежно будут вымыты осадками! Ведь даже в Хиросиме через 4 месяца после атомной бомбардировки не удалось обнаружить повышенной радиоактивности.

— Так вот поэтому я и отношусь осторожно к тому, что ты говоришь.

— Ладно, не будем спорить, — урезонивает Геннадий. Поживем — увидим. Не будем забывать о том, что радиометрия— журавль в небесах, а металлометрия — синица в руках.

— А главное, мальчики, — вставляет свое слово Леня Шикалов, — не забывайте о флорометрии. Флорометрия — это главное.

— Да разъясни ты, наконец, — не выдерживает Дима, — что такое эта самая флорометрия? Ты о ней говоришь который раз, а я никак не возьму в толк, что к чему.

Леня начинает разъяснять. Дима чешет в затылке и снова повторяет мысль о том, что флорометрия в его представлении — некое таинство. Саша Ероховец тем временем, склонив кудлатую голову у тускло мигающего огонька стеариновой свечки, вносит в блокнот путевые впечатления. Для Саши наша экспедиция — большая жизненная школа: здесь он впервые самостоятельно чистил убитую дичь, впервые слышал слово «изотоп» (оно ему понравилось), впервые брал пробы и делал топором затесы. Работал он не щадя сил, никогда и никому не жалуясь на недостаток вдохновенья. Кажется, он собирается воспеть наше путешествие. Одного не хотелось бы нам: походить на трогательных и чуть смущенных героев первого Сашиного сборника рассказов «Весенняя черемуха», вышедшего в Красноярске в 1959 году. Саша, не стоит про нас так… Мы не трогательные и не смущенные.

«Флорометрия — это главное». Леня Шикалов за сбором образцов растительности

Вечером — еще одна встреча.

Пришел Борис Иванович Вронский со своим спутником Валентином Петровым. Борис Иванович — старый геолог, уже на пенсии, но разве просидишь долго дома, когда за плечами столько лет бродячей жизни! В прошлом году он принимал участие в экспедиции Флоренского, нынче, убедившись, что «официальной» экспедиции не будет, он отправился в поиск «диким» путем.

Пришел Б. И. Вронский

Первые минуты знакомства позади, и разговор принимает обычное направление — о Тунгусском метеорите. Точка зрения Бориса Ивановича нам известна: он считает, что метеорит был каменным, что он раскололся на большой высоте и выпал в виде отдельных обломков в северной части Котловины. Завязывается дискуссия: мы пытаемся выяснить, почему мог взорваться каменный метеорит и почему так велика выделившаяся при этом энергия. Борис Иванович отвечает, что это объяснить пока что трудно, но можно надеяться, что работа, которую он проведет здесь в течение лета, многое даст в подтверждение его гипотезы. Он предполагает взять для исследования пробы донных илов речек, протекающих в районе катастрофы. Мы говорим о своих предположениях. Борис Иванович с ними не согласен. Спорим. Впрочем, хоть точки зрения и разные, отношения устанавливаются самые лояльные. Шутим, что в самом деле было бы неплохо, если бы авторы, всех гипотез оставили бы на время бесплодный спор, собрали свои рюкзаки и приехали сюда на место случившегося; наверное, это бы принесло больше пользы, чем десяток хлестких полемических статей в популярных журналах.

Веселый смех вызывают предположения о том, что случилось бы, если б в избе Кулика встретились ученый Евгений Леонидович Кринов и писатель А. П. Казанцев. А ведь, право же, это было бы неплохо…

Наутро, чуть свет, мы разошлись: Дима и Саша пошли исследовать Северное болото, а Галина с Геной пустились в обход Южной топи, гигантской бабочкой раскинувшейся в Котловине. Приборы теперь были включены все время: благо, питания в избытке. Радиометры нервничали: места с обычным и даже низким фоном неожиданно сменялись участками, где обнаруживались явно повышенные показания. Уловить какую-либо общую закономерность было трудно. Работа протекала, в общем, однообразно: ходьба, форсирование болот, сооружение импровизированных гатей, замеры и снова бесконечная ходьба.

И куда бы мы ни пошли, нас сопровождали наши четвероногие друзья — собаки. Как не походили наши псы на тех благовоспитанных откормленных четвероногих, которых можно видеть на собачьих выставках! Псы вечно попадались под ноги, дрались друг с другом, жались к костру, совали нос в кастрюли. В душе, вероятно, они до сих пор считают Валеру Кувшинникова наиболее порядочным человеком из всей нашей компании: однажды он оставил им на съедение весь суточный запас лепешек. Но, право же, псы честно служили нам: меланхолический Охотник был знаменит тем, что уверенно находил тропу, Капка лаяла на бурундуков и скрашивала, как могла, быт Лени Шикалова, Акбар придавал всему предприятию респектабельность. Вероятно, он был бы искренне тронут, если бы узнал, что участвует в путешествии космического типа. А что оно было именно таким, не могло быть никакого сомнения. Комары по мере сил заменяли нам микрометеоры, радиация была налицо, сами мы порой были близки к тому, чтобы, подобно искусственному спутнику, перейти к питанию непосредственно солнечной энергией — за неимением других источников.

Юра Кандыба и его друг Акбар

Вечерами центральная группа сходилась в Избах. Здесь делились результатами, спорили до хрипоты, намечали дальнейшие исследования. После того, как нам удалось подтвердить факт некоторого повышения радиоактивности в центре катастрофы, возник вопрос: с чем она связана? Если это действительно след катастрофы 1908 года, то логично было предположить, что радиоактивные вещества сосредоточены, главным образом, в верхних слоях почвы, хотя это не исключает возможности выпадения радиоактивных осадков или выноса радиоактивных веществ из глубинных слоев грунта. Если же это радиоактивность, обусловленная минеральным составом лежащих под поверхностными слоями грунта пород, то повышение радиоактивности должно наблюдаться и в глубоких слоях почвы.

Нужно было пробивать шурф глубиной в несколько метров и производить затем послойные замеры радиоактивности. Колодец решено было рыть недалеко от известной Сусловской воронки. Борис Иванович Вронский благословил нас, мы сфотографировались над местом будущей шахты, и Куликовских времен ломы, найденные нами в Избах, ударили по торфяным подушкам.

Рытье ямы было возложено на Леню Шикалова и Валеру Кувшинникова. Первые полметра были вырыты за полчаса, следующие пятьдесят сантиметров — за остаток дня: под разрытыми мхами, блестя потным, как у мамонта, крупом, чернела вечная мерзлота. Кристаллическая поверхность ее звенела под ударами лома.

На третий день работы крутые плечи Леонида Шикалова и розовая физиономия Валерки Кувшинникова скрылись под землей. Группы уходили в маршруты, бродили с радиометрами по северным холмам, любовались великолепными ландшафтами, наслаждались ягодными богатствами. Парни же целые дни толклись у своей ямы, кастрюлей вычерпывая набежавшую за ночь воду, и продолжали упорно долбить мерзлоту. Подымаясь на поверхность, они варили себе грибной суп, поедали его и снова лезли в черную дыру.

