Ручей [Мари Пяткина] (fb2) читать постранично, страница - 2

кажется, что вовсе не жизнь у тебя, а какой-то кулеш из страстей-мордастей и всяческих напастей.

Во-первых, ответственность: между вечностью и Ланой давно никого не осталось, на свете не было ни бабушки, ни мамы, в шаткой лодочке приходилось грести самой, без порицания или совета. Во-вторых, стрёмная работка, она же по совместительству жильё: энергетическая иносторонняя станция системы «Ручей». Фактически Лана с Капелькой жили не просто в изоляции, но и вне Земли, вне обычной, привычной с детства Земли, и эта оторванность от привычного порядка вещей доставляла дискомфорт.

В-третьих — одиночество: биологический отец Капельки не просто не помогал деньгами или временем, но составлял огромную проблему. Лана никак не могла расторгнуть свой отвратительный брак, несмотря на все старания юристов Общества Защиты Детей и Женщин. Потому что у мужа были свои юристы.

Гадкое слово — абьюзер, где оно взялось? Лана предпочитала называть Павора по старинке — мудаком.

Что муж у неё мудак, она поняла далеко не сразу. Сперва просто думала, что он директор фабрики по переработке мусора и хозяин фирмы по утилизации вторсырья. Лана долго пыталась бороться с его пристрастием контролировать каждый шаг и каждую мысль: не работай, не ходи, не смотри. Не смей вызывающе одеваться, остриги ногти, но волосы стричь не смей, не крась губы. Не смей молчать, не смей говорить, не смей жить на свете.

Нарастала волна абьюза постепенно, отчего Лана долго тупила и не догоняла, что происходит. Когда Павор впервые приласкал её кулаком, даже думала, что виновата сама — спровоцировала, слишком дерзко отвечала. После третьих, кажется, побоев, до Ланы дошло, что в сущности, ни в чём она не виновата, кроме поспешного брака.

Лана была сиротой на шее пожилой тётки, сестры отца, когда появился ухажёр постарше, с прекрасными жилищными условиями, отличным доходом и обходительностью. В свои тридцать шесть Павор ни разу не был женат, и вот здесь бы насторожиться, задаться вопросом, почему такое сокровище ещё не упрятали в брачный сундучок другие, более шустрые дамы, но Лане было двадцать лет, и она ничерта о жизни не знала, имея только неудачный опыт студенческих, легкомысленных отношений. А тут — целый директор с цветами, улыбками и эксклюзивными презентами, которых студент себе позволить бы не смог.

Предложение Павор сделал красиво: накануне выпускного, с чудесным, очень стильным кольцом и янтарными серёжками к нему, набором. Подумаешь, разница в возрасте, говорила тётка! Да и Лане казалось, что она бога за бороду поймала. Сказала «да» и полетела в ЗАГС сразу после универа, в результате ни дня не работала.

Праздники Лана быстро возненавидела, потому что проследила простую связь: выпил — будет бить. Разумеется, желание уйти возникало не раз, но останавливали мысли практического толка: куда она денется без работы, без собственного жилья и с Капелькой? Тянулась её абьюзерная семейная жизнь шесть целых лет, три из которых прошли с праздничными побоями.

Однажды благоверный так ударил в спину, что на пояснице расцвёл синяк размером с тазик, а в моче появилась кровь.

— Иди сюда, — позвала его Лана и показала унитаз. — Это не месячные, это отбитая почка.

— Не говори ерунды, — примирительно отмахнулся муж, глянув на розовые потёки, — недотёпа моя. Иди обниму.

Лана ушам своим не поверила, слушая шутливый тон Павора и глядя на улыбку, означавшую, что случилось небольшое недоразумение, которому не стоит уделять внимания.

— Вчера ты меня бил, а сегодня этой же рукой обнимешь? — уточнила она.

— А я тебя второй обниму, которой не бил, — тем же шутливым тоном ответил пахнущий перегаром и туалетной водой благоверный.

Именно в этот момент Лана и поняла, что пора спасаться бегством, потому что однажды он её убьёт. Она потихоньку собрала и вынесла в камеру хранения самые нужные вещи, свои и Капельки. Из подарков Павора, которыми он пытался откупиться после побоев, не взяла ничего, пошёл он к чёрту. Денег тоже самую малость, и то наличкой.

Возвращаться к тётке не следовало — там мудак легко бы их нашёл, а после, шантажом и угрозами, принудил бы вернуться. Лана сбежала к куратору своей универской группы, Марье Ивановне, феминистке-ксенозоологу.

Пожилая дама гренадёрского роста, стриженная под единичку, энергичная и деятельная, она до сих пор преподавала, а по загородному её дому бегало с десяток иносторонних симусов и две стерилизованные кошки. Также она занимала руководящий пост в Обществе Защиты Детей и Женщин, организации с солидным благотворительным фондом, государственным грантом и зубастыми юристами, что, по сути, выбор и обусловило.

— М-да, Светлана, — сказала кураторша, выслушав эпопею. — Будь я помоложе, то спросила бы, почему ты терпела все эти шесть чёртовых лет, не боролась и не ушла раньше, но такая старая кошёлка как я прекрасно знает, что шит постоянно хепенс. Молодец, что наконец-то решила жизнь поменять и пришла прямиком по адресу.

На