Жизнь после жизни [Сергей Семенович Монастырский] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

сарафанчике появилась она!

— Ты! — удивленно воскликнула она и уткнулась со счастливой улыбкой в полевой букет!

И мы взялись за руки, и шли, не зная куда, и говорили, говорили…

— Коля! — мама наклонилась надо мной. — Пора принять лекарство. А что это ты?

Мы научились друг друга понимать.

— Тебе плохо?

Я отрицательно повел глазами.

— Пойдем умываться.

Она с помощью веревочек перекинула меня с постели в инвалидное кресло.

Сегодня должна зайти Маша, она не обозначила время, но сказала, что утром.

Утро шло почти до обеда.

И вот в дверь позвонили.

Мама пошла открывать.

— Привет! — радостно поздоровалась Маша. — Брат придет примерно через час. Я просто с тобой посижу, ладно?

— Конечно, ладно! — перевела ответ с моих глаз мама. — Коля вас ждал!

Мама села рядом с коляской на диван.

— Машенька! — вдруг сказала мама, — можно я минут на двадцать отлучусь. Здесь на первом этаже магазин, надо кое-что купить!

— Не беспокойтесь, я посижу!

Хлопнула дверь, и мы остались одни.

Маша наклонилась ко мне и взяла мою руку.

— Хочешь, я расскажу о себе? — спросила она. — Ты будешь моей подружкой!

И она начала рассказывать. Об институте, о том, куда бы она хотела поехать после получения диплома…

— Но не могу! — вздохнула она. — Год назад у нас с моим другом случилась любовь. А его, как он только окончил последний курс, забрали в армию! И вот, понимаешь, я зачем-то пообещала его ждать!

А пока ждала, — засмеялась она, — любовь-то и прошла! А он через полгода возвращается. Что мне делать, как ты думаешь? И вдруг спохватилась.

— Ах, да, ты же мне не ответишь!

Помолчала, потом внимательно посмотрела на меня:

— Коля, я давно заметила, что ты, как только я наклоняюсь, ловишь взглядом мою грудь. В этом нет ничего стыдного! Все мужики так делают! Иначе, зачем грудь!

И стала медленно спускать лямки сорочки.

— Хочешь посмотреть?

И маленькая, нежная, с набухшими сосками грудочка выскочила из-под спущенного сарафана.

Бюстгальтер, как я давно догадался, она не носила.

Я чуть с ума не сошел!

Конечно, до инсульта у меня было несколько коротких романов, и грудь я видел, и не только грудь. Но это было давно, а сейчас мне казалось, что никогда и не было! Что есть только она! Самая женственная из всех девушек на свете.

— Жаль, что ты не можешь ее поцеловать, — тихо сказала она. — Мне так тебя жалко, Коля!


И все прошло! Все кончилось. Так будто все это приснилось во сне. Но я проснулся и увидел. Перед Машей сидел инвалид, который не может ничего — ни сказать ей, ни поцеловать ее, ни любить ее в постели, ни рвать ей цветов … Ничего!

И все, что могло бы произойти, и весь этот несбывшийся роман, происходит только в моей голове.

Человек к счастью, или к горю, да, скорее к горю, живет!

… Маша еще раз ненадолго пришла и растворилась в той жизни, которая текла за окном.

Как растворились и друзья, которые первый год-два после инсульта заходили, потом все реже и вот теперь совсем их нет. Сколько мне еще так жить?!


Деменция

Луна заглянула и в одну из немногих отделений палат клиники под номером двенадцать. Залила своим не ярким желтым светом тесно прижавшиеся друг к другу женские фигуры, с трудом умещающиеся на односпальной кровати. Пустой стояла возле кровати ни кем не занятая разломанная раскладушка.

В ожидании утра дремали на ней несколько мягких игрушек и сохраненная из прошлого века потрепанная кукла Таня, переходящая от ребенка к ребенку и вот, видимо, досталась последней из девочек этого отделения.

Но девочки в палате не было. На одной кровати в палате лежали две почти одинаковые пациентки.

Так в лунном свете увидела я свою палату и не потому, что я проснулась, а потому что совсем не спала! Потому что не хочу пропустить эти редкие часы, когда снова, как в далеком детстве лежали мы с маленькой Любкой так же в ночной постели, прижавшись, друг к другу, и еще не знали, что с нами случится.

Она по-прежнему маленькая девочка, смотрящая днем восхищенными глазами на меня, на свою маму.

А ей уже тридцать шесть лет!

Она, правда, этого не знает, и не узнает никогда. И потому она счастлива.

Я, как любая мама, хотела всю жизнь только одного — чтобы моя дочь была счастлива.

И вот, наконец, она счастлива. Не дай бог ни кому! Четыре года назад моя девочка попала под троллейбус.

Пешеходный переход, лобовой удар, добавило и при падении на асфальт и вот…

Черепно-мозговая травма, три месяца в коме. И, слава Богу! Начала постепенно выкарабкиваться. Слава Богу? Может быть, не нужно было врачам так уж стараться? Господи, что я говорю!

Но что же делать?! Прости меня, Господи, это не я жестока, а ты жесток!

Она впала в детство, и в ее сознании она маленький ребенок, не знаю уж в пятилетнем или четырехлетнем возрасте! И никто не знает. В том числе и врачи.

… После выписки из клиники, я попыталась оставить ее дома одну.

Куда было деться, ведь нужно было