Вскоре рядом с Сусловской воронкой и Куликовой заимкой красовалась пятиметровая Шикалово-Кувшинниковская яма. Наступил торжественный момент. Держа в руках радиометр, Леня на веревках спустился в яму и тщательно, слой за слоем, через каждые десять сантиметров промерил фон.Радиоактивность была слегка повышена лишь в верхнем слое почвы, с глубины 10–15 сантиметров радиометр упорно твердил: фон, фон, фон.

Восточная и западная группы должны были вернуться к 15-му числу. Продукты на заимке иссякали, небо определенно дышало осенью. Страницы записных книжек были покрыты сотнями цифр, но мы все еще не могли сказать что-либо определенное о характере радиации на Южном болоте и окружающих его сопках. Рядом с участками земли с несомненным повышением бета-фона, рядом с ними были другие, не более примечательные, чем берега далекой Чамбы или каменистое русло Макикты. Все же, после бесчисленных замеров, многокилометровых причудливых петель по Кабаевому острову, вдоль ручьев Чургим и Хой, вокруг вершин и вершинок, окруживших болота, стала, наконец, складываться, в общих контурах, картина распределения радиации.

Возникли и некоторые предположения по поводу причин ее мозаичности. Тогда-то, для проверки этих предположений, и возник план трехдневного ударного пробега — на север, до озера Чеко, и по южной гряде холмов, окаймляющих Котловину. По дороге следовало брать образцы почв и растительности, замерять интенсивность радиации и по мере возможности производить индуктометрию.

Кувшинников и Демин были назначены в Южную группу, Плеханов и Галина Колобкова шли на озеро Чеко, а Леня с Сашей оставались на заимке, где Леня мог, наконец, погрузиться в таинства флорометрии.

Утром 12 августа, вооруженные радиометрами, мешками для проб и индуктометрами, группы отправились в путь. Галка в последний момент сунула Диме с Валерием дополнительный НЗ — несколько кусков сахара, продовольствие на три дня не обременяло плеч, и вскоре мы потеряли друг друга из вида за густыми грядами низкорослой березки. Это были последние «рабочие» маршруты. Мы не подозревали, что они принесут нам немало неприятных минут…

Чеко — лебединое озеро

(Путевые записи Г. Плеханова)

Да, это действительно так. Далекое северное озеро, затерянное среди густых северных джунглей, и — пара белоснежных лебедей. Их видели спутники Кулика в 1929 году. О них рассказывали нам в Ванаваре эвенки, теперь нам предстояло увидеть их самим.

На Чеко есть тропа. Отходит она от Куликовской просеки где-то между Южным болотом и Избами. Дима говорит, что он знает ее. Ну что ж, тогда пойдем вместе — до нее нам по пути.

Четыре человека, четыре собаки. Наши четвероногие спутники используют любую возможность, чтоб не покидать человека с ружьем. Где есть ружье — там будут бурундуки, кедровки, — а это основное собачье довольствие.

Выходим на тропу. Прямая и чистая когда-то просека заросла, местами завалена упавшими деревьями. Чувствуется, что богатое, отлично организованное хозяйство давно уже находится в запустении. Идем молча, мерно пощелкивают радиометры. Этот путь промерен трижды, но приборы включены. Это — общий закон. Питание не экономить, его достаточно. Куда бы ни шел — прибор с собой. На стрелку прибора во время движения смотреть не приходится — ухо настолько привыкло к щелчкам, что и без стрелки ясно — идет однообразный, несколько повышенный фон.

Проходим болотце, поднимаемся в гору — тропы на Чеко не видно. Дима весьма уверенно протягивает руку вперед. — «Да вы не волнуйтесь, тропа отлично видна. Там есть затес, идет просека, а метра за три до нее — упавший триангуляционный знак».

Вот и кромка Южного болота. Тропу на Чеко проглядели. Ну, что ж, пойдем излюбленным способом — по азимуту, благо компас всегда с собой. А магнитных аномалий о которых нас предупреждали, мы пока что не встретили.

Идем через Кабаевый остров. Под ногами сухие торфяные подушки. Идти мягко, но неудобно: чувствуешь себя как на пружинах. «Поет» гнус. Ему уже неоднократно посвящались экспедиционные гимны, и повторять их не стоит. Постоянно встречаются заросли карликовой северной березки — тоже предмет, достойный внимания. Ее цепкие искривленные ветви лучше любого рашпиля счищают всякую смазку, да и кирзу с кирзовых сапог. О тканях и говорить не приходится — горят. И в том, что наши брюки к концу путешествия из-за обилия разных заплат стали напоминать одеяния арлекина, — следствие этого цепкого растения.

Вскоре пошли «мокрые» болота, затем топи, и только к обеду кончили мы «штурм болотных твердынь». Пробы почв будем брать на обратном пути. Сейчас просто идем. Радиометр пощелкивает, комарики попискивают, пауты гудят, мошкара молча делает свое гнусное дело. Романтика…

Справа — высотка, слева — болото. Пейзаж обычен. Только вывал Куликовский, повинуясь закону «радиальности», повернулся корнями на юг. Идем час, другой. Кажется, пройдено уже десять километров, а Кимчу все нет. Тоже явление обычное. Движение по азимуту — (движение по прямой. Но эта прямая, как правило, длиннее «кривой» тропы и, главное, требует больше сил и времени. То обходишь, то преодолеваешь какие-либо препятствия. Идем под уклон — видимо, где-то рядом река. Появляются более толстые деревья — лиственница, сосны.

Вот и Кимчу.

Каждая таежная речка имеет свое лицо. Хушма — веселая, игривая, жизнерадостная, она то пляшет на перекатах, то останавливается на минуту, чтоб полюбоваться красивым обрывом, и вновь резво бежит, ворча на камни, извиваясь вдали серебристой змейкой.

Кимчу — река спокойная, задумчивая. Медленно, с достоинством несет она свои воды меж густо заросших берегов. И это величественное спокойствие, медлительность — признак не слабости, а силы. Так и люди. Один прыгает, мечется, хватается за десятки дел, ни одного не кончает и снова шумит, шумит… Другой медленно, но верно идет своей дорогой, его не соблазняют красивые пейзажи по пути, ничто не колеблет спокойной и твердой уверенности. Есть дорога, есть цель. Иди. И он идет.

Ищем брод. Комары не рекомендуют раздеваться. Иду, засучив брюки. Мелко. Только у противоположного берега глубина по пояс. Берег обрывистый. Наклонно лежит толстое замшелое бревно. Конец его свисает над рекой. Переправляться можно. Возвращаюсь за грузом и снова к бревну. Но что просто налегке, сложно с рюкзаком. Широкий шаг, одна нога на бревне, другая — на дне. Резкий толчок, мох не выдерживает тяжести, сползает в воду, и, не успев опомниться, очутился по шею в реке. Теперь уже вода не страшна! Галина налегке перебирается по бревну на берег, быстро передаю ей вещи и начинаю переодеваться. Прохладно! Ставим палатку, разжигаем костер. Место глухое. Справа и слева лежат полутораметровые стволы вывала, густой подлесок. Чаща… Не терпится провести замеры радиоактивности золы. Но до утра лучше не пробовать — можно прожечь счетчик.

