Том 18 [Иосиф Виссарионович Сталин] (fb2) читать постранично, страница - 2

власти бобылями и таковыми остаются до конца, что ими двигает исключительно идея, но не стяжание», как это мы можем наблюдать в капиталистических странах. Там стоять у власти — значит обрастать (богатеть)… Обаяние чистой идейности и делает наших вождей любимыми и чтимыми для широких масс, да и отсутствие классовой отчужденности, как это было раньше, делает их своими «кровь от крови, плоть от плоти» для народа…» (Иосиф Сталин в объятиях семьи. Из личного архива. М., 1993. С. 178). Кто, оказавшись у власти, остался «бобылем», то есть нестяжателем, в послесталинские десятилетия? Кто имел и сохранил «обаяние чистой идейности»? Оставляю эти вопросы на решение читателю.

В троцкистской литературе, которую стали охотно перепевать «перестройщики» и «реформаторы» последнего двадцатилетия, была сотворена схема: серый, полуобразованный, национально и аппаратно ограниченный Сталин и блестящий, вдохновенный, устремленный на мировую «перманентную» революцию Троцкий. Забавно, что на этой «обществоведческой» карикатуре сошлись и правые и левые оппортунисты, как «квасные», почвенные «патриоты», так и «кока-кольные», «поп-культурные» западники-космополиты. Жертвами этого поспешного, не требующего особых усилий мысли схемотворчества стали многие тысячи сограждан, особенно «образованцев».

Любители «простых инженерных решений» не могут взять себе в толк, что различие между Троцким и Сталиным состояло не в отношении к мировой революции вообще, то есть к переходу от капитализма к социализму во всемирном масштабе, а в понимании реальных предпосылок, сроков и темпов осуществления этого процесса, если угодно, в типе и масштабности их геополитического мышления.

Возьмем примеры.

На VI съезде партии, то есть в преддверии прихода большевиков к власти, Сталин дает отпор троцкисту Е. А. Преображенскому, считавшему социалистическую перспективу близящейся новой революции в России возможной лишь «при наличии пролетарской революции на Западе» и предлагавшему этим утверждением завершить резолюцию «О политическом положении». Заявление Сталина по сему поводу, заслуживающее записи во все учебники отечественной истории, отличается отточенностью аргументации и формы, четкостью и законченностью мысли. «Я против такого окончания резолюции, — говорит он. — Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму». Сталин поясняет свое мнение несколькими штрихами из обстановки, сложившейся после Февраля в нашей стране, и заключает: «Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего» (С. 29 наст. тома). Этой неукоснительной целевой направленности, имеющей под собой научно-теоретические, социально-политические и нравственно-волевые основания, Сталин был верен, как никто. В зените такой уверенности он ушел из жизни, оставив соотечественников, все мировое коммунистическое движение в сознании своей незыблемой исторической правоты и неизбежной конечной победы. Он, казалось, покончил с типичной для обывательской интеллигенции суетностью и провинциальностью мышления и сделал нормой «русский революционный размах» наряду с «американской деловитостью». Но, как видим, не сумел прочно закрепить этот результат на будущее в кадровом отношении.

Сталин отнюдь не уступал Троцкому в интернационализме и в понимании логики развертывания мирового революционного процесса, но его решающее превосходство проявилось не в эффектных жестах и «революционерских» фейерверках, а в глубоко фундированной практике, что, конечно, требовало значительно больших усилий и времени. В отличие от своего броского оппонента, по крайней мере внешне, он не спешил, но зато бил наверняка. Если уже на первых шагах строительства вооруженных сил революции Троцкий больше тяготел к военспецам, то есть части старого офицерства, не без сомнений пошедшей на службу Советской власти, то Сталин делал ставку на красноармейскую, крестьянско-пролетарскую по социальному происхождению массу, составлявшую народное тело Красной Армии.

После падения Венгерской Советской республики в 1919 году Троцкий, разочаровавшись в революционных возможностях Европы, выдвинул перед ЦК явно сумасбродную, на манер Павла Первого, идею поднимать Индию, послав туда… конный корпус. ЦК, разумеется, эту авантюру не поддержал. Однако когда в 1920 году Советская Россия подверглась нападению Польши, резко обозначились два контрастных подхода: Сталин выступал за изгнание белополяков с советской территории, ограничиваясь освобождением Львова, — Троцкий жаждал взятия Варшавы и прорыва через польские земли к неспокойной Германии, против чего, не разделяя «перманентные» иллюзии Льва Давыдовича, короткое время не возражал Ленин. Троцкий охотно бросал Россию на растопку мирового пекла, — Сталин рассчитывал на ее превращение в дальнейшем в мощную базу,