Зима Геликонии [Брайан Уилсон Олдисс] (fb2) читать постранично, страница - 2

Лутерина, мгновенно остыл. Он снова чувствовал, что здоров телесно и готов наверстывать упущенное — и на охоте, и в верховой езде, и в рытье кротовых нор. Хоксни мог донести его до самой опушки каспиарна — бескрайней чащи, простирающейся в дальние дали и доходящей до самых предгорий. Когда-нибудь, в один прекрасный день — и довольно скоро — он собирался отправиться к этому лесу и углубиться под его сень, чтобы растаять в чаще и затеряться, намеренно один на один с опасностью, как зверь среди зверей. Но сначала он должен вкусить объятия Инсил Эсикананзи.

Лутерин усмехнулся.

— Да, парень, в тебе живет дикарь, — однажды сказал ему отец после выговора за очередную провинность, уже забылось какую; отец говорил, глядя на Лутерина по обыкновению недружелюбно. Держа руку на плече сына, он словно проверял на ощупь по крепости костей силу необузданного дикаря, таящегося в его теле.

Лутерин смотрел в землю, не в силах заставить себя поднять глаза и встретить отцовский взгляд. Может ли отец любить его так же, как любит своего отца он, сын, вечно немой в присутствии великого человека?

Среди голых ветвей показались далекие серые крыши монастырей. Главные ворота в поместье Эсикананзи должны были быть уже недалеко. Он позволил гнедому хоксни замедлить бег, чувствуя, что в животном уже нет былой выносливости. Хоксни готовились скоро впасть в спячку. Очень скоро о них придется забыть, они станут бесполезны для верховой езды. Наступал сезон, когда придется все больше рассчитывать на медлительных и неповоротливых, но более мощных лойсей. Когда раб открыл перед Лутерином ворота, хоксни перешел на шаг. Впереди слышен был характерный звон колокола Эсикананзи, неравномерные удары уносил и заглушал ветер.

Лутерин еще раз помолился богу Азоиаксику: пусть отец ничего не узнает о том, что сын связался с женщинами ондодов в распутстве, в которое он впал незадолго до того, как его разбил паралич. Ондодки давали ему то, в чем отказывала Инсил.

Но теперь он решил, что должен отказаться от самок не-людей. Ведь он мужчина. На опушке леса стояло несколько шатких шалашей, куда он наведывался вместе со школьными приятелями, среди прочих и с Уматом Эсикананзи, чтобы путаться там с бесстыжими восьмипалыми сучками. Сучками и ведьмами, которые выходили к ним из леса, появлялись из самых корней... Ходили слухи, что ондодки живут даже с фагорами-самцами. Ладно, он больше на это не польстится. Все это осталось в прошлом, как и смерть его брата, и лучше об этом забыть.

Поместье Эсикананзи нельзя было назвать красивым. Главными чертами его архитектуры были грубые ломаные линии; дома строились с таким расчетом, чтобы противостоять суровому северному климату. В основании домов шел мощный слепой арочный фундамент. Узкие окна с тяжелыми ставнями начинались лишь от второго этажа. Все строение напоминало пирамиду со срезанной вершиной. Бой колокола на колокольне поместья олицетворял суровость здешних мест, словно укрывшуюся в самом сердце северного дома.

Лутерин спрыгнул с хоксни и дернул за ручку дверного звонка.

Он был рослым широкоплечим парнем, уже хорошо тренированным и ловким, в традиционной сиборнальской манере, с лицом круглым и пышущим природным добродушием, хотя сейчас брови, сдвинутые в ожидании появления Инсил, и сжатые по той же причине губы придавали лицу излишнюю суровость. Напряжение и серьезность делали юношу похожим на отца, но серые глаза его лучились, в отличие от глаз отца — темных, с будто углубленными зрачками.

Волосы Лутерина, густыми завитками спускавшиеся почти до плеч, были темно-рыжими и составляли полную противоположность гладкой черноте волос цвета «воронова крыла» девушки, прихода которой он так ждал.

По Инсил Эсикананзи сразу было видно: вот наследница из могущественной семьи. Она умела быть презрительной и холодной. Она мучила. Она лгала. Она в совершенстве владела искусством беззащитности; в иных случаях, если это было более уместно, она верховодила. От ее улыбки веяло зимним холодом — от улыбки, более связанной с выражением вежливости, чем с ее действительным настроением. Ее фиалковые глаза глядели невыносимо равнодушно.

Она пересекала зал-прихожую, неся кувшин с водой, крепко ухватив сосуд за обе ручки. Оказавшись напротив Лутерина, Инсил чуть вздернула подбородок: то был безмолвный досадливый вопрос. Для Лутерина Инсил была невыносимо желанной — еще более желанной из-за своих капризов.

Перед ним была девушка, на которой ему предстояло жениться согласно договору, заключенному между его семьей и семьей Эсикананзи сразу после рождения Инсил, договору, преследующему единственную цель — укрепить связи между самыми могущественными людьми округи.

Стоило Лутерину оказаться в обществе Инсил, как он мгновенно вспомнил привычное ощущение извечной обеспокоенности, почувствовал, что опутан мучительной сетью жалоб, которую девушка ткала вокруг себя.

— А, Лутерин, вижу, ты снова на ногах. Ты великолепен. И, как