Утром — первое дело — замер. Результат интересен: и почва, и листья, и зола, и угли дают фоновые цифры. Если у Изб в золе радиометр зашкаливал на 1 диапазоне, то здесь никаких особенностей. 20–25 делений. Любопытно. Собираемся и идем на высотку. Замеры снова дают фоновые цифры. Если в центре 50–60 и даже 80 делений были не редкостью, то здесь больше 40 прибор не показывает нигде. Усиленно выискиваем «радиолюбивые» растения. Ольха, береза, ягель. Нет. На расстоянии десяти километров к северу от Изб нет никакого повышения радиоактивности. Еще и еще бродим по склонам. Замеры ответственные. Ошибиться нельзя. Ведь этот небольшой выход — все, что мы знаем о северном профиле. Но прибор упрямо твердит — фон… фон… фон.

Галина тем временем с мешочками ползает по склонам и «берет пробы», я разжигаю костер, другой, третий. Нужна зола различных пород деревьев с северного и южного склонов. Сырые чурки горят неважно, приходится расщеплять их на тоненькие лучинки. Только костер из сухостоя пылает вовсю. Но вскоре начинается противный дождь. Костры из сырых щепок гаснут один за другим. Делать нечего — лезем в палатку.

Сидим. Беседуем. Вначале о делах текущих, потом о прошедших, о будущих, о строении атомного ядра и полупроводниках, о международной жизни, от которой отстали на месяц, и о… да, собственно говоря, обо всем, кроме лирики. Это тема запретная. А впрочем, можно говорить и о лирике, и о любви, и о чем только душе угодно. Это только некоторые начинающие туристы из числа пижонов считают, что в тайге все позволено. Да не в меру заботливые мамаши боятся, как бы не обидели в походе их дочку.

Действительно, в походе, во время полевой работы и ребята и девчата едят из одного котелка, иногда одной ложкой, пьют одной кружкой, спят в одной палатке. И это сближает всех. Но сближает как товарищей, занятых одним делом, идущих к единой цели одной дорогой. А пижоны — пижонов в тайге нет. Их маршруты не выходят за пределы ресторанов, танцулек, и с природой они сталкиваются разве что в городском саду. Так что, уважаемые папы и мамы, не бойтесь, если ваша дочь идет в сложный поход, где ей придется, может быть, неделями быть одной среди ребят. Это — товарищи, они не обидят. А вот насчет танцев, вечеров, ресторанов — подумайте — ей богу, они опаснее в этом смысле, чем десятки туристских походов.

…А дождь все льет. Галина, свернувшись клубочком, дремлет. Барабанная дробь дождя по крыше палатки напоминает какую-то дьявольскую симфонию, меняющую свой темп и ритм с каждым порывом ветра. Время от времени палатка озаряется отблесками молний, и в звуковое оформление концерта врываются звуки литавр.

Передо мной мысленно проходит весь наш путь от начала до конца. Собственно говоря, это уже почти конец. Еще день-два — и обратно. Нового эти дни вряд ли что принесут. Вспоминаются дни подготовки, рождение замыслов, планов. Вспоминаются первые встречи с «космонавтами»— Васильевым, Красновым, Шикаловым, Кандыбой…

Дождь кончился к утру. Снова за работу. Вечером нужно быть на Избах— подходит срок. Значит, выполнять придется программу-минимум: взять образцы древесины по склонам, прошлогодние и свежие листья разных деревьев, золу и угли сухостоя. К обеду заканчиваем сборы, и в путь. Времени в обрез, но не заглянуть на Чеко нельзя. Спускаемся с высотки. Всюду видны поваленные деревья. Вид их настолько примелькался, что бессознательно ведешь классификацию — «это Куликовский вывал», «это более поздние наслоения». У подножия густые заросли молодого сосняка, осины.

Частокол леса настолько тесен, что приходится буквально продираться (хорошо еще, что не прорубаться) сквозь заросли. Вот и Чеко.

Типичное таежное озеро. Формой оно напоминает боб, приросший к Кимчу своей северо-восточной стороной. Нет у него песчаных пляжей, каменистых террас. Суровые сосны и лиственницы, окружающие озеро со всех сторон, вплотную подходят к воде и дружелюбно кивают ветвями своему молчаливому соседу. Берега завалены буреломом. Сумрачно. На противоположной стороне — белая точка. Смотрим в бинокль. Лебедь. Горделивая осанка, высоко поднятая голова, длинная, слегка изогнутая белоснежная шея. Красиво… Но задерживаться долго нельзя. Нужно возвращаться.

Вечером вернулись. Первые, кого мы увидели, подходя к Метеоритной заимке, были Юрий с Руфой: значит, и западная, и восточная группы уже здесь. Начинаются обоюдные расспросы, на свет появляются записные книжки, и мы с головой уходим в длинные столбцы цифр. Вывод важен: по всем радиусам за пределами Котловины радиоактивность не выходит за пределы фона. В центре она несколько повышена.

Итак, 15 августа почти вся экспедиция собралась у Изб. Не хватало только двоих: Димы и Валерия. Они задерживались. Мы их ждали весь день 15-го, потом ночь и снова день. Ребята не приходили. Мы палили из ружей, кричали, но отвечало нам только гулкое таежное эхо. Уже двое суток, как истек контрольный срок. Беспокойство перешло в тревогу. Поздно вечером 15-го Плеханов собрал общий совет и обрисовал положение. Продуктов осталось на один день. Ждать больше нельзя. Нужно перестраивать работу по аварийному варианту. После небольшого совещания решили так: четверо — Плеханов, Кандыба, Краснов и Васильев — остаются на заимке и с утра 17-го начинают встречный поиск. Все наличные продукты оставляются им. Остальные, во главе с Журавлевым, форсированным маршем, на неприкосновенном запасе, идут в Ванавару, ставят в известность об аварии районные организации и поднимают тревогу.

Окончив совет, снова вышли на улицу, выстрелили в воздух. Тайга молчала по-прежнему. Сумрачно разошлись мы по своим местам и легли спать.

А в четыре часа утра Демин и Кувшинников, живые, здоровые и голодные, как волки, ввалились в избу Кулика.

В трехдневном Южном

(По материалам Д. Демина и В. Кувшинникова)

Как уже говорилось, Демин и Кувшинников были назначены в южную группу. Валерка, насидевшись в яме, буквально пенился энергией, и на него было приятно смотреть. Обвешавшись приборами, в сопровождении своры из четырех псов, ребята добрались до водопада и здесь разбили первый лагерь.

Работа им предстояла немалая, а срок был всего три дня. За это время они должны были, обойдя по амфитеатру сопок Южное болото с востока, взять пробы для металлометрии, а также образцы растительности с внутренних и внешних склонов холмов. Главной задачей маршрута было получение двенадцати образцов золы и углей различных древесных пород. Условились жечь для этой цели сухостой времен катастрофы, a из ныне растущих деревьев — березу, сосну, лиственницу и ольху. Первый лагерь был разбит близ Чургима. Хорошо было засыпать там, под шум водопада, у костра, рядом с сопящими псами!

Где-то поблизости среди камней ползали змеи, но во время ужина Валерий подробно рассказал, что нужно делать, если на кого-нибудь нападет змея, и оба «космонавта» чувствовали себя в безопасности.

