Тысячи лиц Бэнтэн [Айзек Адамсон] (fb2) читать постранично, страница - 2

тысячу йен. Не удивительно, что он подсел на патинко. С тех пор как его дуэт «Лимон+Лайм» возглавлял японские хит-парады, судьба его так отмутузила, что он, наверное, отождествлял себя с шариками патинко.

За последние два часа я только и узнал о Гомбэе Фукугаве, что он смотрит на патинко очень и очень серьезно. Так серьезно, что выстроил вокруг этого целую фаталистическую философию. Я уже давно сообразил, что ответов на вопросы не получу, и просто сидел рядом с ним на хрупком стульчике, записывая афоризмы о патинко, которые Гомбэй время от времени бормотал себе под нос, и наблюдая, как дым бесчисленных сигарет клубится под зеркальным потолком. Утомившись, я стал себя развлекать, развязывая и снова завязывая шнурки на остроносых ботинках. Но вот шнурки завязаны, как мне нравится. Тогда я принялся считать, сколько людей в галерее носят очки.

Тут я и увидел девушку перед автоматом дальше в нашем ряду. Голова опущена, волосы рассыпались по обнаженным плечам. Белое платье без рукавов, сшитое для мест покруче подвального зала патинко, и девица, судя по ее мине, об этом знала. Кстати, очки она не носила.

В первую очередь я обратил внимание на родинку. Такую не проглядишь — штука размером с половину драже ракушкой прицепилась к краю левой ноздри. Наверное, все физические недостатки сконцентрировались в этом на-, росте, потому что в остальном девушка была хоть сейчас на картинку в календарь — из-за таких вот девушек жалеешь, что в году не пятнадцать месяцев.

Раньше, едва взглянув на подобную женщину, я бы сразу начал разносить свою жизнь вдребезги. Но теперь я старше и, может, немного мудрее. Теперь я в курсе, что есть и другие способы испортить себе жизнь, помедленнее. А у этой девушки наверняка были жертвы помоложе.

Так что я посмотрел на нее еще раз.

Перед ней стояла зеленая пластиковая корзинка со стальными шариками; девица же таращилась на автомат как потерянная. Кроме нее, женщин в зале не было, и, по-моему, она вообще не играла. Скорее медитировала, пытаясь достичь сознания патинко. Что-то в ней было не так. Глядишь на нее, и чувство такое, будто среди ночи зазвонил телефон и замолк, едва ты схватился за трубку.

— Жизнь совсем как патинко, — заключил Гомбэй, выдавая каждое слово как отдельную мысль. — Потому что жизнь — это игра случая. То есть чаще всего проигрыш. Отдаешь больше, чем получаешь. Корни патинко — в поражении. Когда уступаешь неизбежному.

— Ага, — откликнулся я. — Почему?

— Игру изобрели на исходе Пятнадцатилетней войны. Которую вы называете Второй мировой.

Только я раскрыл рот, чтоб задать следующий вопрос, как Гомбэй поднял руку. Я заткнулся, а он снова повернул ручку. Один шарик попал в V-зону, открыв два «Магических тюльпана Магии» и включив электронный дисплей посреди автомата, как в обычных «одноруких бандитах». Выпало лимон, лимон и макрель. Автомат выплюнул пять или десять шариков в лоток, и Гомбэй снова заговорил:

— Во время войны Япония производила фантастическое число шарикоподшипников. Для самолетов, линкоров, подводных лодок и прочего в том же духе. В один прекрасный день Япония капитулирует. Война внезапно кончается. Танки демонтируют, оружие уничтожают. Все ценное либо украдено и продано на черном рынке, либо конфисковано американцами. Но металлические шарики остаются. Тысячи, может, даже миллионы — на фабриках и складах. Просто лежат, и все. Никто не знал, что с ними делать. Но на одном из таких складов работал какой-то парень, из породы изобретателей. День за днем он смотрел на ящики с бесполезными металлическими шариками, пытаясь найти им применение. И однажды, как гром среди ясного неба…

Лишь тогда я расслышал, что справа от меня какой-то шум. Будто сильный дождь по жестяной крыше. Гомбэй продолжал говорить. Весь день молчал, а тут на тебе, прорвало, но я перестал записывать. Шум стал громче. Я оглянулся через плечо.

По полу катились тысячи шариков — подскакивали и вертелись между автоматами, бешеный побег из тюрьмы; сверкали под люминесцентным светом, празднуя свободу неистовым движением, одновременно гипнотическим и загадочно прекрасным.

Девушка, сидевшая перед безумным каскадом, вдруг боком упала со стула и забилась в конвульсиях на полу. Стройные носи лупили по перевернутой корзинке, расшвыривая остатки шариков. Из ее автомата посыпались еще шарики. Лоток джекпота уже переполнился, и шарики рушились из него потоком, рикошетом отскакивая от пола.

В зале никто, кроме меня, этого даже не заметил.

Я спрыгнул со стула, уронив блокнот, и рванул к упавшей женщине. Пришлось шаркать подошвами по полу, чтобы не наступить на шарики. Те сотнями кружились под ногами, отскакивая от ботинок. Время растянулось в замедленном темпе сна, гвалт превратился в низкую далекую пульсацию, и на секунду мне показалось, что я иду по океанскому дну.

Бедра девушки вскинулись, выгнутая спина напряглась и застыла. Покрасневшие щеки, зажмуренные глаза, в уголках рта — пена.

Наконец