Надо было вмешаться. Самое разумное решение. Скоро мы узнаем, кто эта девочка, откуда и что она делала там, наверху. Их жизнь всегда была окутана тайной. Мы никогда их не понимали. С того дня, как он забросил школу — а я вам говорю, это было больше двадцати лет назад, — его больше никто не видел.

Да, я слышала, что этот месье наладил с ними связь за долгие годы. Он говорит, что Медведь — а именно так его прозвали местные — помогает лечить животных. Не верю. Мое мнение: приезд телевизионщиков будоражит воображение кое-кого из жителей. Тут же появляются захватывающие сюжеты о себе любимом, которые можно рассказать в микрофон, чтобы попасть в телевизор. Нет, поверьте, тут много неувязок. Парень, которого все называют Медведем, всегда был не в себе. Умственное расстройство превратило его в социофоба. Его мать совершила огромную ошибку, не доверив ребенка квалифицированным терапевтам, и упустила момент, когда я ей советовала. Далеко ходить не надо. Что же касается девочки, посмотрим. Доверимся правосудию.

По моему мнению, именно от матери — ее зовут Мариэтта — мы узнаем конец истории. Уверена, у нее есть всему объяснение. Надо лишь подобрать нужные слова. Она упрямая — я-то знаю. Думаю, именно она ключ к разгадке. Не Медведь. Он не способен увиливать и выдумывать. К тому же вдруг это вообще ее дочь? Сколько лет этой женщине? Не новость, что рожают в наше время гораздо позже, не правда ли? Одно могу сказать — и даже утверждать: эта женщина уже наломала дров с первым сыном. Так вот, оставить ей второго ребенка, да еще и в компании старшего, который может быть жестоким, вы сами в этом убедились, будет еще бо́льшим преступлением, чем забрать у нее детей. Вот что я думаю. С этой маленькой девочкой она опять повела себя неразумно, даже не зарегистрировала нигде, а это в наше время и в нашей стране вообще невозможно представить. Думаю, Мариэтта, как и ее сын, серьезно больна на голову. Ей нужна помощь. Я не считаю, что она способна достойно воспитать ребенка, — еще раз поясню, это лишь мое мнение, но вот оно такое.

Нет, честно, я не ожидала подобного поворота событий, хотя всегда знала, что за ними нужно приглядывать. В гневе он был страшен, это точно. Я могу упрекнуть себя лишь в том, что тогда не настояла на своем, что слова разума не дошли до матери, что я сама не поднялась к ним туда и не убеждала столько, сколько потребуется. За ним надо было присматривать. Это правда. А мы не стали — и вот к чему это привело. Не могу простить себя за то, что не настояла тогда.

То есть вы действительно полагаете, будто он сам ее растил, опекал и защищал? Он? Честное слово, не могу с вами согласиться. Такая версия мне кажется крайне неправдоподобной. По-моему, он вообще не способен на добрый поступок.

Да, конечно, девочка пышет здоровьем. Но как она справится с психологической травмой? За шесть лет подобной жизни с Медведем и этой Мариэттой она чему-то научилась? Разве что имитируя, уподобляясь этому бедняге и потерянной женщине. Дикая и асоциальная. Будет, как и они, отказываться от любого контакта с людьми. Думаю, она в панике, ей страшно и не терпится вернуться наверх, как и этим двоим. Если бы Мариэтта послушала меня, такого никогда бы не случилось. Но она не слушала, несмотря на все мои старания. Как теперь этой девочке прийти в себя? Каково ей после таких первых лет жизни? А ведь всего лишь надо было пристроить его в специальное заведение, как я тогда и предлагала.

Мы

феи

знаем.

Некоторые

в нижнем мире

в этом нижнем мире

живут в го́ре.

Несчастные

великаны.

А на полпути

между нижним миром

и нами

на полпути

великаны.

Полулюди

полуфеи

в нижнем мире

заблудшие

великаны.

2

Мы с ним примерно одного возраста. Да, учились в одном классе в Урдуше.

В школе его прозвали Медведем. Думаю, поначалу потому, что у него не было отца. Вы не местные, поэтому не знаете, но так принято в нашей долине. Дети без отца — это отпрыски медведей, так сложилось. А когда мы были маленькие, такое прозвище еще объясняло его силу и широкие лапы. К тому же он не разговаривал — только рычал. Короче, Медведь — самая очевидная для него кличка.

Помню, мы до смерти его боялись. Избегали как могли, особенно когда он оставался один. В то же время нас ужасно к нему тянуло. Каждую перемену мы строили планы: собирались группами, прятались, а потом окружали его. Он пугался, оказавшись среди детей. Мы смотрели, как он суетился. Часто, запаниковав, он писался — или