На следующий день, сварив для псов какое-то немыслимое грибное варево, Дима с Валерием надели рюкзаки и радиометры и, перейдя ручей, полезли на первую из подлежавших изучению сопок. Проводить индуктометрию на крутом склоне, покрытом к тому же поваленными деревьями, нелегко: рамка и кабель поминутно цепляются за всякие неровности, а в промежутках между камнями тональность звука заметно меняется, как над куском металла. Тем не менее мужественно преодолевая препятствия, взобрались на вершину и занялись забором проб.

Южные холмы плотно покрыты лесом, плохо просматриваются, неудобны для ориентировки. Целью второго дня было найти высокую, достаточно круглую и чистую вершину, на которой весь комплекс работ можно было бы развернуть полностью. Накрапывал дождь. Палатки «южная двойка» с собой не взяла, как и ружья, поэтому единственной защитой от непогоды служил кусок какого-то высокомолекулярного, но на редкость непрочного материала. Ближе к вечеру начался настоящий ливень. С отчаянием терпевших кораблекрушение Дима с Валерием соорудили шалаш и залезли в него пережидать непогоду.

Водопад на ручье Чургим

На следующее утро началось озоление и обугливание. Состояло оно в сожжении сырых, источающих соки деревьев, зола и уголь которых составляли бесценный материал для будущих лабораторных анализов. Моросил мелкий, словно через сито просеянный дождичек, с юго-запада наплывали все новые массы низких серых облаков. Костры упорно отказывались гореть. Сложность заключалась в том, что для чистоты изготовления лабораторного материала было категорически запрещено употреблять какую-либо растопку. Притащив с десяток сырых чурок ольхи, березы, лиственницы, Валерий с Димой охотничьим ножом расщепляли их на тонкие лучинки, которые затем сушились возле костра, сложенного из сухостоя, и подвергались затем обугливанию или озолению на металлическом листе.

Срок, между тем, истекал. К вечеру пора было возвращаться к Избам. А работа была в полном разгаре, и конца ей не предвиделось. Не сговариваясь, Дима с Валерием решили лучше опоздать на сутки, чем не выполнить программы работ.

Это было серьезным нарушением дисциплины. Плеханов этого не терпел.

К вечеру следующего дня весь наличный запас поленьев был обуглен, лагерь разобран, а лепешки съедены. Можно было двигаться дальше.

Обратное путешествие представляло собой сплошную гонку с препятствиями. Час ходьбы, полчаса на сбор образцов. Валера на ходу непрерывно работает индуктометром. Хоть шансов найти что-либо и очень мало — их нужно использовать.

Гонка была продолжительной и интенсивной. Дима говорил потом, что воспоминание об этой дороге осталось не в сознании, а где-то в кончиках пальцев — грудой каменных склонов, пластмассой компаса, листьями бесчисленных деревьев.

Смеркалось. Ребята взбегали на вершину, нагружались пробами, снова вдевались в рюкзаки и, взяв на ходу азимут, погружались в полумрак долин между сопками. Нужно было как можно быстрее выйти к горе Фаррингтон, от которой до Изб каких-нибудь два километра. Но отсюда, с восточных вершин, все горы удивительно похожи друг на друга. Поди тут, разберись в темноте, которая из них Фаррингтон.

Уже в полной темноте Валера с Димой влезли на четвертую вершину. Сейчас должна была решиться их судьба. Если и это не Фаррингтон, придется останавливаться и ночевать здесь.

…Нет, это опять не Фаррингтон. Нагромождение крупных каменных глыб, мелкие деревца и никаких признаков астропункта. Валера молча снял наушники и уселся на камни. Дима мрачно задумался. Настроение было плохое. Надо было снова останавливаться на ночлег.

Но что это? Метрах в двадцати, за березками, как будто еще одна площадка, и, кажется, выше первой. Ребята побежали туда: перед ними была обрывистая каменистая вершинка, на которой торчали жердины геодезического знака и серая глыба массивного гранитного монолита с надписью «Фаррингтон». «Космонавты» закричали «ура!» и, сорвав с себя накомарники, бросились друг к другу в объятия. Теперь можно было особенно не торопиться. Найдя у основания астропункта небольшой стеклянный наглухо запечатанный пузырек, путешественники раскрыли его и прочли летопись поисковых работ в районе Куликовых изб за последние годы: записки Флоренского, Вронского, группы московских туристов, наших маршрутных групп. Недельной давности веселые записки друзей Дима с Валерой восприняли как дружеский привет после окончания пути. В первом часу ночи, взяв со склона Фаррингтона последние образцы растительности, оба путешественника бодро двинулись к Метеоритной заимке…

Когда-нибудь Валера обязательно напишет толстую-претолстую книгу: «20 тысяч километров по тайге». Там он в 1001-й и, может быть, в последний раз расскажет о спуске с Фаррингтона, о предательнице Луне, о магнитных аномалиях, подстерегавших на каждом шагу, о собственных дарованиях навигатора. Короче, два друга заблудились, заблудились в двух километрах от дома, в условиях хорошо видимых ориентиров и ясного звездного неба. Они стали жертвой того же самого эффекта, что и все их предшественники из числа нашей экспедиции, побывавшие на Фаррингтоне: все наивно полагали, что самый удобный склон горы непременно должен вести к дому и, положив компас в дальний карман, шли наудачу и загибали, как правило, в другую сторону — не на юго-запад, а куда-то к Карскому и братьев Лаптевых морям.

Положение осложнилось. Два друга, убедившись, что, судя по компасу, они идут не на юг, а на север, вместо того, чтобы встревожиться, пришли в неописуемый восторг: они решили, что, наконец-то, натолкнулись на «настоящую магнитную аномалию». Дима даже пытался взять под сомнение правильность местонахождения на небосводе Луны, которая, по его мнению, была не с той стороны, где ей быть положено. Все стало на свое место лишь тогда, когда оба приятеля, упоров на север километра два с половиной, решили все же взглянуть на Полярную звезду. И тут все выяснилось: страны света повернулись на 180 градусов, Луна была реабилитирована, а путешественникам пришлось поворачивать назад и исправлять ошибку.

…Наконец, вот и лагерь. Ребята подходили к нему с таким чувством, как будто возвращались в родной дом после многолетней разлуки…

Реакция на появление опоздавших «космонавтов» была противоречивой — хотелось одновременно и обласкать и поколотить их крепкой суковатой палкой.

Домой!

Домой!..

Позади почти два месяца работы, блужданий по дебрям, надежд, разочарований, находок.

Сборы у Пристани

Мы в последний раз собрались в избе Кулика. Грудой лежат на полу упакованные, туго набитые образцами рюкзаки. Дверь в избу открыта, и видно, как с деревьев осыпается желтый лист.

— Ну, что ж, друзья, — говорит Плеханов, — присядем перед дорогой.

— И споем, — добавляет кто-то.

— Давайте «Глобус».

— Нет, лучше «Гимн космонавтов».

«Гимн» родился в головах Димы и Валерия, еще когда мы шли сюда.

Не исключено, что наши будущие оппоненты увидят в его словах неопровержимое доказательство того, что мы искали в Южном болоте корму космического корабля (со всеми вытекающими отсюда последствиями). На это мы возразим им, что гимны пишут поэты, а поэты — народ увлекающийся, что стихи — стихами, а наука — наукой и что мечтать, наконец, не заказано. Л. А. Кулик писал стихи, и, говорят, неплохие.

