Альпийская фиалка [Аксель Бакунц] (fb2) читать постранично, страница - 2

лошадям под ноги.

Все имущество второго всадника, человека в фетровой шляпе, заключалось в остро отточенном карандаше и толстой тетради. Стойло ему приметить какое-нибудь лицо, красивый уголок или мшистый камень, как он сейчас же зарисовывал на бумаге то, что видел.

Первый всадник был археолог, второй — художник.

На лай собак из палаток вышли несколько человек и посмотрели в их сторону.

Напрасно проводник пытался отогнать собак плеткой. Они проводили всадников до самых стен замка, потом взапуски побежали обратно.

Камни замка как будто ожили и начали беседовать с археологом. Он подходил к каждому камню, нагибался, что-то разглядывал, измерял, записывал, ковырял ногой землю. Наконец, он взобрался на стену, высунул голову из бойницы и громко вскрикнул, увидев сверху вырезанные на камне письмена.

Проводник, который в это время, отпустив поводья, курил, сидя у стены, вскочил на ноги от его крика. Ему показалось, что человека в очках ужалила змея.

Художник зарисовал развалины стен и остроконечную башню. И лишь на минуту застыл карандаш в его руке, когда гриф, орел и коршун, вспугнутые звуком его шагов, шумно взлетели из гнезда и закружились над башней.

Лошади насторожились и жались друг к другу. Когда археолог закричал со стены, что обнаружил склеп князя Бакура, художник не понял его слов. Он следил за полетом птиц, за могучими взмахами их крыльев, смотрел на изогнутые кроваво-красные клювы. Какое-то страшное величие было в этом кружении.

Он даже не заметил, как его шляпа, соскользнув, упала на камень.

Крестьянин с заткнутым за пояс серпом, с головой, повязанной грязным платком, поднялся по скалистому обрыву, опираясь на палку, подошел к сидящему возле лошадей проводнику, спросил, кто эти приезжие и что они ищут среди развалин замка. Проводник сначала не нашелся, что сказать, но потом ответил, что в книгах написано, будто на вершине Кагаваберда зарыт в карасе^[2] золотой клад.

Жнец призадумался, повел плечом и спустился к ущелью жать просо. Он шел, разговаривая сам с собою. Как было бы хорошо, если бы ему посчастливилось найти этот клад. Как часто сидел он на этом самом камне, который сдвинул человек в очках. Если б он раньше знал о кладе, золото давно звенело бы в кармане его архалука. Ах, сколько коров можно было бы купить… Занятый такими мыслями, он незаметно дошел до своего поля. Сняв чуху, он отбросил вместе с ней все ненужные мысли, принялся жать просо.

Возле камней замка расцвела альпийская фиалка — цветок пурпурного цвета. Археолог не замечал ни фиалки, ни травы. Его сапоги мяли зелень и цветы.

Мир был для него громадным музеем, где нет ничего живого. Он сорвал плющ, обвившийся вокруг камней, кончиком палки с корнем вырвал растущую в расщелинах камня фиалку, гладил рукой эти камни и счищал с надписей въевшуюся в них пыль. Зарисовав все, что понадобилось археологу, художник снова принялся рисовать развалины, гнездо орла, свитое между зубчатыми камнями, и альпийскую фиалку у подножия стены.

Они оставили замок после полудня. Перед тем как уйти, археолог еще раз обошел вокруг замка, сделал какие-то заметки в тетради и быстрыми шагами догнал лошадей.

На этот раз проводник ехал впереди. Если археолог думал о князе Бакуре и пергаменте историка, если художник вспоминал фиалки и прислушивался к шуму реки Басут, то проводнику мерещились свежий лаваш^[3], сыр и мацони^[4].

У первой же хижины он расседлал лошадей, стреножил их поводьями и через узкую дверь вошел внутрь. Проголодавшиеся лошади с жадностью уткнулись мордами в свежую траву.

У самого входа, возле очага, сидел маленький мальчик и пек в золе грибы. Появление незнакомых людей его смутило, и он не знал, что ему делать? убежать ли, оставив в золе грибы, или взять их с собой. Но когда близко послышались шаги босых ног его матери, мальчик осмелел и, достав из золы печеный гриб, положил его на камень очага.

Мать вошла, натягивая на глаза головной платок, направилась в угол жилища, достала две подушки и протянула гостям.

Проводник взял из сумки археолога коробку консервов.

— Мы голодны, сестрица, — сказал он. — Дай-ка нам мацони, если есть, да, кстати, приготовь чай. Сахар у нас есть.

Женщина подошла к очагу, отодвинула грибы и, нагнувшись, стала дуть на дымящийся кизяк. Платок упал с ее головы, и человек в фетровой шляпе увидел ее белый лоб, черные волосы и такие же черные глаза. Он не отрываясь смотрел на дымящийся очаг, на женщину, склонившуюся над золой. Где он видел такое же лицо, такой же высокий белый лоб и темные фиалковые глаза? Когда женщина поднялась, чтоб поставить на очаг треножник, и достала почерневший от дыма чайник, художник увидел совсем близко ее глаза и пепельную пыль от золы на бровях и волосах.

Сколько лет пронеслось с тех пор! Неужели может быть такое сходство! Даже очертания губ были те же.

Лицо