Как бы то ни было, слова гимна нравились всем, него пели с одинаковым удовольствием и Леня Шикалов, который считал вопрос о звездолете почти решенным, и Володя Матушевский, который, как уже говорилось, ни в какие звездолеты не верил.

— А теперь — в дорогу.

Снова — в который раз — одеваются и застегиваются рюкзаки. Мы выходим на улицу, еще раз фотографируемся на фоне избы, после этого Плеханов с Красновым наглухо закрывают в нее двери. До следующего лета!

Переходим гать, подымаемся на торфяной вал и еще раз, остановившись на минуту, глядим в ту сторону, [где осталась Метеоритная заимка, ставшая за эти дни для нас родным и обжитым местом.

Обратный путь — 90 километров — занял около полутора суток. Оно и понятно: есть было нечего, шли мы на одном «НЗ», и если бы с нами не поделился продуктами Геннадий Брюханов, которого мы встретили на Чамбе, нам было бы плохо.

Почти вся экспедиция вернулась в Ванавару пешком; трое — Виктор, Саша и Леня — спустились вместе с грузом на лодках до устья Чамбы, откуда их привели на буксире.

Уже спускались сумерки, когда по Чамбинской дороге мы вошли в Ванавару. Народу на улице было мало, мы прямо прошли к столовой, и, несмотря на то, что она была закрыта, попросили накормить нас. В этом отношении в Ванаваре свой закон: людей, только что вышедших из тайги, обслуживают без всякого промедления.

В столовой было тихо. На окнах висели белые занавески. Из репродуктора, висевшего на стене, слышались звуки «Прелюда» Рахманинова.

…Поход был закончен.

Начало КСЭ-2

Как уже говорилось, наша книга не является научным отчетом. Однако необходимо подвести некоторые итоги первого этапа работы. Необходимость эта усугубляется тем, что отдельные сведения о деятельности экспедиции, просочившиеся на страницы печати, дают иногда повод к необоснованным, а подчас и безответственным выводам и заключениям.

Самими участниками экспедиции до настоящего времени каких-либо печатных выступлений не делалось (за исключением опубликованной в журнале «Физика», № 2, 1960 г. заметки «О геомагнитном эффекте взрыва Тунгусского метеорита»). Тем более, никто из членов экспедиции нигде не утверждал, что катастрофа 1908 года связана непременно с ядерными взрывами и с «космическими кораблями». В интервью, данном начальником экспедиции Г. Ф. Плехановым корреспонденту газеты «Советская Россия» В. Когинову, нет никаких сведений, которые бы могли прямо свидетельствовать в пользу ядерной природы тунгусского взрыва (причина повышения радиоактивности в центре катастрофы, как мы увидим ниже, нуждается еще в расшифровке).

У читателя возникает, естественно, вопрос: что нового дала экспедиция 1959 года по сравнению с предшествующими? Оправдала ли она себя? На правильном ли пути находятся поиски? И можно ли сейчас высказывать хотя бы предварительные предположения о что же произошло в районе Ванавары пятьдесят два года назад?

В настоящее время основная часть лабораторной обработки привезенных экспедицией образцов закончена. Проводилась она в ряде специализированных учреждений Москвы, Новосибирска и Томска.

Как и следовало ожидать, сделать какой-либо категорический окончательный вывод в настоящий момент невозможно. Основной итог, на котором можно настаивать вполне категорически, это то, что Тунгусская катастрофа оказалась явлением более сложным, чем это можно было предполагать по литературным данным. Изучать его можно, лишь применяя комплекс различных методов, и это изучение следует начинать с завершения исследования общей картины явления, которая до сих пор еще не ясна.

Работа экспедиции 1959 года показала, в частности, что очертания вывала вряд ли имеют форму вытянутого к югу эллипса, как об этом утверждается в литературе. Крайняя граница бурелома оказалась расположенной на востоке в 22–23 километрах от изб Кулика (1,5–2 километра к западу от р. Укиииткон), на западе — в 15–16 километрах от Метеоритной заимки, на юге — соответственно в 22–25 километрах, на 3—ЮЗ — в 20–22 километрах и на севере — в 22–25 километрах (последнее по данным группы туристов г. Москвы под руководством Б. Смирнова). На расстоянии 30–32 километров к западу от изб Кулика обнаружена мощная зона обратного повала деревьев (вершинами на восток) примерно той же давности, что и вывал в междуречье Хушма — Кимчу. Связаны ли эти вывалы между собой генетически — пока сказать трудно.

Впервые предпринятое детальное исследование Лакурского хребта — одного из предполагаемых мест падения метеорита — дало отрицательные результаты: в районе этих возвышенностей нет ни повала леса, ни следов так называемой «Сухой речки» — борозды, оставленной по рассказам эвенков, метеоритом при его падении. Можно предполагать, однако, что эвенкийское и географическое понятия «Лакурского хребта» не однозначны: по сведениям приводимым К. Янковским со слов охотников эвенков, упоминавшийся ими «Лакурский хребет» находится в зоне «мертвого леса», в то время как его графический аналог находится за пределами бурелома на расстоянии полуторадневного перехода.

Некоторые интересные детали были обнаружены при анализе спилов деревьев из района окружности Южного болота (анализ проведен по нашей просьбе ассистентом Томского госуниверситета Ю. А. Львовым). Выяснилось, что после катастрофы или сопутствовавшего ей пожара темп возобновления растительности не был понижен, напротив того, он был даже ускорен. Любопытно, что отдельные деревья пережили катастрофу даже вблизи Южного болота (в этом наши данные совпадают с опубликованными материалами Б. И. Вронского). Так, невдалеке от Куликовых изб нами была спилена 130-летняя, вполне жизнеспособная лиственница (детальный анализ строения ее древесины показал, что кольцо 1908 года разрушено и обожжено).

Членами экспедиции (главным образом, Г. Колобковой, оставшейся на постоянной работе в Ванаваре) были опрошены 46 прямых или косвенных свидетелей события. В основном подтверждены опубликованные в литературе опросные данные. Из новых деталей представляют интерес упоминания о наличии вывала в районе хребтов Джелиндукона и о «ямах» на Чавидоконе, края которых будто бы имеют ржавый цвет и ночью светятся «точно снег блестками». Есть основания думать, что вывал на Джелиндуконе и есть тот грандиозный бурелом, на который натолкнулся в 1911 году геодезический отряд под руководством В. Я. Шишкова. Это совпадает с указаниями И. М. Суслова о наличии разрушений в верховьях Южной Чуни и с координатами падения метеорита по А. В. Вознесенскому (расчетный центр падения, вычисленный им на основании сейсмо- и барограмм 30 июня 1908 года, находится в 100 километрах к юго-востоку от Куликовых изб). К сказанному следует добавить, что геолог Плотников (Ленинград), проходя в 959 году по этому району, натолкнулся на район полосового вывала леса. Таким образом, накапливаются данные, наводящие на мысль о существовании в бассейне Подкаменной Тунгуски не одного, а нескольких районов интенсивного бурелома, связанных, возможно, с событиями 1908 года.

Большое место в работе экспедиции, как видно из предыдущих глав, занимали полевые инструментальные исследования. Была предпринята попытка отыскания осколков метеоритного вещества с помощью индуктометров, сконструированных по типу миноискателей. С помощью этих приборов были обследованы Лакурский хребет, отдельные участки района Куликовых изб; склонов холмов, окаймляющих Котловину, тропа Кулика. Металлических осколков при этом обнаружено не было.

К настоящему времени мы имеем результаты металлометрической съемки по 4 радиусам на расстоянии 30–50 километров. Полуколичественный спектральный анализ 333 проб почв, проведенный в одной из лабораторий г. Новосибирска, позволил сделать вывод о том, что ни один из элементов, обнаруженных в пробах, не имеет явной тенденции к повышению в центре. Сравнение этих данных с аналогичными материалами других районов Союза не выявляет каких-либо разительных особенностей.

Несколько неожиданным был результат спектрального анализа 140 образцов древесины различных пород, взятых в центре Большой котловины и на холмах, окаймляющих ее. Было выявлено повышенное содержание группы редкоземельных элементов. В других рядом взятых образцах древесины тех же пород содержание редких земель не превышает обычного. Такое мозаичное распределение редких земель не характерно для месторождения.

Обработка цифровых данных, полученных в результате полевой радиометрии, показала, что радиоактивность в пределах Большой котловины не превышает колебаний естественного фона, но в 1,5–2 раза выше по бета-излучению, чем за ее пределами на расстоянии 30–40 километров по 4 радиусам (В, 3, Ю, С). Измерения в шурфе глубиной 5 метров привели к заключению, что повышенной радиоактивностью обладает лишь поверхностный слой почвы. Наиболее резкий спад от центра к периферии отмечается при измерении радиоактивности золы, однако, природа повышенной радиоактивности остается пока открытой: для ее выяснения необходимы тщательные радиохимические исследования.

Таким образом, хотя лабораторные анализы и дали нам в руки ценный фактический материал, но связать отдельные находки в единое целое пока что затруднительно.

Помимо камеральной обработки собранных материалов, члены экспедиции, начиная с осени 1959 года, приступили к систематическому сбору сведений, характеризующих общую природную обстановку на земном шаре в дни, непосредственно примыкающие к 30 июня 1908 года. В этом отношении, к сожалению, пробелов тоже немало.

В опубликованной литературе нет, например, указаний на то, какое влияние произвело падение Тунгусского метеорита на состояние магнитного поля Земли. А между тем, исследование этого вопроса крайне интересно: известно, что ядерные взрывы, производимые на большой высоте, приводят к характерным интенсивным местным изменениям магнитного поля, так что сопоставление геомагнитного эффекта Тунгусской катастрофы с геомагнитным эффектом ядерных взрывов могло дать многое. С другой стороны, не была исключена возможность того, что пролет с космической скоростью такого гигантского тела, каким был Тунгусский метеорит, сам по себе мог вызвать в магнитном поле Земли те или иные изменения.

В связи с этим зимой 1959–1960 годов по нашей просьбе директор Томского медицинского института профессор И. В. Торопцев разослал запросы во все 26 магнитологических обсерваторий мира, функционировавших в 1908 году. Вскоре в наших руках оказались фотокопии почти всех магнитограмм июня-июля 1908 года.

Изучение этих материалов, проведенное А. Ф. Ковалевским, научным сотрудником Томского университета, показало, что Тунгусская катастрофа не вызвала изменений магнитного поля в большинстве пунктов земного шара, за исключением Иркутска. В Иркутске же магнитометры через несколько минут после падения метеорита отметили резкие колебания магнитного поля, которые, постепенно затухая, длились несколько часов. Пертурбации эти носили местный характер, потому что ни одна из остальных обсерваторий — в том числе Свердловская и Тбилисская — этих изменений не зарегистрировала.

Не лишен интереса факт сходства эффектов в геомагнитном поле Земли после взрыва Тунгусского метеорита и высотных ядерных взрывов, проведенных 1 и 12 августа 1958 года в Тихом океане над атоллом Джонстон. На близлежащих к атоллу магнитных станциях, удаленных от него на расстояние 1300–2000 километров, сразу же после взрывов наблюдались возмущения геомагнитного поля, причем форма и величина изменений, наблюдавшихся 30 июня 1908 года и 1-12 августа 1958 года сопоставимы между собой.

В начале книги мы уже писали о необыкновенных световых эффектах, отмеченных в дни, примыкающие к времени Тунгусской катастрофы (цветные зори, аномальное свечение ночного неба). Выяснение причин этих явлений может пролить свет на причины Тунгусской катастрофы. Между тем, почти все, что опубликовано поэтому поводу до сих пор, касается наблюдений, произведенных метеорологическими станциями, распложенными на континенте в пространстве от Енисея до восточного побережья Атлантического океана. Мы ничего не знаем о световых эффектах в других районах земного шара хотя не исключена возможность, что они имели место и там. В целях составления подробной карты, характеризующей общую метеорологическую обстановку июня — июля 1908 года, а также для определения границ распространения аномальных оптических эффектов мы разослали через дирекцию Медицинского института запросы во все метеорологические обсерватории мира. В настоящее время уже получены научные материалы из ряда пунктов земного шара, и начата их научная обработка.

За последние месяцы мы получили много писем как от отдельных лиц, так и от научных учреждений Советского Союза и зарубежных стран. Это само по себе является свидетельством жгучего интереса, вызываемого Тунгусской проблемой в широких общественных и научных кругах. Авторы этих писем — люди разных профессий, разного возраста и разных научных взглядов. Среди них есть и ярые сторонники гипотез Казанцева — Ляпунова, и противники их, научные работники и спортсмены, школьники и писатели.

Участники экспедиции искренне благодарны авторам этих писем за советы и добрые пожелания, содержащиеся в них. Особенно приятно то, что наша работа нашла отклик и понимание у людей, близко знавших неутомимого зачинателя Тунгусских поисков — Леонида Алексеевича Кулика — у И. М. Суслова и Б. С. Миропольского.

Как и следовало ожидать, экспедиция 1959 года вызвала определенный интерес и у научных сотрудников Комитета по метеоритам Академии наук СССР. Вскоре по приезде нами было получено письмо Председателя Комитета по метеоритам академика В. Г. Фесенкова, содержавшее просьбу о высылке в КМЕТ предварительного отчета о деятельности КСЭ.

В ноябре 1959 года в г. Томске состоялась встреча с руководителем экспедиции 1958 года К. П. Флоренским, а еще немного спустя Г. Ф. Плеханов сделал отчет в КМЕТе.

Работа экспедиции в целом, была одобрена, и Комитетом по метеоритам нам даны рекомендации по ее продолжению.

Работа эта будет продолжаться столько времени, сколько это окажется необходимым. В ней примут участие широкие круги научной общественности. КСЭ-1 никогда не удалось бы осуществить и десятой части своей программы, если бы не бескорыстная поддержка сотен лиц и десятков организаций, оказавшихся вовлеченными в цепную реакцию поисков Тунгусского метеорита. Члены КСЭ-1 выражают в этой связи искреннюю благодарность всем организациям и лицам, оказывавшим нам содействие в подготовке экспедиции, полевой работе и в лабораторных анализах.

Мы глубоко признательны также работникам ряда советских и зарубежных обсерваторий, любезно предоставивших в распоряжение экспедиции необходимые нам материалы.

Работа по изучению Тунгусской катастрофы еще очень далека от своего завершения. В нее включается все более широкий круг организаций, учреждений, отдельных лиц.

И сейчас, когда в руках участников экспедиции сосредоточиваются большие документальные материалы, когда перед нашими глазами прошли десятки писем из различных стран, с предельной ясностью видно, какие невосполнимые для науки потери принесли две мировые войны. Пожары и бомбардировки одинаково не щадили научные архивы ни в Киеве, ни в Лионе, ни в Ленинграде, и об этом должен помнить каждый, кому дороги интересы науки, интересы мира.

Война не щадила не только архивы, но и людей, не пощадила она и Леонида Алексеевича Кулика — а как знать, если бы он был жив, возможно, что и Тунгусская загадка была бы уже разгадана.

Кулика нет в живых, но дело, начатое им, должно быть доведено до конца. Возможно, что для этого потребуется еще две-три экспедиции, предельные усилия и кропотливая работа целых коллективов. Но мы знаем, что непременно придет день — и он должен прийти, — когда будет написана последняя страница истории поисков Тунгусского метеорита.

Вместо послесловия

В июне 1960 года в Киеве состоялась IX Метеоритная конференция. Обострившийся в последние годы интерес к проблеме Тунгусского метеорита имел своим следствием постановку на конференции ряда сообщений, имеющихся данного вопроса. Большой интерес вызвал доклад акад. В. Г. Фесенкова, в котором была выдвинута гипотеза о кометной природе Тунгусского метеорита. Следует сказать, однако, что и эта концепция, как и многие другие, не может быть признана окончательным итогом, ставящим точку над и. Свидетельством тому является то обстоятельство, что резолюция, принятая конференцией по вопросу о Тунгусском метеорите, содержит рекомендацию о необходимости организации КМЕТом новой экспедиции в район катастрофы. Представитель КСЭ-1 Г. Ф. Плеханов был приглашен на конференцию и сообщил на ней о результатах работ 1959 года.

В июле-августе 1960 года КСЭ-2 под руководством Г. Ф. Плеханова совместно с экспедицией научных сотрудников одного из московских предприятий под руководством В. А. Кошелева был проведен большой объем полевых работ как в районе Куликовского вывала, так и в других географических пунктах, в которых, по литературным данным имели место явления, связанные, возможно, с катастрофой 1908 года. КСЭ-2 финансировалась Сибирским отделением Академии наук СССР и, как и в прошлом году пользовалась самой широкой поддержкой общественных организаций. В составе обеих экспедиций работало в общей сложности 75 человек. В их числе были специалисты самых различных профилей: геологи, радиологи, радиохимики. Собран большой материал, обработка которого потребует длительного времени. Сейчас, разумеется, рано говорить об итогах, но не исключено, что материалы экспедиции 1960 года внесут много нового и интересного в расшифровку картины катастрофы, происшедшей 52 года назад на Подкаменной Тунгуске.

Литература

Андрианов — Пришелец из небесного пространства. «Сибирская жизнь», № 135 от 29 июня 1908 г.

И. С. Астапович — Впечатления первых европейцев о буреломе Тунгусского метеорита. «Природа», 1948 г., №, 5.

И. С. Астапович — Новые материалы по полету большого метеорита 30 июня 1908 года в Центральной Сибири. «Астрономический журнал», 1933 г., т. 10.

И. С. Астапович — Новые исследования падения большого Сибирского метеорита 30.VI. 1908 г. «Природа», 1953 г., № 9.

И. С. Астапович — Землетрясение 30.VI. 1908 г. в Енисейской тайге в связи с падением Тунгусского метеорита. «Природа», 1948 г., № 1.

И. С. Астапович — Метеоритные кратеры на поверхности Земли. «Мироведение», 1936 г., № 2, т. 25.

И. С. Астапович — О проникновении в почву обычных и кратерообразующих метеоритов. «Известия Туркменского филиала АН СССР», 1946 г., № 1.

И. С. Астапович — Сибирский метеорит. «Известия ВЦИК», № 156/6623 от 6.VII. 1938 г.

И. С. Астапович — Большой Тунгусский метеорит. «Природа», 1951 г., № 2, 3.

Болид 16 июля 1908 г. «Астрономическое обозрение», 1908 г., № 5.

Необычайная заря в ночь с 17 на 18 июня 1908 г., стар, ст., в г. Тамбове. «Астрономическое обозрение», 1908 г., № 6.

Л. Ф. Брюханов — Гром и ураган в Кежме (на Ангаре) 30 июня 1908 г. «Метеоритика», 1941 г., в. 2.

А.В. Вознесенский — Падение метеорита 30 июня 1908 г. в верховьях р. Хатанги. «Мироведение». 1925 г… № 1. т. 14.

Б. И. Вронский — Да, поиски продолжаются. «Юный техник», 1959 г., № 3.

Б. И. Вронский — Загадка остается загадкой. «Советская Россия» от 27 декабря 1959 г.

В защиту научной истины (против вульгаризации и упрощенчества в пропаганде знаний). «Природа», 1959 г., № 12.

А. П. Виноградов — Академик В. И.Вернадский и метеоритика. «Метеоритика». 1948 г., в. IV.

В. И. Вернадский — О необходимости организованной научной работы по космической пыли. «Проблемы Арктики». 1941 г., № 5.

С. П. Глазенап — «Новое время», 1908 г., № 11599.

Гигантские метеориты. «Вестник знания», 1927 г., № 22.

Ф. Ю. Зигель — Неразгаданная тайна. «Знание — сила». 1959 г., № 6.

Иванов — «Астрономическое обозрение», 1908 г., № 5.

П. Т. Каншин — Громовые звуки 30 июня 1908 г. в Кузнецком Алатау. «Метеоритика», 1941 г., в. 2.

Т. А. Кокорина — Воздушная волна 30 июня 1908 г. на Ангаре. «Метеоритика», 1941 г., в. 2.

Е. Л. Кринов — О состоянии вопроса по изучению падения Тунгусского метеорита. «Метеоритика», 1950 г., в. 7.

Е. Л. Кринов — Тунгусское диво. «Знание — сила», 1951 г., № 8.

Е. Л. Кринов — Сихотэ-Алиньский и Тунгусский метеориты. Стенограмма публичной лекции. «Знание», 1951 г.

Е. Л. Кринов — Л. А. Кулик — организатор метеоритики в СССР. «Метеоритика», 1948 г., в. 4.

Е. Л. Кринов — Метеориты. М-Л., 1948 г.

Е. Л. Кринов — Тунгусский метеорит. М-Л., 1949 г.

Е. Л. Кринов — Марсианский корабль? — Нет, метеорит. «Труд» от 14 января 1960 г.

Е. Л. Кринов — К вопросу о влиянии рельефа на распространение взрывной волны во время падения Тунгусского метеорита. «Метеоритика», 1954 г., в. XI.

Е. Л. Кринов — Гигантские метеориты (Тунгусский и Сихотэ-Алиньский). М., 1952 г.

Л. А. Кулик — Затерянный Филимоновский метеорит 1908 г. «Мироведение», 1921 г., № 1 (40). (Сентябрь). 

Л. А. Кулик — Поиски затерянного Филимоновского метеорита 1908 г. «Мироведение», 1922 г., № 1 (42), т. XI.

Л. А. Кулик — К вопросу о месте падения Тунгусского метеорита 1908 г. Доклад АН СССР, сер. А, № 23, 1927 г.

Л. А. Кулик — Тунгусский метеорит. «Мировед», 1927 г., № 4, т. 16.

Л. А. Кулик — К истории болида 30.VI. 1927 г. Докл. АН СССР, 1927 г.

Л. А. Кулик — Тунгусский метеорит или… фантазия? «Вестник знания», 1927 г., № 22.

Л. А. Кулик — Космические дары Сибири. «Сибирские огни», 1927 г., № 6.

Л. А. Кулик — Бразильский двойник Тунгусского метеорита. «Природа и люди», 1931 г., № 13–14.

Л. А. Кулик — Результаты экспедиции за Тунгусским метеоритом в 1927 г. «Мироведение», 1928 г., № 3, т. 17.

Л. А. Кулик — К 25-летию Тунгусского метеорита. «Мироведение», 1933 г., № 2, т. 22

Л. А. Кулик — Предварительные итоги метеоритных экспедиций 1921–1931 гг. «Труды» Ломонос, ин-та, т. 2, 1933 г.

Л. А. Кулик — Метеоритная экспедиция на Подкаменную Тунгуску в 1939 г., Доклад АН СССР, 1940 г. № 7, 28.

Л. А. Кулик — Комитет по метеоритам АН СССР в 1939 г. «Метеоритика», 1941 г., т. 62, в. 2.

Л. А. Кулик — Метеориты в порядке дня. «Мироведение», 1933 г., № 1, т. 22.

Л. А. Кулик — Метеориты 30 июня 1908 г. и пересечение Землей орбиты кометы Понс-Виннеке. Докл. АН СССР, Сер. А, 1926 г.

А. Казанцев — Поиски продолжаются. «Юный техник», 1958 г., № 9.

А. Казанцев — Гость из Космоса. «Техника — молодежи», 1951 г., № 3.

Б. Ляпунов — Из глубины Вселенной. «Знание — сила», 1950 г., № 10.

Левицкий — Бюллетень Постоянной Сейсмической Комиссии 1908, янв., март и апр. — июнь, 76–77. СПб., 1910 г.

К. А. Любарский — К вопросу о Тунгусском метеорите 30 июня 1908 г. «Известия АН Туркменской ССР», 1959 г., № 6.

В. Ю. Левин — К вопросу о скорости и траектории Тунгусского метеорита. «Метеоритика», 1953 г., в XI.

Метеориты. Статья в 39 т. 1-го изд. БСЭ, стр. 150.

Медведев — «Астрономическое обозрение», 1908 г. № 5.

Т. Н. Науменко — Наблюдение полета Тунгусского метеорита. «Метеоритика», 1941 г., в. 2.

Наблюдения метеорологической обсерватории Московского сельскохозяйственного института 1908 г. М., 1910 г.

И. Надеин — Светящиеся облака. Записки по гидрографии, 1909 г., в. XXXI.

С. В. Обручев — Еще о месте падения Тунгусского метеорита. «Природа», 1951 г., № 12.

С. В. Обручев — О месте падения большого Хатангского метеорита 1908 года. «Мироведение», 1925 г., № 1, т. 14.

О Тунгусском метеорите. «Природа», 1959 г., № 11.

Ю. Г. Перель — Рецензия на книгу А. Казанцева «Гость из Космоса». 1958 г. «Астрономический журнал», 1959 г., № 2, т. XXXVI.

А. А. Полканов — О явлениях, сопровождавших падение Тунгусского метеорита. «Метеоритика», 1946 г., в. 3.

Д. Д. Руднев — Светящиеся ночные облака. Труды студенческих научных кружков физико-математического факультета, С.-Петерб. ун-та, 1909 г., т. 1, в. 1.

В. П. Россин — Белая ночь в Наровчате 30 июня 1908 г. «Метеоритика», 1941 г., в. 2.

О падении метеорита вблизи Канска. «Сибирская жизнь», № 148 от 15 июля 1908 г.

«Сибирская жизнь», № 133 от 27 июня 1908 г.

Н. Струков — Экспедиция Кулика в тайгу за метеоритом. «Огонек», № 49/297, 1928 г.

Смирнов — За Тунгусским дивом. «Всемирный следопыт», 1929 г.

К. П. Станюкович, В. Ф. Федынский — Рецензия на книгу И. Евгеньева и Л. Кузнецова «За огненным камнем». М., Географиздат, 1958 г. «Астрономический журнал», 1959 г., т. XXXVI.

В. Соляник — Метеорит и электрическое поле. «Юный техник», 1959 г., № 3.

И. М. Суслов — К розыску большого метеорита 1908 г. «Мироведение», 1927 г., № 1, т. 16.

«Сибирская жизнь», № 132. 1908 г.

Эффектное зрелище. «Сибирская жизнь», № 127 от 20 июня 1908 г.

Д. О. Святский — Иллюминация сумерек. «Природа и люди». 1908 г., № 37.

Б. А. Самойлович — К вопросу о Тунгусском метеорите. «Колыма», 1953 г., № 7.

Томилина — Описание светового явления, происходившего 17 июня текущего года в Тимском уезде, Курской г., слоб. Мантурове и других местах того же уезда. «Природа и люди», 1908 г., № 37.

Тунгусский метеорит. Статья в. БСЭ, т. 43, стр. 393.

А. А. Тресков — К вопросу о сейсмических волнах, сопровождавших падение Тунгусского метеорита 30.VI. 1908 г. «Астрономический журнал», 1934 г., № 6, т. 11.

В. Г. Фесенков, Е. Л. Кринов — Тунгусский метеорит или… марсианский корабль? Литературная газета № 92 (2810) от 4 августа 1951 г.

В. Г. Фесенков, А. А. Михайлов, Е. Л. Кринов, К. П. Станюкович, В. В. Федынский — О Тунгусском метеорите. «Наука и жизнь», 1951 г., № 9.

В. Г. Фесенков — Помутнение атмосферы, произведенное падением Тунгусского метеорита, 30.VI. 1908 г. «Метеоритика», 1949 г., в. 6.

К. П. Флоренский — Тунгусское диво. «Комсомольская правда», 8 февраля 1959 г.

К. П. Флоренский — Поиски продолжаются. «Знание — сила», 1959 г., № 4.

А. Штернфельд — Метеорит или космический корабль? «Вокруг света», 1959 г., № 10.

А. А. Явнель — Метеоритное вещество с места падения Тунгусского метеорита. «Астрономический журнал», 1957 г., № 5, т. 34.

К. И. Янковский — По следам Тунгусской катастрофы. «Комсомольская правда» от 31 января 1960 г.

Г. Яковлев — «Астрономическое обозрение», 1909 г., № 6.

П. Л. Драверт — Бурелом и ожог леса в бассейне реки Кети. «Метеоритика», 1948 г., в. 4.

Оглавление

Вместо предисловия

Страницы истории

Немного полемики

Рождение КСЭ

От Томска до изб Кулика

На таежный хребет

В дебрях

Дела центральные

Чеко — лебединое озеро

В трехдневном Южном

Начало КСЭ-2

Вместо послесловия

Литература